Толкование на группу стихов: Откр: 4: 7-7
1. 1. Над всеми входящими в Священное Писание боже-ственными свидетельствами заслуженно возвышается Евангелие. Предвозвещенное в законе и пророках как грядущее явлено в Евангелии исполненным и сбывшимся. Первыми благовест- никами стали апостолы, видевшие Самого Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа пребывающим во плоти. Они не только запомнили услышанное из Его уст или у них на глазах Им совершенное и провозглашенное, но и смогли расспросить и получить от Него Самого, или от Его родителей, или еще от кого-нибудь надежные сведения и несомненные свидетельства о чудесных и достойных памяти событиях Его рождения, младенчества и отрочества, которые произошли прежде, чем они стали Его близкими учениками. Получив же повеление благовествовать, они начали усердно проповедовать роду человеческому. А двое из них, Матфей и Иоанн, считая необходимым сохранить письменные повествования о Нем, составили по книге.
2. Пусть никто не думает, будто в отношении проповеди и ус-воения есть некоторое различие в том, что возвещают, с одной стороны, те, которые следовали за Господом, явившимся здесь во плоти, в качестве Его учеников, а с другой стороны, те, которые с полною верой приняли открытое ими. Своим Божественным Промьпилением Дух Святой устроил так, что некоторым из по-следователей первых апостолов было дано полномочие не только благовествовать, но даже написать Евангелие: таковы Марк и Лука. Все же остальные, пытавшиеся писать о деяниях Господа или апостолов, не были такими, чтобы Церковь могла им доверять и принять их писания как канонически важные священные книги. Не их нечестие не позволяет полностью верить их расска-
зам, но тот факт, что они внесли в свои сочинения какую-нибудь ложь, осуждаемую вселенским и апостольским правилом веры и истинным учением.
3. 3. Таким образом, четыре евангелиста, известные во всем мире, — и, может быть, потому-то их и четыре, что есть четыре сто-роны света, по которым повсеместно распространяется Церковь Христова, — самим священным значением своего числа ясно по-казали, что писали они в следующем порядке: первым — Матфей, вторым — Марк, следующим — Лука и последним Иоанн. Полу-чается, что в одном порядке они следуют друг за другом приоб-ретении знания и в проповеди, и в другом — в написании. В по-знании и проповеди первыми были, конечно, те, кто следовал за воплотившимся Господом, слышал Его слова, видел Его дела и Его устами были посланы на благовестие. Только двое из них среди евангельских авторов — а повеление писать, как должно веровать, было дано им свыше — принадлежат к числу избранных Господом перед страданием и стоят на первом и последнем месте. На первом — Матфей, а на последнем — Иоанн. Оставшиеся два, поскольку не были среди ближайших учеников, а только ходили с ними вслед за проповедовавшим Христом, должны пребывать в их объятиях, как их сыновья, и потому стоят посередине и, как стеною, защищены с обеих сторон.
4. Из четырех только Матфей, как передает древнее сказание, писал на еврейском языке, а остальные — на греческом. Все евангелисты, с одной стороны, держались своего способа пове-ствования, но с другой — ни один из них не хотел писать так, как будто ничего не знает о своих предшественниках, поэтому одни пропускали как будто неизвестное то, что уже записано у других, но присоединяли к уже написанному и свой личный труд в меру того откровения, которое каждый получил. Матфей постарался
изобразить воплощение Господа как царственного потомка и записал многие изречения и деяния Его. Следующего за ним Марка можно считать его подражателем и сократителем, у которого нет ничего общего с Иоанном, от себя самого очень немногое, с Лукой кое-что. В основном он совпадает с Матфеем, но у него много общего или с каким-нибудь одним евангелистом, или со всеми вместе в передаче событий и очень часто почти теми же самыми словами. Лука же изобразил преимущественно священническое происхождение и лицо Господа. В самом деле, ведь и к самому Давиду оно подходит, если следовать не царственной линии предков, а через тех, которые не были царями: Лука дошел до Нафана, сына Давидова, который не был царем. Он изображает не так, как Матфей, который, начиная с царя Соломона, проследил по порядку всех прочих царей, сохраняя таинственное число в их ряду, о чем мы будем говорить ниже.
