Евангелие от Матфея, Глава 5, стих 4. Толкования стиха

Блаженны те, кто, видя и осознавая свои грехи, препятствующие им вступить в это Царство, плачут, потому что тогда у них есть возможность примириться со своей совестью и утешиться.

У верующего человека сознание своего убожества и греховности непременно выражается в покаянном настроении — в осуждении своего прошлого и в намерении исправиться. Искреннее покаяние, которое нередко сопровождается слезами, обладает великой благодатной силой. После него чувствуется такая легкость, будто гора спала с плеч. К такому сердечному покаянию призывает вторая заповедь, говоря: «Блаженны плачущие, потому что они утешатся». Когда с совести смыты грехи, тогда у человека водворяется внутренняя гармония — полный порядок в его мыслях, чувствах и желаниях. Прежняя раздраженность и озлобленность заменяется чувством умиротворенности и тихой радости. Человеку с таким настроением уже не хочется ни с кем ссориться. Он даже предпочитает потерпеть урон в каком-либо житейском деле, чем утратить свой душевный мир.

И кто оплакивает свои грехи, также блаженны, то есть относительно блаженны; ибо блаженнее те, кто оплакивает чужие грехи, ибо оплаки­вающие чужие грехи своих, опреде­ленно, не имеют, чтобы оплакивать их. Такими подобает быть всем учителям и тем, кто на горе. Если же утешение плачущих есть избавление от страха наказания (ибо кто оплакивает свои грехи, те, получив прощение, утешатся в том веке), то как получат утешение в том веке оплакива­ющие чужие грехи? Разве перестанут они плакать о грешниках? Именно так. Потому что, пока они находятся в этом мире, не зная промысла Божия и не понимая во всей полноте, кто согре­шил под натиском дьявола, а кто возлюбил зло не под угрозой зла, они оплакивают всякого грешника, пола­гая, что все обманываются и принужда­ются дьяволом. Но в том веке они узнают промысел Божий и ясно поймут, что не могли погибнуть те, кто были Божии, а кто погиб, те не были Божиими, ибо никто не может похи­тить то, что в руке Божией. И вот, оставив свой плач о них, они утешатся и возрадуются чистой радостью без примеси печали в своем блаженстве.

Оплакивая свои грехи, ты уже начинаешь чувствовать отвращение к ним, ты уже даешь себе слово больше не грешить; и если ты будешь верен своему слову, если ты действительно будешь воздерживаться от грехов, то ты утешишься в теперешнем горе: перестав грешить, ты удостоишься блаженства вечной жизни, несмотря на то, что в прежней жизни твоей за тобой числится множество грехов; ты утешишься там за то, что оплакивал свои грехи здесь: блаженны (будут) плачущие (здесь), ибо они утешатся (там) (Мф. 5, 4)». И эти слова Господни неправильно понимаются некоторыми. Блаженство не в слезах, не в оплакивании своих грехов; блаженство — в Царстве Небесном; блаженны будут там те, которые здесь смиренно сознают тяжесть грехов своих и оплакивают их. Слезы покаяния — это средство к достижению цели, и потому сами по себе не могут быть целью жизни человеческой; слезы — это второй шаг по пути самоисправления, и шаг более легкий, чем первый. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Не всякий, однако, плач дает утешение. «Плачет бессильная злоба; плачет униженная гордость; плачет неудовлетворенная суетность; плачет оскорбленное самолюбие… и мало ли бывает суетных слез? Сколько неудовлетворенных страстей, сколько малодушных, столько и пустых слез; но это слезы грешные, слезы бесполезные, слезы, крайне вредные для плачущих, ибо причиняют смерть души» (Из бесед отца Иоанна Кронштадтского о блаженствах). Плачущие… утешатся. Утешатся они не только там, в Царстве Небесном, когда дальнейшим (кроме сокрушения о грехах) самоусовершенствованием откроют себе доступ в это Царство, но утешатся и здесь, на земле. Оплакивая свои грехи, давая себе слово больше не грешить, воздерживаясь всеми силами души от всего, что наталкивает на грех, они примиряются со своей совестью, прежде укорявшей их, они успокаиваются, утешаются. Утешаются они еще и сознанием, что вступают в Царство Божие, где в качестве Божиих работников будут содействовать водворению возможно большего счастья на земле. Кто имел достаточно силы смирить себя и сознать свою бедность хорошими делами, приближающими ко Христу; кто в раскаянии оплакивает свои грехи, свою безумно и беспутно прожитую жизнь, — тот сам осудит себя за свои грехи и всю вину примет исключительно на себя. Да и кого он может винить в этом, кроме самого себя? Винить диавола — смешно, потому что он не имеет никакой власти над нами: он может только соблазнять нас, нашептывать нам дурные мысли, но принудить ни к чему не может (см. с. 146—147). Бог даровал нам волю, чтобы бороться с соблазнами и побеждать их; Он же даровал нам разум и совесть, чтобы отличать хорошее от дурного, а Господь наш Иисус Христос окончательно облегчил нам нашу задачу: Своими заповедями и Своей жизнью Он научил нас, как мы должны жить. И если мы все-таки живем не так, как должны, то, кроме себя, никого винить в том не можем: ни диавола, ни злых людей. Сам согрешил, сам и отвечай!

