Иов, Глава 42, стих 2. Толкования стиха

Этих двух примеров достаточно было Иову, чтобы признать свое ничтожество и Божие величие. Удостоенный счастия слышать и видеть Господа, он смиряется пред Ним и отрицается от своего прежняго намерения судиться пред Господом (42, 1—6).

Примеч. Разсматривая беседы Господа к Иову, мы на­ходил в них много вопросов, относящихся к явле­ниям мира физическаго и животнаго и притом таких, которые при нынешнем состоянии развития естественных наук кажутся уже доступными человеку и решенными,— тогда как Господь предлагает их Иову, как неразреши­мые. Но если бы даже это было так, то не нужно забы­вать, что решение означенных вопросов не отнимает значения у самых явлений, на которыя указывал Господь, а для Иова, при тогдашнем состоянии естествознания, это решение было вовсе недоступно. Если же проверить и взвесить сделанныя нами решения, то они окажутся очень ограниченными и для большинства надолго недоступными. Вот напр. вопрос о происхождении земли, с котораго

начал свою речь Иегова, не смотря на все попытки на­уки решить его, останется всегда вопросом,—и все ре­шения его, кроме откровеннаго в св. Писании, будут принадлежат к области гипотез. Пли, вот человек гордится тем, что он своим умом и искуством по­корил себе водную стихию и наперекор ветрам бороз­дит поверхность морей. Но может ли он так же сво­бодно опускаться и в бездны морския или безпечно пре­небрегать ярость волн; так ли легко он останавливает грозную стихию, как это делает Всемогущий? Что напр. удерживает страшную силу волн, от которых и огром­ные корабли разбиваются в щепы и вечныя гранитныя скалы подмываются ии сокрушаются? —Ничтожный песок, который так слаб, так непрочен, что уступает дав­лению ноги человеческой и возметается к облакам от малейшаго дуновения ветра. Самая сильная волна разсы­пается в малейшия брызги о песчаный берег; на нем кик бы начертаны слова Творца: «доселе дойдеши и не прейдеши»,—и посрамленныя волны с ропотом и покор­ностью возвращаются во чрево матери своей — бездны! Высок гений человека, разгадавшаго причины и объяс­нившаго способы образования дождя и снега, инея и росы, открывшаго и страшную силу грозы; но все торжество человеческой науки привело лишь кь тому, что человек имеет возможность ближе наблюдать к сих явлениях премудрость, благость и всемогущество Божие,—но подчи­нить себе управление ими, производить их по своему произволу—он не может. Еще менее, конечно, доступно власти человека управление движением свода небеснаго, который неизменно в роды родов вращается над голо­вами людей и еженочно выводит пред взоры их пре­красныя созвездия. Сколько ни изучает человек небо, оно навсегда останется для него только предметом наблю­дения и величественною картиною всемогущества и муд­рости Божией! А животныя с их чудными инстинктами, сколько представляют они доказательств премудрой заботливости Творца о своих тварлях! Человек едва только попинает способность некоторых животных находить себе пропитание, а для Господа это—дело постоянной за­боты. Он указывает всем животным пищу, тогда как человек, может быть, и не придумал бы, чем прокормить их. Человек может покорить своей силе и своему искуству самых диких животных, может укро­тить их, сделать предметом любопытства многих; он может побеждать и слона, и крокодила, и кита: но кань далека эта дрессировка диких животных от приручения свойственнаго животным домашним: как унизительна и опасна и борьба человека с чудовищами животнаго цар­ства! Но’ в то время, как человек истощает свои 'усилия на покорение разных диких Животных, домашния животныя покорно несут для него службу свою,—как бы желая тем самим доказать человеку, что они не человеком приручены, а по милости Творца покорены власти его (Пс 8, ₇.₈).— Обращаясь к значению таких явлений для Иова, мы можем легко понять, что Иов теперь сам увидел, сколько надобно могущества и премудрости для уп­равления миром Физическим, для того, чтоб удержать в порядке и подчинении не только движение волн морских или те­чение звезд небесных, но и произвольныя — по видимому— действия животных, при чем ничто не остается забытым, ничто но преступает положенных границ. Сколько же боль­ше требуется могущества, мудрости и всеведения, чтоб уп­равлять миром нравственным, в котором свободный раз­гул страстей грешника и неукротимая жажда преступления сталкивается с кроткою п уступчивою волею доброде­тельнаго п стойкою терпеливостью благочестия! — В своих речах Господь не разрешает вопроса, занимающаго друзей Иова,—да н нет надобности в этом решении, потому что пути Господни многи и стези Его различны: то, что в одном случае достаточно объясняет причины Его действий, то в других случаях необъяснимо и для человека неудобопонятно: яко не испытаны судове Εгο и не изследована, путие Его (Рим. 11:33₃). Иов, действительно, не требует решения вопроса о том, почему он стра­дал, будучи невинен,—не хочет знать и того, отчего правосудный Бог поступает так жестоко с людьми не заслужившиими наказании. Одно счастие слышать и ви­деть Господа было лучшею и высшею наградою для чело­века, так много пострадавшаго. За это счастие он го­тов был вновь страдать. Так одно присутствие Божие смиряет всякое дерзновение, взимающееся на разум Божий!

