Иов, Глава 39, стих 34. Толкования стиха

Иов, столь смело защищавший свою невин­ность пред друзьями, и так дерзновенно требовавший суда Все­вышняго, ныне смиренно сознает свое неведение и свою дерзость: он полагает свою руку на уста и во второй раз не смеет говорить (33—35 ).

И, как увидим чуть дальше, Иов свободно и с готовностью соглашается на такой Божий призыв. Пройдя в своем страдании суровую школу терпения и одновременно стяжав здесь дар пророчества, он постепенно научился принимать Бога таким, каков Он есть: сокрытым, таинственным и непредсказуемым. Еще не до конца постигнув подлинный и глубинный смысл произошедшего с ним, – ибо главные Господни слова и поступки еще впереди, – Иов уже и теперь понимает, что с ним случилось нечто такое, что никак не укладывается в простую схему привычного для нашего сознания описания отношений между Богом и человеком: поступок – справедливое воздаяние. Он верно ощущает, что смысл его страданий отнюдь не вмещается в прокрустово ложе понятия «воздаяние за грех». Он справедливо угадывает в собственной судьбе некую великую тайну и готовится, смирившись и умолкнув перед Господом, вступить в область даруемого ему Божественного Откровения, сулящего ему главный ответ на важнейший вопрос Иова. Но это уже не ответ на его прежнее основное недоумение: «за что»? Вопрос здесь – в ином. Прежде Иову казалось, что он знает Бога. Проводя жизнь в служении Ему (в том числе и в священническом), Иов некогда полагал, что хорошо знает, чего от него ждет Бог; ему казалось, что он изучил основные законы отношений между Господом и человеком, постиг содержание Божественных заповедей, познал проявления любви и суда Творца, являемые нам в нашей земной жизни. Теперь же, убедившись (через собственное несправедливое страдание), что Бог выше любых закономерностей и правил – даже тех, что установлены Им Самим, Иов понимает, что он плохо знал своего Бога. Именно поэтому главный вопрос Иова к Богу отныне: кто Ты?

Однако подобный обращенный к Богу вопрос – и это Иов ощущает очень верно – невозможно задать с помощью человеческих слов. Лишь молчание – как абсолютная и безропотная готовность услышать и принять Божественное Слово – может оказаться единственно верной формой подачи такого вопроса. И поэтому Иов умолкает (Руку мою полагаю на уста мои – Иов. 39:34), тем самым признавая всемогущество и таинственность Господнего Промысла о мироздании и человеке и в то же время выражая готовность принять любую волю этого Промысла о себе; только так он и сможет наконец познать Своего Бога – через поступки и слова Творца, обращенные к нему, Иову.

И Бог в ответ на такое молчание Иова в дальнейшем откроется ему совершенно неожиданно – одновременно и как Тот же Самый, хорошо знакомый ему, и как абсолютно Новый, являющий иной Свой Лик, неведомую ему прежде Собственную Ипостась: Ипостась Слова, Сына Божия, Искупителя мира. Однако время такого Откровения для Иова еще не настало.

Итак, в ответ на Господни слова, по мысли Святых Отцов очень грозные, но в то же время и дарующие страдальцу новую надежду – будет ли состязающийся со Вседержителем еще учить? Обличающий Бога пусть отвечает Ему (Иов. 39:32) – Иов говорит: И отвечал Иов Господу и сказал: ...вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои. Однажды я говорил, – теперь отвечать не буду, даже дважды, но более не буду (Иов. 39:33-35).

По мысли святителя Григория Великого, Иов тем самым как бы говорит Богу: «Я считал себя поистине праведным среди людей, но как Тобою сказано, я обнаружил себя неправым перед самими моими несчастьями и упрямствующим в отношении бедствий. Но более я ничего не прибавлю, ибо ныне я более верно постиг Твои речения и с большим смирением смотрю на себя». Итак, Иов раскаивается пред Богом. Однако, как отмечает святитель Григорий, «если мы исследуем прежние слова блаженного Иова», сказанные им во время его предшествующих страданий, то «обнаружим, что он не произнес ничего нечестивого...» Святитель Григорий Великий. Moralia in Job. XXXII. 3. PL. 76. Col. 635A. В чем же тогда раскаивается перед Господом Иов, если он, по свидетельству Двоеслова, ранее не сказал ничего заслуживающего серьезного упрека в нечестии? Попробуем найти ответ на этот вопрос исходя из все тех же святоотеческих толкований.

