Иов, Глава 3, стих 24. Толкования стиха

До сих пор, казалось, Иов был холоден и нечувстви­телен ко всему, что могло поколебать веру его в Господа и его терпение. Но наконец он не может больше скрывать тая­щейся в нем скорби и, как бы в доказательство того, что ми ^;,имеем дело с действительным лицом, а не с поэтиче­ским олицетворением терпения, ой проклинает день своего рож­дения.—Приспособительно к понятиям людей верующих, что счастие и несчастие в жизни человека Зависит от дня, в ко­торый он родился. Иов также, в своем проклятии, желает, чтобы день, который дал ему бытие, или совсем исчез из дней года, или, если уже надобно Ому остаться, то пусть будет воспо­минаем, как день несчастия (3, 3—10). Если бы Иов умер во чреве матери своей, или вскоре после рождения своего, то он избег бы всех этих страданий И тихо перешел бы во гроб, где царствует мир и равенство между мертвыми (11—19). Зачем же Иные люди раждаются для бедствий и живут долее, нежели Сколько они сами желают (20—23); зачем и он сам продол­жает существование, когда нет ему более радости па земле (24—26)?

В проклятии Иова слышится не отчаяние и не малодушие страдальца, а сила и глубина его страданий. Чрез это проклятие Иов делается нам родственным и но духу, и по телу,—и мы, взирая на терпение ого, можем подражать его примеру.

Иов продолжает свой плач: Вздохи мои предупреждают хлеб мой, и стоны мои льются, как вода (Иов. 3:24).

Святитель Григорий Великий предлагает нам нравственно-аллегорическое толкование данного стиха. Правда, здесь следует заметить, что в используемой Двоесловом Вульгате этот текст выглядит несколько иначе, чем в привычном нам синодальном переводе Библии: Прежде чем я ем, я вздыхаю, и подобны мчащимся водам мои крики (Иов. 3:24; Вульгата). Под вкушением пищи он здесь понимает духовное насыщение праведной души «созерцанием небесного света». Душа жаждущего Бога христианина «вздыхает, прежде чем вкусить, потому что вначале она изнуряется вздохами терзания, а впоследствии насыщается обновлением созерцания Божественного. Если она не вздыхает, то и не ест, потому что кто не смиряется в этом земном изгнании посредством плача до желания небесного, тот не познает радостей вечного отечества». При этом вздохами здесь оказываются вздохи любви души, устремленной к видению своего Возлюбленного – Богу. Как пишет святитель Григорий, «вздыхает же тот, кто ест, потому что затрагивается любовью к истине и питается обновлением созерцания». В свою очередь такая «радость созерцания часто порождает слезы», которые также оказываются для нее подлинной животворной пищей, потому что это – слезы любви ко всему небесному и Божественному. Здесь святитель Григорий припоминает образ из Псалтири: Слезы мои были для меня хлебом (Пс. 41:4). Поясняя их вместе с речением Иова, Двоеслов пишет: «Ибо душа питается плачем, когда, рыдая, поднимается к небесным радостям, внутри же испытывает горечь своего страдания, но она принимает в себя пищу обновления, потому что сила любви проистекает через слезы» Святитель Григорий Великий. Moralia in Job. V. 14. PL. 75. Col. 686BC..

Что касается слов о криках, подобных стремительно мчащимся водам (см.: Иов. 3:24), то их святитель Григорий понимает как символ христианского плача, вопля скорби о собственных грехах. Двоеслов пишет: «Когда воды наводняют, когда порывом вздымаются, они усиливаются многообразными изгибами и разливаются во все стороны». Этим-то потокам наводнения и уподобляет святитель Григорий болезнование о собственных грехах ищущего Бога христианина. Он говорит: «Между тем как избранные представляют очами ума своего Божественный суд, они трепещут скрытого в отношении них приговора; надеясь на то, что могут шествовать к Богу, они однако боятся, что могут Его не достичь. Когда они обдумывают прежние свои дела, оплакивая их, они все еще страшатся, потому что не знают, что ожидает их в будущем. Они словно собирают потоки вод к себе, которые разливаются в вопле скорби, словно подступая к берегу» Святитель Григорий Великий. Moralia in Job. V. 15. PL. 75. Col. 686D-687A..

Однако святитель Григорий Великий при истолковании этих библейских слов не забывает и о личной трагедии самого Иова. Он видит в них выражение страдальцем собственного страха по поводу того, что Иов мог – сам не зная того – чем-либо невольно оскорбить Бога: мыслью ли или поступком; тем самым Иов страшится, что его мучения – это ниспосланное ему от Бога наказание за не осознанный им, однако совершенный грех. Двоеслов пишет об этом так: «Но подчас истинные праведники... трепещут, рассматривая свои благие дела, и предаются безудержному плачу оттого, что думают, что могут вызвать недовольство какой-нибудь скрытой ошибкой. Когда Божественные удары внезапно постигают их, они подозревают, что оскорбили чем-либо Создателя своего, не возвысив дел благочестия до служения ближним либо по причине слабости, либо скорби». И тогда их «сердце обращается к плачу...» Святитель Григорий Великий. Moralia in Job. V. 15. PL. 75. Col. 687AB.

Как мы знаем, в соответствии с утверждением библейского текста и прежде всего Самого Бога (см.: Иов. 1:8) Иов был лично свят и не совершал в жизни никаких серьезных укоризненных проступков. Принадлежа к падшему грехом человеческому роду и пребывая, как и все прочие люди, под властью первородного греха, он вместе с тем обладал личной святостью. И несмотря на это (как и на то, что в дальнейшем он будет настаивать перед лицом друзей на своей личной безгрешности) (см.: Иов. 27:5), иногда – на протяжении длительных страданий – и его одолевали сомнения: а не являются ли на самом деле эти мучения следствием неведомых ему его личных грехов? Затем, как мы увидим, он откажется от этой мысли, но пока что он все еще задается вопросом: а не живет ли в нем действительно тот самый грех, за который он и терпит ныне столь страшное наказание? Как мы обнаружим, в этом его парадоксальным образом разубедят именно нападки друзей, причем разубедят как бы от противного: чем настойчивей они станут утверждать, что Иов великий грешник, тем более, прислушиваясь к собственному сердцу, к внутреннему голосу совести, праведник станет убеждаться в том, что это абсолютно не так.