Не взошли мы еще на вершину горы, но в мысленном пока подгории; хотя и миновали уже два некие холма (в разных кодексах стихи 4 и 5 переставлены — ред.), блаженствами возведенные в блаженную нищету и высшую нищеты кротость, откуда слово ведет нас к большим еще возвышениям, и показывает между блаженствами третью по порядку возвышенность, на которую, без сомнения, надлежит поспешить, как говорит Апостол, леность всяку отложше, и удобь обстоятельный грех (Евр. 12:1); чтобы легкими и проворными став на вершине, приблизиться душою к чистейшему свету истины. Посему, что значит сказанное: блажени плачущии: яко тии утешатся? Посмеется, конечно, у кого в виду этот мир, и, издеваясь над словом сим, скажет так: если ублажаются по жизни истощаемые всяким бедствием; то следует, конечно, что бедствуют те, у кого жизнь беспечальна и благоденственна. И таким образом увеличит еще смех, перечисляя роды бедствий, выставляя на вид худые последствия вдовства, горькое состояние сиротства, убытки, кораблекрушения, взятие в плен на войне, несправедливые решения в судах, изгнания из отечества, описания имуществ, бесчестия, бедствия от болезней, как то: увечья, отъятие членов, и всякого рода телесные повреждения, и если еще какое страдание, касающееся или тела, или души, приключается людям в сей жизни, все опишет в слове, и тем, по его мнению. докажет, будто бы достойно осмеяния слово, ублажающее плачущих. Но мы, не обращая много внимания на тех, которые имеют тесный и низкий взгляд на мысли Божественные, постараемся, сколько возможно, рассмотреть заключающееся в глубине сказанного богатство; чтобы и чрез это сделалось явным, сколько разности в разумении плотском и перстном с разумением возвышенным, небесным. С первого взгляда блаженным можно признать плач о проступках и о грехах, по учению о печали Павла, который сказал, что не один вид печали, но есть печаль мирская, и есть печаль по Бозе содеваемая, и дело печали мирской — смерть, а вторая печаль покаянием соделовает печалющимся спасение (2 Кор. 7:10). Ибо подлинно не недостойно ублажения такое состояние души, когда, пришедши в чувство худости, оплакивает она порочную жизнь. Как в телесных недугах, в которых одна из частей тела от какого либо повреждения делается недействующею, знаком омертвения недействующей части служит ее бесчувственность; если же каким врачебным искусством телу снова возвращено будет жизненное чувство, то радуются уже болям члена, и сам страждущий, и прислуживающий больному, признаком переворота болезни на здравие принимая то, что член стал уже чувствовать причиняемую ему боль: так, когда иные, как говорит Апостол, в нечаяние вложшеся предадут себе (Еф. 4:19) жизни греховной, став подлинно какими-то мертвыми и недействующими для жизни добродетельной, ни мало не чувствуют они того, что делают. Если же коснется их какое либо врачующее слово, как бы горячими какими и опаляющими составами, — разумею строгие угрозы будущим судом, — и страхом ожидаемого до глубины проникнет сердце, и в нем, оцепеневшем от страсти сластолюбия, как бы растирая и согревая, подобно какому-то горячительному и острому врачевству, — страх геенны, огнь неугасимый, червя не умирающего, скрежет зубов, не престающий плачь, тьму кромешную и все сему подобное, заставит почувствовать ту жизнь, какую проводить; то соделает его достойным ублажения, произведя в душе болезненное чувство. Как и Павел восшедшего неистово на отцово ложе до тех пор бичует словом, пока остается он бесчувственным к своему греху; а когда врачевство укоризн коснулось этого человека, как соделавшегося уже блаженным за свой плач, начинает утешать, да не многою как говорит, скорбию пожерт будет токовый (2 Кор. 2:7). Положим, что и эта мысль в предлагаемом взгляде на учение о блаженстве небесполезна будет для жизни добродетельной, потому что грех в естестве человеческом как-то умножается, а покаянный плачь оказывается врачевством от него; но мне кажется, что слово усильнейшим действием плача означает нечто имеющее более глубокий смысл, нежели сказанное, заставляя разуметь кроме сего нечто иное. Ибо если бы слово указывало на одно покаяние по прегрешении, то последовательнее было бы ублажать плакавших, а не всегда плачущих. Так если для сравнения взять болезненное состояние; то ублажаем излечившихся, а не тех, которые всегда лечатся, потому что продолжение лечения показывает вместе и неукрощаемость недуга. Но и по другой причине, кажется мне, не хорошо ограничиться такою одною мыслию, будто бы словом сим уделяется блаженство одним плачущим о грехах. Ибо найдем многих, проведших жизнь безукоризненно, и, по свидетельству самого Божия Слова, отличившихся всяким Добрым делом. Какая любостяжательность у Иоанна? Какое идолослужение у Илии? Какое малое или большое прегрешение в их жизни известно истории? Что же? Неужели слово сие предположит, что вне блаженства и они, и первоначально не болевшие, и недошедшие до потребности в сем врачевстве, разумею покаянный плачь? Не будет ли нелепо признать таковых лишенными божественного ублажения за то, что не грешили, и не врачевали греха плачем? Или в таком случае грешить не будет ли предпочтительнее того, чтобы жить безгрешно, если одним кающимся дана в удел Утешителева благодать? Ибо сказано: блажени плачущии: яко тии утешатся. Посему, сколько можно, последовав, как говорит Аввакум, на высокая Восходящему (Авв. 3:19), еще поищем заключающегося в сказанном смысла, чтобы дознать, какому плачу уготовано утешение Святаго Духа. Посему посмотрим сперва, что такое в человеческой жизни самый плачь, и отчего иногда бывает он? Всякому явно, что плачь есть унылое расположение души, появляющееся при лишении чего либо любимого; каковое состояние в живущих благополучно не имеет места. Например: человек благоуспешен в жизни, все дела идут, как по течению реки, в приятность ему, веселит его супруга, радуют дети, подкрепляют своим содействием братья, в народном собрании он пользуется почетом, а у начальства добрым о себе мнением, страшен противникам, уважается подчиненными, обходителен с друзьями, изобилует богатством, живет в свое удовольствие, приятен, беспечален, крепок телом, имеет все, что почитается в этом мире дорогим: такой человек, конечно, живет в веселье, наслаждаясь каждою вещью, какая есть у него. Но если благоденствия сего коснется какая либо превратность, и, по дурному какому-то стечению обстоятельств, произведет или разрыв с наиболее любимыми, или утрату в имуществе, или какие либо телесные повреждения; тогда лишением увеселяющего производится противоположное расположение, которое называем плачем. Посему истинно данное о нем понятие, что плачь есть скорбное некое ощущение утраты того, что увеселяет. Если же понять нами плачь человеческий, то пусть очевидное послужит некоторым путеуказанием к незнаемому, и сделается явным, что такое плачь ублажаемый, за которым следует утешение. Ибо, если здесь плачь производится лишением благ, какие у кого есть, и никто не станет оплакивать того, что желает утратить; то надлежит прежде узнать самое благо, что оно такое в действительности, а потом составить понятие о человеческом естестве; ибо сим достигнется и то, чтобы преуспеть в ублажаемом плаче. Например из живущих во тьме, когда один родился в темноте, а другой привык наслаждаться внешним светом, но насильно стал заключенным, настоящее бедствие не одинаково действует на обоих. Ибо один, зная, чего лишился, тяжелым для себя почтет утрату света; а другой, совсем не знавший такой благодати, проживет беспечально, как выросший во мраке, и рассуждая, что не лишен ни одного из благ. А посему пожелание насладиться светом одного поведет ко всякому усилию и примышлению снова увидеть то, чего лишен насильно; а другой состарится, живя в темноте, потому что не знал лучшего, признавая для себя благом настоящее. Так и в рассуждении того, о чем у нас речь, кто возмог усмотреть истинное благо, и потом уразумел нищету человеческого естества, тот, конечно, почтет душу бедствующею, оплакивая то, что настоящая жизнь не пользуется оным благом. Посему, кажется мне, слово ублажает не печаль, но познание блага, по причине которого человек страждет печалью о том, что нет в жизни сего искомого. Посему порядок требует исследовать, действительное ли нечто есть оный свет, которым темный этот вертеп естества человеческого не озаряется в настоящей жизни? Или, может быть, пожелание стремится к тому, чего нет, и что непостижимо? Ибо таков ли наш рассудок, чтобы следить ему за естеством искомого? Таково ли значение имен и речений, чтобы передать нам ими достойное понятие о высшем свете? Как наименую незримое? Как представлю невещественное? Как покажу не имеющее вида? Как постигну то, что не имеет ни величины, ни количества, ни качества, ни очертания, не находится ни в месте, ни во времени, вне всякого ограничения и определенного представления? Чье дело — жизнь и самостоятельность всего представляемого благом? К чему прилагается мыслию всякое высокое понятие и именование: Божество, царство, сила, присносущие, нетление, радость, радование, и все высоко мыслимое и сказуемое? Посему, как и при каких помыслах возможно, чтобы таковое благо стало доступным взору, — было и созерцаемым и не видимым? Всем существам сообщило бытие, а само было присносущим, и не имело нужды приведения в бытие? Но чтобы не утруждал себя напрасно разум, простираясь до пределов беспредельного, прекратим пытливое исследование об естестве превысших благ, так как все подобное сему не может и быть постигнуто; извлечем же ту одну пользу из своих изысканий, что, по самой невозможности увидеть искомое, отпечатлеется в нас некое понятие о величии искомого. Но в какой мере, по нашему верованию, благо по естеству своему выше нашего ведения, в такой паче и паче усиливаем в себе плачь о благе, с которым мы разлучены, и которое так высоко и велико, что даже ведение о нем не может быть вместимо. И сего-то блага, превышающего всякую силу постижения, мы люди были некогда причастниками; и в естестве нашем оное превысшее всякого понятия благо было в такой мере, что обладаемое человеком, по самому точному сходству с первообразом, казалось новым благом, принявшим на себя образ первого. Ибо что теперь гадательно представляем об оном благе, все то было у человека: нетление и блаженство, самообладание и неподвластность, беспечальная и не озабоченная жизнь, занятие божественным, — тем, чтобы взирать на благо и чистым и обнаженным от всякого покрывала разумением. Ибо все сие дает нам в немногих речениях гадательно уразуметь слово о миробытии, говоря, что человек создан по образу Божию, жил в раю, и наслаждался насажденным там; а плод оных растений — жизнь, ведение и подобное сему. Если же это было у нас; то как не востенать о бедствии, сравнительно с тогдашним блаженством сличающему настоящую ныне бедность? Высокое унижено; созданное по образу небесного оземленилось; поставленное царствовать поработилось; сотворенное для бессмертия растлено смертью; пребывающее в райском наслаждении преселено в эту болезненную и много трудную страну; воспитанное в бесстрастии обменяло сие на жизнь страстную и кратковременную; неподвластное и свободное ныне под господством столь великих и многих зол, что невозможно исчислить наших мучителей. Ибо каждая в нас страсть, когда возобладает, делается властелином порабощенного, и подобно какому-то преобладателю, заняв твердыню души, чрез самих подчинившихся ей мучить подвластного, наши же помыслы в угодность себе употребляя на свою прислугу. Так раздражительность, гнев, страх, боязнь, дерзость, состояние печали и удовольствия, ненависть, ссора, бесчеловечие, жестокость, зависть, ласкательство, памятозлобие, нечувствительность, и все страсти, представляющиеся против нас действующими, составляюсь список каких-то мучителей и властелинов, как пленника какого, власти своей порабощающих душу. А если кто исчислит и беды постигающие тело, тесносоединенные и неразлучные с естеством нашим — разумею различные и разнообразные роды болезней, которых в начале вообще не испытывало человечество; — то гораздо обильнейшие прольет слезы, взирая вместо благ сравнительно с ними на скорби и благоденствию противоположные бедствия. Посему Ублажающий плачь, кажется, втайне учит душу обращать взор к истинному благу, и не погружаться в настоящую прелесть сей жизни. Ибо невозможно, как вникающему тщательно в дела прожить без слез, так глубоко погрязшему в житейских удовольствиях думать, что он печален. Подобное сему можно видеть на бессловесных. Хотя жалости достойно устройство их естества (ибо что жалостнее сего — быть лишенным разума?); однако же нет у них никакого чувства о своем несчастии; напротив того и ими проводится жизнь с некоторым удовольствием: конь поднимает вверх голову, вол взрывает пыль, свинья щетинит волосы, молодые псы играют, тельцы прыгают, и всякое животное, как можно видеть, какими-нибудь знаками показывает свое удовольствие. А если было бы у них какое либо понятие о даре разума; то не проводили бы они в удовольствии своей глупой и бедственной жизни. Так и людьми, у которых нет никакого ведения о благах, каких лишилось естество наше, настоящая жизнь препроводится в удовольствии. А кто услаждается настоящим, тому следует не искать лучшего. И кто не ищет, тот и не найдет приобретаемого одними ищущими. Итак поэтому Слово ублажает плачь, признавая его блаженным не потому, что таков он сам по себе, но потому, что от него происходите. Да и связь речи показывает, что для плачущих блаженно плакать, так как сие самое приводит к утешению. Ибо Господь сказал: блажени плачущи, и не остановил на сем речи, но присовокупил: яко тии утешатся. Сие-то, кажется мне, проразумев великий Моисей (лучше же сказать, Слово чрез него учреждающее это), в таинственных обрядах пасхи узаконил иудеям в дни сего праздника есть неквасный хлеб, а приправою к снеди соделал горькое зелье (Исх. 12:8), таковыми гаданиями давая нам возможность дознать, что не иначе можем стать причастниками таинственного оного празднества, как к неизнеженной и безквасной жизни добровольно примешав горькое зелье века сего. Посему и великий Давид, даже видя у себя высочайшую меру человеческого благополучия, разумею царство, — обильно наделяет жизнь свою горьким зельем, жалобно стеня и оплакивая продолжение пришельствия своего во плоти, и лишаясь сил от пожелания чего-то большего, говорит: увы мне, яко пришелствие мое продолжися (Пс. 119:5); а в другом месте, неослабно взирая на красоту селений Божиих, говорит, что скончавается от сильного желания, признавая для себя достопочтеннейшим причитаться там к последним, нежели первенствовать в обладании настоящим (Пс. 83:2, 3, 11). Но если кому угодно точнее уразуметь силу ублажаемого оного плача; то пусть разберет сам с собою повествование о Лазаре и богатом, в котором с большею открытностию уясняется нам таковое учение. Ибо Авраам говорит богатому: помяни, яко восприял еси благая твоя в животе твоем, и Лазарь такожде злая: посему он утешается, ты же страждеши (Лк. 16:25). Сему и быть надлежало после того, как чуждыми благого Божия о человеке смотрения соделало нас неразумие, лучше же сказать, злоумие. Поелику Бог узаконил нам наслаждаться благом, к которому не примешано зло, и воспретил к хорошему примешивать испытание худого; то, когда мы по жадности своевольно пресытились противным, то есть вкусили преслушания Божия слова; — конечно естеству человеческому надлежит по этому изведать То и другое, иметь часть в печальном и веселящем. И как два века, также и жизнь, в сообразность с каждым собственно веком, представляется двоякою. Подобно сему и веселье двояко: одно — в настоящем веке, а другое — в предстоящем нам по упованию; то достоблаженно, долю увеселения истинными благами предоставить вечной жизни, а служение печали исполнить в этой краткой и временной жизни, почитая для себя утратою не то, если лишимся чего либо приятного в сей жизни, но то, если за наслаждение сею приятностью не получим лучшего. Посему, если блаженно в бесконечные веки иметь нескончаемое и всегда продолжающееся веселье, а естеству человеческому непременно должно вкусить и противоположного: то не трудно уже понять, что имеет в виду слово. Почему блажени плачущии ныне? Потому что тии утешатся в бесконечные веки. Утешением же служит причастие Утешителя; ибо собственное действие Духа есть дар утешения, которого да сподобимся и мы, по благодати Господа нашего Иисуса Христа! Ему слава во веки веков! Аминь.