3. 5. Действительно, Господь Иисус Христос, единый истинный Царь и единый истинный Священник — первое для владычества над нами, а второе — для искупления нас — явил, что эти два служения, каждое особо провозвещенные у праотцев, запечатлены в особых речениях. Во-первых, в надписи, прибитой к Его кресту: Царь Иудейский^, — почему и Пилат по таинственному наитию ответил иудеям: Что я написал, то написал. Ибо в псалмах было предречено: Не погуби^ надписания имени. Во-вторых, по своему священническому служению Он научил нас приносить и принимать жертвы, почему и предпослал пророчество, говорящее о Нем: Ты священник вовек по чину Мельхиседеке^. И во многих других священных памятниках Христос является и Цареми Священником. И сам Давид, сыном которого часто—как и сыном Авраама — называют Господа, будучи царем, явил и священническое достоинство, когда съел хлебы предложения, которые позволительно было вкушать только священникам. Матфей и Лука оба внесли его в родословие. Первый, указывая о происхождении Господа от Давида по нисходящей линии через Соломона, а второй — возводя Его к Давиду через Нафана. Примечательно, что только Лука говорит, что Мария, получившая благовестие от ангела, была родственницей Елизаветы, жены священника Захарии, а Елизавета, по его уточнению, была дочерью Аарона и, следовательно, жена у Захарии была из священнического колена.
6. Итак, когда Матфей акцентирует внимание на царственном достоинстве Иисуса Христа, а Лука — на священническом, то в обоих случаях речь идет о человечестве Христа, ибо Христос был поставлен Царем и Священником как человек, которому дал Бог престол Давида, отца Его, так что Царству Его не будет конца, и чтобы человек Христос был посредником между Богом и людьми, ходатайствуя за нас. Но Лука не имел такого же сократителя, как Матфей в лице Марка. И это, может быть, тоже не без некоторого таинственного значения, ибо царственным лицам не свойственно оставаться без свиты; поэтому у взявшего на себя изображение царственного достоинства Христа также был сопровождающий его спутник, который следовал по его стопам. Поскольку же во святая святых первосвященник входил один, то у Луки, внима-
ние которого сосредоточилось на священстве, не оказалось после-дователя и помощника, который сократил бы его повествование.
4. 7. Но три вышеназванные евангелиста останавливались преимущественно на тех деяниях, которые Христос совершал в человеческой плоти, Иоанн же сосредоточил свое внимание на божественности Господа, по которой Он равен Отцу, и стремился тщательно изобразить именно это. Он устремился гораздо выше первых трех, так что когда видишь тех вращающимися как бы на земле с Христом как человеком, этот, преодолев завесу туманов, плотно облегающих землю, вознесся к чистому небу, откуда с проницательной и крепкой остротой ума созерцал в начале Слово Богом у Бога, Которым создано было все, и возвестил, что Оно стало плотью, чтобы обитать среди нас, что Оно приняло плоть, но не изменилось во плоти. Если бы при восприятии плоти боже-ственная природа не осталась неизменной, то не было бы сказано: Я и Отец — одно, так как Отец и плоть не суть одно. Это свиде-тельство Господа о Себе приводит один Иоанн, как и следующие: Видевший Меня видел Отца, и Я в Отце и Отец во Мне?, пДа будут едино, как Мы единой и Что творит Он, то и Сын творит также. И если мы знаем еще что-либо подобное, столь достоверно указывающее нам на божество Христа, по которому Он равен Отцу, то и это сообщил в своем Евангелии только Иоанн. Он, как будто от груди Самого Господа, у которой возлежал, по обычаю, на Тайной Вечере, изобильно, как ближайший присный, впитывал тайну божества.
5. 8. Две добродетели предлежат душе человека: одна деятельная, другая созерцательная. Первая сообщает движение, вторая позволяет постигать. Первой действуют, чтобы очистить сердце для созерцания Бога, второю освобождаются и созерцают.
