Песнь песней Соломона, Глава 3, стих 1. Толкования стиха

Будем же следовать за Ним Христом днем. В Церкви есть день, который видел Авраам и возрадовался (Ин. 8:56). Итак, последуем за Христом во время дня; ведь в ночное время Его не найти. «На ложе моем, — сказано, — ночью искала я того, кого возлюбила душа моя: искала Его, и не нашла Его»; звала Его и не услышал меня (Песн. 3:1; LXX).
*** Но так как мы всегда должны беспокоиться и всегда быть в напряжении и так как Слово Божие как серна скачет или как молодой олень (Песн. 2:9), душа всегда бодрствует и стремится впе­ред, та душа, которая Его ищет и которая желает удержать. Поэтому, словно случайно, вырвалось: На ложе моем, ночью искала я Того, Кого возлюбила душа моя. Тот, кто хорошо ищет, пусть ищет на ложе, пусть ищет по ночам. Ни празднич­ный день, ни ночи, никакое время суток да не будет несвободно от благочестивого служения, и если сразу кто не найдет, пусть будет настойчивым в поисках. Мы можем понять это таким образом: на ложе ищет Христа та душа, которая взыскует Его в тишине, в мире; она ищет Его по ночам, потому что Он говорил в притчах. Ведь Он положил тьму в покров Себе (Пс. 17:12), и ночь ночи возвещает знание (Пс. 18:3). Поэтому то, что мы говорим в сердце своем, нас должно терзать на ложах наших. Но однако, и так она не находит и поэтому гово­рит: Восстану... И так как в Евангелии на земле мы видим прообразы небесных тайн, пойдем к той Марии, пойдем к Магдалине (Мф. 28:1). Давайте рассмотрим, как ночью они искали Христа на ложе Тела Его, на котором лежал Погребенный, когда ангел сказал им: Иисуса распятого ищете? Его нет здесь, Он воскрес (Мф. 28:5–6). Что вы ищете живого между мертвыми (Лк. 24:5)? Что вы ищете в гробе Того, Кто уже на небе? Что вы ищете в гробовых оковах Того, Кто разрушил всеобщие узы? Его престол не гроб, по небеса! И поэтому говорит одна из них: Искала Его и не на­шла Его. Иной перевод Тот, кто хорошо ищет, будет искать и на ложе, и в ночи. И нет для такого человека дня отдохновения, и ночи нет для него, и нет времени, не заполненного делом благочестия; и если не обрел он сразу, будет упорствовать в поиске. <...> И, поскольку в Евангелии на земле мы видим иносказание о таинствах небесных, перейдем к Марии сей, перейдем к Магдалине. Помыслим о том, как искали они в ночи Христа на ложе тела Его, где лежал Он мертвый, когда рек им ангел: Вы ищете Иисуса распятого; Его нет здесь - Он воскрес, как сказал (Мф. 28:5-6). Что вы ищете живого между мертвыми? (Лк. 24:5). Зачем ищите в могиле Того, Кто уже на небесах? Зачем ищете в узах гроба Разрешающего всяческие узы? Место Его - не гроб, но небеса. И потому сказала одна из них: Искала его и не нашла его (Песн 3:1).

Ибо мы на ложе ищем Возлюбленного тогда, когда в некотором успокоении настоящей жизни устремляемся желанием к Спасителю нашему. Ищем ночью потому, что хотя в Нем ум бодрствует, однако же глаз имеет темноту.
*** Мы на ложе ищем Возлюбленного тогда, когда в некотором успокоении настоящей жизни устремляемся желанием к Спасителю нашему. Ищем ночью потому, что хотя в Нем ум бодрствует, однако же глаз имеет дело с темнотой. Но кто не находит Возлюбленного своего, тому остается встать и обойти город, то есть обежать умом святую Церковь с отыскиванием избранных. Его должно отыскивать по улицам и площадям, то есть нужно обращать внимание на ходящих и узким, и широким путем, чтобы отыскать следы Его, если только можно найти их, потому что есть некоторые, даже светской жизни, которые имеют нечто такое, чему должно подражать в совершении добродетели. Отыскивая же, мы находим стражей, что стерегут город, потому что святые отцы, которые охраняют состояние Церкви, содействуют нашим добрым желаниям, так как они или словом, или писанием учат нас. Когда мы немного проходим их, тогда находим Того, Кого любим, потому что Искупитель наш хотя по человечеству был человеком среди людей, однако же по Божеству выше человеков. Итак, когда проходят стражи, тогда обретается Возлюбленный.

