К Римлянам послание ап. Павла, Глава 7, стих 10. Толкования стиха

До закона люди не задумывались о наличии грехов, а их совершение ещё не имело для них никаких последствий. Историю возникновения закона Павел рассказывает как историю своей жизни: «Я жил некогда без закона, но когда пришла заповедь, грех ожил, а я умер, и заповедь к жизни она-то стала мне к смерти; ибо грех, найдя предлог, обманул меня чрез заповедь и убил чрез неё». Грех рассматривается им как личное начало. Конечно, под действиями греха понимается диавол, стремящийся погубить человека. Появление закона усилило грех и сообщило ему больше пространства для разрушительной деятельности, поскольку нарушение заповедей теперь означало приговор к смерти, «ибо плата за грех — смерть» (6:23).

В-четвертых, даже и после измененных отношений человечества к закону дел в силу смерти Христовой закон сам по себе продолжает оставаться святым. Следовательно, к его требованиям от нас святости мы не имеем права относиться пренебрежительно, хотя при наших стремлениях к святости мы находим в нем не столько помощника, сколько обличителя и судию. Закон не создал грех, а только разбудил его в нашей падшей природе и дал о нем понятие. О законе Ап. Павел выражается так: «...закон свят, и заповедь свята и праведна и добра». Итак, Апостол внушает к закону уважение. В этой связи знаменательно выразительнейшее определение христианской любви, которое несколько ниже (Рим. 13:10) дает Павел: «...любовь есть исполнение закона», т. е. Декалога. Любовь — это гот мост, который прочно соединяет Ветхий и Новый Заветы.

Западная точка зрения: дела необходимы для спасения по закону; это — плата за спасение. Однако, по Ап. Павлу, спасение дается даром, но спасая человека, Бог рождает нового человека, находяшегося под благодатью, имеющего благодатные средства для преодоления греха. Новый человек проявляется в добрых делах. Добрые дела - плод благодатной жизни. Добрыми делами, крестным подвигом человек постепенно преодолевает греховную наклонность. Апостол предостерегаеттех, кто считает себя спасенным: «...не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю» (Рим. 7: 15).

Закон не виноват в том, что человек по собственной воле «продан греху». Апостол рисует картину того насилия, которое производит над нами грех, и того противоестественного раздвоения (греч. «шизофрения» — распад личности, «раскалывание» ума, сердца, воли), которое происходит вследствие греха в нашей природе: «не понимаю, что делаю, потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех».

«...По внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствуюший закону ума моего и делаюший меня пленником закона греховного...»

Но почему сказано, что грех ожил, а «я умер»? Грех ожил и как начал разворачиваться. Поэтому порой говорят: «Раньше, до крещения или исповеди, никогда во мне такого не было, а сейчас грех как развернулся! Раньше я мог быть спокойным, и все люди считали меня хорошим, а тут меня так и тянет поругаться и поскандалить. Как узнал, что курить нельзя, сразу же меня на табак потянуло».

Вновь сошлюсь не святителя Феофана Затворника: «Что значит мертвость греха без закона, указано словами святых отцов выше, то есть или несознавание и не столь ясное сознавание греха, или недейственность его»¹. То есть грех, внутри живущий, не работает. Понятно, что вряд ли к человеку, находящемуся в концлагере, будет такое же отношение, как к солдату на поле боя. Солдата на поле боя, если он сражается, противник пытается убить, а над человеком, находящимся в концлагере, в лагере пленников, он издевается. У пленника есть распорядок жизни, как он думает, есть свои нары, какая-то баланда, от которой он получает удовольствие. Заключенный считает, что это нормально. Правда, решетки на окнах, вокруг колючая проволока, на расстрел поведут, но ведь не сейчас, а потом. Закон же приходит и сообщает: «Это не нормально. Ты помираешь».