Как подчеркивает святитель Григорий, Иов оказался неправ перед Богом именно «в отношении... самих» своих «несчастий... и бедствий» Там же. XXXII. 3. PL. 76. Col. 635B.. В чем же заключалась сама эта его неправота? Ответ на данный вопрос предложил нам все тот же святитель Григорий. Повторю его слова: Иов ошибочно думал, что «был несправедливо поражаем... с великой силой наказания» Богом, и потому, «ропща на удары, всецело порицал Поражающего», то есть Самого Господа Святитель Григорий Великий. Moralia in Job. XXXI. 107. PL. 76. Col. 632A.. Страдалец глубоко заблуждался в отношении смысла Божественного Промысла о мире и человеке, в том числе – и о нем самом, Иове. Во-первых, он ошибался потому, что считал свои страдания несправедливым наказанием за некий ложно приписываемый ему Богом грех, а не даром Божественной любви, возводящим его к вершинам совершенства и служащим для него надежным путем к грядущему таинственному соединению с Господом. Об этом уже говорилось ранее неоднократно. Во-вторых же, он ошибался еще и потому, что ложно считал Причиной и Источником обрушившихся на него несчастий Самого Бога, а не их подлинного виновника – сатану. Мы знаем: Бог Сам по себе не заставляет страдать никого, Господь никогда не обрушивает на нас искушения, даже если они и приносят человеку пользу, укрепляя его, духовно закаляя. Подлинным автором любых действующих в мире горя и боли является богопротивник сатана. До сих пор Иову ошибочно казалось, что единственной причиной происходившего с ним являлась воля Творца, что Господь и есть Тот, Чьи удары (пусть и через посредство сатаны) испытывал на себе праведник. Напомню сказанное об этом самим Иовом: прежде ему думалось, что это именно Бог расслабил сердце его (Иов. 23:16). Как пишет Златоуст, истолковывающий эти слова страдальца, здесь Иову ложно мнилось, что все произошедшие с ним «неожиданные несчастья... случившиеся вопреки человеческому ходу вещей, есть удар от руки Божией» Святитель Иоанн Златоуст. Fragmenta in Beatum Job. 23. PG. 64. Col. 625B. Русский перевод: Святитель Иоанн Златоуст. Отрывки на книгу блаженного Иова. 23 // Творения. Т. 12. Кн. 3. С. 1071.. Однако Бог теперь наставляет Иова в том, что Он – Господь – есть только Творец сущего, а отнюдь не Создатель «несущего» – зла. Господь – Зиждитель всего того, что создано Им хорошо весьма (Быт. 1:31), но Он – совсем не «автор» той порчи, что закралась в добрые вещи нашего мира по причине падшести человека грехом. Повторю: таким «автором» умаления добра в тварных естествах, а также инициатором всех бед и несчастий в зараженном грехом мироздании является диавол-искуситель. И еще: причиной зла в мире является богоборческая воля самих падших людей. У любого зла могут быть только эти две причины. Господь здесь совершенно ни при чем. Возможно, именно поэтому все те вопросы, что с горечью выкликал прежде Иов, обращаясь к Богу и пытаясь выяснить у Него, за что же Господь терзает и мучает праведника, даже и теперь, уже после явления страдальцу Бога, по-прежнему наталкиваются на «стену» Божественного молчания. Ведь они были обращены Иовом «не по тому адресу». Иов задавал Богу вопросы о том, почему же Он, Господь, творит зло. Бог же не отвечал на них именно потому, что Иов изначально неверно сформулировал их. Иов спрашивал о зле у Того, Кто не имеет ко злу никакого отношения, Кто никого не терзает и не мучает.

Как мы знаем из книги Иова, а также из святоотеческих толкований на нее, Бог не только не сотворил Иову никакого зла, но и парадоксальным образом творчески преложил все это исходившее от сатаны зло – в добро. Именно поэтому Иову и не следовало бы безрассудно спрашивать у Бога о том, почему Он ненавидит страдальца и зачем так жестоко наказывает его, но задать Господу совсем иной вопрос: «...ради чего, по какой таинственной и спасительной причине, Ты попускаешь мне так терзаться, и что за благой дар сокрыт в этом моем ужасном страдании?» Но Иов задавал совсем иные – ошибочные – вопросы, тем самым искажая смысл Божественного Промысла о себе; Бог же, как известно, есть Истина и потому ясно отвечает лишь тем, кто верно исповедует истину о Нем. Здесь можно сказать и так: Бог-Истина отвечает только на истинные вопросы.

