Иов, Глава 7, стих 4. Толкования стиха

И  дальше Иов продолжает: Не определено ли человеку вре-мя на земле, и дни его не то же ли, что дни наемника? Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работы своей, так я получил в удел месяцы суетные, и ночи горестные отчислены мне.Когда ложусь, то говорю: «когда-то встану?», а вечер длится, и я ворочаюсь досыта до самого рассвета.Тело мое одето червями и пыльными струнами; кожа моя лопается и гноится.Дни мои бегут скорее челнока и кончаются без надежды (Иов. 7:1-6). «Моя даже внешняя жизнь оказалась как искушение», — говорит Иов. В славянском варианте сказано: «Не искушение ли житие человеку на земли» (Иов. 7:1). То есть человек, живя здесь, пребывает в каком-то искушении, проходит проверку. Даже не просто проверку, а испытание огнем. «И я это вижу на самом себе, — говорит Иов, — то, что происходит с обычным человеком, — на мне это проявляется особенно». Таким образом, человек, который живет на земле и старается угодить Богу, оказывается в этом мире отверженным, изгоем — тем, кого преследуют. «Так почему вы говорите, что мир нормальный. Разве такое в нормальном мире может быть?..»

Как вы считаете, мир нормален в его нынешнем состоянии? Конечно же, нет. Недаром Книга Иова читается перед Страстями Господними, на Страстной неделе, потому что мы понимаем, в какую бездну входит Господь ради этого гноящегося мира, в котором праведных просто истребляют. И праведник видит это: что мир создан Богом и что мир до самых корней пропитан злом. Иов спрашивает: как найти выход? «Я хочу быть с Живым Богом, и Живой Бог от меня отворачивается? Как же мне жить?» А ему говорят: «Не смей этот вопрос задавать».

Он соглашается с тем, что жизнь человека на земле есть постоянная борьба с несчастиями и трудностями; но видит для страдальца облегчение в надежде на окончание страданий; для него же такой надежды нет (1—б). Посему он обращается к Богу с молитвою и просит, чтобы его страдания были хотя на время прекращены и чтобы дана была ему возможность спокойно умереть (7—11). Изнемогая под тяжестью страданий и особенно опасаясь само­убийства, которое представлялось ему, как лучшее средство прекратить страдания (12—16), Иов просит Господа, как бы, забыть его и не обращать своего внимания на такую ничтожную тварь, как человек, и не наказывать его за грехи (17—21).

Еврейский текст представляет здесь, что Иова неотвязно пресле­довала мысль о самоубийстве, чего он очень опасался. По тексту 70, Иов после жалоб на устрашающия видения, уже просит Бога освободить душу его от смерти (конечно—от самоубийства).

В следующей части своей речи, содержащейся уже в начале 7-й главы (Иов. 7:1-6), Иов сравнивает короткую человеческую жизнь с военной службой, за которой должен последовать отдых и покой; он также сопоставляет ее с каждодневным трудом наемника, получающего к вечеру свою законную плату. И я, как бы говорит страдалец, подобно солдату или труженику, верно служившему Богу, ожидал, что вслед за днем усилий и испытаний для меня наступит время спокойствия. Но вместо этого меня постигло беспрерывное, непрекращающееся страдание. Дни моего земного существования приблизились уже к своему концу, и у меня нет никакой надежды обрести здесь радость.

Иов говорит: Не определено ли человеку время на земле, и дни его не то же ли, что дни наемника? Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работы своей, так я получил в удел месяцы суетные, и ночи горестные отчислены мне. Когда ложусь, то говорю: «когда-то встану?», а вечер длится, и я ворочаюсь досыта до самого рассвета (Иов. 7:1-4).