Мы знаем, что незадолго до этого Иов постиг из обращенных к нему ясных слов Самого Бога истинный смысл собственных страданий: Неужели ты думаешь, что Я поступил с тобой с какой-либо иной целью, нежели чтобы ты был явлен праведным? (Иов. 40:8; Септуагинта, по пагинации ее стихов). Тем самым Господь засвидетельствовал, что именно в нем, в Иове, – посредством его горестной судьбы – оказался зримо явлен человеческому роду прообраз славы грядущих безвинных страданий Христа, приоткрылся их подлинный сотериологический смысл. Кроме того, путем перенесения мук и сам Иов был возведен на новый уровень духовного совершенства: ведь его незаслуженные страдания и искушения отнюдь не угасили в нем искреннюю любовь к Богу, но, напротив, заставили праведника искать Господа и стремиться к Нему с удвоенной силой. Также Иов узнал из слов Творца и о том, что серьезно заблуждался, полагая, что эти страдания ниспосылались ему в качестве несправедливого наказания за некие ошибочно приписываемые ему Богом грехи, причем якобы исходили от Самого Господа. Мы знаем, что именно за это Иова и упрекнул Бог, когда сказал: Не искажай определения Моего (Иов. 40:8; Септуагинта, по пагинации ее стихов)». Как замечает по поводу этой ошибки страдальца святитель Григорий Великий, Иов, «святой муж добродетелью заслуг превзошел всех; однако поскольку он являлся человеком», живущим на земле, в падшем мире, и находившимся под властью первородного греха, Иов «не мог быть безукоризненным в очах Божиих. Ибо в любом святом муже, пребывающем в этой временной жизни, правило Божественного суда найдет нечто, что осудить, хотя в сравнении с прочими людьми в нем и теперь есть то, что достойно похвалы. Ведь блаженный Иов счел страдания свои наказанием за вину, а не ради благодати; счел, что умеряются его грехи, а не увеличиваются заслуги. Теперь же слышит от Бога упрек за то, что полагал смысл страданий иным...» Святитель Григорий Великий. Moralia in Job. XXXV. 9. PL. 76. Col. 754C.

Ныне Иов должен принести покаяние. Однако такое покаяние не следует понимать как покаяние за некий его вольный и личный грех, за какое-то сознательно содеянное им против Господа преступление – ведь от Иова Самим Богом были до времени специально и надежно сокрыты подлинные причины его мучений; тем самым Иов оказался совсем не виноват в том, что думал, будто несправедливо и жестоко наказывается Богом за что-то, чего на самом деле не совершал. Скорее это покаяние следует понимать в особом богословском значении этого слова – как необходимую Иову для грядущей личной встречи со Христом «перемену ума» (в греческом языке слово «μετάνοια» – «покаяние» собственно и означает перемену ума, его преображение). Ныне он оказался готов к такому покаянию, как к подлинной и глубинной «перемене ума», как к внутреннему преображению – силой Божественной благодати – человеческих природных сил, обретающих реальную способность к богопознанию и богообщению: ведь Сам Господь пришел теперь к нему и внутренне изменил Иова.