«Блаженны, которые плачут, поелику они утешены будут», как и там: «если... с Ним терпим, (с Ним) и прославляемся» (ср. Рим. 8:17).

Блаженны они, когда оплакивают свое настоящее состояние, ибо Христос утешит их богатством Своих дарований в Своей церкви и в будущей жизни отрет всяку слезу от очию их (Откр. 7:17)

Кто познал свою нищету духовную, тот непрестанно видит пред собою грехи свои, видит и плачет о них, плачет непрестанно. Вот почему Христос Спаситель после нищих духом ублажает плачущих. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Но не те плачущие, кто плачет о смертной разлуке с близкими людьми или о потере земных сокровищ или почестей каких-либо, не те блаженные, кто сам навёл на себя горе и беду… Нет, блаженны только те, кто плачет о грехах своих да и не только о своих, но и о чужих тоже. Как прекрасна была душа человека прежде греховного падения Адамова! Она сияла богоподобною чистотою, как светлый образ Божий. Мир и радость преисполняли сердце человека. Но, увы, грех лишил нас этой радости, этого мира душевного. Он исказил в нас образ Божий и удалил от Бога. Как же нам не плакать слезами сердечного сокрушения?! Сия-то печаль по Бозе, печаль о разлуке с Богом, и соделывает в нас покаяние и ведёт нас к Богу. А кто любит ближних своих, тот не может не печалиться и об их грехах. Так скорбел Моисей, когда Израильтяне поклонялись золотому тельцу. Так плакал пророк Иеремия над развалинами Иерусалима. Так плакал Сам Спаситель, предвидя беды разрушения Иерусалима. Вот такие-то плачущие воистину блаженны. Утешаться же они и здесь, и там. Как после сильного дождя обыкновенно бывает ясная погода, так и после слёз наступает радость и спокойствие души. Царь Давид на всякую ночь слезами омывал ложе своё, но, сея таким образом слезами сокрушения сердечного, он с радостью пожинал и благодатное утешение. Неутешно плакала грешница у ног Христовых и услышала: Прощаются тебе грехи (Лк. 7:48). Горько плакал Пётр после своего отречения, и Господь явился ему в первый же день по воскресении. Так Господь утешает ещё здесь плачущих о грехах своих. Но что может сравниться с тою радостью несказанною, которая ожидает их там, на небе, в царствии небесном? О, как дивно милосердие Господа нашего! Человек плачет о грехах своих, и для утешения довольно было бы даровать ему просто прощение. Но Господь дарует ему ещё и блаженство в царстве небесном, где Сам Он, милосердный, оботрёт всякую слезу с очей его. “А когда Бог утешает, — говорит святой Златоуст, — то хотя бы тысячи горестей с тобой случились, всё победишь.” Если кто спросит, как научиться сему душеполезному плачу, святой Исаак Сирин отвечает: “У кого лежит родной мертвец перед глазами, того нужно ли учить плачу? Перед тобою лежит душа твоя, умерщвлённая грехами. Она для тебя дороже всего мира. Ужели не будешь плакать о ней?” И были такие рабы Божии, которые всю жизнь свою проводили в слезах покаяния. Одному из них явился во сне Сам Господь и сказал: “О чём ты так плачешь и скорбишь?” — “Как же мне не плакать, когда я столько оскорблял Тебя, Господи?!” — отвечал он. тогда Христос Спаситель положил руку Свою на сердце его и сказал: “Не скорби. Поелику ты сам оскорбил себя, за это Я не оскорблю тебя. Я ради тебя кровь Мою пролил, а потому и помилую тебя, как и всякую душу кающуюся.” Кто искренне сокрушается и плачет о своих грехах, тот считает себя достойным всяких бед и скорбей и потому с радостью встречает всякое огорчение. Он никого не обижает, ни на кого не гневается, всех он любит, всем старается угодить, даже обидчиков своих всячески старается успокоить. “Бог с ним, — говорит он. — Я ещё не того стою по грехам моим.” И он благословляет ненавидящих его и молится за врагов своих, как за своих благодетелей и лучших друзей. Он скромен и дружелюбен во всех поступках, молчалив и сдержан в словах. Такое расположение духа называется кротостью. Это не то же, что мягкосердечие, которое может довести человека до равнодушия ко всему. Первосвященник Илий и сам погиб, и детей погубил такою “кротостью.” Не тот кроток, кто вовсе не способен гневаться, а тот, кто чувствует движение гнева, но укрощает его, побеждает себя. Такая кротость есть плод истинного смирения и сокрушения о грехах. “В кротких сердцах, — говорит святой Иоанн Лествичник, — почивает Господь, а мятежная душа — седалище диавола.”

