К Римлянам послание ап. Павла, Глава 7, стих 11. Толкования стиха

До закона люди не задумывались о наличии грехов, а их совершение ещё не имело для них никаких последствий. Историю возникновения закона Павел рассказывает как историю своей жизни: «Я жил некогда без закона, но когда пришла заповедь, грех ожил, а я умер, и заповедь к жизни она-то стала мне к смерти; ибо грех, найдя предлог, обманул меня чрез заповедь и убил чрез неё». Грех рассматривается им как личное начало. Конечно, под действиями греха понимается диавол, стремящийся погубить человека. Появление закона усилило грех и сообщило ему больше пространства для разрушительной деятельности, поскольку нарушение заповедей теперь означало приговор к смерти, «ибо плата за грех — смерть» (6:23).

В-четвертых, даже и после измененных отношений человечества к закону дел в силу смерти Христовой закон сам по себе продолжает оставаться святым. Следовательно, к его требованиям от нас святости мы не имеем права относиться пренебрежительно, хотя при наших стремлениях к святости мы находим в нем не столько помощника, сколько обличителя и судию. Закон не создал грех, а только разбудил его в нашей падшей природе и дал о нем понятие. О законе Ап. Павел выражается так: «...закон свят, и заповедь свята и праведна и добра». Итак, Апостол внушает к закону уважение. В этой связи знаменательно выразительнейшее определение христианской любви, которое несколько ниже (Рим. 13:10) дает Павел: «...любовь есть исполнение закона», т. е. Декалога. Любовь — это гот мост, который прочно соединяет Ветхий и Новый Заветы.

Западная точка зрения: дела необходимы для спасения по закону; это — плата за спасение. Однако, по Ап. Павлу, спасение дается даром, но спасая человека, Бог рождает нового человека, находяшегося под благодатью, имеющего благодатные средства для преодоления греха. Новый человек проявляется в добрых делах. Добрые дела - плод благодатной жизни. Добрыми делами, крестным подвигом человек постепенно преодолевает греховную наклонность. Апостол предостерегаеттех, кто считает себя спасенным: «...не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю» (Рим. 7: 15).

Закон не виноват в том, что человек по собственной воле «продан греху». Апостол рисует картину того насилия, которое производит над нами грех, и того противоестественного раздвоения (греч. «шизофрения» — распад личности, «раскалывание» ума, сердца, воли), которое происходит вследствие греха в нашей природе: «не понимаю, что делаю, потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех».

«...По внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствуюший закону ума моего и делаюший меня пленником закона греховного...»

Каким образом это происходит? Давайте внимательно прочтем толкование святителя Феофана, которое я буду комментировать: «Существо заповеди — вводить в живот и источать из себя живот тем, кои живут по ней. Заповедь есть выражение воли Божией о том, как нам следует действовать. И все сущее живет по воле Божией: в творении вложены во все законы воли Божией; в промышлении они хранятся тою же волею Божиею»¹. Воля Божия есть на то, чтобы светил свет, шли дожди, снега и т. д. Все это проявление воли Божией. Точно так же и заповеди — это тоже проявление воли Божией, оживляющей человека, как она оживляет и весь мир.

И далее: «И все направляется к последнему концу сею же волею. Заповедь всюду царит. Вступающий в путь заповедей вступает в согласие со всем сущим»¹. Кто исполняет заповеди, тот в гармонии со звездами, с океанами и морями, потому что моря и океаны слушаются Бога. Такой человек в гармонии с китами, птицами — со всем. Он погружается в поток всеобщей жизни. Все живет — и человек живет вместе со всем. Поэтому, кстати говоря, святые чувствуют единство со всем миром и радуются. Вокруг храмов и святых мест такая красота! Кто бывал в Сретенском монастыре, тот знает, что в него заходишь как в какой-то оазис. В Лавре как красиво! То есть вокруг святых всегда красота.

Святитель Феофан продолжает: «Человек погружается в поток всеобщей жизни, движимой и производимой всеоживляющею волею Божиею. Вот почему и сказал Апостол: яже в живот. Природа заповеди такова, чтоб давать вкушать жизни. Евангелие и все домостроительство спасения тем и живоносно, что дает верующему возможность пребывать в том чине жизни, какой требуется заповедию. К сему и слово Божие, к сему и благодать. Грех, говорит, взяв исходною точкой заповедь, прельстил меня и, ввергши в дела, противные заповеди, умертвил меня. Грех здесь — коренная наша греховность, сущность которой самоугодие: я сам, я так хочу, мне так нравится и приятно, — никаких других уважений знать не хочу. Заповедь подчиняет воле Божией, а грех себе угождать научает в противность воле Божией»¹. Я хочу одного, а Бог хочет другого. Тогда я упираюсь: «Все равно будет так, как хочу я!»

Далее: «Заповедь, подчиняя воле Божией, вводит в поток жизни всеобщей; а грех, выводя из подчинения воле Божией, в пользу самоугодия исторгает из сего потока и ввергает в область, чуждую жизни, — мертвую и мертвящую»¹. Бросает человека в смерть.

Читаем ниже: «Как грех успевает в этом? Чрез прельщение. Ухитряется он представлять дела, противные заповеди, в таком свете, что человеку кажется, что гораздо лучше, будто даже разумнее, поступить против заповеди, нежели как по заповеди»¹. Знакомая картинка? Кажется, что настолько разумно поступить против заповеди, что глупцы выдумали эту заповедь. Ну, не для нашего времени. Слышали такие разговоры? Говорят: «В нашей жизни эту заповедь не выполняют. Кто же в наше время так делает? Это даже не обсуждается, в наше время никто так не живет».

Святитель далее пишет: «Например: обидел кто. Заповедь повелевает: прости. Но подходит грех и внушает: будешь прощать, тебя затопчут, с грязью смешают, — и жить нельзя будет»¹. Жизненная картина. Что в XIX веке, что в I, что в XX веке до Рождества Христова — всегда одно и то же.

Святитель Феофан Затворник заканчивает толкование: «Лучше постой за себя; докажи, что тебя нельзя трогать ненаказанно. И тут ничего не будет худого. Закон справедливости того требует. — Кажется человеку, по таким резонам, что лучше не прощать, — и не прощает. На деле же лучше простить; а не простить только кажется лучше, но не есть. Вот и прельстился человек. Как в этом случае, так бывает и во всяком деле, противном заповеди. Грех ухитряется так представить дело, что лучше кажется поступить против заповеди, и прельщает. Он вообще против заповеди не восстает, не спорит, что заповеди должно исполнять. Но во всяком частном действии непременно подстрянет и постарается отвратить от требуемого заповедию, все ту же употребляя уловку, — представляя, что в этом случае лучше сделать не по заповеди. И выходит, что человек, и зная, что должно жить по заповедям, и будучи убежден в том, и даже имея в мысли так именно действовать, действует противно заповедям. Такова прелесть греха! В каждом грехе повторяется то же, что было с прародителями. Там враг лично представил, что лучше поступить против заповеди, а у нас, вместо него, то же производит засеянное им семя греха»¹.

В гл. 7 Апостол возвращается к мысли о связи греха и закона, которой он касался раньше (5:20–21, ср. 3:20, Гал. 3:19). Мы имели случай отметить соотносительность Павловых понятий веры и благодати, а, с другой стороны, принципиальную противоположность веры и закона. Из гл. 6 вытекает, что домостроительство благодати заступило место домостроительству закона (ср. стт. 14–15). В гл. 7, еще раз отметив конец закона в смерти Христовой (стт. 1–4), Павел показывает, в чем состоит связь греха и закона (стт. 5–25). То, что Апостол пишет о психологии греха (ср. стт. 7–11), как влечения к запретному, о двух законах, которые борются в человеке, о власти тела, восстающего против ума (ср. стт. 22–25), отражает личный опыт пишущего, пережитый им в подзаконном состоянии, но знакомый и каждому христианину. Эта страница в Рим. принадлежит к самым сильным словам, которые когда-либо были сказаны ап. Павлом. Она имеет, поистине, общечеловеческое значение. В ст. 25б Павел подводит итог сказанному. Но ему предшествует победный клич, которым Апостол отвечает в ст. 25а на вопль раздвоенности (ст. 24). Спасение от раздвоенности – в благодати. В некоторых рукописях ст. 25а прямо говорится о благодати Божией. Но даже в лучшей форме текста, которая лежит в основании и русского перевода, мысль Павла, несомненно, о благодати. Греху, отягченному законом, противостоит благодать. Благодать и спасает человека от греха. Грех и благодать – несовместимы.

Мы не были праведны. А поскольку грех был мертв, потому что случилось так, что не было осуждающего его закона, то мы жили, имея незнание в качестве благовидного предлога.

***

(V, В, А) Ведь если бы не был предложен, говорит он, закон, осуждающий порочный нрав, то зло оказалось бы бездейственным, ведь законом оно чуть ли не побуждается войти в силу. И у кого-то жало похоти ослабевает, когда ничто его не укоряет, и оно почти смягчается, будучи зачаровано широтой возможности, ведь где совсем ничто не противится, там утихает и воинственный пыл. Следовательно, грех мертв, если закон не объявляет о том, что надлежит делать. И тайноводец говорит о себе, что он был жив некогда без закона; но когда пришла заповедь, тогда, утверждает он, грех вернулся к жизни, а сам он как раз-таки умер.

И в этих местах он ведёт речь от первого лица; я же думаю, что он хочет показать примерно следующее. Ведь хотя общепризнанно подлежит осуждению и прегрешение по неведению, но что для тех, кто знает, наказание будет тяжелее, в этом удостоверяет Спаситель, говоря: Кто знал волю господина своего и не делал, бит будет много, а кто не знал и не делал, бит будет меньше (ср. Лк. 12:47-48) Цитата дана в сокращении и с некоторыми изменениями. . Стало быть, бесспорно, что согрешать в неведении лучше, чем при знании закона. А если кто уже оказался под законом, живя некогда помимо закона, то, решив пренебречь его постановлениями, он уличён Писанием в грехе и подпал под осуждение.

Именно тогда он и терзается из-за своей беспечности и едва ли не в голос обвиняет закон, говоря: Я жил некогда без закона; но когда пришла заповедь, то грех ожил, а я умер.Ведь если поистине грех мертв без закона,то разве не убедительна мысль, что грех некоторым образом оживляется чрез закон, который даже очевидным делает его и словно бы воодушевляет, хотя прежде он был неизвестен, пусть и был в нас? Ибо мы не были праведными, но ввиду того, что грех оставался как бы мёртвым, поскольку случилось так, что не было осуждающего закона, мы были живы, находя себе удобное извинение в неведении, потому что где нет закона, нет и преступления (Рим. 4:15), как сказал апостол. Таким образом, когда появилась пред всеми заповедь, грех словно бы ожил и были уготованы смерть, проклятие и осуждение тем, которые из-за своей немощи впадают в преступления. И что затем? Совершилось с нами нечто противное ожиданию и непредвиденное, ведь обнаружилось, говорит Павел, что заповедь,данная для жизни, послужила к смерти. Ведь и солнечный свет вредит всякому, кто слаб глазами, хотя по природе он сладок и трижды вожделен, и не сам он вредит, но в понесённом ущербе надо усматривать скорее обвинение того недуга, которым они страждут. В равном смысле полагаю, говорит он, что заповедь дана поводом для греха, допуская обольщать ею и приводить к смерти. Но можно сказать и иначе, что сластолюбие весьма охотно противится постановлениям закона. И порочные нравы, когда их пресекает воздержание, ещё сильнее выступают навстречу и порой пленяют ум, ниспровергая его в преступление и приводя к налагаемым законом наказаниям, хотя именно закон они имели поводом к этой вражде. Потому-то, будучи премудрым, Павел и говорит о том, что мы обольщены заповедью и умерли из-за неё, ведь она чуть не убила,поощрив находящиеся в нас похоти к восстанию вышеупомянутым способом.

г) В-четвертых, даже и после измененных отношений человечества к закону дел, в силу смерти Христовой, закон сам по себе продолжает быть святым, и следовательно, к его требованиям от нас святости мы не имеем права относиться пренебрежительно, хотя при наших стремлениях к святости мы находим в нем (как в ветхозаветное человечество) не столько помощника, сколько обличителя своего и судию (Рим. 7:7–25).

«Что же скажем? Неужели от закона грех (чтобы пренебрегать им, как отринутым и разведенным мужем)? Никак!» (Рим. 7:7). Это отрицание Апостол раскрывает и повторяет в разных перифразах, заключающих одну и ту же общую мысль, что закон, собственно, не создал греха, а только разбудил его в нашей падшей природе и дал об нем понятие.

