Евангелие от Матфея, Глава 6, стих 7. Толкования стиха

Под многословием в молитве понимается мнение язычников о молитве, как о заклинании, которое, повторенное много раз, может оказать действие. Мы молимся не потому, что Бог не знает наших нужд, а единственно для того, чтобы очистить наше сердце и стать достойными Божьих милостей, вступив духом своим во внутреннее общение с Богом. Это-то общение с Богом и есть цель молитвы, достижение чего не зависит от количества произнесенных слов. Порицая многословие, Господь в то же время заповедует непрестанные молитвы, уча, что молиться нужно всегда и не унывать (Лк. 18:1), Сам же проводя ночи в молитве. Молитва должна быть разумной: мы должны обращаться к Богу с такими просьбами, которые достойны Его и исполнение которых спасительно для нас. Уча нас такой молитве, Господь дает, в качестве образца, молитву «Отче наш», получившей за это название Господней молитвы.

...для того, чтобы от молитвы почувствовать изменение в душе, почувствовать благодать, нужно соблюсти еще несколько важных условий, о которых говорит Спаситель. Молящеся же не лишше глаголите, якоже язычницы, мнят бо, яко во многоглаголании своем услышаны будут; не подобитесяубо им. Молитва язычников, как видно из этих слов Евангелия, была многословная, они молились о многих нуждах. Судя по характеру культов, существовавших в те времена, по большей части это были нужды телесного характера и даже какие-то греховные желания. Господь Иисус Христос запрещает нам слишком распространяться о наших потребностях, но не в том смысле, чтобы не говорить о них совсем, а в том, чтобы не говорить лишнего. Описывать в молитве свои нужды подробно неуместно. Неуместно по той причине, что это заставляет человека рассеиваться. Вместо того чтобы сосредоточиться на предметах возвышенных, собрать свой ум, устремить его к Богу, человек, наоборот, распространяет его на многие предметы. Да, бывает так, что мы вынуждены много говорить о своих духовных нуждах. И Церковь делает нам в этом снисхождение, разрешает нам многословить. Но, как вы знаете, помимо разработанных и прекрасных по слогу богослужебных текстов, существует и молитва Иисусова, или, как ее называют в богословии, молитва однословная. Произнося эту молитву, мы даже и о духовных своих нуждах не распространяемся, а говорим весьма кратко, для того чтобы в этих немногих словах легче было собрать ум и вступить на поприще молитвы. Человек, молящийся многими словами, то есть читающий с умилением и, как ему кажется, со вниманием всевозможные каноны, акафисты, псалтирь, по большей части не понимает, что такое внимание и молитва. Для него молитва превращается просто в назидательное чтение. (Конечно, бывают исключения, но я сейчас говорю общераспространенном явлении.) Действительно, в любом молитвословии есть назидательная часть, которая нас питает и настраивает на определенный лад: вызывает покаяние или благодарение Богу. Но помимо назидания должна быть и собственно молитва, иначе это уже будет совсем не то, ради чего мы исполняем правило, ради чего мы участвуем в том или ином молитвословии, пусть даже и во время богослужения. Молитва есть соединение ума с Богом. При многословии бывает труднее превратить текст молитвы в собственно молитву, хотя нельзя сказать, что это невозможно и что никто никогда этого не достигал. Конечно, нельзя сказать, что всякий молящийся Иисусовой молитвой молится по-настоящему внимательно, а всякий читающий псалмы или каноны оказывается в числе рассеянных. И все-таки при занятии Иисусовой молитвой легче достичь необходимого навыка. Более того, человек, приобретший этот навык, приступая к чтению канонов или других богослужебных текстов, делает это уже как человек опытный в молитве. А тот, кто не может сосредоточиться на нескольких словах, безусловно, с еще большим трудом будет сосредоточиваться, читая пространные тексты. Таким образом, слова Спасителя: Не лишше глаголите — можно отнести не только к просьбам о всевозможных житейских нуждах, которых бывает великое множество, но и к молитве правильной — о нуждах духовных. Молящеся же не лишше глаголите, якоже язычницы. У язычников было множество богов. Были боги, которые отвечали не просто за какую-то часть человеческой деятельности, а за определенный процесс: скажем, кто-то отвечал за посев, кто-то за созревание урожая, а кто-то за жатву. Так было у римлян, как это описывает блаженный Августин в книге «О граде Божием». В доме у них тоже было много разных богов. Один отвечал за одну часть семейной жизни, другой — за другую, и нужно было знать, к какому богу, когда и с какой просьбой прибегать. Вероятно, существовали определенные молитвословия или правила, по которым нужно было обращаться к этим мнимым богам. Мы, христиане, конечно, отрицаем многобожие. Но если мы не молимся Перуну, как молились древние славяне, то это не значит, что мы уже не язычники. Спаситель сказал ученикам: Берегитесь закваски фарисейской и саддукейской (Мф. 16:6) и тем самым дал им понять, что, даже следуя за Ним, они могут иметь в себе фарисейскую