Плачущие. О своих и чужих грехах и недостоинстве (ср.: Василий Великий. 5, 307; Златоуст и Феофилакт) или вообще угнетаемые в жизни, утесняемые и скорбящие (ср.: Ис. 61:2; Ис. 57:17 и далее). Плач (в смысле сокрушения сердца) разумеется не однократный какой-либо, но постоянный и притом сильный и глубокий (ср.: Феофилакт и Златоуст). Они утешатся. Евангелие о Царстве Божием одно только может даровать истинное утешение таким скорбящим или плачущим; всякое утешение, почерпаемое из других источников, не способно утолить глубокую печаль скорбящих духом. Мысль о Боге Едином и Милосердом, о Спасителе, любвеобильно принимающем к Себе всех труждающихся и обремененных, дарует внутренний мир душе и спокойствие совести, то есть высшее утешение (2 Кор. 3:17-18; 2 Кор. 5:1); Утешитель Дух прольет в сердца их радость здесь и особенно там — на Небе, где будет отерта всякая слеза с очей здесь плачущих (Откр. 21:4). «Утешатся же они не только там, но и здесь, ибо кто плачет о грехах, тот духовно радуется, особенно там. Здесь он радуется по надежде получить прощение грехов, а там будет непрестанно радоваться, получив жизнь блаженную» (Феофилакт).

Когда надежно выложен первый этаж, тогда, православный, скорее спеши возводить второй. Первый этаж не радует глаз своей красотой, как и железо не слишком привлекает взоры, однако он крепок и надежен, как и железо, что используется в строительстве зданий. Первый этаж больше в земле, чем над землей, он почти незаметен, как и всякий фундамент. Смирение не относится к блистающим добродетелям. Первый этаж весь сложен из мыслей о своем личном ничтожестве и из ощущений своей немощи и ничтожности. Второй этаж - весь из слез. Блаженны плачущие, ибо они утешатся Слезы - чудесный материал! Такой нежный, но какой надежный! Он переливается, как камень опал. И действительно, весь второй этаж, этаж из слез, выглядит, будто выстроен из драгоценного камня опала. У высокомерного нет слез. Он хвалится тем, что никогда не плачет и никогда не заплачет. Он не понимает, что это слабость, а не сила. Из его глаз каплет сухой огонь, который опаляет сердца людские. Высокомерие выросло на тончайшем пересохшем слое земли поверх камня. Между тем, влага таится в глубине. Сокрушенность перед Господом напоминает глубокую вспашку, когда поднимают влажные пласты земли. Сокрушенный, или смиренный духом, плачет. Его душа всегда полна слез, о чем свидетельствуют его очи. Некто из православных Учителей упоминал о двух крещениях: одно водой, а другое слезами. Другой Учитель повторял: "Плачь день и ночь и не знай сытости в плаче!" Ты можешь подумать, что слезы - признак слабости. Не думай так! Первые христиане, которые больше всех плакали, с песней шли на смерть. "Слезы - елей очей", говорил Антоний Великий. Самые большие грешницы: Мария Египетская, Таисия и Пелагия омыли свои души слезами и стали святыми. Так было и с тысячами других. Так можете поступать и вы, православные. Известно, что за смех придется каяться, но даже за одну пролитую слезинку - никогда. Горе вам, смеющиеся ныне! Ибо восплачете и возрыдаете (Лк. 6:25) - вот слова святые из пресвятых уст. Никогда из семени слез не поднималось зло, а из семени смеха поистине взошло много зла. И все же, не все слезы - евангельские слезы. Для созидания райской пирамиды не нужны слезы яростного гнева и слезы сожаления о потерянном или не полученном богатстве земном. Евангельские слезы - это те, что текут из сокрушенного и покаянного сердца. Евангельские слезы - это те слезы, что горюют о потерянном Рае. Евангельские слезы - это те слезы, что смешиваются со слезами детей и страдальцев. Евангельские слезы - это те слезы, что смывают вред, который нанесли мы небесной Любви. Подобно тому, как появляется роса, когда холодный воздух встречается с теплым, так и слезы естественно и легко текут из глаз человека, который встретился с теплом любви Отца небесного. Слезы мои были для меня хлебом день и ночь (Пс. 41:4), признается кающийся царь Давид, когда его холодное сердце встретилось с теплотой духовного Солнца. Те, что никогда не плачут, никогда не почувствуют утешения. Только расплакавшийся ребенок может утешиться, когда его мать приласкает. Не напрасно этот свет зовется долиной плача. И Сам Господь, когда явился в нашем мире, проливал слезы. Человек, перед тобой есть выбор лишь между плачем и плачем, но не между плачем и не плачем. Или ты будешь плакать отчаянно и безнадежно перед слепой и глухой нирваной - или перед живым Утешителем. Если будешь плакать перед живым Утешителем, получишь утешение. Сам Господь явится тебе, как утешение твое. И в тиши твоей утешившейся души Он Сам будет дальше созидать твою райскую пирамиду.

Блажени, говорит (Спаситель), плачущии, то есть плачущий о себе самом и о ближнем, из любви и сострадания. И плачет (такой), как над умершим, от страшных размышлений о том, что бывает пред смертию и по смерти. Плачет со стенаниями, из глубины сердца, со многими горькими и притрудными слезами и неисповедимыми рыданиями. И не заботится ни о чести, ни о бесчестии, но и самую жизнь презирает и многократно, от болезнования сердцем и постоянных рыданий, забывает и самую пищу. И так благодать Божия и общая всех матерь дарует ему кротость и начало подражания Иисусу Христу, то есть третью заповедь, как говорит Господь: блажени кротцыи (Мф. 5:5).

Вопрос 32. Какое второе блаженство? Ответ. «Блажени плачущии: яко тии утешатся» (Мф. 5:4). Вопрос 33. Чему учит сие блаженство? Ответ. Блаженство сие, во-первых, учит, что блаженны те православные люди, которые во все время своей жизни скорбят сердцем, и плачут о соделанных ими грехах, коими они оскорбили Бога и ближнего своего, по словам Пророка, который говорит: «приидут сынове Израилевы, тии и сынове Иудины вкупе ходяще и плачуще пойдут и Господа Бога своего взыщут» (Иер. 50:4). В сем блаженстве нимало не участвуют те люди, которые плачут, быв принуждены к тому несчастиями мирскими и земными, как-то: осужденные преступники, когда они плачут не о грехах своих, но от чрезвычайного страха наказаний, которые должны понести за свои злодеяния, или те, кои оплакивают что-либо тленное и преходящее, и сим подобные. Во-вторых, блаженство сие учит, что блаженны те люди, которые сокрушением и слезами, проливаемыми о грехах ближних своих, стараются умилостивить и примирить Бога, умоляя Его, чтобы Он даровал им покаяние, т. е. чтобы еретиков обратил к Церкви, чтобы живущих беззаконно обратил на правый путь жизни. В-третьих, сие блаженство научает, что блаженны те, которые терпят притеснения от великих и сильных мира; например, которые неправедно и безвинно лишаются своих имуществ. Находясь в таком состоянии, они не должны помышлять об отмщении, но с горестью сердца и плачем, воссылая молитвы, должны просить заступления у Бога, возлагая всю надежду свою и упование на Его милосердие, от Которого и получают утешение, что делает их истинно православными и причастниками Божественной благодати. Еще в сем блаженстве участвуют те, которые претерпевают гонения за Православную Веру и за Святую Церковь, каковы суть все Мученики и им подобные.

