К Евреям послание ап. Павла, Глава 11, стих 27. Толкования стиха

Как не убоялся? спрашивает святой Иоанн Златоуст: «писание говорит, что, услышав, он убоялся, искал спасения в бегстве, убежал, скрылся, и после того находился в страхе? Вникни внимательнее в сказанное. Слова — «не убоялся ярости царевы» — сказаны по отношению к тому, что он после опять не предстал бы, не принял бы на себя дела ходатайства; а если он принял на себя это дело, то значит во всем полагался на Бога... А почему, скажете, он не остался в Египте? Дабы не подвергать себя предвиденной опасности. Ибо искушающему Бога свойственно бросаться в опасности и говорить: «посмотрю, сохранит ли меня Бог».

Верою остави Египет, не убоявся ярости царевы В словах „остави Египет“ разумеется и „переселение его к Мадиамлянам“, ибо оставив Египет, он переселился к ним. Итак, он убоялся оставаться в Египте, но не убоялся пребывать у Мадиамлян, живущих по соседству, веря, что Мздовоздатель Бог сохранить его у них (Исх. 2:15). невидимаго бо яко видя терпяше. „Яко видя“ своим помышлением Бога невидимаго и содержа Его в памяти, как сопутника своего, он не боялся, что и там Фараон нашедшя его возьмет и умертвит.

Оставил... Египет и ушел, не убоявшись гнева царскаго и того, чтобы не нашли его (беглеца); так как Бог, являвшийся ему не внешним образом, был как бы видим для него (как это открывается) в терпении (его).