закваску. Так и мы, даже следуя за Господом, можем иметь в себе нечто от язычников и постоянно молиться о наших многочисленных нуждах. Правда, мы обращаемся не к богам домашнего очага или к тем богам, которые отвечают за закрытие или открытие дверей (у римлян чуть не до этого доходило), а к угодникам Божиим. Мы не обожествляем их и понимаем, что это не боги, а святые, имеющие большее дерзновение пред Богом, чем мы, и они действительно исполняют наши просьбы. Однако мы можем впасть в своего рода язычество. Одному угоднику мы молимся об одном, другому — о другом, и так без конца молимся обо всех наших нуждах, не понимая, что главная и единственная наша нужда — это покаяние, спасение души, а все остальное мы должны предоставить воле Божией. Со всевозможными мелкими просьбами мы обращаемся не только к Божиим угодникам, но и к Господу, в то время как молитву о своих нуждах необходимо сделать исключением из общего правила. Господь услышит нашу молитву о какой-либо нужде, но услышит тогда, когда это действительно будет нашей нуждой, а не просто желанием. Ведь если человек постоянно молится о пустяках, то у него может сложиться мнение, что они и являются его главными нуждами. Стоит человек на остановке, автобуса нет — он молится, чтобы пришел автобус, потом в автобусе молится, чтобы его не толкали. И все у него должно быть всегда благополучно. Между прочим, такое отношение к быту является очень распространенным именно среди христиан. Как правило, мы тогда молимся искренне, когда возникает какая-нибудь проблема житейского характера: болезнь, неприятность на работе или в быту. Занимаясь земными попечениями, мы начинаем придавать слишком большое значение неудаче, желать какого-то мелкого успеха, тогда как мы должны понимать, что наша цель — это наша душа, что первое и единственно важное дело для нас — это исполнение заповедей. Мы не должны разным мелким трудностям, препятствиям в работе придавать кардинальное значение, хотя исполнять свое дело мы должны добросовестно. Таким образом у нас выработается правильный взгляд и на молитву. Если мы молимся Богу о том, чтобы все наши дела были успешны, и в то же время предаем себя на волю Божию, умеем примириться с мелкими неудачами, то пребываем мирными. А если мы от любых препятствий приходим в смущение, то, конечно, душевного покоя никогда не найдем. Не лишше глаголите, якоже язычницы. Витиеватые мысли о своих нуждах мы можем иметь даже при краткой Иисусовой молитве. Нам представляется, что к нашей молитве должно быть некое «приложение». Как если бы мы подавали какому-нибудь человеку заявление в две-три строчки, но чтобы понять, о чем, собственно, мы просим, он должен был бы прочитать приложение на нескольких листах. Поскольку мы не называем эти Мысли молитвой, то нам кажется, что мы молимся кратко. Но внимательная молитва предполагает, что никаких мыслей, кроме краткой по выражению, но весьма глубокой по значению мысли о помиловании, у нас быть не должно. Слова Иисусовой молитвы полны глубокого смысла. Как мы сможем раскрыть его для себя, пережить его, если будем отвлекаться на посторонние мысли? Мы молимся, а в уме роятся мысли, связанные, допустим, с послушанием в швейной мастерской: нужно вовремя пошить такой-то подрясник, такую-то рясу, там закройщица ошиблась, здесь вышивальная машина сломалась, тут программа плохо составлена. Вроде бы мы говорим: «Помилуй мя грешную», и тут же в голове возникает: пункт первый — вышивальная машина, пункт второй — закройщица, пункт третий — ряса. Нам кажется, что мы молимся краткой молитвой, а по сути ее дополняют пространные мысли. Конечно, мы не говорим: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную и сделай так, чтобы вышивальная машина работала, чтобы программа не сбивалась» и прочее, но подобные мысли идут у нас фоном, а это еще хуже, чем если бы мы добавляли к Иисусовой молитве свои слова. Потому что в последнем случае мы все-таки старались бы сосредоточиться. А тут у нас параллельно развиваются две-три мысли, и мы рассеиваемся, потому что считаем необходимым помнить обо всем, о чем просим. Когда же человек полностью предает себя в руки Божии, тогда, как сказал Марк Подвижник, Христос становится для него всем. Нет у человека чего-то — он говорит: «Христос будет у меня вместо этого». И не только говорит так, но и чувствует так. Господь заменяет ему все, начиная от предметов быта и заканчивая чем-то самым важным. Такой человек всегда пребывает мирен. Конечно, ощущение того, что Господь для нас все, от одного только чтения Марка Подвижника и размышления над его словами к нам не придет, это чувство приобретается внимательной Иисусовой молитвой. Мнят бо, яко во многоглаголании своем услышаны будут. И нам тоже кажется, что во многоглаголании Бог нас услышит, а если мы будем говорить кратко, то нет. Скажем, мы заболели, нам нужно лекарство, которого в аптеке нет. И мы думаем, что если не будем просить Бога об этой нужде, то Бог нам в ней не поможет, будто Он такое же ограниченное существо, как и человек: если Ему не напомнить — может забыть.