Святитель Феофан Затворник: «В противоположность сему ожитие греха по издании закона будет — сознавание его яснейшее или приведение его в действенность — раздражение его; а умертвие человека или души будет — грешение с сознанием греха, или подлежание всему зловредному действию греха. Жизнь души — в сознании правости своего действования пред Богом, пред людьми и пред собою»². Что такое живая душа? Жив человек, который знает, что он правильно поступает перед Богом, перед людьми и самим собой. Вот это живая душа. Хорошо так себя чувствовать? Здорово, когда совесть тебя одобряет, когда говорит: «Ты правильно поступил. Здорово, молодец!» Великолепно, не так ли?

Святитель Феофан добавляет: «Когда образом жизни изгоняется такое сознание, жизнь души — не жизнь, а томление. Совесть вступает в свои права и начинает точить душу, как червь точит дерево или моль платье. Пока закона не было, совесть была покойна; ибо не сознавала беззаконности дел. Но когда закон раскрыл всю область беззаконности, совесть не могла быть покойною и молчать; ибо природа ее в том, чтоб стоять за закон Божий. Она и подняла голос и начала томить человека. Как он и при законе все оставался при том же образе действования, — грешном, то при нем стал состоять под непрестанным томлением совести, был будто разлагающийся и умирающий, по причине этого разлада внутри»³. Совесть гложет и гложет. Ты знаешь, что плохо делаешь, и продолжаешь делать, но совесть-то уже не молчит. Она обличает: «Почему ты это сделал?! Беззаконник, как ты посмел?!» Ты отвечаешь: «Замолчи!», а она: «Я уже не буду молчать. Теперь-то я знаю, что ты плохо делаешь. Все время буду тебя пилить».

Далее святитель Феофан пишет: «Грешение при сознании греха есть то же для души, что пронзание сердца мечом. Душа в акте греха замирает. Но как она по природе не смертна, то опять отходит, будто оживает, хотя уже не такою, какою была прежде. Новый сознательный грех снова поражает ее, и она снова оживает, но уже еще более слабожизненною. Так жизнь истинная при сознательном грешении в ней истощается, а наконец и совсем замирает. Она живет, ибо не смертна; но жизнь эта уже не жизнь. Такое следствие ускоряется еще тем, что грех, при появлении противоположной ему заповеди, приходит в напряжение, будто лицо, готовое постоять за себя. Ибо, приводя грех в напряжение, закон не дает, однако ж, сил противостоять ему»⁴.

Человек слышит конкретную заповедь, но закон, дав заповедь, силы противостать греху не дал. У человека совесть пребывает в напряжении, а грех-то тоже боится, что его выкинут. Он знает, что паразитирует на нашей свободной воле, знает, что мы, в принципе, можем его не делать, и начинает немедленно на человека давить. Отсюда правило, по которому нужно бороться с той страстью, которая нападает на нас сейчас. Это атакует грех.

«А я умер; и таким образом заповедь, данная для жизни, послужила мне к смерти». Дословно: «Я же умер, и найдена у меня заповедь, которая в жизнь, а оказалось, что она в смерть». Пришла заповедь для жизни. Почему для жизни? Человеку понятно, что если он будет жить по заповедям, любить ближних и Бога, будет милосердным, кротким, благородным, справедливым, праведным, то душа его станет жить по-настоящему. Душа любого человека знает это. Бандита из банды вытащи, встряхни его немного, чтобы он на секундочку забыл, что в банде, и спроси: «Хорошо быть благородным или плохо? Хорошо любить или плохо?» Он скажет: «Хорошо». Недаром об этом поется даже в их блатных песнях, хотя и в извращенном виде. Это знает душа любого человека. Но заповедь, данная для жизни, оказалась для смерти. Заповедь пришла, но грех взъелся и стал поедать человека.