(Лк. 6:21). Прежде всего, укажем, что в разных кодексах стихи 4 и 5 переставлены, и эта перестановка была известна уже во втором веке. После первого блаженства (блаженны нищие духом) у Тишендорфа и в Вульгате следует: блаженны кроткие. Но в нескольких важнейших кодексах (Синайский, В, С и многие унциальные) за первым блаженством следует «блаженны плачущие». Последний порядок может считаться общепринятым; он принят и в нашем славянском и русском текстах. Разница, конечно, или вовсе не оказывает, или оказывает очень мало влияния на смысл и содержание блаженств. Почему она произошла, сказать трудно. Существующие объяснения связи первого и второго блаженств вообще неудовлетворительны. Как выше было сказано, руководящую идею блаженств дает слово блаженны (makarioi). Попытки объяснить их другою связью следует признать неудачными. Объясняя логически ход мыслей Спасителя в блаженствах, представляют (Толюк и за ним другие) дело так. Первоначально в человеке бывает сознание своей внутренней бедности, нищеты духа; следствием этого бывает скорбь, которая происходит от сознания своей виновности и несовершенства; а отсюда появляется кротость и стремление к правде. По мере того, как это стремление удовлетворяется и человеку даруется прощение, в нем пробуждается милосердие и любовь к другим, он очищается от грехов и стремится сообщить мир, которого он сам достиг, другим. Но, не говоря уже о том, что такое построение неясно и несколько искусственно, и, во всяком случае, не могло быть понятно непосредственным слушателям Христа, оно может еще иметь некоторое применение только к блаженствам, изложенным в 3–7 стихах, и страдает большими натяжками и еще большими неясностями в приложении к остальным блаженствам. Потому что, каким образом за нищетою духа, скорбью, кротостью, исканием правды и милостью должны следовать блаженства, зависящие от разных поношений, гонений и преследований? Этого теория не объясняет. Гораздо вероятнее предположить, что Спаситель и тут хотел просто перечислить свойства и характер людей, имевших сделаться гражданами учреждаемого Им Небесного Царства, основание для чего давалось самым видом стоявшей пред Ним толпы, а вовсе не указывал на психологический процесс, в порядке постепенности, направленный для приготовления к Царству и на духовное развитие человека (ср. Лк. 6:20 и след., где блаженства указаны совсем не в том порядке, как у Матфея). На вопрос, исчерпывают ли слова Христа все счастье человека в новом Царстве, или, другими словами, перечислены ли полностью те люди, которые должны сделаться блаженными, едва ли можно ответить. Может быть, если бы пред Христом стояли еще и другие люди, каких не было в окружающей Его толпе, то были бы присоединены в Его речи и другие блаженства. Мы, по крайней мере, знаем, что кроме перечисленных Христом блаженных, достойных сделаться членами Его Царства, были и еще блаженные люди (Мф. 11:6; Лк. 7:23; Деян. 20:35). Несомненно, что как ни просты и как ни очевидны истины, указанные Христом, до них не мог дойти естественный человек своим собственным разумом, и их следует признать за откровение, и притом, высочайшее и божественное. Параллели, приводимые из Талмуда, имеют отношение не ко всем блаженствам. Попытки сблизить (Мф. 5:3, 4) с Ис. 61:1–3 и показать, что Христос только повторяет слова пророка, могут считаться неудачными, потому что для всякого, читающего Библию, совершенно ясно, что между речью Христа о блаженствах и указанным местом из пророка Исаии нет никакого сходства, за исключением только отдельных выражений. Однако могло быть, что порядок первых двух блаженств, т. е. речь о плачущих после нищих, мог быть определен указанным местом из пророка Исаии. Что касается самого значения слова «плачущие» (penqountej), то отличие его от других греч. слов, выражающих скорбь, печаль, по-видимому, в том, что оно означает скорбь, соединенную с пролитием слез. Поэтому указанное греч. слово противополагается смеху (Лк. 6:25; Иак. 4:9). Выражение означает вообще и в буквальном, и переносном смысле плач, и притом, преимущественно, вследствие каких-либо страданий (penqoj — от pascw — страдаю). Говорить, что здесь разумеется плач о грехах и т. п., значит опять удаляться в область отвлеченностей. Согласно нашему объяснению, Христос, видя пред Собою нищих духом, может быть, видел и плачущих. Без сомнения, такие люди знакомы и каждому, даже обыкновенному проповеднику. Если же не было около Христа плачущих теперь, то Он мог видеть их раньше. Он их приветствовал во втором блаженстве, отчего бы ни зависел их плач. Слово утешатся как нельзя более соответствует слову плачущие, отличается полною естественностью. Конечно, для всех плачущих самое естественное состояние в том, что они утешатся. Слово утешатся не вполне, впрочем, выражает мысль греческого слова (parakalew), которое означает собств. вызывать, призывать, затем говорить что-нибудь кому-нибудь, увещевать, убеждать, просить кого о помощи и оказывать помощь. Последнее выражение всего более соответствует употребленному в 4 стихе paraklhqhsontai. Поэтому смысл рассматриваемого блаженства может быть таков: блаженны плачущие, ибо они получат помощь, от которой их слезы прекратятся.