Давай посмотрим, кому молятся язычники, чтобы понять, почему они так молятся. Они молятся демонам, которые если и слышат, внять тому не могут. Ибо они даже зла совершить не могут, если Бог не допустит. Молятся мертвым царям: Юпитеру, Меркурию и прочим, преступления которых более извест­ны, чем имена, и которые, даже когда были живы, помогать не могли. Молятся бесчувственным идолам, не могущим ни услышать, ни ответить. Стало быть, справедливо, что они так долго кричат, раз нет никого, кто бы услышал. Поэтому Илия, когда жрецы Ваала кричали своим богам при сжигании жертв, насмехаясь, говорил: Кричите, кричите громким голосом; может быть, спят боги ваши (3 Цар. 18:27). Также и тот, кто долго произносит свою молитву, словно бы укоряет Бога, будто Тот спит.

Выражает этим, что неприятны Ему молитвы долгия, а не частые. Ибо Сам повелевает молиться непрестанно.

Предостерегая от тщеславной молитвы лицемерных фарисеев, Христос предостерег Своих учеников и от подражания язычникам: А молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; не уподобляйтесь им, ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него (Мф. 6:7—8). Молясь, не говорите лишнего. А что такое лишнее в молитве? На этот вопрос отвечает Сам Иисус Христос в той же Нагорной проповеди: не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф. 6:31—33). Смысл этих слов, в связи с прежде сказанными, таков: назначение человека — достигнуть вечной жизни в Царстве Небесном; средство к достижению этой цели — исполнение воли Божией, правды Его в этой земной жизни, в Царстве Божием. Следовательно, главнейшая забота человека должна заключаться в отыскании возможности, путем исполнения воли Божией, вступить здесь в Царство Божие, сделаться достойным членом его, и тем открыть себе вход и в Царство Небесное. На этом он должен сосредоточить все свои мысли, сообразно этому во всем поступать и об этом молиться; все же не относящееся к этому, все земное, временное, как-то: пища, питье, одежда и прочее, все это — лишнее; лишнее не для человека, ибо он не может жить без пищи, питья, одежды, но лишнее для молитвы; лишнее потому, что человеку, ищущему прежде всего Царства Божия и правды Его, все это будет дано Богом и без прошения его, ибо Отец его Небесный знает, что он во всем этом имеет нужду. Однако моление об этом лишнем не безусловно воспрещено. Научив нас молиться о хлебе насущном, Христос тем самым признал не подлежащим осуждению моление о даровании нам, в мере действительной необходимости, и благ земных; но это моление не должно заслонять собой искания Царства Божия и правды Его. По этому поводу Иоанн Златоуст говорит: «Господь внушает, что молящиеся не должны просить скоропреходящего и погибающего: ни красоты телесной, которая увядает от времени, изглаживается от болезни, исчезает при смерти; ни денежного богатства, которое, подобно речным водам, притекает и утекает, переходит то к одному, то к другому, убегает от тех, кто удерживает его, и не остается у тех, кто любит его, подвергается бесчисленному множеству бедствий от моли, от разбойников, от клеветников, от пожаров, от кораблекрушений, от нападений врагов и от прочих зол; ни почетной власти, которую также сопровождает множество скорбей. А некоторые из людей, впадших в крайнее безумие, не только просят у Всевышнего телесной красоты, богатства, власти и тому подобного, но восстают против своих врагов, умоляют послать им какое-нибудь наказание, и Того, Кого просят быть к самим себе милостивым и человеколюбивым, в отношении к врагам своим хотят сделать немилостивым и нечеловеколюбивым. Господь, желая предотвратить это, заповедует: не говорите лишнего» (Беседы о жизни по Богу. Т. 3. Кн. 1). Заповедуя не говорить на молитве лишнего, как язычники, Христос пояснил, что язычники думают, что в многословии своем будут услышаны. Толкуя эти слова, «Августин делает различие между многословием, которое здесь порицается, и неустанными молитвами, которые Господь так усиленно поощряет в другом месте. Кто Сам проводил ночи в молитве, Кто сказал: ищите, и обрящете (Мф. 7:7) Кто объяснял притчей, что должно всегда молиться и не унывать, Тот, конечно, был очень далек от порицания продолжительной молитвы, если это действительно молитва. Он может осуждать только те молитвы, которые под этим названием представляют нескончаемый набор громких и пышных слов, заменяющих излияния глубочайшего, искреннего чувства и невыразимые в словах сердечные воздыхания» (Тренч. Нагорная проповедь).