Впрочем, все это не отменяло и необходимости раскаяния Иова именно как признания им своей личной ошибки – как неверного истолкования смысла своих страданий. Иову нужно было теперь сознаться перед Господом в абсолютном неведении относительно таинственных путей Божественного Промысла о мире и человеке, а также и в непонимании подлинного Промыслительного воспитательного значения собственных несчастий.

Только через такое покаяние и самообличение страдалец и смог бы возвыситься к вершинам самой главной человеческой добродетели, которой ему до сих пор недоставало. Что же это за добродетель? Это – смирение, абсолютно противоположное горделивой греховной сути подлинного мучителя и ненавистника Иова – сатаны.

Именно смирение почитает себя ничем, только оно с готовностью признается в совершенных ошибках, лишь оно всегда ясно осознает пред Лицом Божиим несовершенство собственной тварности и личное абсолютное неведение – в сравнении с всеведением Божественным. Некогда Христос победит сатану именно путем Своего человеческого смирения, «кенозиса», добровольного уничижения и позорной Крестной муки, и поэтому встретиться со Христом может лишь тот, кто этого смирения подлинно достиг. Только смиренный человек может найти и узреть смиренного Бога. И вот теперь Иову предстоит явить свое смирение, чтобы встретиться лицом к Лицу с Тем, Кого преподобный Симеон Новый Богослов спустя много тысячелетий после земного жития ветхозаветного страдальца назовет «мой негордый (ἀνυπερήϑανος) Бог и Господь» Преподобный Симеон Новый Богослов. Action de graces. I. SC. 113. Paris, 1965. S. 316, 318.: с Богочеловеком Иисусом.

Господь – всем сказанным Им прежде Иову в Своих двух речах – как бы призывает страдальца: признай свое неведение и бессилие, смирись перед Моей силой и вручи Мне это свое смирение; и тогда во Мне – во Христе – оно обратится в силу победы, будучи преображено и пронизано Моим Божеством.

Мы знаем: Христос побеждает сатану и как Бог и как человек – великой силой Своего Божества и крайним смирением Своего Человечества. Эти две силы, вместе соработающие в Нем, и могут – в согласии с Божественной правдой, которая требует здесь и активного участия самого человека – победить диавола. Иов как раз и призван прообразовать собой это необходимое в деле нашего Спасения деятельное и жертвенное смирение Человека-Христа. Потому-то, по убеждению древних толкователей, Господь в обращенной к Иову речи и свидетельствует ему не только об одной Своей Божественной мощи. Он постоянно, хотя и прикровенно, намекает, что эта сила людского смирения, которое теперь должен явить Иов, соединится в Воплощении Господа с всемогуществом Творца и будет свободно соработничать с этим всемогуществом в земной жизни Спасителя. Бог как бы говорит страдальцу: Я силен, ты слаб; тебе без Меня не победить; но и ты, чтобы победа над сатаной была одержана, должен всего себя даровать Мне; ибо без твоего смирения Моя мощь бессильна спасти человека – ведь человека невозможно спасти без него самого. Во Мне же – в Сыне Божием – эта твоя смиренная слабость парадоксальным образом обратится в величайшую силу, ибо станет победоносным смирением Креста в борении с диаволом...