В настоящем чтении из Песни песней снова научаемся великим и возвышенным догматам, потому что повествование невесты есть любомудрие, тем, что повествует она о себе, обучающее, какими пред Божеством надлежит быть любителям премирной Лепоты. А что дознаем из предложенных словес, то подобно следующему – ибо, думаю, наперед надлежит изложить смысл, заключающийся в речениях, а потом уже привести богодухновенные сии изречения в связь с обозренным прежде – итак (если сказать, выразившись кратко), в сказанном открывается некое следующему подобное учение: естество существ, по самому высшему разделу, состоит из двух частей: одна часть – существа чувственные и вещественные, а другая – существа духовные и невещественные. Чувственным называем все, что постигаем чувствами, а духовным, – что не подлежит чувственному наблюдению. И естество духовное не имеет пределов и неопределимо; а чувственное, без сомнения, объемлется некиими пределами. Ибо кроме того, что всякое вещество различается по количеству и качеству, усматриваемые в нем объем, наружный вид, поверхность и очертание делаются пределом составляемого о нем понятия, так что исследывающий вещество ничего сверх этого не может заимствовать из своего представления. А духовное и невещественное, будучи свободно от подобного ограждения, ничем не ограничиваемое, не знает предела. Но и естество духовное делится также двояко: как есть несозданное Естество, творящее существа, всегда сущее тем, что Оно есть, всегда Само Себе тождественное, не приемлющее никакого приращения и не допускающее умаления благ; так и естество, приведенное в бытие сотворением, всегда обращает взор к первой Причине существ, и причастием Сей вечно преизбыточествующей Причины соблюдается в добре, и некоторым образом непрестанно созидается, в следствие приращения благ изменяемое в нечто большее, так что и в нем не усматривается какого-либо предела, и возрастанию его в наилучшем не полагается никакой границы, а, напротив того, настоящее благо, хотя бы казалось оно особенно великим и совершенным, всегда и непрестанно служит началом высшего и большего. Посему и в этом оправдывается апостольское слово, когда естество, простираясь «в предняя», в забвение приходит о достигнутом прежде (Флп. 3:13). Ибо всегда нечто большее, в преизбытке находимое добрым, к себе привлекая расположение причащающихся, не позволяет обращать взор к прошедшему, чрез наслаждение тем, что предпочтительнее, устраняя памятование о том, что ниже по достоинству. Посему, как думаем, такова мысль, которой научает нас невеста любомудрием своего повествования. Но время уже сперва припомнить самую букву богодухновенных словес, а потом заключающийся в речениях смысл привести в связь с обозренным прежде. «На ложи моем в нощех исках Егоже возлюби душа моя, исках Его, и не обретох Его, воззвах Его, и не послуша мене. Востану убо, и обыду во граде, и на торжищах, и на стогнах, и поищу, Егоже возлюби душа моя: поисках Его, и не обретох Его. Обретоша мя стрегущии, обходящии во граде: видесте ли, Егоже возлюби душа моя? Яко мало егда преидох от них, дондеже обретох, Егоже возлюби душа моя: удержах Его, и не оставих Его, дондеже введох Его в дом матере моея и в чертог заченшия мя» (Песн. 3:2-4. Почему же в сказанном находим мысли, обозренные нами прежде догматически? В предшествующих восхождениях к Слову невеста при каждом совершившемся приращении изменяема была всегда к лучшему, и никогда не останавливалась на приобретенном ею благе. То уподоблена коням, ниспровергшим