От искусных в богомыслии я узнал о молитве, творимой умом от сердца, что теплее и полезнее, чем продолжительная, бывает та, которая совершается кратко, но часто. Впрочем, и продолжительная молитва бывает очень полезна, но только для совершенных, а не для новоначальных. В продолжительной молитве ум не привыкшего к ней человека не может долго предстоять пред Богом, но обычно, побежденный немощью непостоянства, увлекается внешним, и теплота духа у него поэтому вскоре остывает. Такая молитва — это уже не молитва, но одно смущение ума вследствие уклонения мыслей туда и сюда, что бывает как во время церковных соборных пений, так и во время долго читаемых келейных правил. Краткая же, но частая молитва более устойчива, ибо ум, углубившийся в Бога на короткое время, может совершать ее с большей теплотой. Потому и Господь говорит: «Молясь, не говорите лишнего», ибо не ради многословия будете услышаны. И святой Иоанн Лествичник поучает: «Не пытайся многословить, чтобы не рассеялся ум в поисках слов. Одно только слово мытаря умилостивило Бога, и одно же слово веры спасло разбойника. Многословие в молитве рассеивает ум в мечтаниях, тогда как немногословие помогает собрать ум». Но кто-либо скажет: почему апостол в Послании к фессалоникийцам говорит так: «Непрестанно молитесь» (1 Фес. 5:17)? (см. продолжение в толковании на то же место)

Порок многоглаголания называется лишшеглаголанием, (βαττολογια), когда мы во многих словах просим неприличного, как-то: богатства, славы, власти и тому подобного, что не приносит пользы для души и не необходимо для поддержания тела. Язычниками называет неверующих. Так как они не только просят о неприличном, но и, совершая продолжительные прошения, думают убедить многословием, то Он порицает это мнение их. Мнят, но несправедливо.

Не лишше глаголите = не будьте болтливы. Язычники имели обычай не только совершать продолжительные молитвы (3 Цар. 18:26), но и повторять некоторые фразы и даже слоги, чтобы своими молитвами вынудить у богов исполнение своих желаний. Спаситель не запрещает здесь продолжительных молитв (Он Сам пребывал в молитве целыми ночами); но, — как замечает святой Иоанн Златоустый, — не хочет, чтобы наши молитвы были пустыми и, можно прибавить, не хочет, чтобы мы полагались на продолжительность молитв, как средство достигнуть просимаго.

Если язычник в молитве говорит много, то христианин, наоборот, должен говорить мало, ибо Бог есть слышатель не слов, а сердца.

