Псалтирь, Глава 54, стих 8. Толкования стиха

 В какой пустыне? Где бы ты ни был, там соберутся другие люди, пустыню с тобою они будут искать, прилепятся к твоей жизни, ты не сможешь отвратить общество братий: к тебе смешались и злые люди; все же упражнения - это твоя доля. Вот, я ушел далеко и поселился в пустыне. В какой пустыне? Это, может быть, в совести, куда не входит человек, где никого нет с тобой, где ты и Бог. Ибо если в пустыне, в каком-либо месте, что вы будете делать с людьми, собравшимися вместе? Ибо не сможешь ли ты отделиться от человечества, пока живешь среди людей ?

       От кого, братья, убежал пророк в пустыню? От злых врагов, от страстей и от суеты. Почему убежал он туда? Потому что это способ победы над злыми супостатами, над страстями и мирской сумятицей. За пустыню мало кто борется и соперничает, оттого-то и убежал туда пророк. Люди сражаются за города, за землю, за власть и богатство, но не за пустыню. И внутренние противники человека, страсти и всевозможные праздные вожделения, в городах непрестанно подпитываются новым огнем, тогда как в пустыне увядают они и исчезают.

       Страх... прииде на мя, (Пс. 54:6 - Прим. ред.) — говорит пророк прежде сего. Это и есть причина спешного ухода в пустыню. Надлежит душу свою подготовить к миру оному, ко встрече с Богом. Даже царь не может ни спастись от смерти, ни избежать суда.

       Жительствуя в роскоши и неуемном веселье, человек и впрямь становится усыпленным напитками мира сего. Впрочем, и посреди дорогих одежд, изысканных яств и развлечений мысль о смерти заставляет его встрепенуться — и он пробуждается. Ах, обязательно придется умереть! Должен буду я оставить сей мир! И предстать перед Богом и Ангелами! Где моя душа? Каковы мои дела? С чем покину я этот свет и с чем войду во свет оный? Многие тысячи людей пробудились от сна греховного, ставя себе такие вопросы.

       Удалились они в пустыню, чтобы день и ночь исправлять свою душу и очищать свое сердце покаянием, молитвой, постом, бдением, трудом и прочими опробованными средствами, которыми человек убивает страх смерти и усыновляется Богу.

       О Господи Иисусе Христе, Наставник наш премудрый и преблагий, и Сам иногда уходивший от людей в уединение, помоги нам прибраться в душах наших и приуготовить их к Твоему пресветлому Царствию. Тебе слава и похвала вовеки. Аминь.

Непримиримая неприязнь врагов и страшная опасность от них внушили псалмопевцу желание удалиться в добровольное изгнание. И он сказал: „о, еслибы кто дал мне крылья, как у голубя! я улетел бы и успокоился бы“, именно — крылья голубя, т. е. кроткаго, мирнаго, а не злого и хищнаго, как ястреб и орел; иначе — я желал бы кротко и мирно удалиться в пустыню, только избегая опасности, а не с тем, чтобы, избегнув ея, самому сделаться врагом — хищником или элым мстителем, подобно Саулу. — „Вот я удалился бы, спасаясь бегством, и водворился бы — надолго остался быв пустыне", говорит гонимый. И так действительно поступал Давид, спасаясь от Саула бегством и подолгу пребывая в пустынях и пещерах Иудейских. Он решил поступить так потому, что чаял — ожидал, что Бог, по миновании некотораго времени, спасет его от малодушия — от потери мудрости и мужества, вследствие страха, и от бури-от сильнейшаго царскаго гнева, который все сокрушает, подобно бури.

Псалом сей, Давиду Духом Святым вдохновенный к написанию, Асафу же, начальнику певцев его, дан бяше, да воспевает его разумно всем, яко сила псалма того содержится в конец, во Христа, наипаче о пречистых страстех Его. Есть же и моление Церкве Святыя в гонении (Феодорит, Златоуст).

Весь мир во тьме лежит, всяк человек ложь, и пришел Господь спасти Адама первозданного.