В гл. 7 Апостол возвращается к мысли о связи греха и закона, которой он касался раньше (5:20–21, ср. 3:20, Гал. 3:19). Мы имели случай отметить соотносительность Павловых понятий веры и благодати, а, с другой стороны, принципиальную противоположность веры и закона. Из гл. 6 вытекает, что домостроительство благодати заступило место домостроительству закона (ср. стт. 14–15). В гл. 7, еще раз отметив конец закона в смерти Христовой (стт. 1–4), Павел показывает, в чем состоит связь греха и закона (стт. 5–25). То, что Апостол пишет о психологии греха (ср. стт. 7–11), как влечения к запретному, о двух законах, которые борются в человеке, о власти тела, восстающего против ума (ср. стт. 22–25), отражает личный опыт пишущего, пережитый им в подзаконном состоянии, но знакомый и каждому христианину. Эта страница в Рим. принадлежит к самым сильным словам, которые когда-либо были сказаны ап. Павлом. Она имеет, поистине, общечеловеческое значение. В ст. 25б Павел подводит итог сказанному. Но ему предшествует победный клич, которым Апостол отвечает в ст. 25а на вопль раздвоенности (ст. 24). Спасение от раздвоенности – в благодати. В некоторых рукописях ст. 25а прямо говорится о благодати Божией. Но даже в лучшей форме текста, которая лежит в основании и русского перевода, мысль Павла, несомненно, о благодати. Греху, отягченному законом, противостоит благодать. Благодать и спасает человека от греха. Грех и благодать – несовместимы.

Мы не были праведны. А поскольку грех был мертв, потому что случилось так, что не было осуждающего его закона, то мы жили, имея незнание в качестве благовидного предлога.

***

(V, В, А) Ведь если бы не был предложен, говорит он, закон, осуждающий порочный нрав, то зло оказалось бы бездейственным, ведь законом оно чуть ли не побуждается войти в силу. И у кого-то жало похоти ослабевает, когда ничто его не укоряет, и оно почти смягчается, будучи зачаровано широтой возможности, ведь где совсем ничто не противится, там утихает и воинственный пыл. Следовательно, грех мертв, если закон не объявляет о том, что надлежит делать. И тайноводец говорит о себе, что он был жив некогда без закона; но когда пришла заповедь, тогда, утверждает он, грех вернулся к жизни, а сам он как раз-таки умер.

И в этих местах он ведёт речь от первого лица; я же думаю, что он хочет показать примерно следующее. Ведь хотя общепризнанно подлежит осуждению и прегрешение по неведению, но что для тех, кто знает, наказание будет тяжелее, в этом удостоверяет Спаситель, говоря: Кто знал волю господина своего и не делал, бит будет много, а кто не знал и не делал, бит будет меньше (ср. Лк. 12:47-48) Цитата дана в сокращении и с некоторыми изменениями. . Стало быть, бесспорно, что согрешать в неведении лучше, чем при знании закона. А если кто уже оказался под законом, живя некогда помимо закона, то, решив пренебречь его постановлениями, он уличён Писанием в грехе и подпал под осуждение.