Как ты говоришь - не убоялся? Писание, напротив, говорит, что, услышав, он убоялся, искал поэтому спасения в бегстве, убежал, скрылся, и после того находился в страхе. Вникни внимательнее в сказанное; слова: "...не убоявшись гнева царского" сказаны по отношению к тому, что он после опять предстал (пред царя). Если бы он боялся, то после опять не предстал бы, не принял бы на себя дела ходатайства; а если он принял на себя это дело, то, значит, во всём полагался на Бога. Не сказал: (царь) ищет меня, домогается этого, и я не могу возвратиться. Следовательно и бегство его было делом веры. А почему, скажете, он не остался? Чтобы не подвергать себя предусмотренной опасности. Искушающему (Бога) свойственно бросаться в опасности и говорить: посмотрю, сохранит ли меня Бог. Так говорил и Христу диавол: "…если Ты Сын Божий, бросься вниз…" (Мф. 4:6). Видишь, что диавольское это дело - подвергать себя опасностям тщетно и напрасно, и испытывать, сохранит ли нас Бог? (Моисей) не мог защищать тех, которые были так непризнательны к его благодеяниям; следовательно нелепо и безрассудно было бы оставаться там. Всё же это он совершал потому, что "…видя Невидимого, был тверд". Так и мы, если будем всегда созерцать Бога умом, если будем постоянно помнить о Нём, то для нас всё окажется легким, всё сносным, всё мы будем переносить удобно и станем выше всего. Ведь, если при виде любимого человека и даже при воспоминании о нём, наша душа ободряется и ум возвышается, и всё мы переносим легко, услаждаясь этим воспоминанием, - то имеющий в уме Того, кто удостоил нас истинной любви, и памятующий о Нём может ли чувствовать какую-нибудь скорбь, или бояться чего-нибудь страшного и опасного? Будет ли он когда-нибудь малодушествовать? Никогда. Для нас всё представляется трудным потому, что мы не помним о Боге, как должно, не имеем Его постоянно в уме своём. Он справедливо мог бы сказать нам: ты забыл Меня, и Я забуду, тебя. Так происходит двоякое зло: мы забываем Его, и Он - нас. Эти два обстоятельства, хотя тесно соединены между собою, всё же остаются двумя. А великое дело, чтобы Бог помнил о нас, велико и то, чтобы мы помнили о Нём; от одного зависит избрание добра, от другого - преуспеяние в нём и окончание. Поэтому говорит пророк: "…я воспоминаю о Тебе с земли Иорданской, с Ермона, с горы Цоар" (Пс. 41:7). Так говорит народ израильский, находясь в Вавилоне: "там вспоминал о Тебе". Так должны говорить и мы, подобно жившим в Ва­вилоне. Хотя мы живём и не между (чужеземными) неприятелями, но также находимся среди врагов. И из тех одни жили, как пленники, а другие не чувствовали плена, как например Даниил и три отрока. Они, находясь в плену, были в этой стране славнее самого царя, который пленил их; и пленивший поклонился пленённым. Видишь, как велика добродетель? В самом плену (царь) служил им, как господам; следо­вательно он был более пленником, нежели они. Не так было бы удивительно, если бы он поклонился им, пришедши в их отечество, или если бы они там царствовали. Удиви­тельно то, что сделавший их узниками, взявши в плен и имевший их в своей власти на виду у всех не постыдился поклониться им и принести жертву. Видите, как поистине славны дела Божии, а дела человеческие – тьма? Не знал он, что уводил (в плен) господ себе и ввергал в печь тех, которым должен был поклониться; а для них все бедствия были как бы сон. Будем же бояться Бога, возлюбленные, будем бояться Его, – и тогда, хотя бы мы попали в плен, будем славнее всех. Пусть будет присущ нам страх Божий, – и тогда ни­что не опечалит нас, будет ли то бедность, или болезнь, или плен, или рабство, или что-нибудь другое прискорбное, но даже и это всё станет содействовать нам к достижению противоположного. Те были пленниками, и царь поклонился им; Павел был скинотворец, и ему хотели принести жертву, как Богу. Здесь представляется вопрос, – многие спрашивают: по­чему апостолы отвергли жертвоприношение, разодрали свои оде­жды, удержали народ от этого намерения и со слезами гово­рили: «что вы это делаете? И мы – подобные вам человеки» (Деян. 14:15), а Даниил ничего подобного не сделал? Что он был муж смиренный и не менее их воздавал славу Богу, это видно из многого. И, во-первых, особенно видно из того, что он был любим Богом; если бы он присвоял себе божескую честь, то Бог не попустил бы ему остаться в живых, не говорю уже благоденствовать; во-вторых, из того, что он с великим дерзновением говорил: «А мне тайна сия открыта не потому, чтобы я был мудрее всех живущих, но для того, чтобы открыто было царю разумение» (Дан. 2:30); в-третьих, из того, что он был во рву для Бога и, когда пророк принёс ему пищу, то он сказал: «вспомнил Ты обо мне, Боже» (Дан. 14:38), – таково было у него смирение и сокрушение! Он был во рву для Бога, и считал себя недостойным того, чтобы (Бог) помнил об нём и услышал его. А мы, дерзая совер­шать безчисленное множество нечистых дел и будучи преступнее всех, отступаем (от Бога), если только не услышана первая наша молитва. Поистине, великое расстояние между ними и нами, как между небом и землёю, или ещё более. Что гово­ришь ты, (пророк)? После столь многих подвигов, после чуда, совершившегося во рву, ты считаешь себя так уничиженным? Да, говорит; что бы мы ни делали, мы «рабы ничего не стоящие» (Лк. 17:10). Так он исполнял евангельскую заповедь ещё прежде её изречения, и считал себя ничтожным. Бог вспомнил обо мне, – говорил он. И самая молитва его, смотри, какого исполнена смирения. Так говорили и три отрока: «согрешили мы, и поступили беззаконно» (Дан. 3:29), и всегда проявляли своё смирение. Даниил имел безчисленное множество поводов пре­возноситься, но знал, что всё это было у него потому, что он не превозносился, и не губил сокровища. Bсe люди и вся все­ленная прославляли его не потому только, что царь, повергшись ниц пред ним, принёс ему жертву, но потому, что признавал его богом тот, кого самого считали богом вселенной, как видно из слов пророка Иеремии: «одевающий землю, как ризу», и ещё: «Я отдаю все земли сии в руку Навуходоносора» рабу моему (Иер. 27:6). И из его писаний также видно, что ему удивлялись не только там, где он жил, но и везде, и когда он писаниями засвидетельствовал рабство и чудо, то стал ещё более известным, нежели как если бы прочие народы сами видели его у себя. Равным образом, удивлялись и мудрости его: «вот, – говорит (пророк), – ты премудрее Даниила» (Иез. 28:3)? И после всего этого он был так смирен, что готов был тысячу раз умереть за Владыку. Почему же, при таком смирении, он не отверг как поклонения ему от царя, так и жертвы? Об этом я не скажу: для меня довольно только предложить вопрос, а остальное предо­ставляю вам, чтобы хотя таким образом возбудить ум ваш. Итак, увещеваю вас предпринимать всё по страху Божию, имея столько примеров того, что мы непременно получим и здешние блага, если искренно будем стремиться к будущим. А что (Даниил) поступил так не по гордости, это видно из слов, которые он сказал: «дары твои пусть останутся у тебя» (Дан. 5:17). Здесь опять представляется другой вопрос: почему он, отказавшись на словах, на деле принял эту честь и стал носить цепь? Ирод, слышавший слова: «голос Бога, а не человека» (Деян. 12:22), и не воздавший славы Богу, расторгся так, что вывалились внутренности его; а он (Даниил) при­нял божескую честь, и не на словах только. Здесь необходимо объяснить, что это значит. Там народ мог впасть в боль­шее идолопоклонство, а здесь – нет. Почему? Потому, что когда (Даниила) считали таким, то честь относилась к Богу, как он сам наперед сказал: «мне тайна сия открыта не потому, чтобы я был мудрее всех живущих» (Дан. 2:30). С другой стороны, и не видно, чтобы он принял жертвоприношение. Хотя царь сказал, что надобно принести жертву, но не видно, чтобы это было приведено в исполнение. А там уже привели волов для жертвоприношения, и назвали одного (апостола) Юпитером, другого Меркурием. Цепь же он принял для того, чтобы сделать себя заметным (для других). Но почему он невидимому не отверг жертвы? Там ещё не совершили (жертвоприношения), а только присту­пали, и однако апостолы воспрепятствовали; потому и здесь сле­довало бы остановить дело; при том там был весь народ, а здесь царь. Почему пророк не отклонил, об этом я сказал прежде, – т.е. потому, что он приносил ему жертву не как Богу, ко вреду богопочтения, а по случаю великого чуда. Как так? Он издал такое повеление ради Бога, исповедав тем Его владычество; следовательно не отнимал у Него чести. А те не так: они считали самих (апостолов) богами, потому и были удержаны. Кроме того (Навуходоносор) наперед поклонился, и потом уже поступил так; а поклонился он ему не как Богу, но как мудрому человеку. Впрочем и не видно, чтобы он принёс жертву; если же и принёс, то против воли Даниила. Также: почему Навуходоносор назвал его Валтасаром – именем самого Бога? Так мало (язычники) уважали богов своих, что и пленнику дал это имя тот, кто всем повелевал поклоняться различным и разнообразным истуканам и почитал дракона. При том вавилоняне были гораздо неразумнее листрян; потому невозможно было тотчас же образумить их. И многое можно было бы сказать здесь, но пока и этого до­вольно. Итак если мы хотим получить все блага, то будем искать благ Божиих. Как ищущие мирских благ теряют и те, и другие, так и предпочитающие блага Божии получают и те, и другие. Будем же искать последних, а не первых, чтобы нам сподобиться обещанных благ во Христе Иисусе Господе нашем.