Признанием и проникновенным сознанием своей духовной бедности и беспомощности (нищеты духовной) человек становится на путь к новой жизни, как бы очищая свою душу от прежнего духовного хлама и сора и тем приготовляя ее для даров новой жизни, Царства Божия. Но истинным приуготовлением души к воспринятию новой жизни, как бы вспахиванием душевной почвы для новых посевов является плач, печаль *. «Не столько дождь, падающий на семена, помогает им прозябать и возрастать, сколько дождь слезный возращает и приводит в зрелость семя благочестия; он очищает душу, орошает ум и помогает быстро возрастать семени учения… Как земледелец глубоко разрывает землю плугом, приготовляя надежное хранилище для семян, чтобы они, будучи посеяны, не оставались на поверхности, но скрывались в недрах земли и безопасно пускали корни: так и нам должно делать, и скорбью, как бы плугом, разрыть глубину сердца» (Святой Иоанн Златоуст, т. II, стр. 59). * «Не во всех древних списках Евангелия от Матфея (манускриптах) после заповеди о нищих духом помещается заповедь о плачущих, - во многих списках за нищими духом ублажаются кроткие, а уже после плачущие. Так, порядок блаженств плачущие-кроткие имеют все так называемые унциалы (рукописи, писанные большими буквами), за исключением унциала D, а также переводы — армянский, коптский, у Тертуллиана, Оригена, святого Иоанна Златоуста, Льва Великого. Порядок кроткие-плачущие имеют унциал D, Сирское Четвероевангелие, Вульгата 1, у Оригена (в другом месте), Илария, епископа Амвросия, блаженного Иеронима, блаженного Августина. По-видимому, должен быть признан правильным порядок плачущие-кроткие, принятый и нашими Евангелиями (textus receptus). Предполагают, что перестановка (кроткие-плачущие) сделана впоследствии с риторической целью противопоставить землю, как награду кротким, Царству Небесному, обещаемому нищим духом, — на что указывал уже Ориге’н там, где он держится порядка стихов 3, 5, 4, а также еще и потому, что кротость считали более родственной нищете духовной. В пользу порядка плачущие — кроткие говорит и то, что у пророка Исайи (Ис. 61:1) плачущие (сокрушенные сердцем) поставлены непосредственно после нищих, а это место из пророка Исайи Спаситель читал в Назаретской синагоге» (Zаhn Тh., стр. 187 - 188: Кеil С. F., стр. 134). Дух Господа Бога на Мне, Егоже ради помаза Мя, благовестити нищим посла Мя, исцелити сокрушенные сердцем, проповедати пленником отпущение, и слепым прозрение (Ис. 61:1). Блажени плачущии *, - говорит Спаситель. Под плачущими нужно разуметь сильно опечаленных и печалящихся верующих, плач их — это искренняя и глубокая печаль, бессильная сдержаться, рвущаяся наружу и проявляющаяся в плаче. Спаситель, по словам святителя Иоанна Златоуста, ублажает в этой заповеди «не просто печалящихся, но тех, которые предаются сильной печали; потому и не сказано: печалящиеся, но плачущие» (Святой Иоанн Златоуст, т. VII, стр. 151). * Плачущие - οί πενθοũντες и пэнфу'ндэс. Пενθείν пэнфи'н - сетовать, плакать, горевать - более сильное выражение, чем λυπεϊσθαι липи'сфе - печалиться, огорчаться. Пενθοũντες — это не просто огорченные или печально настроенные, но именно глубоко сетующие, страдающие горем (от πάσχω па'схо - страдаю). 1 Вульгата - перевод книг Священного Писания на латинский язык, выполненный блаженным Иеронимом в конце IV — начале V века. Получил широкое распространение в Католической Церкви. (Примеч. изд.) Пενθεϊν пэнфи'н иногда связывались с χλαίειν хле'ин (плакать, оплакивать), как у евангелиста Луки то и другое противоположно смеху: Горе вам смеющиеся ныне: яко возрыдаете и восплачете (πενθήσετε καί κλαύσετε) пэнфи'сэтэ кэ' кла'фсэтэ (Лк. 6:25). У апостола Иакова: Постраждите и слезите (πενθήσετε пэнфи'сэтэ) и плачитеся (κλαύσετε) кла'фсэтэ), смех ваш в плач (είς πενθος ис пэ'нфос да обратится, и радость в сетование (καί ή χαρά είς κατήφειαν) кэ' и хара' ис кати'фиан) (Иак. 4:9). Таким образом, у апостола Иакова указываются четыре последовательные ступени печали: - «страдание» (ταλαιπωρία талепори'а - тяжелый труд, несчастие), которое может и не вызвать большой скорби и слез; - «слезы» (πένθος пэ'нфос - печаль, плач) - выражаемое слезами, длительное и тяжелое горе; - «плач» (κλαύμα кла'вма - оплакивание, сетование) - громко выражаемая печаль; - «сетование» (κατήφεια кати'фиа - уныние, отчаяние), в которое, как наказание, может перейти самоуверенное веселие χαρά хара) грешников, если они не раскаются. Уже отсюда видно, что плач (πένθος пэ'нфос) - это состояние глубокой и постоянной печали, а не порождаемое временными невзгодами и по устранении их проходящее горе; но это и не уныние, отчаяние грешников, для которых не будет выхода из их положения. В такой печали находились ученики Христовы после Его смерти (плачущимся и рыдающым - πενθοũσι καί κλαιουσι пэнфу'си кэ' клэу'си) - Мк. 16:10; сравните: Ин. 16:20: восплачетеся и возрыдаете - κλαύσετε καί θρηνήσετε кла'фсэтэ кэ' фрини'сэтэ). Она (же) шедши возвести с Ним бывшим, плачущимся и рыдающим (Мк. 16:10). Аминь, аминь глаголю вам, яко восплачетеся и возрыдаете вы, а мир возрадуется: вы же печальни будете, но печаль ваша в радость будет (Ин. 16:20). Такова печаль о том, что в среде Церкви есть нераскаянные грешники и вообще плач о таких грешниках: И не паче плакасте (έπενθήσατε эпэнфи'сатэ), да измется от среды вас содеявый дело сие (1 Кор. 5:2) «Вместо того, чтобы лучше плакать, дабы изъят был из среды вас сделавший такое дело» (кровосмесник). (1 Кор. 5:2) Восплачуся (κλαύσω кла'фсо) многих прежде согреших и не покаявшихся… (2 Кор. 12:21) У апостола Павла близко к πενθείν пэнфи'н употребляется στενάξειν стэна'дзин - стенать, воздыхать, оплакивать: ...вся тварь (с нами) совоздыхает (σωστενάξει состэна'дзи), …И мы сами в себе воздыхаем (στενάξομεν состэна'дзи) всыновления чающе, избавления телу нашему (Рим. 8:22-23). Таким образом, «если словом плачущии и не указываются причины печали, содержание плача, то определяется, во всяком случае, вполне ясно характер и направление печали, как именно печали бо яже по Бозе («ради Бога») (2 Кор. 7:10). Через сопоставление же с нищетой духовной и наряду с нею, плач определяется уже как сетование о тех благах, в сознании лишения которых - нищета духовная. Конечно, правда Царства Небесного здесь еще неясный объект сознания. Она — духовное страдание, божественная печальность в противоположность печали Мира» (Lаngе I. Р., стр. 66). Конечно, жизнь человеческая дает немало поводов для плача. «Плачет бессильная злоба; плачет униженная гордость; плачет неудовлетворенная суетность; плачет оскорбленное самолюбие… и мало ли бывает суетных слез? Сколько неудовлетворенных страстей, сколько малодушных, столько и пустых слез: но это слезы грешные, слезы бесполезные, слезы крайне вредные для плачущих, ибо причиняют смерть душе» (Слова святого Иоанна Кронштадтского). Такой плач — выражение «сего мира печали», которая, по апостолу, «смерть соделовает» (2 Кор. 7:10); учение же Христово - живоносное учение, как и Сам Он — Жизнь; а потому ублажаемая Спасителем печаль есть, конечно, «печаль ради Бога», которая, по апостолу, «производит неизменное покаяние ко спасению» (2 Кор. 7:10). Печаль бо, яже по Бозе, покаяние нераскаянно во спасние соделовает, а (сего) мира печаль смерть соделовает (2 Кор. 7:10) Плачущих Спаситель ставит наряду с нищими духом, и можно сказать, этот плач, эта христианская печаль рождается из нищеты духовной, необходимо сопутствует ей. Нищета духовная является, с одной стороны (так сказать, отрицательно), как следствие сознания своей духовной бедности и слабости, бессилия людей в борьбе со злом и несовершенствами жизни, а с другой стороны (положительно), как следствие стремления к лучшему — желаемому и ожидаемому. Печаль христианская рождается из тех же причин. По словам святителя Иоанна Златоустого, «плакать» — значит, с одной стороны, «постоянно памятовать о своих грехах и мучить совесть этими помыслами», а с другой, «непрестанно измерять то пространство пути», на какое мы отстоим от Царства Небесного» (Святой Иоанн Златоуст, т. I, стр. 149). «Как бедные, когда увидят других богатыми, достигшими высоких званий.., из благосостояния других яснее познавая собственную бедность, проливают слезы, — так точно и мы, когда вспомним о дерзновении мучеников, какое имеют они пред Царем всех — Богом, о светлости и славе их, вспомним также о собственных грехах, — то из богатства их яснее увидим собственную бедность, сетуем и скорбим, познавая, как далеко мы отстоим от них; это и производит слезы» (Святой Иоанн Златоуст т. II, стр. 694). Таким образом, плачущие печалятся прежде всего о себе, о своем несовершенстве, греховности, духовном бессилии. Такая печаль — неизменный спутник нашей духовной жизни и особенно хорошо знакома христианину, в его духовной борьбе, в стремлении к осуществлению лучших его стремлений: и великий апостол с грустью сознавал, что он делает не то доброе, которое хочет, а то злое, которого не хочет: Вем бо, яко не живет во мне, сиречь во плоти моей, доброе: еже бо хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе, не обретаю. Не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю. Аще ли, еже не хощу аз, сие творю, уже не аз сие творю, но живый во мне грех. Обретаю убо закон, хотящу ми творити доброе, яко мне злое прилежит (Рим. 7:18-21). Эта печаль о личных грехах и личной духовной бедности усиливается и углубляется наблюдением греховности и поточности других людей, сознанием последствий греха в мире, могущества зла и расстройства мировой и человеческой жизни. «Христианину, если он печалится, можно иметь только два повода для скорби: или когда он сам прогневит Бога, или когда сделает то же ближний» (Святой Иоанн Златоуст, т. XII, стр. 619). Спаситель «повелевает нам плакать не о своих только грехах, но и о грехах других. Так поступали святые, как-то: Моисей, Павел, Давид; все они часто оплакивали чужие грехи» (Святой Иоанн Златоуст, т. VII, стр. 152). «Вся настоящая жизнь поистине есть время плача и слез; такое несчастие постигло всю вселенную, такие бедствия объяли всех людей, что если кто захочет распознать их в точности, если только возможна такая точность, то не перестанет скорбеть и плакать: так все извратилось и расстроилось, а добродетели и следа нет нигде» (Святой Иоанн Златоуст, т. I, стр. 132). Был такой мудрец (Соломон), который хотел «распознать в точности» жизнь мировую и человеческую и пришел к глубоко печальному выводу, как сам говорит: Смеху рекох: погрешение, и веселию: что сие твориши (Еккл. 2:2) Блага ярость паче смеха (Еккл. 7:4). Сердце мудрых в дому плача, а сердце безумных в дому веселия (Еккл. 7:5). «Настоящее время есть время печали и скорби, сокрушения и смирения, борьбы и подвигов; а ты смеешься» (Святой Иоанн Златоуст, т. XII, стр. 142). Так ручей печали, плача, рожденный из источника его - нищеты духовной, расширяется, углубляется и обращается в целую реку скорби, охватывающую всех людей, всю человеческую жизнь, — и чем шире раздвигаются берега печали, тем сильнее, тем глубже она, тем она целительнее для души плачущего. «Слезы могут погасить костер грехов» (Святой Иоанн Златоуст, т. II, стр. 605), и «ничто так хорошо не может загладить грехи, как слезы» (Святой Иоанн Златоуст, т. XI, стр. 462). «Будем смывать нечистоты свои слезами, велик плод этих рыданий, велико назидание и утешение» (Святой Иоанн Златоуст, т. IV, стр. 695-696). «Если у тебя есть грехи, они легко истребятся и попалятся скорбью. Если же у тебя есть добродетель, от скорби она сделается светлее и блистательнее» (Святой Иоанн Златоуст, т. II, стр. 460). «Этими слезами орошается Церковь, ими возращаются души. Будь огонь даже чувственный и плотской, эти слезы могут погасить его; эти слезы погашают разжженные стрелы