Тем самым Иов оказывается подлинным типом людской немощи грядущего Христа и Его безвинных страданий по плоти. Иов приоткрывает ветхозаветным читателям библейской книги тайну о том, что Господь совершит дело Спасения человека не только как Всемогущий Бог, но и как слабый человек: именно в теснейшем взаимообщении свойств Божественной и человеческой природ, в подлинном соработничестве двух Своих естеств. Приоткрывая эту тайну другим, Иов и сам оказывается готов к лицезрению этой тайны, различая в себе – как будто в некоей живой иконе – образ смиренного и «негордого» Бога: отображение Лика Христа. Видя готовность Иова к живой и подлинной встрече с Собой, к нему приходит и ему лично открывается Сам Сын Божий – грядущий воплотиться в мир Христос.

Итак, тайна Иова, смысл его страдальческой судьбы, по убеждению древней святоотеческой экзегетической традиции, познается нами только в теснейшей взаимосвязи с образом Христа-Мессии, причем – с образом, постигаемым истинно, православно. Именно по этой причине история Иова вызывает ныне такие недоумения у иудеев, ждавших совсем иного мессию, чем Тот, что пришел на самом деле; поэтому она чужда и непонятна и Феодору Мопсуэстийскому – тому, кто еретически «рассек» Христа «надвое», разделив Его на два лица, исказив истину о Нем. Не исповедуя Одного и Того же – совершенного Бога и совершенного Человека как единую Ипостась Слова – нельзя понять, почему для Бога так важно в деле Спасения не только Божественное всемогущество, но и смиренное бессилие воспринятого Сыном в Его Вочеловечении людского естества. Это-то смирение Христово по Его человечеству и прообразует Иов, в дальнейшем с готовностью признающий собственное ничтожество и, по мысли святителя Иоанна Златоуста, как бы говорящий в своих последующих словах Богу: «Я считаю себя ничем» Святитель Иоанн Златоуст. Commentaire sur Job. Т. II. SC. 348. 42. 3. S. 234. Русский перевод: Библейские комментарии. Книга Иова. С. 260..

Ныне Иов уже абсолютно готов сделать этот шаг. И потому далее, в своем втором кратком ответе Богу, он смиренно сознается в собственной ошибке – в отношении смысла Божественного Промысла. Иов более всего жаждет теперь реального познания Того, Кто говорит к нему теперь сквозь облако: Того, Кто, как понимает Иов, и совершит дело нашего Спасения от власти сатаны и греха. Иов ныне очень многое знает о путях осуществления этой Тайны Спасения, но еще не познал Ее Саму. Ибо Она – это больше, чем догматическое учение о Боговоплощении, отнюдь не словесное описание обстоятельств Крестного подвига Господа и даже не весть о Его Воскресении. Она – это Сам Христос; Он – наше Спасение. И поэтому реальное постижение грядущей воплотиться Божественной Премудрости, Которую совсем недавно так ясно исповедал Иов (ср.: Иов. 28:12-28), может даровать только живая встреча с Ней и личная приобщенность человека Этой Ипостасной Тайне – Господу Иисусу Христу, вочеловечившемуся Богу.

Итак, сначала, в ответ на речь Господа о Его всемогуществе, Иов, постигший сотериологическое значение всесилия Творца для грядущих судеб человеческого рода, с готовностью признаёт такое Божественное всемогущество:

И отвечал Иов Господу и сказал: знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено (Иов. 42:1-2).

Замечу, что в версии Септуагинты 2-й стих 42-й главы выглядит несколько иначе, чем в синодальном переводе: Ибо кто таит от Тебя намерения, щадит слова и думает утаиться от Тебя? (Иов. 42:2; Септуагинта). По свидетельству Олимпиодора, пользующегося в своем толковании этим переводом, Иов уже научен Самим Богом Господнему всесилию. Теперь Иов «знает необоримую силу Господа и что нет ничего невозможного для всемогущей силы Божьей». При этом страдалец как бы говорит здесь Богу: «Но я знаю и то, что Ты ведаешь о наших намерениях и знаешь все помышления, и нет никого, кто может скрыться от Твоего надзирающего за всем ока» Олимпиодор. Commentarium in Beatum Job. 42. 2. PG. 93. Col. 452А. Русский перевод: Библейские комментарии. Книга Иова. С. 259..