Псалтирь, Глава 41, стих 4. Толкования стиха

Беседа с язычником

Если так мне скажет язычник, я не смогу сказать ему в ответ: «А где твой Бог?»- ибо своего Бога он может показать пальцем. Ткнет пальцем в какой-нибудь камень и скажет: «Вот мой Бог». Где Бог твой? Когда. же посмеюсь я над камнем и покраснеет показывавший, то возведет он очи от камня, увидит небо, и, быть может, покажет пальцем на солнце, и вновь скажет: «Вот Бог мой». Где Бог твой?Гот, кто показывает, находит плотскими очами, я же не отвечаю не потому, что мне нечего показать, но потому, что он не имеет очей, которым я бы мог показать. Ибо он смог моим телесным очам показать своего Бога - солнце; каким же очам мне показать Творца солнца?

Мои слезы (говорит он) были не горечью, а моим хлебом. Сладки были для меня те самые слезы: жаждая этого источника, поскольку я еще не мог пить из него, я охотно сделал свои слезы своей пищей. Ибо он не сказал: слезы мои стали моим питьем, чтобы не показалось, что он жаждал их, как ручьев, но, все еще сохраняя ту жажду, которой я горю и которая уносит меня к потокам воды., Мои слёзы стали моей пищей, пока меня ещё нет. И, конечно же, он лишь тем больше жаждет ручьев, что делает свои слезы своей пищей... И они каждый день говорят мне: где твой Бог? Ибо если язычник скажет мне это, я не смогу ответить ему словами: «Где твой?» так как он указывает пальцем на какой-то камень и говорит: вот, вот мой Бог! Когда я посмеялся над камнем, а тот, кто указал на него, покраснел, он поднимает глаза от камня, смотрит на небо и, может быть, говорит, указывая пальцем на Солнце: Вот мой Бог! Где, я молюсь, твой Бог? Он нашел что-то, на что можно обратить внимание плотским очам; тогда как я, со своей стороны, не то чтобы у меня не было Бога, чтобы показать ему, не могу показать ему то, чего у него нет глаз, чтобы увидеть. Ибо он действительно мог указать моим телесным очам на своего Бога, Солнце; но какие у него глаза, которым я мог бы указать на Создателя Солнца?

Каждый день был для пророка мучением, доходившим до плача, потому что ему ежедневно говорили: где твой Бог?

Слёзы — небесная роса, подобная чистой утренней росе в природе. Они очищают душу, возводят наше сознание на новую ступень. Поэтому православная аскетика признаёт: кто молится со слезами, уже оправдан Творцом.

Для Давида слёзы были хлебом, без которого невозможно обойтись. И Спаситель Христос сказал о том же: «не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (Мф. 4:4). Пророк это знал.

Иные, не Божии слова хотели одолеть Давида и склонить к своей воле — ограниченной, греховной. Окружающих приводила в недоумение его открытость. Пророк был божествен в своих устремлениях. Его наполняли высочайшие чувства, он выражал их — и не стеснялся этого.

Окружающие не знали таинственной духовной стороны жизни Давида. Люди ждали, как бы подловить его в другом состоянии. И вот для него наступил трудный период: сын восстал против отца, хотел отнять царство. Тут и проявили себя те, кто не искренне относился к царю и пророку. Это были вроде бы друзья — приближённые, придворные. Они винили Давида в униженности, потерянности: внегда глаголатися мне на всяк день (каждый день!): где есть Бог твой? Возможно, для царя Давида это было самое страшное искушение: ну и где твой Бог? Ты Его прославлял, а почему Он не помогает тебе?

И распятому Христу говорили: «других спасал; пусть спасёт Себя Самого, если Он Христос, избранный Божий» - Лк. 23:35.

Этот вечный вопрос стоит перед каждым человеком, который стремится всегда быть с Господом: где есть Бог твой? Пророк Давид не сомневался: Создатель с ним. И мы в трудные моменты будем учиться у него.

