К Римлянам послание ап. Павла, Глава 7, стих 15. Толкования стиха

(7:18—20). Для того чтобы правильно понять этот отрывок, следует различать понятия «тело» (σώμα) и «плоть» (σάρξ).

Тело для апостола Павла — это не просто материальная оболочка человека, а совокупность всех проявлений жизни организма, раскрывающих его божественный замысел. Плоть же — это душевно-телесный состав человека, одушевлённое тело, живущее особой от Бога жизнью.

Тот факт, что Бог сначала сформировал материальное тело, а потом вдохнул в него дыхание жизни, означает, что люди представляют собой живые тела, а не воплощённые души. Поэтому человек не только обладает телом, он является им. В человеческом теле полностью отсутствует какое бы то ни было прирождённое зло. В стихе 8:23 говорится о будущем «усыновлении, искуплении тела нашего». Но так как грех часто овладевает человеком именно через тело, апостол Павел иногда использует этот термин параллельно термину «плоть». Он называет его телом «греховным» (6:6) или телом смерти (7:24).

Слово «плоть» Павел употребляет не просто в значении «тело», как мы говорим о плоти и крови. Он имеет в виду падшую человеческую природу с её постоянным влечением к греху. Жить по плоти означает жить жизнью, в которой преобладают стремления и желания своего «я». Можно сказать так: тот, кто живёт «по плоти», делает плоть своим богом. «Плоть» — это человек, сотворивший из себя идола, руководствующийся эгоистическими побуждениями и предоставленный лишь самому себе.

Апостол Павел определяет плоть и грех как силы, рабом которых стал человек и перед которыми он бессилен: «Я ведь не знаю, что совершаю; ибо не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то творю. Но тогда уже это не я совершаю, но живущий во мне грех» (7:15, 17). В результате человек внутренне расколот: «Итак, я нахожу закон: когда хочу творить доброе, мне предлежит злое. Ибо я услаждаюсь Законом Божиим 1зо внутреннем человеке, но вижу иной закон в членах моих, который воюет с законом ума моего и делает меня пленником закона греха, который в членах моих... Итак, сам я умом служу Закону Божию, а плотью закону греха» (7:21-23, 25). Следовательно, непрерывное состояние борьбы и постоянная внутренняя раздвоенность определяют, для апостола Павла, суть человеческого существования под законом.

Дальше апостол Павел говорит еще жестче: «Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех» (Рим. 7:15–17). Другими словами, я ненавижу это зло, а не могу от него отказаться. Меня каждый раз обманывают, обманывают и обманывают. Человек оказывается в некоей двойственности. Совесть моя говорит одно, а телесность, которую я привык распускать, — другое. Она командует: захотелось плакать — плачу; захотелось смеяться — смеюсь; захотелось объесться — объедаюсь; захотелось блудить — блужу; захотелось покурить — курю; захотелось поскандалить — скандалю. Плотяность — это когда человек, подобно животному, живет материальной жизнью.

Святитель Феофан пишет: «Плотян — не естеством, а внутренним настроением, то есть ищу только того, что плоть услаждает или устрояет мое лишь земное благобытие. Естественные начала духовной жизни не истреблены, но обессилены и заглушены и когда-когда прорываются, — так что в общем преобладает плотяность. Плотяность здесь не означает одну плотскую, чувственную жизнь, а выражает вообще нехорошее состояние падшего грешника»¹. Когда человек во главу угла ставит то, что касается только земли, тогда он плотяной. Таким образом закон уничтожается.

Некоторые из менее сведущих полагают, следуя видимости, что Павел хочет подтвердить эллинский миф, который они - не знаю почему - решили поддерживать, заблуждаясь и вводя в заблуждение. Ибо, придумывая некий рок и судьбу, как им заблагорассудится, а затем приписывая несуществующим вещам власть над нашими делами, они лишают человека того, что ему более всего подобает, а именно необходимости жить свободно, имея добровольную и невынужденную склонность к тому, что он предпочтет делать... Ведь если кто-нибудь станет делать недозволенные вещи, то ему, по их мнению, невозможно избежать веления рока, даже если он вдруг этого захочет, и никто в здравом уме не сможет порицать его, даже если он окажется согрешающим.