Преподобный Исихий Иерусалимский следующим образом перефразирует эти слова Иова: «Жизнь эта не только полна боли, но и страха тоже, потому что после постигшей раны теперь я боюсь ударов Господа. Вот почему я бросаюсь из одного места в другое в страхе, как те рабы, которым грозит их хозяин. Более того, подобно работникам, ожидающим своей платы (а она для них – все их имение и надежда пропитания), я всякий день также ожидаю платы за мое терпение, но никогда не получаю ее, ибо прошло много времени и много месяцев. И за эти дни я истощил себя пустым ожиданием и пустой надеждой» Преподобный Исихий Иерусалимский. Homelies sur Job: version armenienne. 10.7.2–3. PO. 42. 1. 190. S. 258. Русский перевод: Библейские комментарии. Книга Иова. С. 48..

Святитель Григорий Великий обращает свое внимание при рассмотрении этого библейского фрагмента на то, что Иов сравнивает себя с «наемником», со «слугой». Двоеслов угадывает в этих символических образах то состояние рабства первородному греху, в котором пребывал всякий человек – в том числе и Иов – до пришествия в мир Христа. Иов жаждет освобождения из этого состояния наемничества и рабства, дабы, обретя духовную свободу, воссоединиться с Господом посредством Духа: один лишь Дух Святой способен преобразить человека – через соединение с Собой – в наиславнейшего из сынов Божиих См.: Святитель Григорий Великий. Moralia in Job. VIII. 13. PL. 75. Col. 809BD..

Святитель Иоанн Златоуст, истолковывая фрагмент этого текста в редакции Септуагинты: Так и я ждал месяцы тщетные, и ночи болезненные даны мне. Когда ложусь, то говорю: «когда день?»; когда же встану, опять: «когда вечер?» Я пресыщен болезнями с вечера до утра (Иов. 7:3-4; Септуагинта), отмечает, что, по признанию страдальца, ночь и состояние сна были для него не менее мучительны, чем дневное бодрствование. Ночью Иова одолевали страшные сны, кошмары, приносившие ему не упокоение, а ужас и скорбь. Сам Иов будет свидетельствовать об этом в той же речи, обращаясь к Богу: Ты устрашаешь меня снами и видениями ужасаешь меня (Иов. 7:14; Септуагинта). Святитель Иоанн Златоуст пишет: «Видишь тяжкое искушение ночью, которое само по себе ново и необычайно? Для всех других людей, хотя терпели бы без числа многое, хотя бы были в темнице, хотя бы закованы были в цепи, хотя оплакивали бы несчастия, хотя лишились бы некоторой части тела, хотя угнетались бы бедностью, болезнью, трудами и бедами, наступающая ночь приносит утешительное врачевство, освобождая тело от трудов, избавляя душу от забот. А для Иова в то время пристань сделалась утесом, врачевство обратилось в язву, облегчение сделалось усилением скорби. Ночь, дающая покой всем людям, была для него страшнейшей бурей. Убегал ото дня, как от волн, вследствие тех нестерпимых скорбей, а находил треволнение, вихри, подводные камни и утесы, почему снова искал волн, бывающих днем. Тяготясь тем, что было, желал того, чего не было, спеша вследствие страданий пользоваться промежутками. Поэтому и сам, говоря об этом новом страдании, взывал: Когда ложусь, то говорю: «когда день?»; когда же встану, опять: «когда вечер?» (Иов. 7:4; Септуагинта). Скажи мне, почему? Во время дня, естественно, ты ищешь ночи как дающей всем отдых от ежедневных трудов. А во время ночи, при тишине и забвении тех скорбей и забот, скажи мне, почему опять ищешь дня? Потому что ночь тяжелее дня, так как приносит не отдых от трудов, а усиление их, беспокойство и смятение. Указывая на это, он сказал: Ты устрашаешь меня снами и видениями ужасаешь меня (Иов. 7:14; Септуагинта). Он приходил в ужас, имея ночью страшные видения и испытывая большой страх, волнение и потрясение; данная другим людям для отдыха, она была для него скорее умножением бед» Святитель Иоанн Златоуст. Fragmenta in Beatum Job. 7. PG. 64. Col. 59TAD. Русский перевод: Святитель Иоанн Златоуст. Отрывки на книгу блаженного Иова. 7 // Творения. Т. 12. Кн. 3. С. 1055–1056..