Псалмопевец помнил это и открывал душу — себе самому:

Спя помянух и излиях на мя душу мою, яко пройду в место селения дивна, даже до дому Божия, во гласе радования и исповедания шума празднующаго (5)

Пища души

Плач есть наиболее питательная пища для души. «Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеются» .

Особенный плач

К излиянию слез не всегда приводит одно и то же чувство или одна и та же добродетель. В самом деле, по-своему проистекает плач от воспоминания о грехах, которое, как шип, пронзает наше сердце, как сказано: Утрудился я от воздыханий моих, каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими орошаю постель мою (Пс. 6:7)... Иначе происхо­дит плач от созерцания вечных благ и желания увидеть в будущем ослепи­тельную небесную славу, ради чего и истекают обильные источники слез от величайшего окрыления и радо­сти, которую нельзя сдержать, когда душа наша возжаждала к Богу крепкому, живому, говоря: когда приду и явлюсь лицу Божию ? Слезы мои были мне хлебом день и ночь.

Потому что всю Четыредесятницу посвятили себя молитве и посту, спали во вретище и пепле, приобретая будущую жизнь исповеданием грехов своих. Но так как они лили слёзы и были печальны, сказано им: «Посеявшие в слезах, пожнут в радости» (Пс. 125:5), и «блаженны плачущие, ибо они утешатся» (Мф. 5:5).

Особенный плач

К излиянию слез не всегда приводит одно и то же чувство или одна и та же добродетель. В самом деле, по-своему проистекает плач от воспоминания о грехах, которое, как шип, пронзает наше сердце, как сказано: Утрудился я от воздыханий моих, каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими орошаю постель мою (Пс. 6:7)... Иначе происхо­дит плач от созерцания вечных благ и желания увидеть в будущем ослепи­тельную небесную славу, ради чего и истекают обильные источники слез от величайшего окрыления и радо­сти, которую нельзя сдержать, когда душа наша возжаждала к Богу крепкому, живому, говоря: когда приду и явлюсь лицу Божию ? Слезы мои были мне хлебом день и ночь.

Согрешил царь Давид пред Богом, покаялся — и Бог простил ему грех. Велик был грех царя, но еще величайшим оказалось покаяние. Виновен он был пред Богом в двух тяжких беззакониях: в прелюбодеянии и убийстве, — но когда обличил его Нафан, пророк Божий, Давид болезненно воскликнул:

Согреших ко Господу!

Следовательно, исповедал он свой грех и покаялся горько-прегорько. И сокрушенно молился Богу, рыдая, постясь, возлежа на земле и кротко перенося страшные удары, которые — за его грех — Бог послал на него, и на дом его, и на народ его. В своих покаянных псалмах он говорит:

Аз же есмь червь, а не человек (Пс. 21:7);

От гласа воздыхания моего прильпе кость моя плоти моей (Пс. 101:6);

Бдех (то есть не сплю) (Пс. 101:8);

Пепел яко хлеб ядях, и питие мое с плачем растворях (Пс. 101:10);

Колена моя изнемогоста от поста (Пс. 108:24).

Вот подлинное покаяние, вот истинно кающийся! Не зачерствел он во грехе и не впал в отчаяние, но, уповая на Божию милость, каялся непрестанно. И Бог, любящий тех, кто оплакивает свои грехи, смиловался над ним, поставив его покаяние как образец. И простил его Бог, и прославил паче всех израильских царей, и дал ему преизобильную благодать, дабы пропел он превосходнейшие покаянные молитвы и предрек пришествие на землю Спасителя мира, причем из его рода и колена.

Видите, братья, сколь дивна милость Божия к кающимся! Настолько дорог для Бога стал сей кающийся Давид, что Господь и Сам не постыдился взять на Себя плоть от его семени.

Блаженны те, кто не черствеют в грехе и не впадают в отчаяние по причине согрешений. Покаяние избавляет как от того, так и от другого зла.

Господи милостивый, умягчи наши сердца покаянными слезами. Тебе слава и похвала вовеки. Аминь.