Вот пример перифразов апостольских: «грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание» (Рим. 7:7). «Когда пришла заповедь, то грех ожил» (Рим. 7:9). «Грех, взяв повод от заповеди, обольстил меня» (Рим. 7:11). «Грех становится крайне грешен посредством заповеди» (Рим. 7:13). И т. п. Все сии выражения употребляет Св. Апостол с той единственной целью, чтобы возбудить и направить нашу ненависть не против закона, а против греха, обличенного и обнаруженного во всей своей ядовитости и зловредности законом.

О законе же, собственно, он выражается так: «закон свят, и заповедь свята, и праведна, и добра. Итак, неужели доброе сделалось мне смертоносным? Никак!» (Рим. 7:12, 13)… Закон хочет Апостол обезвинить и внушить даже к нему наше уважение. Он, будучи совершен и духовен, говорит людям, как бы они были чистые духи; и уж не он виноват, если открылось, что человек «плотян и продан греху» (Рим. 7:14).

Несмотря на то, что принявшие закон (т. е. ветхозаветные люди) сделались хуже, –говорит Святой Златоуст в объяснение апостольских слов, – но прими во внимание, что закон не только не хотел усилить зла, но напротив, старался пресечь зло, до него бывшее. А если и не в состоянии был совершить, то увенчай за расположение.

 Закон, данный Богом, не есть причина греха. Он только разъяснил, что есть грех, и что – не грех. Человек грешил и до закона, и греховные похоти в нем были, но он не осознавал это ясно, а похоти, пожелания не считал и за грех. Когда же закон ясно и определенно указал, какие дела и похоти грешны, тогда человек ясно сознал и свои грехи и похоти, как грехи. Но вместо того чтобы осознав грех, перестать грешить, он еще больше стал грешить.
 Каким образом закон способствовал размножению грехов? Живущий в человеке грех, овладев всею его природою, до закона ни в чем не встречал себе препятствия. Человек весь предался ему, и делал, как покорный раб, все ему угодное как самому себе (самоугодие). Все это шло так естественно и спокойно, что казалось, будто и греха в этом не было (до закона грех был мертв). Но когда явились заповеди, то, и другое запрещение, тогда грех как бы ожил, стал разжигать противоположные заповедям похоти, и человек стал сознательно желать и делать запрещаемое. Так и размножился грех. Он ожил, а человек умер.
 До закона человек, согрешая, не сознавал ясно своей греховности, поэтому и совесть не мучила его, и он чувствовал, что живет правильно, как и должно жить, а грех казался как бы мертвым, не действующим. Когда же пришла заповедь, и осветила сознание грешника, тогда грех как бы проснулся в нем, стали размножаться похоти в противодействие заповеди, пробудилась совесть, и начала терзать душу за нарушение заповеди. Но так как сил для противодействия греху не было ни в душе, ни в законе, то душа невольно сознала себя бессильной, как бы мертвой для истинной святой жизни. Вот что стало следствием греха! Господь дал людям Свои заповеди, чтобы они точно знали, что есть угодного Ему, и исполняя их, жили истинною жизнью, а вышло, что совсем противоположное заповедь послужила им к смерти. Каким же образом?
 Заповедь дает повод греху обольщать человека противоположным себе. Он прямо не восстает против заповеди, но ухищряется представить похоти и дела противные ей, в таком свете, что человеку кажется гораздо лучше, даже разумнее, поступить против заповеди, нежели по заповеди. Например, заповедь повелевает простить обидевшего, а грех обольщает – будешь прощать, тебя же затопчут в грязь, благоразумнее постоять за себя, доказать, что ты не позволишь себя обижать безнаказанно, в этом нет ничего худого, и закон справедливости требует того же. Вот так-то, или подобным образом, и прельщает грех делать противное заповеди, ведя человека к смерти как бы самою заповедью. Но виноват ли в преступности человека закон, данный ему, если оживил в нем грех, возбудил страсти, обвинил, осудил его?
 Нет, из сказанного ранее (о законе) видно, что все попечение Божье о спасении людей – закон, учение догматическое, заповеди, учение нравственное, как жить по закону, все свято, как исшедшее от самого святого Бога, праведно, как учащее правде праведных, благо, как имеющее целью благо людей.
 Неужели святой, праведный и благой закон был причиною смерти души? Нет, и быть этому нельзя. Не закон смертоносен, но грех, живущий в нас. Он, овладев нами, научает нас нарушать закон, данный к нашему благу, и таким образом причиняет нам смерть Закон, между прочим, и дан был с тою целью, чтобы вызвать наружу (в слав. да явится) кроющееся в нас зло греха, показать, что он и благое превращает в злое. Другая цель закона, показать крайнюю грешность греха. И наша духовная природа указывает нам грех. Но злу нередко удается обольстить, обмануть ее, помирить грех с правдой. Когда же закон явно указывает должное, а грех, несмотря на это, берет силу, тогда человек уже не может грешить со спокойною совестью, а прямо идет против нее, и таким образом становится крайне грешным и перед совестью, и перед Богом.