египетского мучителя; то еще по убранству на шее приравнена монистам и горлицам. Потом, как бы не удовольствовавшись сим, восходить еще к высшему; ибо по сладости нарда познает Божественное благоухание. Но и на сем не останавливается, а напротив того, и Самого еще Возлюбленного, как некий благовонный аромат, примыкает к себе посреди словесных сосцов, из которых источает вошедшие во вместилище сердца Божественные учения. После сего делает плодом своим Самого Делателя, именуя Его гроздом, который в цвете своем благоухает чем-то сладостным и приятным. И, достигнув такого возраста вследствие таковых восхождений, называется доброю, делается искреннею, и красота очей ее уподобляется голубям. Потом поступает еще к большему; потому что, соделавшись более острозрительною, дознает красоту Слова, и дивится, как, подобно доброй сени, нисходит Оно на одр дольней жизни, осененное вещественным естеством человеческого тела. При этом описывает в слове дом добродетели, для крыши которого пригодным веществом служат кедр и кипарис, не принимающие гнилости и тления, чем и объясняется в слове постоянство и непреложность расположения к добру. При этом сравнительно показывается и видоизменение ее в отношении к лучшему; представляется она крином в тернии; а также и ею усматривается различие Жениха с другими; потому что именуется Он яблонию посреди бесплодного леса, которая красуется доброцветностию плодов, и под тень которой пришедши невеста бывает в доме вина, утверждается «в мирех», полагается в плодах яблони, прияв в сердце избранную стрелу, и от сладостного уязвления сама делается опять стрелою в руках Стрельца, потому что левая рука направляет вершину к горней цели, а правая удерживает стрелу при себе. После сего, как достигшая уже совершенства, и прочим изображает в слове свое усердие к Любимому, и их каким-то заклинанием возбуждая к любви. Посему, кто не скажет, что душа, столько возвысившаяся, находится на самом крайнем пределе совершенства? Однако же, конец достигнутого прежде делается началом руководства к высшему. Ибо все оное признано звуком гласа, посредством слуха, обращающего душу к созерцанию таинств; и она начинает видеть Любимого, являющегося очам в ином виде; потому что походит Он на серну и уподобляется молодому оленю. И сие явление не стоит неподвижным для нашего взора на месте своем, а напротив того, скачет по горам, с окраин перескакивая на вершины холмов. И снова невеста приводится в высшее состояние: когда пришел к ней другой глас, которым побуждается оставить тень стены, стать под открытым небом, и упокоиться «в покрове каменне, близ предстения» (Песн. 2:14), и насладиться весеннею красотою, собирая и цветы этого времени года зрелые, красивые и годные к «обрезанию» (Песн. 2:12), и все, что только наслаждающимся дарит весна для наслаждения, при мусикийском пении птиц. И невеста, став от сего еще совершеннее, признает себя достойною явно увидеть лице Вещающего, и от Него принять слово, не чрез других уже произносимое. При сем справедливо снова ублажить душу, сим высоким восхождением пришедшую на самую вершину вожделеваемого. Ибо кто примыслит для блаженства что-либо большее сего – видеть Бога? Но и это, как составляет конец достигнутого прежде, так делается началом надежды высших благ. Ибо невеста снова слышит глас, повелевающий ловцам, для спасения словесных виноградов, изловить портящих плоды зверей – оных малых лисиц. И когда сие сделано, начинается взаимное перехождение одного в другого, и Бог бывает