κατέλιπεν aor. ind. act. от καταλείπω оставлять позади, оставлять, φοβηθείς aor.pass, (dep.) part, от φοβέομαι бояться, страшиться (ВВС). Aor. обозначает логически предшествующее действие. θυμός гнев, ярость (TDNT). βασιλέως gen. sing, от βασιλεύς царь. Gen. источника: "царя", "гнев, исходящий от царя", άόρατος невидимый, незримый; здесь: "тот, кто незрим", то есть Бог. όρων praes. act. part, (причины) όράω видеть. Praes. выражает действие, одновременное по отношению к действию основного гл.: "потому что он ־мог видеть", έκαρτέρησεν aor. act. ind. от καρτερεω быть сильным, выдерживать, выносить.

Исх. 2:14,15 указывает на то, что Моисей боялся фараона. Если этот текст относится к первому побегу Моисея из Египта — после того как он убил египтянина, — то, возможно, автор имеет здесь в виду либофактическое отсутствие страха (т. е. страх Моисея был не столь велик, чтобы отказаться от своего народа), либо он подчеркивает веру Моисея в невидимого Бога (другие авторы, и среди них Филон и Иосиф Флавий, сводили к минимуму или не воспринимали вообще этот страх Моисея). Но автор может иметь в виду второй уход Моисея из Египта — вместе с израильтянами, которых он увел за собой; ст. 28 также говорит о нем (в единственном числе) как о соблюдающем Пасху, хотя известно, что все израильтяне соблюдали ее. Иудеи диаспоры часто называли Бога «Невидимым».