***

(V, В, А) Какие-нибудь невежи думают, вероятно, что он хочет обосновать басню эллинов, которую те невесть как научились чтить, вводя в заблуждение и заблуждаясь (2 Тим. 3:13). Ведь, придумывая по собственной прихоти какой-то рок и судьбу и приписывая этим несуществующим вещам власть над нашими обстоятельствами, они лишают человека того, что более всего прилично ему, то есть необходимости жить свободно, имея непринуждённой и добровольной склонность к избранию того, что над лежит делать. Подчиняя же, как бы в силу необходимости, определяемым ими границам и жребиям тех, которые находятся в этой жизни, они безмерно вредят им. Ибо согласно им, если кто-то направится к тому, что не должно, ему невозможно будет избежать мановения рока, даже если он, быть может, не захочет этого. Да и вообще никакой благоразумный человек не сможет порицать его, пусть и видно, что тот согрешает. Ведь если уличат его как совершившего то, что было неизбежным и делалось помимо воли, это непременно окажется вне обвинения и наказания. С другой стороны, было бы благоразумным не слишком хвалить человека добродетельного и благопристойного, ведь что с того, если он стал таким не по своей воле, но был приведён к этому по мановениям другого, а вернее, судьба выставила ему неодолимое предопределение ?

Поэтому совершенно несообразно считать, что увлёкся хитросплетениями эллинов наставник прекраснейших учений, или полагать, будто последовал за их нелепостями тот, кто стал для нас распорядителем божественных таинств, пусть даже он, как оказывается, говорит: Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю.Ведь если бы даже кто-то стал настаивать на этом и решил думать, что року и судьбе приписал власть над нашими обстоятельствами апостол, разве не спросил бы он его с полным основанием, так примерно говоря: «Если суровыми и непереносимыми предопределениями мы привязаны к тому, что должно делать или не должно, стали ни над чем не властными, но, напротив, уступаем другим, как обладающим нами, даже то, от чего мы по своему намерению удерживаемся, почему тогда ты сам написал нам: Разве вы не знаете, братия (ибо говорю знающим закон), что закон имеет власть над человеком, пока он жив? (Рим. 7:1)». Итак, закон имеет неким образом власть над живыми, ибо у тех, которые умерли, он неизбежно окажется бездейственным. Устанавливается же он не для них (как можно?), но для тех, которые проводят жизнь в теле. И он увенчивает похвалами того, кто навык достигать доброй славы, но присуждает наказание нечестивцам. Как в таком случае Законодатель будет праведным Судьёй, наказывая согрешивших, если они впали в это помимо воли по принуждению судьбы? И более того, зачем вообще установлен закон? Ведь тем, кому подвластно совершать то, что они захотят, справедливое определяет закон наказание, если при возможности снискать одобрение, предавая ум благим делам, они предпочли постыдное и вменили осуждённое законом за лучшее. Но бесполезно, думаю я, постановление закона для тех, на ком висит ярмо предопределения и кто всегда обращается туда, куда соизволят властвующие ими. Впрочем, разве не истинным будет сказать, что и не наложил бы на нас Тот, Кто ведает всё, бремя закона, точно определяющее угодное Ему и направляющее к полезному, если бы знал, что мы захвачены сетями рока? Пусть же противники или говорят, что не знал этого Бог, или, если они решили мыслить право, крайне устрашатся провозгласить о неведении неизреченной славы. Но они подтверждают, что Он установил закон, и ясно исповедуют, что Он определил наказания тем, которые согрешают. Он, конечно, знает, что человеку ничто не препятствует проводить жизнь по свободному намерению и быть в состоянии добровольными побуждениями направляться туда, куда он захочет. Именно поэтому божественный Павел сказал, что закон имеет власть над человеком, пока он жив. Следовательно, он говорит это не в том смысле, что человеческое помышление подчинено мановениям других, но рассуждает с мудростью и тщательно исследует страсти человеческой природы. Он чуть ли не выкапывает утонченно сокрытые внутри ума болезни и описывает тело, которому свойственно врождённое сластолюбие, очень искусно надев на самого себя обличив того, кто ещё страждет любовью к телу. Ведь хотя сам он и распят миру, как и мир — ему (Гал. 6:14), и поистине заслуживает удивления, но премудро считает нужным иметь в виду не собственное дарование, но полагать в качестве необходимой основы речи немощь того, кто ещё не стал таким, как он. Поэтому когда ты услышишь: Ибо не понимаю, что делаю, подумай о каких-нибудь крайне грешных людях, полагающих, что они проводят превосходную жизнь и что ничего нельзя поставить наравне с роскошью и суетой этого мира. Ведь они испытывают отвращение к добродетельному образу жизни, кичатся своими наслаждениями и безудержно предаются им. И о них, полагаю я, говорит негде Павел: Они мыслят о земном, их бог — чрево, и слава их — в сраме (Флп. 3:19) С перестановкой слов. . Таковые, поскольку они исполняют порочное дело как что-то весьма похвальное, справедливо могут сказать: Ибо не понимаю, что делаю. Поэтому пусть они услышат: Отрезвитесь, пьяницы, от вина своего (Иоил. 1:5) Юнгеров. . Ведь как любители выпить и пристрастившиеся к вину, повредив из-за этой страсти точность мысли, не могут понять сделанного ими во время опьянения, так и страдающие расстройством мысли от любви к плоти и постыдных похотей никогда не могут понять того, что они делают. Таким образом, Павел разъясняет нам болезнь человеческого сердца, когда говорит: Ибо не понимаю, что делаю. А если будет кто-то хотя и обладающий сердцем более податливым для обличений совести и досадующий на то, что он погрешает, но ещё одолеваемый греховными наслаждениями и словно бы против воли идущий ко греху, он по справедливости скажет -.Потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Сколь многие и сколь часто хотя и восхищались воздержанием, но, даже принявшись за упражнение в нём, были побеждены позывами отвратительной похоти и ввиду того, что ум их был низведён к худшему, сотворили грех, исполнившись после этого уныния. Таковым прилично было бы, притом с полным основанием, поскольку они чуть не против воли впали в немощь, говорить уже так: А потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех (Рим. 7:17).