в душе, и душа также переселяется в Бога. Ибо говорить невеста: «Брат мой мне, и аз» (Песн. 2:16) в Нем, пасущем в кринах, и человеческую жизнь из подобных тени представлений преложившем в действительность существ. Видишь ли, на какую высоту вступила невеста, по пророческому слову, приходя «от силы в силу» (Пс. 83:8)? Она достигла, кажется, самого верха в надежде благ; ибо что выше сего – пребывать в Самом Любимом, и в себя восприять Любимого? Однако же, и сего достигши, снова сетует, как имеющая нужду во благе, и как не получившая еще предмета своего вожделения, затрудняется, огорчается, и такое затруднение души объявляет, пересказывая о том всем, описывая в слов, как находила искомое. Все же сие дознаем из обозрения предложенных нами речений, из которых ясно научаемся, что и величие естества Божия не ограничивается никаким пределом, и никакая мера ведения не служить таким пределом в уразумении искомого, за которым надлежало бы любителю высокого остановиться в стремлении «в предняя»; а напротив того, ум, высшим разумением восходящий к горнему, находится в таком состоянии, что всякое совершенство ведения, достижимое естеству человеческому, делается началом пожеланию высших ведений. С точностию вникни в предлагаемое обозрению слово, выразумев наперед то, что чувственное изображение в слове есть брачный чертог, и что брачное некое учреждение представляет обозрению такие предметы, любомудрие о которых, значения сих понятий перелагая в нечто чистое и невещественное, посредством представляемого ими, излагает догматы, загадочным смыслом того, что делается при сем, воспользовавшись также к уяснению раскрываемого учения. Посему, так как слово душу представило невестою, от всего же сердца, от всей души и всею силою любимый ею Бог именуется Женихом; то в следствие сего душа, пришедши, как думала, на самую вершину уповаемого, и помыслив о себе, что уже в самом тесном единении с Возлюбленным, совершенное приобщение блага именует «ложем», и «нощию» называет время тьмы, именем же ночи указывает на созерцание невидимого, подобно тому, как созерцал Моисей, быв во мраке, «идеже бяше Бог» (Исх. 20:21), как говорить Пророк, «положивый тму закров Свой, окрест Его» (Пс. 17:12). В сию-то тьму поставленная душа научается тогда, что от достижения совершенства она столько же далека, как и не приступавшие еще к началу; ибо говорит: как сподобившаяся совершенства, уже как бы на ложе каком упокоеваясь в постижении познанного, когда, оставив чувствилища, пребывала я внутри невидимого, когда объята была Божественною нощию, ища Сокровенного во мраке, тогда, хотя имела я любовь к Возлюбленному, но это Любимое мною улетало из объятия помыслов. Искала я Его «на ложи моем в нощех», чтобы познать, какая Его сущность, откуда ведет начало, чем оканчивает, в чем Его бытие, но «не обретох Его», звала Его по имени, какое только можно мне было изобрести имя для Неименуемого, но не было имени, значение которого касалось бы Искомого. Ибо как званием по имени мог быть обретен, Кто «паче всякого имене» (Флп. 2:9)? Посему-то говорить невеста: «воззвах Его, и не послуша мене». Тогда познала я, что великолепию, славе и святыне Его нет конца. *** А чертог, без сомнения, есть сердце, которое тогда делается вместительным для Божественного вселения, когда возвращается в состояние, в каком было первоначально при образовании своем в родительнице (Песн. 3:4). И конечно, кто под именем матери (Песн. 3:4) будет понимать первую причину нашего устроения, тот не погрешит.