Первая — в предписаниях и законах этой временной жизни, вторая — в учении о жизни вечной. Первая действует, вторая пребывает в покое, ибо первая проявляется в очищении грепши- ков, а вторая — в просвещении очищенных. В этой временной жизни первая является в делах доброго поведения, а вторая преимущественно в вере и у очень немногих в некоем лицезрении неизменной истины как бы сквозь тусклое стекло гадательнои лишь отчасти. Эти две силы представлены в образе двух жен Иакова, о которых я, насколько мог, говорил при опровержении учения манихея Фавста. В самом деле, Лия понимается как трудящаяся, а Рахиль — как начало созерцания. Таким образом дается понять, что три евангелиста, весьма тщательно исследуя земные деяния Господа и Его слова, которые имеют преимущественное значение для назидания в нравах настоящей жизни, пребывали в этой деятельной силе, а Иоанн, мало повествующий о деяниях Господа и с большей тщательностью и подробностью собирающий Его изречения, которые возводят к мысли о троичности Божества и блаженстве вечной жизни, удержал свое внимание и проповедь в восхвалениях созерцательной силы.
6. 9. Вот почему при приложении четырех животных из Откровения^ евангелистам, вернее рассудили те, которые отнесли льва — Матфею, человека — Марку, тельца — Луке и орла — Иоанну, чем те, которые приписали человека — Матфею, орла — Марку, льва — Иоанну. Последние искали основания в начальных словах книг, а не в целостном направлении мысли, которое одно и должно было исследоваться. Гораздо естественнее изобразившего преимущественно царственное лицо Христа обозначить львом, как и в Откровении вместе с царственным коленом упомянут лев, когда сказано: Лев от колена Иудина... победил!. У Матфея же волхвы пришли с Востока поклониться Царю, о рождении Которого им указала звезда, и царственного Отпрыска страшится Ирод и, чтобы умертвить Его, убивает всех младенцев.
В обозначение Луки тельцом ради величайшей жертвы Первосвященника никто не сомневался, и не случайно евангелист начинает свое повествование с первосвященника Захарии, обращает внимание на родство Марии и Елизаветы и повествует об исполнении над младенцем Христом первого священнодействия. И еще можно привести немало примеров внимания Луки к тому, что связано со священством. Марку же, не ставившему целью по-вествовать ни о царственном роде, ни о священническом родстве и служении, но, в первую очередь, сосредоточившемуся на чело-веческих деяниях, из четырех вышеназванных образов, больше всего подходил человек. Но эти трое: человек, лев и телец — живут на земле, и названные три евангелиста заняты преимущественно тем, что Христос совершал во плоти, и теми заповедями, которые Он преподал носящим плоть для благочестивого провождения смертной жизни. Иоанн же парит, как орел, над мраком человеческой немощи и созерцает свет неизменной истины острейшими и сильнейшими своими очами.
2. Пусть никто не думает, будто в отношении проповеди и ус-воения есть некоторое различие в том, что возвещают, с одной стороны, те, которые следовали за Господом, явившимся здесь во плоти, в качестве Его учеников, а с другой стороны, те, которые с полною верой приняли открытое ими. Своим Божественным Промьпилением Дух Святой устроил так, что некоторым из по-следователей первых апостолов было дано полномочие не только благовествовать, но даже написать Евангелие: таковы Марк и Лука. Все же остальные, пытавшиеся писать о деяниях Господа или апостолов, не были такими, чтобы Церковь могла им доверять и принять их писания как канонически важные священные книги. Не их нечестие не позволяет полностью верить их расска-
зам, но тот факт, что они внесли в свои сочинения какую-нибудь ложь, осуждаемую вселенским и апостольским правилом веры и истинным учением.
3. 3. Таким образом, четыре евангелиста, известные во всем мире, — и, может быть, потому-то их и четыре, что есть четыре сто-роны света, по которым повсеместно распространяется Церковь Христова, — самим священным значением своего числа ясно по-казали, что писали они в следующем порядке: первым — Матфей, вторым — Марк, следующим — Лука и последним Иоанн. Полу-чается, что в одном порядке они следуют друг за другом приоб-ретении знания и в проповеди, и в другом — в написании. В по-знании и проповеди первыми были, конечно, те, кто следовал за воплотившимся Господом, слышал Его слова, видел Его дела и Его устами были посланы на благовестие. Только двое из них среди евангельских авторов — а повеление писать, как должно веровать, было дано им свыше — принадлежат к числу избранных Господом перед страданием и стоят на первом и последнем месте. На первом — Матфей, а на последнем — Иоанн. Оставшиеся два, поскольку не были среди ближайших учеников, а только ходили с ними вслед за проповедовавшим Христом, должны пребывать в их объятиях, как их сыновья, и потому стоят посередине и, как стеною, защищены с обеих сторон.