Когда Христос говорил о милостыне, то устранял только вред, происходящий от тщеславия, а ничего более не предложил, напр., не сказал, что милостыню должно творить от праведных трудов, а не из похищенного и собранного любостяжанием, потому что это было отлично известно всем, да и раньше Спаситель уже указал на это, когда именно ублажил алчущих правды. Говоря же о молитве, Он присовокупляет еще и то, чтобы не говорить лишнего. И как там Он осмеивает лицемеров, так здесь язычников, чтобы примером низких людей устыдить слушателя. Так как сравнение с отверженными людьми особенно опечаливает и уязвляет человека, то Спаситель этим и предостерегает своих слушателей от тщеславия и многоглаголания во время молитвы. А под многоглаголанием разумеем здесь пустословие, например, когда мы просим у Бога неприличного, как-то: власти, славы, победы над врагами, множества богатства, словом — совсем для нас бесполезного. Кроме того, здесь, как мне кажется, Спаситель запрещает продолжительные молитвы; впрочем, продолжительные не по времени, но по множеству и продолжительности слов, так как с терпением должно ожидать того, чего просим: в молитве терпяще, говорит апостол (Рим. 12:12). Притом и сам Спаситель притчею о вдовице¹, которая немилосердного и жестокого судью преклонила неотступностью просьбы, и притчею о друге² безвременно ночью пришедшем и поднявшем с одра спящего, не по дружбе, но по неотступному прошению, не иное что заповедал, как то, что все непрестанно должны молиться Ему. Впрочем, Он повелел не воссылать к Нему молитвы, составленной из многочисленных стихов, а просто открывать Ему наши прошения. На это Он и указал в словах: думают, что в многословии своем будут услышаны.

βατταλογήσητε aor. conj. act. от βατταλογέω болтать либо в смысле повторов, либо в смысле пустословия (RWP). Возможно, ссылка на магические заклинания язычников, наборы повторяющихся бессмысленных звуков (F.W. Beare, "Speaking with Tongues", JBL 83 1964: 229; DJG, 623). Подобные тексты см. в GMP; другие мнения см. в DA. δοκούσιν praes. ind. act. от δοκέω предполагать, считать, πολυλογία dat. sing, многословие, είσακουσθήσονται fut. ind. pass, от εισακούω слушать, услышать молитву и ответить на нее.

Молящеся же не лишше глаголите, якоже язычницы. Μῂ βαττογογήσητε. Βαττολογεῖν означает: одно и тоже говорит множество раз – и производится от собственного имени Батто, принадлежавшего, как думают некоторые, одному многоречивому поэту, писавшему длинные гимны с повторениями одного и того же. Многословие в молитве происходило у язычников ив того воцарении, что молитва есть как бы заклинание, частым повторением которого можно вызвать и принудить божество к дарованию просимого. Ср. 3 Цар. 18:26-26.

Иудаистские богословы спорят по поводу того, существовали ли в тот период установленные тексты молитв. Греки в своих молитвах перечисляли как можно больше титулов божества в надежде, что это привлечет его внимание. Молясь, язычники обычно напоминали о своих добрых делах и принесенных жертвах, пытаясь заставить божество исполнить обязательства, предусмотренные взаимным договором.

В церковных молитвах мы видим и образцы молитв, какими можем молиться дома, в них веет благодатью Животворящего Духа Божия, по внушению Которого написаны и сами молитвы церковными людьми. — В молитве Богу нужны не слова наши, а наше сердце; вот почему Господь и говорит далее: А молясь, не говорите лишнего, не просите у Бога себе бесполезного, суетного, как язычники, как эти идолопоклонники: в своих длинных молитвах они много пустословят, перечисляют имена своих идолов, просят у своих ложных богов разных греховных и богопротивных удовольствий, и думают, что боги их бывают заняты чем-нибудь, а потому надо больше к ним взывать: ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны. “Под многословием (св. Златоуст) Господь разумеет здесь пусторечие, например, когда у Бога просим власти, славы, богатства, словом всего, что бесполезно для нас.”

Не говорите лишнего, как язычники. Язычники, то есть все народы, не имеющие истинной религии, а поклоняющиеся богам чуждым, — идолопоклонники, которые в своих молитвах к ложным богам часто многословили и пустословили, полагая, что усиленным пустословием они вынудят себе у богов своих то, чего просят. «Под многословием разумеет здесь (Спаситель) пустословие, например когда у Бога просим неприличного, как то: власти, славы, победы над врагами, множества богатства — словом, всего того, что бесполезно для нас» (Златоуст; ср.: Феофилакт). Спаситель не запрещает здесь, очевидно, продолжительных молитв и молитвословий, а требует только, чтобы они не были пустыми, бездушными, но были искренними и сердечными.