Будем умолять Бога, чтобы дал Он нам криле голубине Святого Духа, да полетим к Нему и да почием, и да прекратит у нас лукавый ветр — самый грех, живущий в членах души и тела... Он соделывает неисповедимое это спасение тем, которые всегда желают и надеются, и непрестанно ищут Его,

«Се удалихся бегая, и водворихся в пустыни. Чаях Бога спасающаго мя от малодушия и от бури», – воспевает Псалмопевец. (Пс. 54:8-9).
Се и аз «удалихся» от града, хотя «не бегая» от него, впрочем, охотно уклоняясь от шума и молвы его, хотя не для того, «чтобы водвориться в пустыни», по крайней мере, чтобы соутешиться на время общением «с водворившимися в ней, чающими Бога спасающаго». Приветствую вас, «бегающие» от мира, или паче от зла, в котором «лежит... мир» (1 Ин. 5:19), от господствующей в нем похоти плоти, похоти очес и гордости житейской, «удалившиеся» от градов и селений, или паче от соблазнов, умножающихся в многолюдстве их, «водворившиеся в пустыни» телом, паче же и духом возлюбившие уединение от всякой твари, для беспрепятственного беседования с Богом. Благословенно бегство и удаление ваше, если не озираетесь вспять помыслами пристрастия и желания мирских вещей, «поминая жену Лотову» (Лк. 17:32), и ее с пути спасения, на погибельный град, погибельное обратно воззрение. Благословенно и водворение ваше, если вы ищете в обители пустынной не упокоения телесного, но спасения душевного, не от человеков утешения, но Богу благоугождения; если и находящим искушениям не попускаете увлечь вас из сего пристанища, но как на крепком якоре держитесь на уповании на Бога «спасающаго» вас, и от волнования вашего собственного «малодушия», и «от бури» противными силами воздвигаемой.
Если для подкрепления упования нужно видеть опыты Божия о нас попечения: вы можете видеть оные над собою, как вообще в том, что сия обитель, в продолжении немалого числа лет, избыточествует ищущими в ней спасения, и не предается скудости в потребном, так и в настоящем случае, когда Бог, чрез подвигнутое Им усердие и споспешествование Боголюбивых, и святыню сего места вновь освященным храмом умножает, и дарует вам новое удобство к благочестивому призрению и упокоению немощи и старости между вами.
Благословение плодоносящим и добродеющим во святой обители сей! Благодарение Богу, верховному благодетелю и облагодетельствованных! Да утверждается сердце наше в Господе! «Да чаем выну Бога спасающаго».
Надежда есть одна из трех добродетелей, в которых Св. Ап. Павел полагает все духовное совершенство христианина в жизни настоящей, и основание блаженства его в будущей! «Ныне..., – говорит, – пребывают вера, надежда, любы, три сия». И хотя он присовокупляет: «больши же сих любы» (1 Кор. 13:13); хотя, следственно, «надежда» не есть высшая из сих добродетелей, но посему не можно ее пренебрегать; пoелику неудобно, мимо первой и второй степени, воспрянуть на третию, и особенно сие неудобно в ходе духовном, – ибо как существо вещей духовных, так и порядок их постояннее, нежели вещей телесных. Итак, если ты хочешь восходить на небо: то надобно тебе и учиться, как бы вступить на сию степень духовного восхождения, которую называют «надеждою», и подвизаться, чтобы действительно вступить на оную.
Можно сказать, что если бы кто имел неосторожность вынуть сию степень из лествицы духовной, то уронил бы и остальные, и сделал бы невозможным восхождение.
Что могущественнее веры, о которой с таким сильным уверением глаголет Господь: «аминь... глаголю вам, яко иже аще речет горе сей: двигнися, и верзися в море: и не размыслит в сердце своем, но веру имеет, яко еже глаголет, бывает: будет ему, еже аще речет» (Мк. 11:23)? Но из сего самого изречения можно усмотреть, что сие чудесное могущество веры не иначе может произвесть свое действие, как с помощию надежды. Ибо слова: «аще речет ...и не размыслит в сердце своем», что иное значат, как не то, что слово веры должно быть укреплено в сердце «силою... надежды» (Рим. 15:13)? Если верующий, но не вступивший на степень совершенной надежды, хощет изрещи слово, и совершить дело веры, хотя не гору двигнуть, но какое-нибудь препятствие, на пути спасения затрудняющее, удалить, помыслы сердца его разделяются и представляют ему, что желаемое им трудно, что Бог не всякому являет особенную Свою помощь, что времена чудодейственной веры прошли, и от таковых безнадежных помыслов, дух веры рассыпается, слово его изнемогает, и дело ее не совершается. Так не подвизающийся вступить на степень совершенной надежды и со степени веры упадает.
Что касается до «любви», хотя то правда, что ей предназначено некоторым образом пережить надежду и чрез то не только ничего не потерять, но и восторжествовать совершенно, что должно последовать за открытием славного Царствия Божия, когда спасенным не останется чего надеяться, потому что будущее соединится с настоящим, и они во веки будут обладать тем, чего прежде только надеялись; впрочем, также справедливо и то, что прежде сего последнего совершения, во дни приготовления к оному, любовь не может ни жить, ни возрастать без веры и надежды. Вера её рождает, а надежда, вместе с верою, воспитывает; «веровати... подобает приходящему к Богу, – говорит Апостол, – яко есть, и взыскающим Его мздовоздатель бывает» (Евр. 11:6). Мысль о мздовоздаянии взыскующим Бога принадлежит к степени «надежды». Знаю, что есть случаи, в которых крепкие подвижники любви к Богу и ближнему приносят ей, некоторым образом, в жертву свою надежду. Так Моисей просит изглажден быть из книги Божией; так Павел желал бы отлучен быть сам от Христа, ради спасения избранного Богом народа. Но, кроме того, что случаи чрезвычайные не опровергают обыкновенного, напротив того, самою редкостию своею показывают необходимость обыкновенного; любовь Моисея и Павла и в чрезвычайных восторгах своих, не отвергала надежды, а только возвышала ее вместе с собою; забыв надежду собственного мздовоздаяния, она питалась в сие время высшею, собственно Божественною надеждою, – надеждою славы Божией, долженствующей открыться в спасении избранного Богом народа.
Возмем еще изречение о достоинстве надежды у того же Апостола Павла, который так охотно жертвовал ею любви. «Хвалимся, – говорит он, – упованием славы Божия. Не точию же, но и хвалимся в скорбех, ведяще, яко скорбь терпение соделовает: терпение же искусство, искусство же упование: упование же не посрамит» (Римл. 5:2-5). Как благотворно упование, когда оно так обильно исполняет душу чувством внутренняго благополучия, что Св. Апостол, при всей свойственной ему скромности и смирении, не может онаго скрыть, но обнаруживает оное, «хваляся упованием»! Как могущественно упование, когда Апостол решительно уверяет, что оно «не посрамит», т. е. никогда не обманет человека в его благочестивом ожидании! Как победоносно упование, когда оно дает возможность не только без ропота переносить «скорби", но даже «хвалиться ими». Сколь велико сокровище должно быть заключено в уповании, когда Апостол не поколебался объявить столь великую цену, которою оно должно быть приобретено, а именно, "опытностию.., терпением, скорбями».
Будем довольно благоразумны, чтобы употребить внимание и попечение для приобретения толикого сокровища. Дорого! скажет недальновидная самоугодливость; его надобно купить скорбями! Подумай и разочти: если не хочешь терпеть скорби для душевного приобретения; будешь же терпеть их без пользы, или даже со вредом душевным. Ибо с тех пор, как грех породил скорбь, кто живет без скорбей? А потому не лучше ли стараться принимать оные так, чтобы чрез них приобресть терпение, чрез терпение опытность, чрез опытность упование, которое самые скорби превратит в радость и славу? Дабы облегчить себе приобретение упования на Бога, да помышляем, братия, со вниманием о Его могуществе, премудрости, благости, о верности обетования Его, наипаче о неизреченном Его милосердии в Иисусе Христе, которого Апостол знаменательно Самого именует «упованием нашим. (1 Тим. 1:1) Еда не может рука Моя спасти» (Ис. 59:1), взывает Сам Господь, укрепляя нашу на Него надежду. Каких затруднений не разрешит многоразличная премудрость Его? Какого греха не победит благость Его? «Живу Аз, глаголет ...Господь, не хощу смерти грешника, но еже обратитися нечестивому от пути своего, и живу быти ему» (Иезек. 33:11). Божественною жизнию Своею клянется Он в сем спасительном обещании: что же может быть вернее сего обещания? Наипаче же, «аще Бог Своего Сына» единороднаго «не пощаде, но за нас всех предал есть Его: как убо не и с Ним вся нам дарствует» (Рим. 8:32).
Наконец, одно еще не должно быть забыто и в самом кратком учении о надежде – то, что Бог даровал надежду кающимся и желающим своего исправления грешникам, а не беспечным презрителям закона Его. Кающийся и надеющийся прославляет бесконечное милосердие Божие, – надеющийся и некающийся хулит Бога, представляя Его покровителем зла.
Господи! Даруй всем слышащим сие надежду покаяния и спасения в жизнь вечную, да будет слава Тебе, Христе Боже, упование наше, во веки. Аминь.

Другая черта добраго пустынножителя или отшельника есть решительное и совершенное удаление от мирa. «Се удалихся бегая».
Если бы не было нужды удаляться от мира: то не для чего было бы и водворяться в пустыне, избирать отшельническое одиночество преимущественно пред обыкновенным образом жизни семейственным и гражданским. Не Бог ли, сотворивший пустыню, созидает и хранит грады, и самую пустыню не для того ли сотворил Он, чтобы населить ее? Не живут ли и в городах Его рабы и чада, которых пустыня едва ли достойна иметь, подобно как напротив того другие, которых «недостоин весь мир, в пустынях скитаются, и в горах, и в вертепах, и в пропастях земных» (Евр. 11:38)? Не обитал ли сам Господь во граде, так же как и в пустыне, и не дал ли граду Иерусалиму Своего храма, подобно как пустыне дал Свою скинию? He на всяком ли месте можно поставлять Ему обитель в душе, и покланяться Ему духом и истиною? – «На всяком месте владычества Его: благослови душе моя Господа» (Пс. 102:22).
Но что делать, если сие благословенное приглашение, всюду и всегда благословлять Господа, не успешно повторяю я к душе моей от того, что мир в то же время, не переставая, оглашает и оглушает ее своими разнообразными гласами требований, прещений, прельщений, смущения, развлечения, нужд, забот, страстей, похотей, и она не находит довольно силы противоборствовать сему, или утомленная противоборством, жаждет приближиться к Богу без препятствий со стороны тварей, служить Ему без развлечения? – В сем случае не остается иного, как расторгнуть всякия узы, привязывающия нас к миру, бежать из него, как Израильтяне из Египта, как Лот из Содома, и учредить для себя в пустыне новое жительство добровольнаго изгнанничества, в котором бы все внушало нам, что «не имамы зде пребывающаго града, но грядущаго взыскуем» (Евр. 13:4).
Таким образом истинное отшельничество и пустынножительство есть также истинное и совершенное отречение и удаление от мирa, по заповеди Апостола: «не любите мира, ни яже в мире» (1 Ин. 2:15).
Кто приходит в пустынножительство или отшельническое братство, как переселенец, желающий перенести сюда выгоды и удобство прежняго жительства, или заменить их другими, а не как беглец, бросивший все, чтобы только избавиться от того, что было причиною бегства: тот не вполне отшельник, не в совершенстве пустынножитель.
Кто в пустынножительстве ропщет на скудость в чем либо, и, пользуясь необходимым, требует излишняго, под благовидным именем утешения: тот еще не удалился от роскоши мира. Он подобен Израильтанам, которые в пустыне воздыхали о мясных котлах Египетских; и должен вспомнить, что были некоторые, которые спасшись из погибающаго Египта, погибли в спасительной пустыне, в гробах похотения.
Кто в братстве отшельническом более желает поступать по своей воле, или даже повелевать, нежели покоряться: тот еще не удалился от гордости и честолюбия мирa. Заботливо надлежит ему осмотреться, чтобы не приближиться к сонму Корея, котораго конец показал, что чистая пустынная земля не хочет носить на себе властолюбивых и мятежных.
Кто в братстве отшельническом более радеет себе, нежели братству и обители, усвояет, что не благословлено, или более, нежели что благословлено; после обета нищеты думает богатиться для себя, а не для Бога, не для братства, не для нищих: тот не удалился от корыстолюбия мирa. В какой образ образует он себя? Не в образ ли пророческаго ученика Гиезия, который, восхотев тайно и неблагословенно усвоить сребро Неемана, явно усвоил себе его проказу?
Кто, вышед из мира в отшельническое жительство, пристрастным оком озирается на оный под предлогом невинной любви к присным, друзьям, знаемым: тому не безполезно взглянуть на жену Лотову, которая озрелась на оставленный ею Содом, и, как говорит Премудрый, «стоит столп слан, неверныя души память» (Прем. 10:7).