Итак, Иову казалось, что преследующее его зло – от Бога, и потому он искренне хотел хоть как-то оправдать Бога. Иов не понимал, что и боль, и страдание в мире – область действия отнюдь не Господа, а сатаны. И эта ошибка Иова также заслуживает Божиего упрека, влекущего за собой раскаяние страдальца, признания им собственного ничтожества, выражения готовности замолчать: ...вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои. Однажды я говорил, – теперь отвечать не буду, даже дважды, но более не буду (Иов. 39:34-35).

Мы видим: Иов здесь кротко сознается в собственном полном неведении Бога и Его таинственного замысла о Спасении человека. Иов понимает, что он не знает о Боге почти ничего и что сказанное им прежде о Господе – не будучи само по себе ложью (за исключением вопроса о причинах действующего в мире зла) – лишь малая, ничтожная толика заключенной в Боге Истины. Вот тогда-то Иов и соглашается умолкнуть. Он признает здесь (Иов. 39:34-35) и собственную ограниченность, и свое неведение тайн путей Божественного Промысла. И в то же время он выражает готовность покорно вслушиваться в слова льющейся Божественной речи, все яснее улавливая в ней отголоски той главной Богооткровенной тайны, что будет ему зримо явлена в конце его страдальческого и, одновременно, возводящего к духовному совершенству пути.

Комментируя слова Иова в их старолатинской версии Какой ответ дам?.. Однажды я говорил, в другой раз не осмелюсь (Иов. 39:34-35), блаженный Августин подмечает, что это обещание Иова умолкнуть явным образом противоречит тому, как он на самом деле поступит в дальнейшем. Ныне Иов заявляет, что он уже более не осмелится заговорить перед Богом, однако, как известно, затем он вновь обратится к Богу – пусть и с краткой – с речью (см.: Иов. 42:1-6). Так неужели Иов тем самым потом грубо нарушит данное им Господу слово молчать? Блаженный Августин не желает допустить подобной мысли и потому стремится истолковать это обещание Иова умолкнуть в образно-символическом значении. Блаженный Августин предлагает понимать эти слова Иова, при помощи которых страдалец отказывается от любых споров с Богом, как сказанные им от лица всего человечества, пребывающего под властью Адамова греха. Человек «однажды», в самом начале земной истории – в Райском саду после грехопадения – уже дерзновенно говорил к Богу, тем самым отказавшись от возможности покаяния (см.: Быт. 3:10, 12). Тогда эта его речь увела нас от Бога очень далеко. Ныне Иов не желает повторить ту же ошибку прародителя, отказывается произнести перед лицом Божиим новые дерзновенные слова, одновременно каясь – от лица всего человеческого рода – и за ту древнюю богопротивную речь Адама. По Августину, под «речью», от которой отрекается здесь Иов, подразумевается такая губительная для человека активность богопротивной греховной воли, которая входит в принципиальное противоречие с Божественным Промыслом о людях. Как говорит Августин, «под этой речью следует понимать продвижение души в такие пределы, в которых она оставляет Бога и противостоит Ему» Блаженный Августин Гиппонский. Annotationum in Job. 39. PL. 34. Col. 886.. От подобной «речи» против Бога, как глубинного и укорененного в нашей падшей природе противостояния Господу, по убеждению Августина, и отрекается здесь Иов. Произнеся Какой ответ дам?.. Однажды я говорил, в другой раз не осмелюсь (Иов. 39:34-35), Иов доказывает, что отныне хорошо понимает: будучи лично нравственно безупречен, он, в то же время, абсолютно подвластен последствиям преступления прародителей; при этом Иов признает свое полное бессилие пред Божественным величием...

 Правда, когда сей верховный Судия продолжил испытание непосредственно Сам, и вошел с Иовом в состязание «сквозе бурю и облаки» (Иов. 38:1): тогда мудрость Иова изнемогла, и он признался в своей неспособности далее выдерживать испытание и даже в своей ничтожности: «почто еще аз прюся, наказуем, и обличаем от Господа, слышай таковая, ничтоже сый? Аз же кий ответ дам к сим? руку положу на устех моих» (Иов. 39:34). Но, видно и в признании своей немощи и ничтожности есть некоторая мудрость: потому что Господь не осудил Иова за сие признание, а наградил; и тем кончил и другое, еще более трудное испытание Иова, в котором адское зломудрие возражало против его мудрости не словами, но жесточайшими бедами: «даде Господь сугубая, елика бяху прежде Иову во усугубление» (Иов. 42:10).