Ясный переход опять к речи на «вы». Пример берется теперь не из иудейской, а из языческой жизни. Все объяснение стиха зависит от значения, какое мы придадим словам «не говорите лишнего» (mh battaloghshte; слав. «не лишнее глаголите»; Вульг. nolite mullum roqui — не говорите много). Прежде всего заметим, что определение значения греческого слова battaloghshte имеет важное значение для определения свойств истинной молитвы. Если мы переведем «не говорите много», то, значит, наши (равно как католические и другие) церковные службы, по учению Христа, излишни вследствие своего многословия; если переведем «не повторяйте», то это будет обличением многократного употребления одних и тех же слов при молитве; если — «не говорите лишнего», то смысл наставления Христа останется неопределенным, потому что неизвестно, что именно должны мы здесь разуметь под «лишним». Нисколько не удивительно, что это слово издавна занимало экзегетов, тем более, что оно чрезвычайно трудное, потому что в греческой литературе оно самостоятельно встречается только здесь, в Евангелии Матфея, и еще у одного писателя VII-го века, Симплиция, (Comment, in Epictel. Encheirid. гл. 27, а). Можно было бы надеяться, что при помощи этого последнего удастся бросить свет и на значение разбираемого слова у Матфея. Но, к сожалению, у Симплиция смысл слова столь же мало ясен, как у Матфея. Во-первых, у Симплиция не battalogein, как в Евангелии (по лучшим чтениям), а battalogein; но это не представляет особенной важности. Во-вторых, слово несомненно означает у Симплиция «болтать», «пустословить» (нем. schwatzen), и имеет, следовательно, неопределенное значение. О рассматриваемом слове на западе существует целая литература. Говорили по этому поводу так много, что экзегетическая «ватталогия» вызывала даже насмешки. «Ученые толкователи», говорил один писатель, «подлежат ответственности за то, что они по поводу этого слова так много ваттологизировали». Результатом многочисленных исследований было то, что слово до настоящего времени считается «загадочным». Пробовали производить его от собственного имени Battoj. Так как предание указывает на три различных Ватта, то старались отыскать, от какого из них происходит рассматриваемое слово. В истории Геродота IV:153 и след. подробно рассказывается об одном из них, который заикался, и от него производили слово ватталогия. Подкреплением для такого мнения могло служить обстоятельство, что Демосфена называли в насмешку battaloj, заика. Таким образом, и евангельское слово battaloghshte можно было бы переводить «не заикайтесь», как язычники, если бы только смысл речи и контекст позволяли это сделать. Предположение, что Спаситель обличал здесь языческое и какое бы то ни было «заикание», совершенно невозможно и в настоящее время совершенно оставлено. Из предложенных производств лучшим представляется то, что это так называемое vox hybrida, помесь из разных слов, в данном случае еврейского и греческого. Греческое, вошедшее в состав этого сложного слова — logew то же, что legw, значит "говорить". Но относительно того, от какого именно еврейского слова производится первая часть выражения, мнения экзегетов разнятся. Одни производят от евр. бата или вата, болтать, бессмысленно говорить; другие от батал — быть праздным, бездействовать, или от бетел, не действовать, прекращаться и — мешать; из этих двух слов могло быть образовано слово batalogoj вм. batalologoj, подобно тому, как idolatra из idololatra. Но в евр. не два тт, как в греческом, а одно. Для того чтобы объяснить два «т» воспользовались довольно редким словом battarizein, которое означает «болтать», и таким образом получилось βατταλογέω (Мф. 6:7). Из этих двух производств следует отдать предпочтение первому, на том основании, что "л" содержится в греч. logew (legw), и потому для производства нет надобности принимать в расчет эту букву. Если производить от бата и logew, то