4. Из четырех только Матфей, как передает древнее сказание, писал на еврейском языке, а остальные — на греческом. Все евангелисты, с одной стороны, держались своего способа пове-ствования, но с другой — ни один из них не хотел писать так, как будто ничего не знает о своих предшественниках, поэтому одни пропускали как будто неизвестное то, что уже записано у других, но присоединяли к уже написанному и свой личный труд в меру того откровения, которое каждый получил. Матфей постарался
изобразить воплощение Господа как царственного потомка и записал многие изречения и деяния Его. Следующего за ним Марка можно считать его подражателем и сократителем, у которого нет ничего общего с Иоанном, от себя самого очень немногое, с Лукой кое-что. В основном он совпадает с Матфеем, но у него много общего или с каким-нибудь одним евангелистом, или со всеми вместе в передаче событий и очень часто почти теми же самыми словами. Лука же изобразил преимущественно священническое происхождение и лицо Господа. В самом деле, ведь и к самому Давиду оно подходит, если следовать не царственной линии предков, а через тех, которые не были царями: Лука дошел до Нафана, сына Давидова, который не был царем. Он изображает не так, как Матфей, который, начиная с царя Соломона, проследил по порядку всех прочих царей, сохраняя таинственное число в их ряду, о чем мы будем говорить ниже.
3. 5. Действительно, Господь Иисус Христос, единый истинный Царь и единый истинный Священник — первое для владычества над нами, а второе — для искупления нас — явил, что эти два служения, каждое особо провозвещенные у праотцев, запечатлены в особых речениях. Во-первых, в надписи, прибитой к Его кресту: Царь Иудейский^, — почему и Пилат по таинственному наитию ответил иудеям: Что я написал, то написал. Ибо в псалмах было предречено: Не погуби^ надписания имени. Во-вторых, по своему священническому служению Он научил нас приносить и принимать жертвы, почему и предпослал пророчество, говорящее о Нем: Ты священник вовек по чину Мельхиседеке^. И во многих других священных памятниках Христос является и Цареми Священником. И сам Давид, сыном которого часто—как и сыном Авраама — называют Господа, будучи царем, явил и священническое достоинство, когда съел хлебы предложения, которые позволительно было вкушать только священникам. Матфей и Лука оба внесли его в родословие. Первый, указывая о происхождении Господа от Давида по нисходящей линии через Соломона, а второй — возводя Его к Давиду через Нафана. Примечательно, что только Лука говорит, что Мария, получившая благовестие от ангела, была родственницей Елизаветы, жены священника Захарии, а Елизавета, по его уточнению, была дочерью Аарона и, следовательно, жена у Захарии была из священнического колена.
6. Итак, когда Матфей акцентирует внимание на царственном достоинстве Иисуса Христа, а Лука — на священническом, то в обоих случаях речь идет о человечестве Христа, ибо Христос был поставлен Царем и Священником как человек, которому дал Бог престол Давида, отца Его, так что Царству Его не будет конца, и чтобы человек Христос был посредником между Богом и людьми, ходатайствуя за нас. Но Лука не имел такого же сократителя, как Матфей в лице Марка. И это, может быть, тоже не без некоторого таинственного значения, ибо царственным лицам не свойственно оставаться без свиты; поэтому у взявшего на себя изображение царственного достоинства Христа также был сопровождающий его спутник, который следовал по его стопам. Поскольку же во святая святых первосвященник входил один, то у Луки, внима-
ние которого сосредоточилось на священстве, не оказалось после-дователя и помощника, который сократил бы его повествование.