грех... обольстил меня. Здесь, как и в других местах Послания к Римлянам, речь Павла содержит намек на Едем (Быт. 3:13; ср. 2 Кор. 11:3; 1 Тим. 2:14).

Закон дан был «для жизни» (Рим. 7:10), «закон свят и заповедь свята» (Рим. 7:12), «закон духовен» (Рим. 7:14). Но так как человек «плотян», не только склонен ко греху, но «продан греху» (Рим. 7:14), то, при наличии закона, грех еще больше усилился, «ожил» (Рим. 7:9). Закон, являясь по существу благодеянием, фактически послужил к большему осуждение. Но вина этому не закон, а человек, вернее, живущий в нем грех, делающий человека «плотским». Плотяность – это не только явная греховность или греховная чувственность, но и в более широком смысле сюда относятся и все безблагодатные влечения души. Человек «продан греху» (Рим. 7:14) в том смысле, что он, будучи свободным, настолько послушно выполняет греховные пожелания души и тела, будто он продан в рабство этим пожеланиям. Даже ненавидя эти пожелания и гнушаясь ими, человек по своей немощи не может противостать им, подчиняется их влечению, как бы отуманен ими и исполняет их (Рим. 7:15). Однако в любом грехе человек остается ответственен, ибо сознает, что грех есть зло, недолжное и запрещенное.

Объясняет, каким образом заповедь, яже в живот, обретеся в смерть. Грех, говорит, взяв исходною точкой заповедь, прельстил меня и, ввергши в дела, противные заповеди, умертвил меня. Грех здесь — коренная наша греховность, сущность которой самоугодие: я сам, я так хочу, мне так нравится и приятно, — никаких других уважений знать не хочу. Заповедь подчиняет воле Божией, а грех себе угождать научает в противность воле Божией. Заповедь, подчиняя воле Божией, вводит в поток жизни всеобщей; а грех, выводя из подчинения воле Божией, в пользу самоугодия исторгает из сего потока и ввергает в область, чуждую жизни, — мертвую и мертвящую.

Как грех успевает в этом? Чрез прельщение. Ухитряется он представлять дела, противные заповеди, в таком свете, что человеку кажется, что гораздо лучше, будто даже разумнее, поступить против заповеди, нежели как по заповеди. Например: обидел кто. Заповедь повелевает: прости. Но подходит грех и внушает: будешь прощать, тебя затопчут, с грязью смешают, — и жить нельзя будет. Лучше постой за себя; докажи, что тебя нельзя трогать ненаказанно. И тут ничего не будет худого. Закон справедливости того требует. — Кажется человеку, по таким резонам, что лучше не прощать, — и не прощает. На деле же лучше простить; а не простить только кажется лучше, но не есть. Вот и прельстился человек. Как в этом случае, так бывает и во всяком деле, противном заповеди. Грех ухитряется так представить дело, что лучше кажется поступить против заповеди, и прельщает. Он вообще против заповеди не восстает, не спорит, что заповеди должно исполнять. Но во всяком частном действии непременно подстрянет и постарается отвратить от требуемого заповедию, все ту же употребляя уловку, — представляя, что в этом случае лучше сделать не по заповеди. И выходит, что человек, и зная, что должно жить по заповедям, и будучи убежден в том, и даже имея в мысли так именно действовать, действует противно заповедям. Такова прелесть греха! В каждом грехе повторяется то же, что было с прародителями. Там враг лично представил, что лучше поступить против заповеди, а у нас, вместо него, то же производит засеянное им семя греха, хотя и то верно, что и он не бывает при этом празден (см.: блаженный Феодорит, Экумений и Амвросиаст).

В настоящем тексте Апостол то же говорит, что сказал выше: вину приемь грех заповедию, содела во мне всяку похоть. Здесь объясняется только, как он со делал сию похоть и что было вследствие того. Прельстил — и породил похоть противного заповеди; похоть, заченши, родила грех; грех же, соделан, родил смерть (///см.: Иак. 1:15) (см.: Экумений).