объяснение слова будет сходно с тем, какое дает ему Златоуст, считая battologia - fluaria; это последнее значит пустая болтовня, пустяки, вздор. Так передано это слово в нем. пер. Лютера — soltt ihr nicht vieI flappern, вы не должны много болтать. В англ.: «не делайте пустых повторений», Единственное возражение, которое может быть сделано против этого производства, заключается в том, что евр. бата уже само по себе заключает понятие о пустословии, и непонятно, почему прибавлено еще греческое logew, которое также значит «словить», так что, если перевести выражение буквально на русский, то оно получило бы такой вид: «пустословить — словить». Но правда ли, что, как утверждает Цан, logew значит именно говорить? Этот глагол в греческом появляется только в сложных словах и означает, как и legw, всегда говорить осмысленно, по плану, с рассуждением. Для обозначения бессмысленного говорения употребляется обыкновенно lalein. Получается нечто несообразное, если мы соединим logew — говорить осмысленно с евр. бата — говорить бессмысленно. Этой трудности можно, по-видимому, избежать, если мы придадим значение logew — более мыслить, чем говорить. Отсюда получится более ясное значение глагола в (Мф. 6:7) — не мыслите праздно, или, лучше, не мыслите празднословно, как язычники. Подтверждение такого толкования можно встретить в том, что, по словам Толюка, у древних церковных писателей «понятие о многословии отступало на задний план и, напротив, выдвигались молитвы о недостойном и неприличном». Свои слова Толюк подтверждает значительным количеством примеров из святоотеческих писаний. Ориген говорит: mh battologhswmen alla qeologiswmen, обращая внимание не на процесс говорения, а на самое содержание молитвы. Если, далее, обратить внимание на содержание молитвы Господней, которая, как видно по смыслу речи, должна была служить образцом отсутствия ватталогии, то можно видеть, что в ней устранено все недостойное, несмысленное, пустячное и достойное порицания или презрения. Таким образом, приходим к выводу, что в слове battalogein порицается прежде всего праздная мысль при молитве, зависящее от нее праздное говорение и между прочим «многословие» (polulogia) — слово это употребляет далее и сам Спаситель, и это, по-видимому, имеет значение и для объяснения ватталогии. Выше было сказано, что Христос предостерегает теперь от подражания не «лицемерам», а язычникам. Рассматривая это предостережение с фактической стороны, находим примеры, доказывающие, что в обращении к своим богам язычники отличались и маломыслием и многословием. Такие примеры можно встретить у классиков; в Библии же это подтверждается два раза. Жрецы Ваала призывали имя его от утра до полудня, говоря: «Ваале, услышь нас!» (3 Цар. 18:26). Язычники в Ефесе, исполнившись ярости, кричали: «велика Артемида Ефесская» (Деян. 19:28–34). Представляется, впрочем, сомнительным, могут ли эти случаи служить иллюстрацией многоглаголивой молитвы язычников. Гораздо ближе подходит сюда общее замечание, что язычникам многословие было вообще свойственно и имело у них даже различные названия — diplasiologia (повторение слов), kuclopreia (обход), тавтология и многоглаголание в собств. смысле. Множественность богов побуждала язычников к болтливости (stwmulia): богов насчитывали до 30 000. При торжественных молитвах богам следовало перечислять их прозвища (epwnumiai), которые были многочисленны (Толюк). Для толкования ст. 7 у Мф. для нас было бы совершенно достаточно, если бы в язычестве встретился хотя бы один ясный случай, подтверждающий слова Спасителя; такое совпадение было бы вполне важно. Но если случаев, известных нам, и притом довольно ясных, немало, то приходим к выводу, что Спаситель в точности изображает современную Ему историческую действительность. Протесты против длинных и бессмысленных молений встречаются и в Библии, напр., Ис. 1:15; Ис. 29:13; Ам. 5:23; Сир. 7:14.

В молитве Богу нужны не слова наши, а наше сердце; вот почему Господь и говорит далее: А МОЛЯСЬ, НЕ ГОВОРИТЕ ЛИШНЕГО, неприличного, не просите у Бога себе безполезного, суетного, КАК ЯЗЫЧНИКИ, как это делают идолопоклонники; в своих длинных молитвах они много пустословят, перечисляют имена своих идолов, просят у своих ложных богов разных греховных и богопротивных удовольствий и думают, что боги их бывают заняты чем-нибудь, а потому надо больше взывать к ним: ИБО ОНИ ДУМАЮТ, ЧТО В МНОГОСЛОВИИ СВОЕМ БУДУТ УСЛЫШАНЫ. "Под многословием, — говорит святитель Иоанн Златоуст, — Господь разумеет здесь пусторечие, например, когда у Бога просим власти, славы, богатства, словом, всего, что безполезно для нас".

Многоглаголание есть пустословие: например, молить о чем-либо земном — о власти, богатстве, победе. Многоглаголание есть и нечленораздельная речь, как речь детей. Итак, не будь пустословом. Должно совершать не длинные молитвы, а краткие, но непрестанно пребывать в краткой молитве.

Еще о молитве, братие, которой хощет нас научить всеблагий Спаситель наш, как такому святому деланию, которое Богомудрии Отцы Церкви весьма справедливо называют Матерью всех добродетелей Христианских без которой не можно получить ни единаго дара от Отца небеснаго, не можно совершить ни единаго истинно добраго дела. Одни только злыя и суетныя дела производятся без молитвы, без которой не можно сделать ни одного шагу в истинной Христианской и Богоугодной жизни, — а с приобретением молитвы мы приобретаем все, приобретая себе премилосердаго Отца небеснаго, всегда готоваго изливать благословения Свои сердцу истинно молящагося Ему. В прошедшей беседе слышали мы, как попечительнейший о спасении нашем Господь Иисус, остерегая нас от лицемерной и бесплодной молитвы иудеев, заповедует нам молиться, входя во внутреннюю клеть сердца нашего, и, затворив в него вход всем помышлениям мира и плоти из сокровенной глубины души взывать к ведущему вся тайная Отцу нашему небесному. Продолжая учение о молитве, Он дает нам заповедь не говорить лишняго в молитве, остерегая от суетнаго обычая язычников, которые думают, что во многоглаголании своем услышаны будут. Многоглаголание, охуждаемое здесь Спасителем, не то означает, когда кто много и долго молится; ибо нам заповедует Евангелие не только долго и часто, но непрестанно молиться (Лк. 18:1; 1 Фес. 5:17). Истинный Учитель молитвы запрещает многоглаголание язычников, которые, не зная единаго Всемогущаго Творца и Всеведущаго Промыслителя Бога, наделали себе многих ложных богов по множеству страстей и суетных жаланий своих. Они, призывая ложных богов своих, думали вразумить их о своих нуждах многими словами, и преклонить ко услышанию молитв своих, или красноречивыми выражениями, или громкими и продолжительными воплями. Пример таковаго бесплодного многоглаголания видим мы в Св. Писании во дни Илии пророка, когда жрецы Вааловы, ристая около жертвенника, просили его послать огонь с неба, и от утра до вечера кричали: послушай нас, Ваале, послушай нас; но не бе гласа, ни послушания (3 Цар. 18:26). От сего-то суетнаго многоглаголания, как совсем несвойственнаго верующим во единаго истиннаго Бога, знающаго вся, остерегает нас Спаситель, и хощет, чтобы души наши и всегда, а наипаче во время молитвы, не раcсеявались в выражениях многоразличных желаний временных и земных благ, часто для нас бесполезных, а иногда и вредных; и чтоб мы молились не столько гласом уст, сколько гласом сердца. Ибо истинныя нужды наши Отец небесный знает и прежде прошения нашего. Но ежели сие так, то для чего ж и молиться, может быть, скажут некоторые? Не для того мы должны молиться, чтобы открыть Богу наши нужды, который Ему известны, но чтоб открыть для Него наше сердце. Сердце наше, доколе мы не обращаемся к Богу в истинной молитве, есть открыто для всех похотей мира и плоти и для пагубных внушений врага спасения нашего — духа злобы; но закрыто для спасительных в нем действий благодати Духа Святаго. — Подобно как когда мы не обращаем телесных очей к солнцу и закрываем их от входа в них лучей его, тогда и при полном сиянии солнца остаемся во тьме и мраке. Точно так, доколе мы не обращаемся сердцем нашим к Богу в молитве, дотоле душа наша остается в глубокой тьме неведения самой себя и Бога, при всегдашнем сиянии истиннаго духовнаго Его света. У нас нет ни животворнаго света сего, ни сил к творению истинно добрых дел. — Они у Бога, Источника жизни и света, от Котораго единаго Отца светов снисходят всяко даяние благо и всяк дар совершен (Иак. 1:17); но снисходят тогда, когда мы их искренно желаем, и испрашиваем у Него молитвенным к Нему обращением сердца нашего. Посему-то Иисус Христос говорит негде: просите, и дастся вам: ищите, и обрящете: толцыте, и отверзется вам. Всяк бо просяй приемлет, и ищай обретает, и толкущему отверзается (Мф. 7:7, 8).

Язычники считают, что многослов­ными речами можно легче вымолить у Господа то, о чем они просят, но от нас Господь ожидает не этого. Он хочет, чтобы мы сопровождали нашу речь не болтливыми словами, но сердечной верой и праведными заслугами. Он непременно лучше знает все, что нам необходимо, и все, о чем мы попросим, узнает прежде, чем мы скажем.
*** Наконец, примером того, насколько отличается многословная речь от простой и скромной, служат фарисей и мытарь. Речь фарисея, хвастающего многословием, отвергается, а мытарь, кротко и смиренно прося прощения за грехи, достиг его справедливее хвалящегося фарисея. В этом мы находим исполнение того, о чем было написано: Молитва смиренного прошла облака (Сир. 35:17), доходя до Бога, Который обыкновенно внимает молитве просящего.