4. 7. Но три вышеназванные евангелиста останавливались преимущественно на тех деяниях, которые Христос совершал в человеческой плоти, Иоанн же сосредоточил свое внимание на божественности Господа, по которой Он равен Отцу, и стремился тщательно изобразить именно это. Он устремился гораздо выше первых трех, так что когда видишь тех вращающимися как бы на земле с Христом как человеком, этот, преодолев завесу туманов, плотно облегающих землю, вознесся к чистому небу, откуда с проницательной и крепкой остротой ума созерцал в начале Слово Богом у Бога, Которым создано было все, и возвестил, что Оно стало плотью, чтобы обитать среди нас, что Оно приняло плоть, но не изменилось во плоти. Если бы при восприятии плоти боже-ственная природа не осталась неизменной, то не было бы сказано: Я и Отец — одно, так как Отец и плоть не суть одно. Это свиде-тельство Господа о Себе приводит один Иоанн, как и следующие: Видевший Меня видел Отца, и Я в Отце и Отец во Мне?, пДа будут едино, как Мы единой и Что творит Он, то и Сын творит также. И если мы знаем еще что-либо подобное, столь достоверно указывающее нам на божество Христа, по которому Он равен Отцу, то и это сообщил в своем Евангелии только Иоанн. Он, как будто от груди Самого Господа, у которой возлежал, по обычаю, на Тайной Вечере, изобильно, как ближайший присный, впитывал тайну божества.
5. 8. Две добродетели предлежат душе человека: одна деятельная, другая созерцательная. Первая сообщает движение, вторая позволяет постигать. Первой действуют, чтобы очистить сердце для созерцания Бога, второю освобождаются и созерцают.
Первая — в предписаниях и законах этой временной жизни, вторая — в учении о жизни вечной. Первая действует, вторая пребывает в покое, ибо первая проявляется в очищении грепши- ков, а вторая — в просвещении очищенных. В этой временной жизни первая является в делах доброго поведения, а вторая преимущественно в вере и у очень немногих в некоем лицезрении неизменной истины как бы сквозь тусклое стекло гадательнои лишь отчасти. Эти две силы представлены в образе двух жен Иакова, о которых я, насколько мог, говорил при опровержении учения манихея Фавста. В самом деле, Лия понимается как трудящаяся, а Рахиль — как начало созерцания. Таким образом дается понять, что три евангелиста, весьма тщательно исследуя земные деяния Господа и Его слова, которые имеют преимущественное значение для назидания в нравах настоящей жизни, пребывали в этой деятельной силе, а Иоанн, мало повествующий о деяниях Господа и с большей тщательностью и подробностью собирающий Его изречения, которые возводят к мысли о троичности Божества и блаженстве вечной жизни, удержал свое внимание и проповедь в восхвалениях созерцательной силы.
6. 9. Вот почему при приложении четырех животных из Откровения^ евангелистам, вернее рассудили те, которые отнесли льва — Матфею, человека — Марку, тельца — Луке и орла — Иоанну, чем те, которые приписали человека — Матфею, орла — Марку, льва — Иоанну. Последние искали основания в начальных словах книг, а не в целостном направлении мысли, которое одно и должно было исследоваться. Гораздо естественнее изобразившего преимущественно царственное лицо Христа обозначить львом, как и в Откровении вместе с царственным коленом упомянут лев, когда сказано: Лев от колена Иудина... победил!. У Матфея же волхвы пришли с Востока поклониться Царю, о рождении Которого им указала звезда, и царственного Отпрыска страшится Ирод и, чтобы умертвить Его, убивает всех младенцев.
В обозначение Луки тельцом ради величайшей жертвы Первосвященника никто не сомневался, и не случайно евангелист начинает свое повествование с первосвященника Захарии, обращает внимание на родство Марии и Елизаветы и повествует об исполнении над младенцем Христом первого священнодействия. И еще можно привести немало примеров внимания Луки к тому, что связано со священством. Марку же, не ставившему целью по-вествовать ни о царственном роде, ни о священническом родстве и служении, но, в первую очередь, сосредоточившемуся на чело-веческих деяниях, из четырех вышеназванных образов, больше всего подходил человек. Но эти трое: человек, лев и телец — живут на земле, и названные три евангелиста заняты преимущественно тем, что Христос совершал во плоти, и теми заповедями, которые Он преподал носящим плоть для благочестивого провождения смертной жизни. Иоанн же парит, как орел, над мраком человеческой немощи и созерцает свет неизменной истины острейшими и сильнейшими своими очами.
Источник
О согласии Евангелистов, книга 1