Изображая свою глубокую скорбь, Давид говорит: „мои слезы были моим хлебом", иначе — в скорби своей, обливаясь слезами день и ночь, я забывал о насущном хлебе, не принимал пищи ни днем, ни ночью; ибо в фто время я говорил сам себе: где Бог твой? - разумеется, и место селения Его и лице Его далеко от тебя, находящагося в стране изгнания (ст. 7). Вспомнил я об этом и излиях на мя душу мою — плакал я за свою душу, удаленную от места селения Божия, — плавал и молился, дабы мне пройти в место селения дивнаго — где обитает Господь, - даже до дому Божия — в скинию: во гласе радования — слышать глас радости народа, присутствующаго там во множестве при торжественном богослужении, — во гласе исповгъдания, при пении священных псалмов, в которых исповедывались дивныя дела промысла Божия, и — шума празднующаго, т. е. хорового пения вместе с громкой священной музыкой, во дни праздничные, при чем с пением сливались и молитвенныя восклицания восторженнаго народа, предстоящаго во дворе скинии (ср. Пс. 46:2).

Псалом сей Давиду Духом Святым вдохновенный, в немже изъявляет всеусердную любовь свою к Богу, желая кивот завета Господня видети, до негоже, гонения ради, приходити не можаше, и всех верных исправляет пророчески, ко всеусердной любви в конец, во Христа Господа Человеколюбца. Сыном же Кореовым, начальником певцев своих, повелеваше воспевати в разум, яко да и сами поюще внимают, и прочих наставляют к разумению таинства во псалме том содержимаго, о благодеяниих Божественных, всему

миру Христом Господем, в кончину лет явленных (Гал. Гл. 4).

Олень в сильную жару, или ужаленный змеею, или наевшись ядовитых животных, палимый жаждою, с сильным воплем и со всем жаром стремится к воде: так и душа благочестивая пламенно должна стремиться к Богу и с радостью должна переносить постигающие ее бедствия, ибо нам даровася от Христа не токмо еже в Него веровати, но и еже по Нем страдати (Флп. 1:29) (Златоуст, Феодорит).

Тайна Троицы Святыя: Бог Отец, Крепкий Сын, Живый Дух Святый.

Глас Адамов и каждого христолюбца.

Место селения — Церковь Христова. И Богородица—селение Бога жива и олтарь на небеси. Душа яко храм Божий есть, и Дух Божий живет в нем.

Уповай на Христа, яко Отчее сияние. Видевый Сына Божия и Сына Человеческого, виде и Отца Небесного.

Пророк говорил: пресельник аз есмь на земли, и пришлец, якоже вси отцы мои (Пс. 38:13). Преселимся и мы, когда это будет угодно Богу (Симеон Новый Богослов, Ефрем Сирин).

Господь святил Себе яко Сын Человеческий, дабы сыны человеческие освящены стали в крещении и Церкви Христовой благодатию Божией.

Бездна милости — Бог, бездна грехов — человек. Беды свыше от Бога попущаемы. Похоть плоти и похоть очей и гордость житейская и искушения борют, и призывает в молитве христолюбец помощь Божию.

Бездна грехов моих требует бездны милосердия Божия; и уповаю, что бездна милости Божией победит бездну грехов моих, если я искренне буду призывать ее (Василий Великий, Иоанн Кронштадтский).

Молитва непрестанная заповедуется всем, и борьба со страстями, и делание заповедей, и добродетельная жизнь во дни и нощи.

Егда гвоздьми прибиваху Христа жидове, и ребра Его пречистая прободоша.

«Слезы мои были… хлебом день и ночь» — я питался только своими слезами, т. е. я не мог принимать никакой пищи, чтобы меня не давило горькое чувство от сознания оставленности Богом, которое поддерживали окружавшие меня малодушные люди, с недоумением и отчаянием каждый день спрашивавшие: «где Бог твой»? Почему не видно помощи от Того, Кому ты служил?