Но что же такое ложе это или эти ночи, в которые Церковь искала Возлюбленного души своей, как не ложе сердца своего, где покоится мудрость и где в постоянной заботе искала она Господа и Спасителя? Но если это внутреннее ложе есть сердце, то что такое те ночи, в которые искала она Господа, однако же не смогла отыскать? Думаю, это значит, что Бог света не обретается во тьме ночной.
*** Доколе не ввела его в дом матери моей и в чертог зачавшей меня (Песн. 3:4; LXX). Вот глас Церкви. И если Церковь - это мать всех, надо нам понять, кто же есть мать Церкви, в дом которой, говорит она, ввела она возлюбленного. Уже показал я выше, что Церковь есть тело Христа из собирающихся воедино членов. Мать же Церкви - святой небесный Иерусалим.

Трудно душе человеческой ничего не любить, необходимо, чтобы ум наш был привлечен к какими-нибудь привязанностям. Любовь плотская побеждается любовью духовною. Одно желание погашается другими. Насколько уменьшается здесь, настолько возрастает там. Поэтому тем более воздыхай всегда и говори на ложе твоем: в нощех исках, его же возлюби душа моя 

Читаешь ли, пишешь ли, бодрствуешь или спишь, пусть всегда трубою в ушах у тебя звучит любовь. Эта труба пусть возбудит душу твою; воспламененный этою любовью, ищи на ложе твоем, кого желает душа твоя (Песн. 3:1), и с дерзновением говори: я сплю, а сердце мое не спит (Песн. 5:2).

Иисус Христос взывает: кто жаждет, иди ко Мне и пей (Ин. 7:37); а пророк взывает к Нему: я изнемог от вопля, засохла гортань моя, истомились глаза мои от ожидания Бога моего (Пс. 68:4); жалуется Бог: Я звал, и не было отвечающего, говорил, и они не слушали (Ис. 66:4); жалуется и невеста: на ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его. Благодать Божия всегда направляет волю нашу в добрую сторону и помогает во всем так, что иногда и от нас требует или ожидает некоторых усилий; чтобы не дать даров своих беспечным, она выискивает случаи, которыми пробуждает нас от холодной беспечности; чтобы щедрое сообщение даров ее не казалось беспричинным, сообщает их вследствие нашего желания и труда. Впрочем, благодать Божия всегда дается даром, потому что за малые наши усилия воздает нам бессмертием и нескончаемым блаженством с неоценимой щедростью. Нельзя сказать, что разбойник, распятый на кресте, был введен в рай не даром, или что Давид прощен за свое покаяние, а не по милосердию Божию. Делом его воли было то, что он к прелюбодеянию присоединил убийство, а то, что пророк обличил его, было делом благодати Божией; опять же, смиренное раскаяние в грехе своем было делом его воли, а немедленное прощение — делом милосердия Божия. Но что говорить об этом кратковременном покаянии и превышающем его безмерном воздаянии? И апостол, рассуждая о наградах, какие ожидали его в будущем веке за претерпеваемые им гонения, говорит: нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас (Рим. 8:18): ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу (2 Кор. 4:17). Итак, сколь бы ни были велики труды человеческие, все они не могут быть равны будущей награде и не могут сделать благодать не даром даваемой. Апостол народов хотя говорил, что он более всех их (апостолов) потрудился (1 Кор. 15:10); впрочем, присовокупляет, что эти труды не ему принадлежат, а благодати, которая была с ним. Таким образом, словом потрудился — он выражает усилия своей воли, словами: не я, а благодать Божия — Божественное содействие; а словами: со мною — показывает то, что благодать содействовала ему не в праздности и беспечности, а в трудах.

Жалуется Бог: «Я звал, и не было отвечающего, говорил, и они не слушали» (Ис. 66:4); жалуется и невеста: «на ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его» (Песн. 3:1).

На ложе моем ночью искала я (Песн. 3:1). Эти слова указывают на женщин, пришедших в первый день недели очень рано ко гробу Иисуса (Лк. 24:1) и не нашедших Его. На ложе, таким образом, или означает вдали от ложа, или ложе ее самой именует гроб Господа, в соответствии с чем мы спогребаемся Ему (См. Рим. 6:4). Но она не нашла Его, услышав, что Его нет здесь - Он воскрес (Мф. 28:6)¹. И нашли ее ангелы-хранители, которых она и спросила: Где ты положил Господа (Ин. 20:15). Но, после того как они оставили тех, у кого спрашивали, Иисус встретил их и сказал: радуйтесь! (Мф. 28:9). Поэтому она говорит: Но едва я отошла от них, как нашла и не отпустила его (Песн. 3:4). Ибо схватила ноги Его и услышала: Не прикасайся ко Мне (Ин. 20:17). Домом матери (Песн. 3:4) она называет Церковь апостолов, войдя в которую она благовествовала воскресение Христа.

В Песнях Песней сказано: на ложи моем исках, егоже возлюби душа моя (Песн. 3, 1). В какое время? На ложи моем в нощи исках, егоже возлюби душа моя, (Мария, говорить Евангелие, прииде еще сущи тьме. Ин. 20, 1). На ложи моем исках в нощи, и исках и не обретох Его. И в Евангелии говорит Мария: взяша Господа моего, и не вем, где положиша Его (4).

Рассказ об ужасной и неожиданной потере, об опасных поисках и обретении. Сторонники аллегорического истолкования Песни песней рассматривают этот фрагмент как "темную ночь души", когда человек ощущает свое отчуждение от Бога. Вне общего контекста данной книги такое толкование этого фрагмента выглядит вполне правомочным, однако чувственность и страстность Песни, цельность ее идейно-тематического замысла вступают в диссонанс с отвлеченными и умозрительными построениями, обнажая их спекулятивный характер. искала... и не нашла. Тема потери, разлуки свойственна любовной лирике. Мотив же этого и последующих стихов был задан в 2,17, где невеста неожиданно взывает: "возвратись".

Все, что рассказывается здесь, происходит в глубокую ночь (ст. 1) и относится более к грезам и сновидениям Суламиты, чем к действительности, в которой, по библейско-еврейским понятиям, было бы непристойным для невесты искать жениха ночью по улицам города (вероятно, Иерусалима), ср. Притч. 7:11. Гораздо более удовлетворительный смысл дает аллегорическое объяснение данной главы. «Возлюбленные (солнце и земля) расстались с взаимным томлением и скорбью. Особенно земля не может успокоиться, ей тошно, ей не лежится на ложе. Стихи 1–2 третьей главы – прекрасное поэтическое изображение той скрытой борьбы, которая чувствуется в палестинской природе ночью, того трепета, который стоит в самом воздухе и делает все окружающее как бы дрожащим. Земля ищет солнца и – скоро найдет (весенняя ночь не длинна.) Отдел оканчивается, как и предшествующий, обращенным к населению Палестины заклинанием – не портить той гармонии и любви, которые царствуют в кипящей медом и молоком палестинской природе» (Олесницкий, с. 370–371). Мидраш истолковывает данный отдел о религиозной и гражданской жизни Израиля во время ночей (т. е. пленений) египетской, вавилонской, мидийской, греческой и римской (s. 82).

А поскольку и для святых ангелов Жених непостижим по сущности, и по этой причине они не дали мне ответ на вопрос, преподав мне молчанием, что и для них, сотворенных, невозможно уразуметь Его, нетварного, ушла я и от них, и разыскивала своего Вожделенного. Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя, ухватилась за него, и не отпустила его (Песн. 3:4). И вот, недолгое время спустя, посредством лишь тварного, миновала умом и саму ангельскую природу, чтобы обрести нетварного Возлюбленного моего, поскольку Он - мой благодетель. Одной верой я приблизилась к Нему, полностью пройдя все сущее и утвердившись потому в том, что Начало всего превышает все сущее и ни в какой природе - ни в чувственной, ни в мыслимой - не созерцается по сущности, будучи сверхсущностным.
*** И, едва от них отойдя, она говорит, что нашла его и не выпустила его, пока не ввела его в дом матери своей и в комнаты, где она была зачата. Городом же называет жилище Бога, которое мы именуем «Церковью»; под площадями же и улицами - божественное Писание, а стражи города - святые пророки и апостолы, которых вопрошает благочестивая душа, вожделеющая Божественное Слово. После них она обнаруживает Жениха в сопровождении копьеносцев и слуг и, ухватившись, удерживает Его, и не решается отпустить, пока не приведет Его в дом матери своей и в покои, где она была зачата. А мы знаем, что мать всех благочестивых - вышний Иерусалим, о котором говорит блаженный Павел: А вышний Иерусалим свободен: он - матерь всем нам (Гал. 4:26).