лукавого… Нет ничего сладостней этих слез, они приятнее всякого смеха. Мы не должны считать их чем-нибудь для себя неприятным, а напротив крайне желательным» (Святой Иоанн Златоуст, т. XI, стр. 460). Эта печаль, эти слезы, родившиеся из нищеты духовной - из сознания великих несовершенств своей личной, человеческой и мировой жизни, усиливаются, углубляются представлением, как бы внутренним созерцанием того положительного идеала жизни, который начертан в учении Спасителя и от которого так далека теперешняя действительная жизнь — и отдельного человека, и всех людей. По апостолу, мiр весь во зле лежит (1 Ин. 5:19), - и печальный взор верующего обращен от этого мира к иному — ожидаемому и желаемому, к которому зовет его вера, устремляется его душа. Противоположность между тем, к чему стремится душа, и тем, что есть на cамом деле, — между ожидаемым, желаемым и действительным — источник глубокой печали для верующего. Состояние такой печали известно каждому человеку, не погрязшему в области видимого, более или менее легко достижимого, или не знавшему в безнадежное отчаяние; но оно особенно сродно христианину, которому присуща вера не только в возможность, н: и неизбежность победы добра над злом, истины над заблуждениями. Начало этой победы положено Спасителем, Победителем диавола и смерти. Но люди, этот мир, еще служат злу, лежат во зле, — и сердце верующего рвется к другому миру, где царит правда, Христос: отрадно для печального в этом мире верующего разрешитися и со Христом быти (Флп. 1:23; - буквально: развязать; умереть). Уже взору ветхозаветного праведника представлялись новое небо и новая земля (Ис. 65:17; Ис. 66:22), и новозаветный праведник устремляет свою надежду к новому небу и новой земле (2 Пет. 3:13). Будет бо небо ново и земля нова, и не помянут прежних, ниже взыдут на сердце их (Ис. 65:17). Якоже бо небо ново и земля нова, яже Аз творю, пребывают предо Мною, глаголет Господь, тако станет семя ваше и имя ваше (Ис. 66:22). Нова же небесе и новы земли по обетованию Его чаем, в нихже правда живет (2 Пет. 3:13). Поэтому для верующего время теперешней земной жизни — время странничества, когда он проходит свой печальный путь к Царству Божию, к Богу. «Настоящая жизнь, — говорит святой отец, — есть странничество. Что я говорю: странничество? Она гораздо хуже и странничества. Потому Христос и назвал ее путем: Узкая врата, - говорит Он, - тесный путь вводяй в живот (Мф. 7:14). И это есть самая лучшая и даже первая наука — знать, что мы странники в настоящей жизни… Это — корень и основание великой добродетели. Кто здесь странник, тот там будет гражданином; кто здесь странник, тот не станет привязываться к настоящим благам, не будет заботиться ни о жилище, ни о богатстве, ни о пище, ни о чем другом подобном; но, как находящиеся в чужой стране делают все и употребляют все меры к возвращению в отечество и каждый день стремятся увидеть страну, их произведшую, так и питающий любовь к будущим благам не огорчится здешними несчастными обстоятельствами и не возгордится счастливыми, но будет проходить мимо всего этого, как путник» (Святой Иоанн Златоуст, т. V, стр. 368-369). И в сердце каждого человека с незадушенными высшими запросами души живет печаль по неизведанным высшим благам, — печаль, которую ничто не может окончательно изгнать из души, ничто не может заглушить. Всем знакомо чувство томительной, иногда мучительной неудовлетворенности - тоски, которая прорывается из глубины души в минуты самых великих радостей земных. «Настоящая (теперешняя, земная) радость всегда смешана с печалью и никогда не бывает чистою» (Святой Иоанн Златоуст, т. ХII, стр. 143). Эта, так свойственная людям печаль души, есть печаль по иным, высшим, неземным радостям, неизведанным, но желанным, — то печаль души по истинной ее родине, по Царству Божию, истинная печаль боя же по Бозе (2 Кор. 7:10). Но более определенный, ясный характер эта печаль приобретает только в душе христианина: скорбит христианская душа и о том, что в ней самой много зла и несовершенства, а истинной радости нет; скорбит она и о том, что не славословится по-настоящему людьми имя Божие, не познается слава Божия (да святится имя Твое, - молится христианин); скорбит душа христианская и о том, что не настало еще на земле Царство Божие (да придет царствие Твое), много неправды на земле и зло здесь так часто побеждает добро. Чем больше душа наполняется этою печалью, тем меньше в ней остается места для земных привязанностей, для мирской печали. И насколько привязанность к земным благам, печаль о них приковывает человека к земле, расширяет и обостряет власть тела и порабощает дух, — настолько печаль о Боге окрыляет и возвышает дух человека, углубляет запросы и стремления духа, делает его независимым, свободным, сильным. «Отрешив душу от мирских забот, как бы от тяжких уз, они (верующие) таким образом дают ей свободу возлетать в свое, сродное ей место» (Святой Иоанн Златоуст, т. I, стр. 131). В этом — истинная, высшая свобода души. Спаситель сказал: Аще убо Сын вы свободит, воистинну свободни будете (Ин. 5:36). Таким образом, истинная печаль о Боге постепенно ведет человека к величайшему благу — духовному высвобождению, духовной свободе. Уже и из этого видно, что печаль бо яже по Бозе - ублажаемый Спасителем плач — совсем не то, что на философском языке называется пессимизмом, а на языке обыденном разочарованностью. Пессимизм, или разочарованность, основывается на философском (теоретическом) или жизнью добытом (практическом) убеждении не только в том, что жизнь плоха, но что и невозможна лучшая; а потому ведет к отрицанию жизни.* * По Шопенгауэру, например, «все земные блага ничтожны, мир — банкрот во всех отношениях, а жизнь — занятие такого рода, что не покрывает даже издержек». По Гартману, «есть место лучше этого мира, то есть отсутствие всякого мира, ничто, нирвана». «Всякое проявление воли должно влечь за собою… убеждение в необходимости стремиться к самоуничтожению мира» (Священник Т. Буткевич, стр. 101-102). Христианская печаль, наоборот, рождается из убеждения, что и может быть, и будет лучшая жизнь, и есть печаль об этой лучшей, желаемой и ожидаемой жизни. Так что пессимизм и разочарованность по существу есть безверие, а «печаль ради Бога» - вера, убеждение в лучшем, вера в Бога, Который помогает людям устроить это лучшее и даст торжество добру. Пессимизм — ограничение интересов человеческой и мировой жизни тем, что видимо, доступно непосредственному наблюдению, печаль христианская — расширение кругозора человека за пределы видимого в сферу ожидаемого, будущего. Оттого пессимизм и разочарованность должны вести и ведут к ослаблению энергии человека, к безразличию, а печаль христианская усиливает энергию, усиливает стремление содействовать всячески скорейшему наступлению Царства Божия на земле и достигнуть Царства Небесного. При такой печали яже по Бозе не только возможна, но и неизбежна и радость яже по Бозе - чистая, неизменная, тихая и сосредоточенная радость даже среди величайших бедствий и невзгод жизни. «Человека, — по словам Иоанна Златоуста (Святой Иоанн Златоуст, т. II, стр. 203), - благонастроенного по уму и пекущегося о своей душе, никакая решительно вещь не может опечалить: он будет наслаждаться чистою и непрерывною радостью. И что это правда, апостол Павел убеждал нас и говорил: Радуйтеся всегда о Господе: и паки реку: радуйтеся. (Флп. 4:4). «Радующийся о Господе ни в каком случае не может быть лишен этой радости. Все другое, о чем мы радуемся, превратно, непостоянно и удобоизменчиво… Боящийся Бога, как должно, и надеющийся на Него приобрел себе самый корень радости и владеет вполне источником благодушия… А в особенности удивительно то, что такой человек не перестает радоваться и тогда, когда есть причина для печали. Быть выше всего, когда постигают многие бедствия, повергающие в скорбь, и радоваться среди печали — вот это необычайно» (Святой Иоанн Златоуст, т. II, стр. 205). Глубокая вера в то, что уже в настоящей жизни, до установления и осуществления в мiре и жизни людей Своего полного и царственного господства, Бог правит течением мiровой и человеческой жизни и направляет, ведет ее к осуществлению Своих Божественных предначертаний, — эта вера умиротворяет боль, с какою верующий и именно только верующий взирает на то, что в мiре зло и неправда людская не только действуют против Бога, но часто проявляются как победоносная сила. Такая вера в Бога, как Мiроправителя, не только рождает в верующем смиренное преклонение пред волею Божиею тогда, когда он видит торжество в мiре зла и неправды, но и радость по Боге, когда торжествует добро и правда. Такую радостную преданность воле Промыслителя среди величайших невзгод жизни и печалей выражали не только новозаветные праведники (Флп. 4:4), но и праведники ветхозаветные. Пророк Аввакум заключение своего дивного славословия промысла Божия восклицает: Зане смоковь не плодопринесет, и не будет рода в лозах: солжет дело маслинное, и поля не сотворят яди: оскудеша овцы от пищи, и не будет волов при яслех. Аз же о Господе возрадуюся, возвеселюся о Бозе спасе Моем. Господь Бог мой сила моя, и учинит нозе мои на совершение, и на высокая возводит мя, еже победити ми в песни его. (Авв. 3:17-19). В этой несокрушимой вере в окончательное торжество добра над злом, правды Божией над человеческими неправдами, Царства Божия над царством мира — залог истинного утешения для верующих - плачущих: Блажени плачущии: яко тии утешатся * (Мф. 5:4). * Тии утешаться - αυτοι παρακληθήσονται афти' параклифи'сондэ. Пαρακαλέω паракале'о - призываю, увещеваю, прошу, наставляю, а в страдательной форме значит - получать наставление, получать помощь. Таким образом, παρακληθήσονται параклифи'сондэ означает, что плачущие получат нужную им помощь и потому перестанут плакать, печалиться. Сам Христос Спаситель отъимет всяку слезу от очию их (Откр. 21:4). Конечно, полное утешение для плачущих возможно лишь тогда, когда будут устранены все те причины, которые вызывают их плач, их печаль: когда изменится и их собственное печальное состояние и течение жизни человеческой и мировой; следовательно, лишь в Царстве Небесном. Но прочное основание утешения плачущих положено Спасителем уже и в теперешней жизни. Теперь глубоко печалятся они о своем несовершенстве, грехах, о бессилии в борьбе с ними, скорбят о новом небе и новой земле, - но Христос принес людям прощение грехов, указал им путь совершенствования, дает благодатные силы в борьбе со злом, положил начало новой жизни — жизни истинной: разве это не великое утешение для верующих? Плачут верующие о нестроениях, расстройстве человеческой и мировой жизни, о порочности и греховности людской, — но Христос искупил людей от греха, проклятия и смерти, указал людям путь иной, новой, блаженной жизни: разве и в этом - не отрадное утешение для верующих - плачущих? Пусть еще далеки люди от того, к чему зовет и ведет Христос, но для верующего ясно, что победа Царства Божия, дела Христова если не близка, то несомненна: верующие уже слышат победный призыв Христов: Дерзайте, (яко) Аз победих мир. (Ин. 16:33). Пусть еще так часто торжествует зло, пусть еще много среди людей неправды, — но это торжество уже подсеченного в корне зла, подкошенной неправды. Победно взошло и сияет Солнце правды, добра, истины, — и верующие и теперь с тихою радостью, утешенные могут восклицать: Разумейте, языцы, и покаряйтеся, … яко с нами Бог (Ис. 8:9-10). «Итак, будем плакать, возлюбленные, будем плакать, чтобы поистине посмеяться, чтобы поистине возрадоваться во время действительной радости» (Святой Иоанн Златоуст, т. XII, стр. 143). 2 Перевод дан по книге «Служба на праздник Рождества Христова». Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилле, 1984. С. 181, примечание 100. ____