Именно тогда он и терзается из-за своей беспечности и едва ли не в голос обвиняет закон, говоря: Я жил некогда без закона; но когда пришла заповедь, то грех ожил, а я умер.Ведь если поистине грех мертв без закона,то разве не убедительна мысль, что грех некоторым образом оживляется чрез закон, который даже очевидным делает его и словно бы воодушевляет, хотя прежде он был неизвестен, пусть и был в нас? Ибо мы не были праведными, но ввиду того, что грех оставался как бы мёртвым, поскольку случилось так, что не было осуждающего закона, мы были живы, находя себе удобное извинение в неведении, потому что где нет закона, нет и преступления (Рим. 4:15), как сказал апостол. Таким образом, когда появилась пред всеми заповедь, грех словно бы ожил и были уготованы смерть, проклятие и осуждение тем, которые из-за своей немощи впадают в преступления. И что затем? Совершилось с нами нечто противное ожиданию и непредвиденное, ведь обнаружилось, говорит Павел, что заповедь,данная для жизни, послужила к смерти. Ведь и солнечный свет вредит всякому, кто слаб глазами, хотя по природе он сладок и трижды вожделен, и не сам он вредит, но в понесённом ущербе надо усматривать скорее обвинение того недуга, которым они страждут. В равном смысле полагаю, говорит он, что заповедь дана поводом для греха, допуская обольщать ею и приводить к смерти. Но можно сказать и иначе, что сластолюбие весьма охотно противится постановлениям закона. И порочные нравы, когда их пресекает воздержание, ещё сильнее выступают навстречу и порой пленяют ум, ниспровергая его в преступление и приводя к налагаемым законом наказаниям, хотя именно закон они имели поводом к этой вражде. Потому-то, будучи премудрым, Павел и говорит о том, что мы обольщены заповедью и умерли из-за неё, ведь она чуть не убила,поощрив находящиеся в нас похоти к восстанию вышеупомянутым способом.

г) В-четвертых, даже и после измененных отношений человечества к закону дел, в силу смерти Христовой, закон сам по себе продолжает быть святым, и следовательно, к его требованиям от нас святости мы не имеем права относиться пренебрежительно, хотя при наших стремлениях к святости мы находим в нем (как в ветхозаветное человечество) не столько помощника, сколько обличителя своего и судию (Рим. 7:7–25).

«Что же скажем? Неужели от закона грех (чтобы пренебрегать им, как отринутым и разведенным мужем)? Никак!» (Рим. 7:7). Это отрицание Апостол раскрывает и повторяет в разных перифразах, заключающих одну и ту же общую мысль, что закон, собственно, не создал греха, а только разбудил его в нашей падшей природе и дал об нем понятие.

Вот пример перифразов апостольских: «грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание» (Рим. 7:7). «Когда пришла заповедь, то грех ожил» (Рим. 7:9). «Грех, взяв повод от заповеди, обольстил меня» (Рим. 7:11). «Грех становится крайне грешен посредством заповеди» (Рим. 7:13). И т. п. Все сии выражения употребляет Св. Апостол с той единственной целью, чтобы возбудить и направить нашу ненависть не против закона, а против греха, обличенного и обнаруженного во всей своей ядовитости и зловредности законом.

О законе же, собственно, он выражается так: «закон свят, и заповедь свята, и праведна, и добра. Итак, неужели доброе сделалось мне смертоносным? Никак!» (Рим. 7:12, 13)… Закон хочет Апостол обезвинить и внушить даже к нему наше уважение. Он, будучи совершен и духовен, говорит людям, как бы они были чистые духи; и уж не он виноват, если открылось, что человек «плотян и продан греху» (Рим. 7:14).

Несмотря на то, что принявшие закон (т. е. ветхозаветные люди) сделались хуже, –говорит Святой Златоуст в объяснение апостольских слов, – но прими во внимание, что закон не только не хотел усилить зла, но напротив, старался пресечь зло, до него бывшее. А если и не в состоянии был совершить, то увенчай за расположение.

данная для жизни. См. Лев. 18:5; Втор. 30:15, 19. Сам по себе закон намечает путь, являющийся залогом Божия благоволения и человеческого счастья. Но туда, где царствует грех, закон приносит лишь страдания и смерть.

Закон дан был «для жизни» (Рим. 7:10), «закон свят и заповедь свята» (Рим. 7:12), «закон духовен» (Рим. 7:14). Но так как человек «плотян», не только склонен ко греху, но «продан греху» (Рим. 7:14), то, при наличии закона, грех еще больше усилился, «ожил» (Рим. 7:9). Закон, являясь по существу благодеянием, фактически послужил к большему осуждение. Но вина этому не закон, а человек, вернее, живущий в нем грех, делающий человека «плотским». Плотяность – это не только явная греховность или греховная чувственность, но и в более широком смысле сюда относятся и все безблагодатные влечения души. Человек «продан греху» (Рим. 7:14) в том смысле, что он, будучи свободным, настолько послушно выполняет греховные пожелания души и тела, будто он продан в рабство этим пожеланиям. Даже ненавидя эти пожелания и гнушаясь ими, человек по своей немощи не может противостать им, подчиняется их влечению, как бы отуманен ими и исполняет их (Рим. 7:15). Однако в любом грехе человек остается ответственен, ибо сознает, что грех есть зло, недолжное и запрещенное.