Болезнуй о ветхой, плотской жизни, от которой ты еще не разрешился; плачь о грехах своих, не только потому, что ад угрожает тебе за них, но еще более потому, что ты Богу, тебя сотворившему, и тебя любящему, не был верен, что пред Христом, за тебя пострадавшим, явился неблагодарен, что Святаго Духа опечалил; плачь слезами сердечными, слезами печальной любви; найди себе пищу в сих слезах, по написанному: «быша слезы мне хлеб день и нощь» (Пс. 41:4). «Печаль бо, яже по Бозе, покаяние не раскаянно во спасение соделовает» (2 Кор. 7:10) – покаяние не словесное только, но деятельное, не кратковременное, но решительное и постоянное, то, которое в крещенных Церковь знаменательно называет вторым крещением, и следственно существенною принадлежностию возрождения, то, о котором радость бывает на небесах.

Живущие в мире, занимающиеся мирскими делами, связанные мирскими обычаями, могут усомниться, не есть ли указуемый Евангелием слезный путь некая особая стезя, не для них назначенная, или, если надобно и им коснуться ее, то как согласить сие с обыкновенным необходимым движением их жизни. Недоумение сие может быть разрешено примером. Давид был Царь. Кто не знает, что жизнь Царя более обременена многотрудными делами, и наполнена многоообразными занятиями, нежели жизнь частного человека? Но послушайте, что сказует о своей жизни Царь Давид. «Измыю на всяку нощь ложе мое, слезами моими постелю мою омочу» (Пс. 6:7). «Быша слезы моя мне хлеб день и нощь» (Пс. 41:4). Видите, что и Царь не чуждался слезного пути к блаженству, и не находил неудобным или неприличным, блистательную царскую жизнь соединять с жизнию смиренного кающегося. Владычествуя над людьми, праведный Давид не менее смиренных земли смирялся пред Богом. Днем видели его израильтяне в царских подвигах и в царской славе: а ночью не видали его люди, но един Бог видел его, «измывающаго... слезами... ложе свое», – то есть, омывающего ими душу свою от праха суеты или нечистоты, падшего на нее в движении дня. Были дни, когда он разделял пиршественную трапезу с домашними и вельможами: и были дни и ночи, в которые слезы покаяния, умиления, любви к Богу, ревности по славе Божией, были пищею души его. Впрочем, нет сомнения, что, «сея слезами» сокрушения, он «радостию пожинал» (Пс. 125:5) благодатное утешение. Итак, не говори, что слезный путь не твой путь: это правый путь для всякого грешника, и следственно для всякого человека на земле: «вси бо согрешиша» (Рим. 3:23). Не говори, что трудно тебе ввести покаянную жизнь в обыкновенный необходимый образ твоей жизни: сия трудность не в существе вещей, но в твоей невнимательности, в твоем нестарании поставить духовное делание выше дел мира и плоти.
Из примера праведного Давида можно еще вывести заключение, которое и прежде нас вывел из примера Святых вообще преподобный Исаак Сирин. «Аще святии плакаху, и очеса их исполняхуся присно слез, дóндеже от жития сего отъидоша: кто не имать плакати? Аще совершеннии и победоноснии плакашася зде: исполненный язв како стерпит умолчати от плача» (Слово 21 
Спросит ли кто: как научиться душеполезному плачу? – Такового предваряет ответом тот же преподобный Исаак: «имеяй мертвеца своего пред собою лежаща, и сам себе умерщвленна зряй грехами, требует ли учения, киим помыслом употребит слез? Душа твоя умерщвлена грехами, и лежит пред тобою, яже лучша есть у тебе паче всего мира: и не требует ли плача?» Мир не любит плакать, когда не исторгает слез страсть или беда. Он любит веселие или смех. Спешит скачущею ногою достигнуть минутного блаженства. Кажется, он стремится теперь к такому совершенству суеты, чтобы совсем ничего не делать, а только забавляться. Столько занимаются увеселениями, столько говорят о них, и пишут и печатают, что непонятно, как людям не наскучит веселие, простираемое до пресыщения и утомления.