Когда слепой хотя и не видит человека, при нем находящегося, но точно знает, что при нем находится человек, то опасается делать непристойное. Так и христианин, верой просвещенный, хотя и не видит Бога присутствующего – и видеть Его невозможно, однако видит Его внутренним оком веры, и Невидимого, как видимого, зрит перед собой. Так говорит псаломник о себе, верой и Святым Духом просвещенный: «Всегда видел я пред собою Господа» (Пс. 15:8). Так пишется о Моисее-пророке: «Ибо он, как бы видя Невидимого, был тверд» (Евр. 11:27). Свойство веры в том, что она невидимого Бога, как видимого, душевным очам представляет. Просвещенная такой верой душа везде и на всяком месте ходит перед Богом со страхом и благоговением, и всего бережется, что Ему противно, и поступает перед Ним так, как ученики перед своим учителем, рабы перед своим господином, дети перед своим отцом, и подданный перед своим монархом. С такой душой Человеколюбивый Бог во всех бедах, напастях и искушениях – Защитник, Помощник и Заступник. "Ты Мой. И если переходишь через воду, Я с тобою, и реки не покроют тебя; и если пойдешь через огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя. Ибо Я Господь, Бог твой, Святой Израилев, Спаситель твой», – говорит Господь (Ис. 43:1-3). Об этом дерзает верная душа и возглашает: «Господь пасет меня и ничего меня не лишит. На месте злачном – там Он поселил меня, у тихой воды воспитал меня, направил меня на пути правды ради имени Своего. Если я пойду и среди тени смертной, не убоюсь зла, ибо Ты со мной» (Пс. 22:1-4). «Господь – просвещение мое и Спаситель мой: кого убоюсь? Господь – Защитник жизни моей: кого устрашусь? Когда приближались ко мне злодеи, оскорбители мои и враги мои, чтобы съесть плоть мою, то они сами изнемогли и пали. Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое; если восстанет на меня брань, и на Него я уповаю» (Пс. 26:1-3). Поэтому, верная душа, «не давай споткнуться ноге твоей, не воздремлет Хранящий тебя; не воздремлет и не уснет Хранящий Израиля. Господь сохранит тебя; Господь – покров твой с правой руки твоей. Днем солнце не обожжет тебя, и луна ночью. Господь сохранит тебя от всякого зла; сохранит душу твою Господь. Господь сохранит вхождение твое и исхождение твое отныне и до века» (Пс. 120:3-8).
            

«Не убоявшись гнева царского…» Как ты говоришь – «не убоялся»? Писание, напротив, говорит, что, услышав, он убоялся, искал поэтому спасения в бегстве, убежал, скрылся, и после того находился в страхе. Вникни внимательнее в сказанное: слова: «не убоялся ярости царевы» сказаны по отношению к тому, что он после опять предстал пред царем. Если бы он боялся, то после опять не предстал бы, не принял бы на себя дела ходатайства; а если он принял на себя это дело, то, значит, во всем полагался на Бога… Самое бегство его было делом веры. Он не остался, чтобы не подвергать себя предусмотренной опасности…! Все же это он совершал потому, что «невидимого, яко видя, терпяше…» Имеющий в уме Того, Кто удостоил нас истинной любви, и памятующий о Нем может ли чувствовать какую-нибудь скорбь или бояться чего-нибудь страшного и опасного? Будет ли он когда малодушествовать? Никогда! (Злат.).

Хотя Египет оставил и убоялся, но дерзновенно поразил египтянина. Посему Апостол указал на бегство вместо причины бегства.

Что скажешь? В книге Исхода ведь написано: Моисей испугался, потому что узнали об этом деле (Исх. 2:14). Но: не убоявшись понимай здесь в том смысле, что Моисей снова явился в Египет и принял на себя начальство над евреями. Ибо боящемуся совсем не следовало возвращаться и приниматься за прежнее. Но так как он снова возвратился, то показал, что верует в Бога. Итак, почему же не остался в Египте, но оставил его, если, действительно не боялся? Потому, что подвергать себя явной опасности и говорить: неужели Бог не спасет меня? — это свойственно искушающему Бога и диавольское дело, как и диавол говорил Господу: бросься вниз (Мф. 4:6). Или не убоявшись гнева царского понимай так, что он убежал, уверовав, что убежит и что царь, как разгневанный против него, не будет преследовать его с своей стороны, а если и будет преследовать, то не схватит его. Знаком этого служит то, что он предпочел проводить время вдали от ближних, и скрылся. Посему это — дело веры. Ибо он, как бы видя Невидимого, был тверд. Ибо, как бы видя, что Бог пребывает с ним, так все терпел. Ибо иметь всегда в уме Бога — дело весьма великого терпения, как и Давид говорит: всегда видел я пред собою Господа (Пс. 15:8) и далее.

Во-вторых, дабы удостовериться, что и на невидимое смотреть можно, как-бы на видимое, довольно вспомнить, что хотя в высочайшем степени невидимое существо есть Бог, по изречению Апостола, «во свете живый неприступнем, егоже никтоже видел есть от человек, ниже видети может» (1 Тим. 6:16); однако и Его, по свидетельству того же Апостола, «невидимаго яко видя, терпяше» (Евр. 11:27) Боговидец Моисей. Да и для всех человеков «невидимая Его, от создания мира твореньми помышляема, видима суть, и присносущная сила Его и Божество» (Рим. 1:20). Так самое видимое, когда не на него единственно смотрим, но стараемся проникать далее, становится зрительным стеклом для созерцания невидимаго.

 

Моисей не убоялся, что гнев царя окажется столь сильным, что тот станет разыскивать его после побега. Поэтому он убежал не далеко, но откуда он мог бы возвратиться (См. Исх. 2:15). Таково было свойство его веры.