Как, по-видимому, ни ясно то, что в греховности людской не виновен закон, однако все же не вполне понятно: как при существовании святого закона греховность не только не уничтожилась, а даже увеличилась и потребовалось новое средство ко спасению! Давая на сие разъяснение, Апостол говорит, что при существовании святого закона, в человеке оставалась в полной силе его растленная грехом душевно-телесная природа, чрез которую грех действовал в людях чрез страсти вопреки их разумному желанию, так что они, одобряя закон, делали то, чего не одобряли, причем, чем более желали делать добро, тем заметнее для себя являлись рабами своих страстей, действовавших в разных членах их низшей природы. Говоря это, Апостол касался как Иудеев, так и язычников, из коих многие высказывали мысль о раздвоенности желаний с одной стороны растленной плоти и греховных стремлений души, а с другой стороны светлого ума и святого закона Господня.

Закон Господень, как выражение святой и всесовершенной воли Божией, указывает человеку истинное правило жизни; и ум человеческий, как выражение высшей силы его – духа, находясь в состоянии ясности и чистоты, вполне соглашается с требованиями закона. Растленная же грехом плоть с ее страстями и душевными похотениями влекут человека к противному духу и Божественному Закону. Посредствующею силою между двумя этими течениями – служит воля. Куда склоняется она, то, значит, и бывает законом, которому служит человек. Но греховный человек служит закону не духа, который он только одобряет в уме, а греховному закону. Это служение греху становится наконец таким, что кажется, будто греховная жизнь есть естественная необходимость, как и думали некоторые язычники и как полагают некоторые современные ученые. Но это ясно опровергается многократно упоминанием Апостола о желаниях воли, хотя и склоняющейся к тому, чего ум человеческий не одобряет. Св. Иоанн Златоуст о сем говорит так: «словами не еже хощу, сие творю (15 ст.) Апостол не уничтожает свободного произволения, и не означает какой-либо неотвратимой необходимости. Ибо, ежели грешим не произвольно, а по принуждению, то не видно причины, за что люди доселе были наказываемы. Но как словом: не разумею – Апостол выразил не незнание (а омрачение и обольщение), так присовокупив не еже хощу, выразил не необходимость, а то, что не одобряет сделанного». 

Ибо не понимаю. Павел видит разницу между своим "я" и "живущим в нем грехом", но не может объяснить ее (ст. Рим. 7:17, 20). В его жизни наличествует реальный конфликт между силами греха и благодати. Тем не менее, Павел дает понять, что грех пребывает в нем временно, полностью новая его личность проявится в результате окончательной победы над живущим в ней грехом (Рим. 6:2-14).