Книга Екклеcиаста, Глава 2, стих 12. Толкования стиха

Поэтому, мысленно сопоставивши блага мудрости и зло неразумия, я по справедливости с большим почтением отнесся бы к тому человеку, который раньше безрассудно увлекался бы, а потом, овладевши собою, возвратился бы на должный путь.

Теперь великим Вождем Церкви совершается для нас тайноводство к возвышеннейшим урокам. Ибо, предочистив души в предшествовавших беседах, и устранив всякое остающееся в людях пожелание суетного, таким образом приводит он к истине ум, отрясший с себя горесть суеты, как некоторое бремя с рамен. Таковому же как бы догмату да обучится Церковь, дознавая из настоящего учения, что начало добродетельной жизни – стать вне порока. Посему и великий Давид, предлагая в псалмопениях некое предварительное руководство к чистому образу жизни, начинает в слове не с того, что в учении о блаженствах представляется совершеннейшим. Ибо не сказал прежде всего, что блаженнее всех, кто во всем благоуспешен, уподобляется дереву, насажденному при исходищах вод, всегда цветет, пребывая в добре, и в надлежащее время пожинает плоды жизни; но началом блаженства поставил он удаление от зла; так как невозможно и добрым сделаться, пока не омоешь с себя скверну порока. Так и великий сей Екклезиаст сперва очищает словом от суетного, чтобы, как в больном теле, восстановилось благо здравия. Почему и преследовал он словом суету, сказав, что чувство – не надежный оценщик прекрасного, представил взорам несостоятельность того, чего домогается вожделевательное наше расположение, отлучил от наслаждения телесного, и таким образом показывает, что подлинно достойно избрания и истинно вожделенно то, рачение о чем есть нечто действительное и состоятельное, всегда пребывающее для участвующих в этом, и далекое от всякой суетной мысли. И призрех аз видети мудрость, говорит Екклезиаст. Но чтобы в точности видеть желаемое, видел я прежде лесть и безумие; потому что взгляд на желаемое делается более точным при сличении с противоположным. Мудрость же именует он советом, говоря: «яко кто человек, иже пойдет в след совета, елика сотвори в нем?. Посему научает, какая это человеческая мудрость – следовать мудрости истинной, которую именует и советом, творящии истинно сущее и состоятельное, а не в суете представляющимся. Это есть верх человеческой мудрости. А истинная мудрость и совет, по моему мнению, ни иное что, как мудрость о всем промыслительная: это – мудрость, которою все сотворил Бог, как говорит Пророк: «вся премудростию сотворил еси» (Пс. 103:24). Христос же – «Божия сила и Божия Премудрость» (1 Кор. 1:24), которою все приведено в бытие и устрояется. Посему, если человеческая мудрость состоит в том, чтобы придти в уразумение истинных дел действительной мудрости и совета, а делом оного совета; или оной мудрости, по моему мнению, нетление, блаженство души, мужество, справедливость, благоразумие и относительно к добродетели всякое умопредставляемое имя и понятие; то ею последовательно приводимся, может быть, к ведению благ.

И призрех аз видети мудрость, лесть и безумие: яко кто человек, иже пойдет вслед совета, елика сотвори в нем. Говорит о премудрости от Бога, которая и осталась у него. А лестью (заблуждением) и безумием называет человеческие труды и тщетное и неразумное услаждение ими. Узнав премудрость и безумие и то, что находится в средине между ними, и прославляя истинную премудрость, он прибавляет: кто человек, иже пойдет вслед совета? Совет сам научает нас истинной мудрости и с радостью встречает избавление от безумия. Толкование на начало книги Екклесиаста

И оглянулся я, чтобы, видеть мудрость, и заблуждение, и глупость: ибо кто из людей может идти за царем и творцем своим?    Поелику выше, до того места, где Писание говорит: «глаза мудрого в голове его», я все обобщил в одной мысли, с целью кратко указать смысл, и потому в дальнейшем касался лишь немногого, уясняя таинственное значение оного: то и теперь я должен вести свое изложение сообразно с тем, как начал. Смысл этого места во многом уклоняется от перевода Семидесяти. Екклезиаст говорит, что он, осудив наслаждения и удовольствия, возвратился к изысканию премудрости, в которой нашел более заблуждения и глупости, чем истинного и твердого ведения. Ибо человек не может так ясно и чисто уразумевать премудрость Творца и Царя своего, как разумеет Он Сам, Творец. Поэтому и то, что мы знаем, есть более домысл, чем твердая истина, и более предположение, чем действительное знание.

Но какая, ты скажешь, польза бедному от благоразумия? Тебе естественно не знать, ведь и слепой не знает, какую пользу доставляет свет. Послушай, что говорит Соломон: ...преимущество мудрости перед глупостью такое же; как преимущество света перед тьмою. Но как нам вразумить человека, пребывающего во тьме? А сребролюбие есть истинная тьма, так как оно препятствует видеть вещи, каковы они сами в себе, и представляет их в другом виде. Как находящийся во тьме, хотя бы и имел пред собою золотой сосуд, или драгоценный камень, или пурпуровую одежду, счел бы все это за ничто, потому что он не видит их красоты, так и сребролюбец не видит, как следует, красоты вожделенных благ. Рассей мрак, происходящий от этого недуга, и тогда увидишь вещи в их существе: они никогда так не открываются, как в бедности; никогда так не обнаруживается ничтожность того, что кажется чем-то существующим, но в самом деле есть ничто, как при жизни строгой и умеренной.

Преимущество мудрости перед глупостью уничтожается смертью. мудрость ... мудрости. Это - не мирская мудрость, а мудрость, данная Богом.

Опыт Екклезиаста дал ему полную возможность сделать сравнительную оценку мудрости и глупости с точки зрения счастья. Более других одаренный мудростью и изведавший все, чем довольствуется глупость, он лучше других мог знать различие мудрости и глупости. После него никто не мог бы прибавить чего-либо к его выводам. Так следует понимать вторую половину 12 стиха. Слова: «ибо что человек, который будет идти после царя» (точный перевод), многие экзегеты понимают в связи с ст. 18–19, где выражается сомнение Екклезиаста относительно того, каков будет его преемник, мудрый или глупый, и переводят таким образом: «ибо что за человек, который будет идти после царя, по сравнению с тем, кого давно сделали (царем)». Но, в таком случае, вторая половина стиха нисколько не объясняла бы первой, т. е. непонятно было бы, почему именно Екклезиаст счел себя авторитетным в вопросе о мудрости и глупости. Русский перевод 12 ст., хотя и не буквален, однако правильно передает мысль подлинника. Славянский перевод: яко кто человек, иже пойдет в след совета, елика сотвори в нем, как и у LXX, не имеет смысла, благодаря порче текста. Вместо της βουλης следует читать του βασιλεως, вместо «совета» — «царя».