Разумеются плачущие о грехах, а не о чем-либо житейском. Сказал "плачущие", то есть всегда, а не один только раз и не о своих только грехах, но и о грехах ближних. Утешатся же они и здесь, — ибо кто плачет о грехе, тот духовно радуются здесь, — а тем более там.

КАКАЯ ВТОРАЯ ЗАПОВЕДЬ ГОСПОДА ДЛЯ ДОСТИЖЕНИЯ БЛАЖЕНСТВА? Желающие блаженства должны быть плачущими. ЧТО МЫ ПОНИМАЕМ ПОД ПЛАЧЕМ? Во второй заповеди под наименованием плача следует понимать печаль и сокрушение сердца и действительные слёзы о том, что мы несовершенно и недостойно служим Господу и заслуживаем нашими грехами Его гнев. «Печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению; а печаль мирская производит смерть» (2 Кор. 7:10). ЧТО ГОСПОДЬ ОБЕЩАЕТ ПЛАЧУЩИМ? Господь обещает плачущим, что они утешатся. КАК ЗДЕСЬ ПОНИМАЕТСЯ УТЕШЕНИЕ? Здесь понимается утешение благодатное, состоящее в прощении грехов и в умиротворённой совести. ДЛЯ ЧЕГО С ЗАПОВЕДЬЮ О ПЛАЧЕ СОЕДИНЕНО ОБЕЩАНИЕ УТЕШЕНИЯ? Печаль о грехах не должна доходить до отчаяния. *** См. Лк. 6:21

Как раньше о бедных, так здесь Он говорит и о плачущих, называя тех из нас блаженными, кто горько оплакивает или утрату любимой супруги, или потерю дорогих близких. Но скорее Он подразумевает под блаженными тех, кто стремится загладить собственные грехи слезным плачем или не перестает оплакивать в благочестивом переживании закона несправедливость мира и проступки грешников. Итак, Господь не без основания обещает столь свято плачущим утешение вечного ликования.
* * * «Блаженны плачущие, ибо они утешатся». Не те, кто оплакивает потерю дорогих людей, а те, кто плачет о своих грехах, кто омывает свои проступки слезами; или, во всяком случае, те, кто оплакивает беззаконие этого мира или чужие преступления...¹
* * * За ней следует и третья: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся»². Как нам понять, что это за спасительный плач? Конечно, это не тот плач, который рождается из-за утраты вещей, из-за потери дорогих людей или из-за лишения мирских должностей, ведь из-за всего этого явно не будет страдать тот, кто стал нищим духом. Тот плач спасителен, который вызывается грехами и воспоминаниями о божественном суде³. Ведь прежде душа, когда находилась среди бесчисленных забот и тягот века сего, не могла думать о самой себе; а теперь, став свободной от забот и кроткой, она начинает подобающим образом вглядываться сама в себя, оценивать свои дела, дневные и ночные; потом проступают раны прежних преступлений, и тогда приходят плач и слезы, спасительные и целительные настолько, что вскоре следует за ними и небесное утешение. Ибо истинен Тот, Кто сказал: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся».