Как бы так: вот как вам следовало действовать; но уж как то прошло теперь, наперед положите себе правилом исправлять падающего духом кротости. «Поелику галаты (думается, — набольшие, руководящие), под предлогом обличения, — отмщевали другим за свои страсти и обольщали себя тем, что они делают сие за грех другим, а в самом деле желая только утвердить свое любоначалие, то Апостол и говорит им так» (святой Златоуст).
К кому речь? К духовным:
вы духовные. Кто же эти духовные? По Апостолу, из предыдущей речи, все христиане духовны; ибо прияли Духа благодати и служат Богу духом и истиною, в противоположность стихийному служению иудеев и язычников. Следовательно, Апостол хочет, чтобы все исправляли всех? Но это ни в каком обществе не бывает. Невозможно ожидать, чтоб из уст апостола Павла изошло такое правило. Возьмем другой оборот: христиане все прияли Духа и должны быть истинно духовны; но как проявление Духа в силе открывается не вдруг, а требует известного труда, а следовательно, и времени; то естественно, что между христианами не все были таковы, которых духовность была явна и в силе и которых собственно следует называть духовными. Итак, не этих ли совершеннейших разумеет Апостол? Поставь всякий себя на это место, и реши: решился ли бы кто взять на себя дело исправления других, когда это не поручено? Надо полагать, нет. Итак, вероятнее, что святой Павел под духовными разумеет здесь те лица, которым он поручил смотреть за другими и блюсти среди верующих и веру, и жизнь по вере. Они, конечно, были совершеннейшие между всеми; но долг исправлять падающих лежал на них не ради их совершенства, а ради Апостольского избрания на это дело, сопровождавшегося у святого Павла обычно рукоположением.
Из многих дел, лежащих на таких лицах, Апостол останавливается на одном: как они должны относиться к падающим. Этого требовали обстоятельства Галатских Церквей и, может быть, ошибки самых сих лиц.
С какою нежностию относится святой Павел к падающим? Возможны и тяжкие падения; но он наперед уже располагает к снисхождению и к ним, называя все падения случайными поскользновениями, не от злого намерения исходящими, а от увлечения и насилия стороннего; то есть или греха, живущего в нас, или врага нашего спасения. Ибо говорит:
аще впадет, προληφθη — схвачен будет, увлечен нечаянно, прежде чем сообразит дело как должно. «Не сказал: сделает некое прегрешение, а: προληφθη, — то есть: увлечен будет в какой-нибудь грех» (святой Златоуст). В том же духе и самый грех назвал он: παραπτωμα — мимоходное, случайное падение, поскользнутие.
Такими глазами учит Апостол смотреть на прегрешения других, чтоб не упредила возбудиться немилостивая, неразумная ревность, а напротив, сретил и обнял падшего дух снисхождения, сострадания и любви. Когда это есть, тогда легко выполнить заповедь Апостола:
исправляйте таковаго духом кротости. Не говорит: внимания не обращайте, как будто тот ничего не сделал. «Не сказал опять: наказывайте или осуждайте, но:
исправляйте. Однако и на сем не остановился, но, желая показать, что им должно быть крайне снисходительными к согрешающим, прибавляет:
духом кротости» (святой Златоуст).
В духе кротости — и смирение, и сострадание, и благоразумие, и ревность о спасении заключается. Блаженный Иероним пишет: «заповедует Апостол мужу духовному при исправлении согрешающего пользоваться духом кротости, чтобы не с строгостию, не с гневом и огорчением обращался к нему, а любовию призывал его, указуя спасение и обещая прощение словами Самого Христа Господа, Который всех обремененных грехами призывает под иго Свое благое и бремя Свое легкое, да научатся, яко кроток есть и смирен сердцем, и обрящут покой душам своим (см.:
Мф. 11:29). Можно представить в возражение нам то, что пишется к коринфянам:
что хощете? С палицею ли прииду к вам, или с любовию и духом кротости? (
1 Кор. 4:21). Если там говорит, что идет к грешникам не в духе кротости, а с палицею, то как здесь к тем, кои предвосхищены будут в какой-либо грех, велит он обращаться не с палицею, а с духом кротости? Но там речь идет к тем, кои по учинении греха, не чувствуя своей виновности, не хотели подчиниться своим набольшим и покаянием исправиться. А там где грешник, разумея свою рану, предаст себя врачу на уврачевание, не палица нужна, а дух кротости. Можно и такой еще предложить вопрос: если исправлять другого в духе кротости должно из опасения, не быть бы самому искушену, то праведник, уверенный в своей твердости, зная, что может не пасть, будто уже и не должен исправлять другого в духе кротости? На это скажем, что праведник, хотя бы и сознавал себя победителем, еще большее окажет снисхождение к грешнику, зная, с каким трудом сам он одолевает страсти. И Спаситель того ради искушен был во всем подобно нам, кроме греха, чтобы мог спострадать и споболеть немощам нашим, зная опытно, какие труды несут смертные во плоти. (Так и здесь.) Кто до старости пребыл девственником, тот без сомнения окажет снисхождение тому, кто иногда увлечется жаром юности, зная, под какими трудностями сам прошел возраст тот».
Этой речи продолжением могут служить слова блаженного Августина на наше место: «ничто так не доказывает чей-либо духовности (совершенства жизни духовной), как то, как он трактует грехи другого, именно когда он, в этом случае, замышляет, как бы поскорее освободить его от греха, а не накинуться на него, как бы помочь, а не укорами осыпать, и не только замышляет, но тотчас и приступает к делу — сколько есть сил. Сказавши:
исправляйте духом кротости, — Апостол внушил, чтоб не думал кто, что исправляет как должно, когда безжалостно истязует грешника, насмехается над ним, с гордостию отвращается от него, как будто от неисправимого. Почему и прибавил:
блюдый себе, да не и ты искушен будеши. Ибо ничто так не располагает к милосердию, как видение собственной своей опасности (если не будет оказано милосердие). Впрочем, Апостол не того хочет, чтоб не делалось братиям никакого исправления, а чтоб чрез это не распространялся разлад. Мир и любовь да хранятся в сердце, по сознанию одинаковой для всех опасности греха; а образ исправительной беседы, то есть когда строже говорить, когда ласковее, должен быть сообразуем с тем, как того требует спасение исправляемого. В другом месте говорит Апостол:
рабу Господню не подобает сваритися, но тиху быти ко всем, учительну, незлобиву, с кротостию наказующу противныя (ср.:
2 Тим. 2:24—25). Чем показал, что и от исправления погрешностей другого отказываться не должно и совершать это с кротостию. А с кротостию как будешь исправлять, если не растворяя, в исправительном слове, горечи врачевства сердечною участливостию и нежностию? И никогда не должно браться за дело врачевания согрешающего, если наперед, с строгими допросами испытавши свою совесть, как пред Богом, не удостоверимся, что приступаем к сему в духе любви. Потому, когда душа твоя огорчена чем-либо от исправляемого, а ты надеешься еще как-нибудь уврачевать его, не говори ему ничего, пока сам прежде не уврачуешься, чтоб иначе не прорвалось горькое слово в виде отмщения и язык твой не оказался орудием неправды греху (см.:
Рим. 6:13). Что ни скажешь ты в духе огорченного, то будет нападка наказующего, а не любовь исправляющего. Люби, и говори что хочешь».
Блюдый себе, да не и ты искушен будеши. «Ты человек, природа твоя удобоизменяемая, соболезнуй о том, кто одержим недугом» (блаженный Феодорит). «Чтоб исправляющий другого не возгордился, он устрашает и его опасностию подобного падения. Как богатые подают бедным милостыню, чтобы, если им самим придется впасть в бедность, получить то же от других, так должно делать и нам. И согрешающего защищает, во-первых, словами: аще и впадет (προληφθη — увлечен будет), — которыми указывает на великую немощь души; во-вторых, словами:
да не и ты искушен будеши, — обвиняя более искушение демонское, нежели нерадение души» (святой Златоуст).
«В искушении побеждену быть или победить — в нашей состоит власти; но, чтоб искушаемому быть, это зависит от произвола искушающего. Если и Спаситель был искушаем, кто может быть уверен, что без искушений преплывет море жизни сей?» (блаженный Иероним).
Но в словах:
да не и ты искушен будеши, — кажется, у Апостола представляется опасность падения, подобного падению исправляемого. Не приражение только греха предуказывает он: ибо об этом что говорить, когда и без того всяк знает, что не свободен от него, — но самое падение в грех. Кто бывает немилосерд к согрешающему, того оставляет благодать, за это и он падает. Опыты этого повсюдны. Если стоит кто, да не забывает, что то есть Божия милость. Милуемому же что приличнее, как не милование другого? И чем скорее потеряет он милость, как не немилостивостию к другим? «В жизни Отцов пустынных не редко встречаем, что те из них, которые слишком сурово взыскивали с учеников за погрешности, сами подвергаемы были опасности падения, от коей избавлялись не иначе как по сознании своей неправости и по раскаянии в том» (Филарет Черниговский).
Это говорит Апостол духовным, тем, у коих действенность (энергия) духа начала проявляться уже в силе. Как он не определяет меры духовности, в коей сие возможно, а говорит вообще о духовных, то надо видеть здесь удостоверение, что, как бы кто ни являлся облагодатствованным, для него возможно не только искушение, но и падение от искушения. Есть сказание, как враг преследовал одного святого и покушался возбудить в нем самомнение, даже на пути мытарств, крича вслед его: победил ты меня; но святой не отвечал ему ничего. Уже когда миновал он все мытарства и вступил в светлую Область Божию, сказал он: теперь вижу, что победил, но все же не я, а благодать Божия во мне.