Вот что вышло, по причине греха, живущего в нас! Заповедь дана была в живот, — чтоб более живить нас и преисполнять истинною жизнию: сотворивый та человек жив будет в них (Рим. 10:5); но как, поблажая греху, мы не стали ее исполнять, то, греша при ней сознательно, мы тем подавляли, заглушали и убивали в себе истинную, свойственную нам, жизнь. И живоносная заповедь обретеся ми в смерть. — Обретеся — выражает нечаянность такого явления. Имелось в виду одно, а вышло другое, совсем противоположное. «Для сего собственно сказал Апостол: обретеся, — желая показать, что иная была цель закона, иное же произошло, по причине греха (то есть самоугодия)» (блаженный Феодорит). «Не сказал: сделалась смертию или породила смерть; но: обретеся в смерть, — объясняя тем необычайность и странность такой несообразности, в которой виновны единственно сами люди. Если хочешь знать цель закона, он вел к жизни, для чего и дан; если же произошла из того смерть, виновны в сем принявшие заповедь, а не самая заповедь, которая ведет к жизни» (святой Златоуст). «Апостол все приводит в защищение закона и заповеди, обличает же лукавство греха. Ибо говорит: заповедь — подательница жизни; но обращение к худшему породило смерть» (блаженный Феодорит).

Не пропусти кто без внимания слово Апостола: заповедь, яже в живот. Хоть Апостол очевидно рассуждает о законе ветхозаветном, но этим выражением обозначает и силу заповеди вообще. Существо заповеди — вводить в живот и источать из себя живот тем, кои живут по ней. Заповедь есть выражение воли Божией о том, как нам следует действовать. И все сущее живет по воле Божией: в творении вложены во всё законы воли Божией; в промышлении они хранятся тою же волею Божиею, и все направляется к последнему концу сею же волею. Заповедь всюду царит. Вступающий в путь заповедей вступает в согласие со всем сущим — и с миром умным Ангельским, и с миром вещественным, и, первее, с Самым Божеством, — погружается в поток всеобщей жизни, движимой и производимой всеоживляющею волею Божиею. Вот почему и сказал Апостол: яже в живот. Природа заповеди такова, чтоб давать вкушать жизни. Евангелие и все домостроительство спасения тем и живоносно, что дает верующему возможность пребывать в том чине жизни, какой требуется заповедию. К сему и слово Божие, к сему и благодать. И Апостол будто тень какую наводит на закон и заповедь не за тем, чтоб отвращение к ним возбудить, но чтоб побудить устремиться ко Христу верою (см.: Экумений) и, получив от Него оправдание и освящение, сделаться способным жить по заповеди, или по воле Божией, или даже не иначе жить, как таким образом.

Слова я умер понимай двояко, — и так: "согрешил", и так: "сделался повинен большему наказанию", в чем виновен не закон, но тот, кто внемлет ему. Представь, например: кто-нибудь болен и не сознает, что он болен; потом приходит к больному врач и открывает ему, что он болен, и что ему следует воздерживаться от такой-то пищи, как усиливающей болезнь; больной не послушался врача и умер.

Не сказал: заповедь сделалась для меня смертью, но: послужила, объясняя тем необыкновенность и странность такой несообразности. Цель заповеди — вести к жизни, для чего и дана она. Если же произошла из того смерть, то виной этого не заповедь: