Евангелие от Матфея, Глава 5, стих 34. Толкования стиха

Не грех клясться истинно; но поелику тяжко грешит тот, кто клянется ложно, тот, кто вовсе не клянется, тот не подвергается опасности ложной клятвы; а кто клянется, хотя бы то и истинно, тот подвергается опаснос­ти и ложной клятвы. Посему Господь наш Иисус Христос, запрещая вся­кую клятву, хотел чрез это устранить от тебя и самую опасность, чтобы тебе не преткнуться на пути скользком и не пасть. Однако Господь все же клялся, скажешь ты. Тот может клясться без всякого опасения, кто не под­лежит опасности погрешить. Пусть тебя не соблазняет то, что Господь клялся; потому что один только Бог и может клясться. Ты, когда клянешь­ся, что делаешь? Призываешь Бога во свидетели. Ты — Его; а Он — Самого Себя. Но ты как человек во многом можешь ошибаться и потому часто можешь свидетельствоваться истиною во лжи. Человек иногда как бы по­неволе делается клятвопреступником, принимая за несомненную истину то, в чем клянется, хотя мнимая его истина может оказаться ложью.. Впро­чем, грех клятвы в сем случае не так еще велик, как в том, когда человек клянется во лжи по сознанию, то есть когда уверен в том, что он клянется ложно. Итак, много лучше поступает и от этого греха во всяком случае безопаснее тот, кто, по заповеди Спасителя, вовсе не клянется. *** Если же кто побудит тебя к клятве, думая, будто тем удовлетворит себе, когда ты клятвою подтвердишь, что не сделал того, в чем он тебя подозревает; то ты, дав клятву для устранения худого подозрения, не так согрешишь, как тот, кто понудил тебя. Ибо Господь сказал: буди слово ваше: ей, ей; ни, ни; лишние же сею от неприязни есть (Мф. 5:37). Говоря о клятве, Он хотел научить нас, что самая клятва бывает от неприязни. Если ты принужден другим к клятве, то она от его неприязни, а не от твоей. Можно сказать, что это порок всего рода человеческого, то есть это бывает оттого, что мы не можем видеть сердец наших. Ибо, если бы мы видели сердца, то кому клялись бы? Кто заставлял бы нас клясться, если бы видны были и мысли другого? Напишите в сердцах ваших, что скажу вам. Тот, кто понудил другого к клятве, зная, что он поклянется ложно, хуже человекоубийцы. Ибо человекоубийца убивает тело, а тот душу, даже две души, – и того, кого понудил клясться, и свою. Ты уверен в истине того, что утверждаешь, и в ложности того, что говорит другой; и как понуждаешь его клясться? Вот он клянется, вот согрешает ложною клятвою, вот погибает; какая тебе от того польза? Нет, ты и сам погиб, потому что захотел удовлетворить себя погибелью брата. Берегитесь ложной клятвы, берегитесь и клятвы безрассудной. А всего лучше избежите и того и другого зла, если удалите от себя привычку клясться.

Современные Господу Иисусу Христу иудеи, желая буквально исполнить эту заповедь (третью заповедь - ред.), вместо этого клялись небом и землей, Иерусалимом, своей головой, и, таким образом, не упоминая имени Бога, все же клялись Им и всуе, и во лжи. Эти-то клятвы и запрещает Господь Иисус Христос, поскольку абсолютно все сотворено Богом, и клясться Его творением все равно, что клясться Творцом, и клясться во лжи все равно, что оскорблять святость клятвы. Христианин должен быть настолько честным и правдивым, чтобы ему верили по одному только его собственному слову, без какой-либо божбы. Но этим, отнюдь, не запрещается законная присяга или клятва в важных делах. Сам Господь Иисус Христос утвердил клятву на суд, когда на слова первосвященника «Заклинаю Тебя Богом Живым» ответил: «Ты сказал», так как такова была у евреев форма судебной присяги (Мф. 26:63-64). И ап. Павел клянется, призывая Бога в свидетели своих слов (Рим. 1:9, Рим. 9:1; 2 Кор. 1:23, 2 Кор. 2:17; Гал. 1:20 и др). Запрещена клятва пустая, легкомысленная.

Аз же глаголю вам не клятися всяко: ни небом, яко престол есть Божий; ни землею, яко подножие есть ногама Его; ни Иерусалимом, яко град есть великаго Царя; ниже главою твоею кленися, яко не можеши власа единаго бела или черна сотворити. Буди же слово ваше: ей, ей; ни, ни; лишше же сею от неприязни есть. Буди же слово ваше: ей, ей; ни, ни. Мне кажется, что эти слова можно истолковать так: пусть «да» значит «да», и «нет» значит «нет». Говори да» как окончательное утверждение и «нет» как окончательное отрицание, а не с каким-то намеком и подвохом. А может быть, речь идет о двукратном повторении, которое мы иногда употребляем, чтобы подтвердить свое высказывание: «да-да» или, наоборот, «нет-нет». Спаситель запрещает клясться вообще чем бы то ни было: Аз же глаголю вам не клятися всяко. Видимо, евреи избирали, чем, по их мнению, клясться можно, а чем нет. Они очень боялись, например, употреблять имя Божие всуе. И старались его даже в Священном Писании заменить синонимами, то есть уже переходили грань здравого смысла. В наше время люди потеряли всякую веру, ничто им не дорого, они поклянутся и Богом, и чем угодно. Но когда скажешь: «Поклянись здоровьем своих детей или родных», тогда человек останавливается. Тут он уже не соврет, потому что думает: «Нет, здоровьем своих детей я не поклянусь». Ни небом, яко престол есть Божий; ни землею, яко подножие есть ногама Его; ни Иерусалимом, яко град есть великаго Царя. Из этих слов становится ясно, почему Спаситель запрещает эти клятвы. Видимо, евреи их употребляли, потому что они не содержат в себе имени Божия, а Господь говорит: «Небо — это престол Божий, земля — подножие ног Божиих, Иерусалим — град Божий, и потому все равно, чем клясться: ими или Самим Богом». Ниже главою твоею кленися, яко не можеши власа единаго бела или черна сотворити. Буди же слово ваше: ей, ей; ни, ни; лишше же сею от неприязни есть. Все зависит от Бога, в том числе и сам человек, поэтому мы не имеем права клясться ничем. Предмет клятвы так или иначе восходит к Богу, и мы таким образом употребляем имя Божие всуе, что заповедью Моисея запрещено. Сделаю здесь небольшую оговорку. Святые отцы разрешают иногда говорить неправду. В каких случаях? Если меня кто-то спросит: «Что ты обо мне думаешь?» — а я, скажем, ненавижу этого человека, но борюсь со своей страстью, пытаюсь изжить ненависть из своего сердца. Что я должен ответить? «Я думаю о тебе, что ты последний негодяй. Прости меня, я борюсь с собой». Как это подействует на человека? Конечно, ему будет очень неприятно. В этом случае по-христиански было бы употребить ложь, чтобы скрыть зло. Правда принесет этому человеку вреда больше, чем ложь. Все знают, что нельзя выдавать чьи-то тайны. Скажем, духовник и намеком не должен выдать тайну исповеди. Если бы даже кто-то и догадывался о правде, духовнику лучше этому человеку солгать, чем сказать о другом то, что может его скомпрометировать. В недавние десятилетия арестовывали верующих людей. Как правило, от них не требовали отречения от Христа, а требовали предательства своих близких, требовали, чтобы они своих братьев и сестер во Христе называли в числе сообщников выдуманных чекистами контрреволюционных обществ. Если человек говорил правду, он становился предателем, а если лгал или, может быть, совсем ничего не говорил (что большевиками тоже рассматривалось как ложь), то поступал по-христиански. Приведу пример. Одну монахиню арестовали. Все знали, что она имела подруг, с которыми они вместе молились, какой-то священник их окормлял, но она совершенно все отрицала, видимо, потому, что боялась сказать лишнее. Спрашивали у нее: «С кем ты молилась?» — она отвечала: «Не знаю». «А кто приходил из священников?» — «Не знаю, не знаю». И она достойно пронесла свой мученический крест. Не помню, чем окончилась ее жизнь: ссылкой или расстрелом... Расстреливали и тех людей, которые предавали своих близких. У большевиков не было логики, у них было иррациональное, совершенно демоническое поведение. В таких обстоятельствах христианину важно было сохранить чистую совесть, и иногда это делалось благодаря лжи. Так что в иных случаях, действительно, благороднее солгать. Это не значит, что всякий христианин имеет право лгать по своему усмотрению, для того чтобы, как ему кажется, никого не обидеть. Например, скрывать какие-то свои грехи, чтобы духовник не загрустил. Ложь допустима в особенных, исключительных случаях.

Мнение о клятве апостолов и отцов церкви Слова Иисуса — не клянись вовсе — породили множество толкований в первые века христианства. Апостол Иаков в соборном послании своем, говорит: Прежде же всего, братия мои, не клянитесь ни небом, ни землею, и никакою другою клятвою, но да будет у вас! «да, да» и «нет, нет», дабы вам не подпасть осуждению (Иак. 5:12). Апостол Павел сам прибегал к клятве, как это видно из посланий Его: а) в послании к Римлянам он писал: Свидетель мне Бог, Которому служу духом моим в благовествовании Сына Его, что непрестанно воспоминаю о вас (Рим. 1:9); б) во втором послании к Коринфянам: Бога призываю во Свидетели на душу мою, что, щадя вас, я доселе не приходил в Коринф (2 Кор. 1:23); в) в послании к Филиппийцам: Бог — свидетель, что я люблю всех вас любовью Иисуса Христа (Флп. 1:8). Святой Иустин Философ в своей первой Апологии, излагая учение Иисуса Христа, говорит: «О том, чтобы совсем не клясться, а говорить истину, Он так заповедал: вовсе не клянитесь! Но да будет слово ваше: «да, да» и «нет, нет». А что сверх этого, то от лукавого». Святой Ириней в четвертой книге своей против ересей (13), доказывая, что Иисус не отменил заповеди закона, говорит: «И что Господь заповеди закона, которыми человек оправдывается, не разрушил, но распространил и восполнил, это открывается из Его слов. Сказано древним, говорит Он: не прелюбодействуй; а Я говорю вам… И — сказано: не преступай клятвы; а Я говорю вам: не клянитесь вовсе, но да будет у вас слово: «да, да», «нет, нет»». Тертуллиан, по-видимому, не отвергал клятвы вообще, но не допускал возможности клясться демонами, как то делали язычники. Так, в Апологии своей (32) он говорит: «Что же касается до гениев или демонов, то мы и заклинаем, дабы изгнать их из тел человеческих. Мы не клянемся и не божимся ими, чтобы не воздать им чести, принадлежащей Единому Богу» Святитель Василий Великий, уговаривая сборщиков податей не принуждать плательщиков к клятвам и повторяя то же в письме к правителю области (81, 85), выразился так: «Как скоро люди научаются нарушать клятву, то думают, что клятва изобретена для них в орудие обмана» (Творения. Т. 6). Он же, в правиле 29-м (Т. 7): «Кто связал себя клятвой на злое дело, тот пусть принесет покаяние за опрометчивость в клятве, но да не поддерживает своего лукавства под видом благоговения. Сохранение клятвы не принесло пользы Ироду, который, чтоб не нарушить клятвы, сделался убийцей Пророка. Клятва вообще запрещается, тем более достойна осуждения клятва, данная в злом деле» (Свт. Василий Великий. Творения. Т. 7 Святитель Григорий Богослов в разговоре «На тех, которые часто клянутся» (Творения. Ч. 5) говорит: «Что хуже клятвы? Я рассуждаю, что ничего нет хуже… Если бы не было опасности от ложной клятвы, то клятва была бы делом благочестия… Ложная клятва, как давно уже доказано, есть отречение от Бога… Благонравным менее нужды в клятве; что говорю: менее? Им вовсе не нужна клятва. За них порукою добрые нравы…» Допуская затем клятву, когда представляется необходимость избавить других от опасности или себя от обвинений в гнусном преступлении, Григорий Богослов продолжает: «Я утверждаю, что должно избегать клятв наиболее ужасных, короче сказать, тех, в которых упоминается Божие Имя. Желал бы никакой клятвы не дозволять, а в противном случае пусть будет какая-нибудь другая клятва… Множество клятв есть уже признак, что нет к тебе доверия; поэтому или вовсе не клянись, или клянись как можно реже. Иной скажет, что множеству клятв лучше поверят; но разве из многого невероятного может составиться вероятное?.. Не находим ли, что и Бог иногда клянется? Так говорит Писание. Но что совершеннее Бога? Конечно, не найдешь ничего совершеннее. А если ничего нет совершеннее, то, значит, что Бог и клясться не может. Как же в Писании говорится, что Бог клянется Самим Собой? Как скоро Бог говорит что-нибудь, это уже есть клятва Божия, и Он перестал бы быть Богом, если бы сказал ложь… А что Ветхий Завет не запрещает клятвы, но требует только истинной, то тогда и убивать было законно, ныне же не позволено даже ударить; тогда подвергалось осуждению совершение худого поступка, ныне же осуждается самое первое движение ко греху. А потому целомудренный и не клянется». Святитель Иоанн Златоуст в знаменитых «Беседах о статуях», произнесенных в Антиохии после народного мятежа и ниспровержения императорских статуй, восстает против привычки антиохийцев клясться: «Сколько раз мы, в раздражении и гневе, клялись не примиряться с оскорбившими нас; потом, когда гнев угасал и раздражение утихало, мы и хотели бы мириться, но, будучи удерживаемы клятвами, скорбели, как захваченные какой-либо сетью и связанные неразрешимыми узами. Поэтому и дьявол, зная, что гнев есть огонь и легко погасает, а по угашении гнева бывает примирение и дружба, зная это и желая, чтобы огонь этот оставался неугасимым, нередко связывает нас клятвой, дабы, если и прекратится гнев, то остающийся еще за нами долг клятвы поддержал в нас пламя и произошло одно из двух: или, примирившись, мы нарушили бы клятву, или, не примирившись, подвергли бы себя осуждению за злопамятство. Зная это, будем избегать клятв» (Беседа 8). «Подлинно, тяжек этот грех, и весьма тяжек: он весьма тяжек потому, что не кажется тяжким; потому я и боюсь его, что никто не боится его. Потому-то я и веду продолжительную речь об этом, что хочу исторгнуть глубокий корень и уничтожить долговременное зло. Но такой-то, скажешь, человек хороший, имеющий сан священника, живет весьма целомудренно и благочестиво, однако клянется? Не говори мне об этом хорошем, воздержанном, благочестивом и имеющем сан священства; но, если хочешь, -пусть это будет Петр или Павел, или ангел, нисшедший с неба, я и тогда не посмотрю на достоинство лица, потому что я читаю закон о клятве не рабский, но царский; а когда читается царский указ, тогда должно умолкнуть всякое достоинство рабов. Если ты можешь утверждать, что Христос повелел клясться или что Христос не наказывает за это, докажи, и я покорюсь. Если же Он с такой ревностью запрещает это и оказывает такую попечительность об этом предмете, что ставит клянущегося наравне с лукавым (а что сверх этого, то есть «да» или «нет», то от лукавого), то для чего ты представляешь мне такого-то и такого-то? Бог произнес приговор над тобой, основываясь не на небрежности подобных тебе рабов, а на предписании Своих законов. Я повелел, скажет Он, и нужно было повиноваться, а не ссылаться на такого-то и не заниматься чужими грехами. Если и великий Давид впал в тяжкий грех, то, скажи мне, неужели поэтому для нас безопасно грешить?» (Слова огласительные. 1-е слово. Т. 2). «Но как же быть, скажешь ты, если кто-нибудь требует клятвы и даже принуждает к тому? Страх к Богу да будет сильнее всякого принуждения! Если ты станешь представлять такие предлоги, то не сохранишь ни одной заповеди. Тогда ты и о жене скажешь: что, если она буйна и расточительна? Скажешь и о любострастном взгляде: уже ли мне нельзя и смотреть? Равно можешь сказать и о гневе на брата: что, если я вспыльчив и не могу удержать своего языка? Таким образом тебе не трудно будет попрать все вышесказанные заповеди. Между тем, касательно законов человеческих ты никогда не смеешь представлять подобные предлоги, но волей или неволей, а непременно повинуешься предписанию. Притом, что касается рассматриваемой заповеди, то тебе может не представиться и необходимости когда-либо клясться. Кто внял учению о вышесказанных блаженствах и устроил себя так, как повелел Христос, того всякий будет считать достойным почтения и уважения, и никто не станет принуждать к клятве» (Беседы на Евангелие от Матфея. 17). Уговаривая не принуждать никого к клятве, Златоуст говорит: «Но если ты не стыдишься ничего другого, так постыдись этой самой книги, которую подаешь для клятвы: раскрой Евангелие, держа в руках которое ты заставляешь другого клясться, и, услышав, что Христос говорит там о клятвах, вострепещи и удержись! Что же Он говорит там о клятвах? А Я говорю вам: не клянись вовсе (Мф. 5:34)» А ты этот закон, запрещающий клятву, делаешь клятвой? О, дерзость! О, безумие! Ты делаешь то же, как если бы кто самого законодателя, воспрещающего убийство, заставил быть помощником в убийстве. На счет денег ты сомневаешься, скажи мне, и убиваешь душу? Приобретешь ли ты столько, сколько делаешь вреда душе и своей, и ближнего? Если веришь, что этот человек правдив, не налагай на него обязательство клятвы; а если знаешь, что он лжив, не заставляй его совершить клятвопреступление» (Беседы о статуях. 15). Блаженный Августин говорит: «Пусть тебя не соблазняет то, что Господь клялся, потому что Один только Бог клянется безопасно, ибо не может ошибаться». Чувствуя, однако, что нельзя безусловно отвергать клятву и что призывание Бога во свидетельство истины, как исповедание веры правосудного Бога, не может быть само по себе грешным, блаженный Августин сам подтверждал иногда слова свои призыванием во Свидетели всевидящего Бога и, по собственному его признанию, делал это с благоговейным страхом, и нравственное чувство его говорило ему, что тут не было греха (Тренч. Нагорная проповедь). На четвертом (Халкидонском) Вселенском Соборе, между прочим, постановлено потребовать от египетских епископов, чтобы они дали клятвенное обещание разъяснить, почему они медлят подписать послание Льва к Флавиану. Вот мнения Апостолов и Отцов Церкви о клятве и присяге. К сожалению, мнения эти не только не согласуются между собой, но даже явно противоречат друг другу. Как же тут быть? Каким мнением руководствоваться, когда от нас будут требовать клятвы или присяги? Конечно, мы должны в этом отношении следовать указаниям Православной Церкви, допускающей присягу по требованию государственной власти. Но так как это допущение не согласуется с буквальным смыслом заповеди о клятве, то попытаемся объяснить, на чем оно основано. Если бы Господь не в Нагорной проповеди Своей, а просто на вопрос, например, фарисеев, — позволительно ли клясться, — сказал — не клянитесь вовсе, — то такая заповедь Его имела бы безусловно обязательную силу и не допускала бы никаких исключений. Но мы знаем, что эта заповедь дана Им в Нагорной проповеди и притом тогда, когда Он уже высказал, как грешные люди должны перевоспитывать себя, чтобы исполнение новых заповедей не показалось им трудным. В так называемых девяти заповедях блаженства Господь научил нас, какие усилия мы должны употребить над собой, чтобы подготовить себя к исполнению Его заповедей. Он говорил, что мы должны сознать свое нравственное ничтожество в сравнении с Образцом доступного нам совершенства; что, дойдя до такого сознания, мы захотим исправиться, изменить образ своей жизни, отстать от своих греховных привычек, победить свои страсти; — будем оплакивать прошлую, безумно прожитую, жизнь; дадим себе слово жить не так, как хочется, а как Бог велит, то есть по правде Божией; будем винить во всем самих себя, будем строги к себе и снисходительны к другим, и потому не будем гневаться ни на кого, не будем раздражаться, словом, станем кроткими, милостивыми; — будем считать грехом не только поступки свои, противные воле Божией, но даже и помыслы, и через это достигнем той степени совершенства, какая называется чистотой сердца; кроткие, милостивые и чистые сердцем, мы будем вносить с собой мир всюду, где только покажемся, будем мирить враждующих; и тогда мы настолько свыкнемся с новой, обновленной жизнью, что уже не захотим вернуться к прежней греховной и готовы будем перенести всякие гонения за правду и за Вестника этой правды, Христа. Вот к такому-то обновленному, возрожденному к новой жизни человеку и обращается Господь со Своими заповедями: «Не гневайся ни на кого! Мирись скорее с тем, кто имеет что-либо против тебя! Не нарушай святости брака даже мысленной готовностью изменить жене или мужу! Будь правдивым всегда и во всем, чтобы тебе верили все без особых с твоей стороны подтверждений истинности твоих слов!» И когда ты достигнешь этой степени совершенства, то все, зная твою правдивость, будут верить тебе без всяких клятв; и потому не клянись вовсе. Итак, следует признать, что требование не клянись вовсе есть лишь необходимое следствие одной из основных заповедей Господних «о правдивости», которую можно выразить словами «будь правдив». Разница между основной и зависимой заповедью заключается в том, что требования основной заповеди не допускают никаких отступлений; в исполнении этого требования заповеди зависимой могут быть сделаны исключения. Это доказал нам Сам Христос. Когда на суде синедриона первосвященник Каиафа спросил Его: заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий? (Мф. 26:63), то Господь ответил ему: Ты сказал (по сказанию же Евангелиста Марка, Господь ответил: Я). Вопрос Каиафы был облечен в обычную форму клятвы, и если Господь дал на него ответ, то, значит, Он подтвердил этот ответ клятвой, хотя и не Им произнесенной. Следовательно, Господь в данном случае отступил от данной Им заповеди и тем самым как бы разрешил клятву в исключительных случаях. Обсуждая ответ Господа Каиафе, мы прекрасно понимаем, почему Христос вынужден был отступить от Своей заповеди. На протяжении более трех лет Своего служения Он много раз говорил книжникам и фарисеям о Своем равенстве Отцу, о том, что Он в Отце и Отец в Нем, — словом, о Своем Божестве, о том, что Он — Сын Божий. Но то были частные разговоры с представителями враждебной Ему партии, и от них они могли впоследствии отречься и утверждать, что о божественном происхождении Иисуса ничего не знали. Вот почему надлежало Иисусу официально, перед судом иудейским, объявить Себя Христом, Сыном Божиим. Поэтому, в таком исключительном случае Он и отступил от Своей заповеди. И отступил Он не для Своей выгоды; нет, Он знал, что после такого именно признания с Его стороны Ему будет немедленно объявлен смертный приговор. Основы учения православной церкви о клятве Основываясь на таком отступлении от заповеди о клятве, допущенной Господом, Православная Церковь, со своей стороны, допускает присягу по требованию государственной власти, но считает клятву грехом во взаимных отношениях людей между собой. В присяге судебной допускается много исключений: от нее освобождаются те свидетели, от которых, судя по их отношениям к сторонам, трудно ожидать правдивых показаний. Следовательно, здесь применяется совет святителя Иоанна Златоуста: «если думаешь, что человек лжив, не заставляй его совершать клятвопреступление». Желательно, чтобы поскорее был принят и другой совет его: «а если веришь, что этот человек правдив, не налагай на него обязательства клятвы». Всякая присяга, в том числе и судебная, имеет значение только для истинного Христианина; но он и без присяги скажет правду. А для человека только именующегося христианином, живущего же по-язычески, присяга — простой обряд. Кто часто бывает при разборе судебных дел, тот знает, что свидетели нередко дают явно лживые показания и под присягой; и такое лжесвидетельство стало столь заурядным явлением, что против клятвопреступников лишь в исключительных случаях возбуждают уголовное преследование. Присяга не нужна и самим судьям, потому что они оценивают силу доказательств по своему внутреннему убеждению, а не по клятвенным уверениям свидетелей. Суд может не поверить ста свидетельским показаниям, данным под присягой, и поверить одному, не закрепленному присягой. Судебная присяга — пережиток прежнего времени, когда закон не доверял судьям и требовал от них установления формальной правды, а формальной правдой считал, между прочим, показания двух свидетелей, подкрепленные присягой. Но эти времена давно прошли, и теперь нет никакого смысла оставлять в силе судебную присягу. Отступление от обязательности государственной присяги сделано уже и по отношению к законодательным установлениям: члены их не присягают, а дают только обещание работать в известном направлении, и обещание это удостоверяют своими подписями. Вообще, государственной властью сделан уже шаг к ограничению в случае отступления от заповеди Господней о клятве. Желательно, чтобы она не остановилась на этом и продолжала бы отменять не вызываемые крайней необходимостью требования клятвы.

Аз же глаголю вам не клятися всяко. Кто легко даст клятву, тот может когда-либо ее нарушить, по привычке клясться, – а кто никогда не клянется, тот никогда и не нарушит клятвы. Кроме того, не нарушать клятвы для клянущегося – воспитывало Богопочтение, а вовсе не клясться – еще более возвышает его; первое было делом посредственной и несовершенной мудрости, а второе – высокой и совершенной. Чтобы не подумали, что Он запрещал клясться только Богом, т.е. говорить: клянусь Богом, присоединяет и другие виды клятвы, которыми клялись иногда иудеи. Кто клянется этим, все-таки клянется Богом, Который все это наполняет и всем господствует. От Бога эти предметы получили честь, а не от самих себя. Чрез пророка Бог говорит: небо престол Мой, земля же подножие ног Моих (Ис. 66:1), показывая, что Он все наполняет, как и говорит: еда небо и землю не Аз наполняю (Иер. 23:24). А Давид сказал: град Царя великаго (Пс. 47:3).

Господь воспретил употреблять клятву. Справедливо замечают Отцы, что никто не заслуживает меньше вероятия, как тот, кто употребляет часто клятву; напротив того никому столько не верят, как постоянно говорящему правду, хотя бы он и не употреблял клятвы. Говори правду, и не понуждается в божбе, которая, будучи нарушением благоговения к Богу, принадлежит к начинаниям сатанинским (Мф. 5:33-37. Благовестник).

Иудеи известны тем, что всегда имеют весьма дурную привычку клясться составными частями мира (per elementa), как в этом часто обличает их пророческое слово. Кто клянется, тот или любит, или чтит того, кем он клянется. В законе заповедано, чтобы мы клялись только Господом Богом нашим. А иудеи, клянущиеся ангелами, городом Иерусалимом и храмом, а затем составными частями мира, почитали твари и плотские вещи поклонением и почтением, приличествующим только Богу. Затем обрати внимание на то, что Спаситель не запрещает клясться именем Божиим или: Богом = per Deum, но запрещает клясться небом и землей, и Иерусалимом, и головой своей. Но и это есть уступка закона им, как бы детям, так что, как жертвы они приносили Богу, чтобы не приносить их перед идолами, так и клясться им позволяется именем Божиим не потому, что это делать следует, а потому, что лучше это делать во имя Божие, чем во имя демонов. А евангельская истина не допускает клятвы, так как место клятвы заступает каждое нелживое слово (fidelis sermo).

Потом, чтобы еще более отвратить слушателей от обыкновения клясться Богом, Спаситель говорит: не клянитесь ни небом, яко престол есть Божий; ни землею, яко подножие есть ногама Его; ни Иерусалимом, яко град есть великаго Царя. Говоря здесь словами пророков, Христос показывает, что Он не противоречит древним. Древние имели обыкновение клясться то небом, то землею, то Иерусалимом; и в конце евангелия показан один из случаев такой обычной клятвы. Далее обрати внимание на то, почему Господь возвышает указанные предметы? Он возвышает их не по собственной их природе, но по особенному отношению к ним самого Бога, сообразно с нашим понятием. Так как тогда повсюду господствовало идолослужение, то, чтобы указанные предметы не показались сами по себе достойными уважения, Спаситель и представил ту причину, о которой мы сказали, т. е. выставил на вид славу Божию. Он не сказал: поелику хорошо и велико небо; не сказал: поелику полезна земля; но — поелику небо есть престол Божий, земля подножие, — и таким образом Своих слушателей повсюду побуждал к прославлению Господа.

Если нашего ты стада и признаешь себя состоящим под добрым Пастырем, то отрекись от естества зверей и от подобия им и последуй слову Пастыря, повелевающего не клятися всяко (Мф. 5:34). А не клясться — значит и не требовать клятвы. Ибо, если не хочешь сам клясться, то и от других не потребуешь клятвы по следующим двум причинам: вопрошаемый или стоит во истине, или, напротив того, — лжет. Если человеку обычно стоять во истине, то, без сомнения, и до клятвы говорит он истину. А если он лжец, то лжет и поклявшись. Итак, по той и по другой причине не надлежит требовать клятвы.

μήόλως (#3590:3910) = безусловное οτρ. (Schl., 182). όμόσαι aor. act. inf. от όμνυμι / ομνύω клясться. Inf. используется в прямой речи (RG, 1060). ότι потому что.

Ветхозаветный Закон воспрещал употреблять клятву именем Божиим в делах пустых, тем более в уверениях ложных. Третья заповедь Десятословия по двоякому значению еврейского слова шаве, которое значит и не нужный, и ложный, запрещает и суетное употребление имени Божия (по слав. не возмеши имени Господа твоего всуе, Исх. 20:7), и употребление его для лжи. Иисус Христос изъясняет эту заповедь, как запрещение клясться именем Божиим во лжу, а потому она излагается здесь греческим выражением: οὐκ ἐπιορκήσεις. Современные Христу иудеи вследствие означенного запрещения воздерживались от употребления имени Божия при ложных или суетных заверениях, но вместо того клялись небом, землею, Иерусалимом, головою и таким образом без употребления имени Божия клялись и всуе, и во лжу. Это и воспрещает божественный Законодатель Нового Завета, говоря: глаголю вам не клятися всяко ни небом, – ни землею, – ни Иерусалимом... Слово всяко (греч. не следует ни отделять от последующего перечисления, ни переводить в смысле совсем, совершенно, вообще (в важных случаях клятва именем Божиим была употребляема и в Ветхом, и в Новом Завете, см. Рим. 1:9; 2 Кор. 1:23; Флп. 1:8; 1 Фес. 2:5, 10; Откр. 10:6), но, соединяя это речение с примерами клятвы, должно принимать слова Господа в таком смысле, как если бы сказано было: небом, землею, Иерусалимом во всяком случае не клянитесь. Те, которые на основании этого места отвергают клятву или присягу, разумеют греческое слово σ῞λως в смысле вообще. Не далеко от сего и вовсе, стоящее в русском переводе Евангелия. ό᾿λως употребляется в Нов. Завете три раза: 1) в 1 Кор. 5:1, где оно значит: как бы то ни было, не зависимо от того, т. е. от того, чего хотят коринфяне, и с чем придет к ним апостол, см. Мф. 4:21. 2) в том же послании, в Мф. 6:7, это слово означает или тоже самое, или, может быть, во всяком случае, и без того; наконец, 3) в том же послании, в Мф. 15:20, находится изречение: εὶ ὅλως vεκροἱ οὐχ ἐγείρονται, τί και βαπτίζονταις это значит: что и креститься, если мертвые не востают во всяком случае? т. е. ни крещенные, ни некрещенные? Ни в одном из этих мест ὅλως не значит ни во все, ни вообще. Оно означает как бы то ни было, независимо от того. При этом говорящий оставляет один вопрос открытым и обращается к другому, или оставляет достоверность одного положения без дальнейшего разъяснения, а вместо того устанавливает достоверность другого. Так и здесь, Мф. 5:33. „Что запрещено древним, то пусть и будет запрещено; но, независимо от того (как бы то ни было), не клянитесь ни небом, ни землею», или, „ни небом, ни землею во всяком случае не клянитесь». Таков смысл изречений Господа о клятве. Таким образом, Христос оставляет пребывать третью заповедь Десятословия, которая хотя воспрещает нарушение или напрасное употребление клятвы, однако не воспрещает самой клятвы, т. е. призывания Бога во свидетеля наших обещаний и в помощника при их исполнении. Но Он безусловно воспрещает клятвы небом, землею, Иерусалимом, головою. Почему? «Люди клянутся высшим“, говорит Апостол (Евр. 6:16): посему и означенными предметами евреи клялись, как такими, которые близки к Божеству и особенно драгоценны человеку. Господь, утверждает этот взгляд, говоря, что небо есть престол Божий, земля – подножие, Иерусалим – град великого Царя, т. е. на небе, на земле, в Иерусалиме обнаруживается особенное присутствие Божества, выражается совершенство и владычество Его (34–35). Даже и наша голова, хотя и кажется принадлежащей нам, однако всецело находится во власти Божией и составляет предмет особого попечения Божия. Все эти предметы суть драгоценные благочестивому человеку образы божественного величия и божественной благости. А между тем клятвы этими предметами придуманы и употребляемы были единственно для тех случаев, когда страшились и избегали клясться именем Божиим, употребляемы были единственно для ложных или суетных уверений. В этом случае фарисейское лицемерие устроило как бы обход третьей заповеди Десятословия: имя Божие не употреблялось всуе и во лжу: вместо того для суетной и ложной клятвы призывались небо, земля, Иерусалим... Этот фарисейский обход разоблачается и обличается Господом в обличительной речи против книжников и фарисеев, Мф. 23:20–22; в нагорной беседе клятвы небом и землей, как создание фарисейского лукавства (Мф. 23:37) запрещаются безусловно. Ст. 37. Буди же слово ваше: ей, ни, ни. Вместо клятв, о которых только что сказано, Господь заповедует употреблять усиленное утверждение или такое же отрицание и присоединяет, что сверх сего употребляемые пустые клятвы внушаются лукавым, т. е. диаволом.

Зная фарисейские лжетолкования этой заповеди, Он решительно запрещает все выдуманные ими клятвы. Так понимали слово Христово: "не клянись вовсе" и святые отцы. Так святой Златоуст говорит: “Кто живет так, как повелел Иисус Христос, того все уважают и никто не принуждает к клятве. Страшное дело: слуга не смеет назвать своего господина по имени без нужды и как случилось, а мы Имя Господа ангелов произносим с такой небрежностью! Христос так щадит нас, что запрещает нам клясться даже собственной головой, а мы до того не щадим славы Господа, что всюду влечем Его! Ты — червь, земля, пепел, дым, к поручительству Владыку своего и принуждаешь Его быть быть поручителем!... Какая дерзость! Если бы ты никогда не лгал, то лишь только бы сделал знак, и тебе поверили бы больше, нежели тем, которые произносят тысячи клятв..” Но в особенно важных случаях и святые Божии не чуждались клятвы. Вот, например, как выражался преподобный Ефрем Сирин в своем предсмертном завещании: “Я Ефрем умираю и пишу завещание... Клянусь Снисходившим на гору Синайскую и Вещавшим из камня, клянусь устами Возопившего: “Эллои” и Приведшим через то в содрогание всю тварь; клянусь Тем, Кто продан был Иудой и биен в Иерусалиме; клянусь могуществом Заушенного по ланите и величием Приявшего заплевание, — что не отделялся я от Церкви”... Клялись Богом святые мученики Иамвлих и Аполлоний, клялись преподобные — Зосима, Павел Препростый и другие. Клятва употреблялась на Вселенских Соборах (пятом и шестом); она заповедуется православным христианам в случаях важных и необходимых, когда требует сего законная власть, причем ее должно произносить с благоговением и твердым намерением отнюдь не изменять ей...

Не клянись вовсе. Никаким из показанных способов клятвы, какие были в употреблении, ибо все сотворено Богом и сотворено святым, следовательно, клясться каким-либо Его творением — значит клясться Сотворившим, и клясться во лжи Им — значит оскорблять святость самой клятвы. Ни небом. Небо есть место особенного присутствия Божия, почему и говорится, что оно есть Престол Божий (Ис. 66:1); клясться небом значит то же, что клясться Сидящим на престоле небесном, то есть Самим Богом (ср.: Мф. 23:22).

Учение Христа о клятвах. Глагол epiorkew (клянусь ложно) предыдущего стиха заменен здесь omnumi. «Orkew, orkoj соответствует евр. шаба, который производят от шеба, семь — священное число у евреев и на востоке, употреблявшееся при клятвах (Быт. 21:28 след.) и проклятия (Чис. 23:1), и шебуйя, клятва. Omnumi соотв. евр. нишба, т. е. тому же глаголу, но в форме нифал, имеющей возвратное значение в отличие от кал; нишба, следоват., я клялся, в отличие я клял или проклинал. Таким образом, предполагая, что Христос говорил на арамейском языке, можем допустить, что слова Его отличались только по форме и были, следовательно, по значению одинаковы; переводчик же выразил их по-гречески двумя разными глаголами. Первое впечатление, которое получается при чтении 34–37 стихов, заключается в том, что Христос запретил всякую, какую бы то ни было, клятву вовсе и безусловно. Такое впечатление подкрепляется параллельным местом Иак. 5:12, где апостол говорит: «прежде же всего, братия мои, не клянитесь ни небом, ни землею и никакою другою клятвою (mh omnuetei… allon tina orkon); но да будет у вас: да, да, и нет, нет; дабы вам не подпасть осуждению». Так и поняла эти слова Христа древняя церковь, в смысле абсолютного воздержания от всякой клятвы. Иустин муч. Apol I:16: «Он (Иисус Христос) заповедал нам не клясться вовсе, но говорить всегда истину, в словах: не клянитесь вовсе и проч. (буквально приводятся слова 37 ст. с небольшими различиями)». Евсевий (Церк. Ист. VI:5) рассказывает о мученике Василиде, что его товарищи, по какому-то случаю, требовали с него клятвы; но он утверждал, что клясться ему никак не позволено, потому что он христианин — и открыто исповедовал это. Исповедание Василида сперва принимали за шутку, но когда он твердо стоял на своем, то, наконец, отвели его к судье, который, выслушав то же самое, заключил его в темницу. Через несколько времени Василид был обезглавлен. Златоуст решительно вооружается против всякой клятвы, говоря, что она позволительна была только для древних, подобно тому, как сосцы позволительны только для детей, а не для взрослых. То, что прилично отроку, неприлично мужу. Одень отрока в одежду человека возрастного, — будет и смешно и опасно для него ходить, потому что он часто будет запутываться. Поручи ему производство гражданских дел, поручи торговлю, заставь сеять и жать, — опять будет смешно. «Но как же быть, скажешь ты, если кто-нибудь требует клятвы, и даже принуждает к тому? Страх к Богу да будет сильнее всякого принуждения. Если ты станешь представлять такие предлоги, то не сохранишь ни одной заповеди». Феофилакт: «клятва, кроме: ей и ни, излишня и есть дело диавола. Но скажешь, неужели и закон Моисея, повелевай клясться, был худ? Узнай, что в то время клятва не составляла худого дела; но после Христа она — дело худое, подобно тому, как обрезываться и вообще иудействовать. Ведь и сосать грудь прилично младенцу, но не прилично мужу». Евфимий Зигабен: «пусть, говорит Он (Спаситель), слово ваше удостоверительное, когда что-нибудь утверждаете, будет да; а когда отрицаете: нет. И только этими словами пользуйтесь для удостоверения вместо клятвы, и не употребляйте ничего другого, кроме да и нет. Лишнее против этого (Спаситель) называет клятвою». У латинских отцов и церковных писателей встречаем некоторое колебание. Августин, правда, выражается в одном месте столь же категорически против клятвы, как и Златоуст. «Господь не хотел, чтобы мы, не произнося клятвы, отступали от истины, а чтобы, произнося клятву в истинном, не приближались к клятвопреступлению». Но Иероним думал несколько иначе. Обращая внимание на то, что Спаситель не запрещал клясться Богом, Иероним говорит: «кто клянется, тот или почитает, или любит того, кем клянется. В законе дана заповедь, чтобы мы не клялись, разве только Господом Богом нашим (Втор. гл. VI и VII)… Обрати внимание на то, что Спаситель здесь не запретил клясться Богом, а небом, землею, Иерусалимом и головою твоею». Впрочем, замечает Иероним, «евангельская истина не обязывает к клятве (non recipit juramentum), так как вся речь бывает правдивою и заменяет клятву (cum omnis sermo fidelis pro jurejurando sit)». По словам Толюка, «только с пятого столетия начали считать отказ от клятвы делом еретическим» (Bergpredigt, с. 284). И это понятно, почему. Сделавшись господствующею, христианская Церковь вступила в ближайшее отношение к гражданской власти и должна была сделать уступку, потому что клятва требовалась для подтверждения верности царям и правителям, также и в судах. Впоследствии мы встречаемся уже постоянно с многоразличными и интересными обходами положительного закона, данного Христом, в древнейшей Церкви признававшегося почти единогласно. Правда, и новейшие экзегеты иногда прямо и смело высказываются за незаконность клятвы. Так, немецкий комментатор ев. Матфея Мейер говорит: «христианство, каким оно должно быть по воле Христа, не должно знать никакой клятвы… Присутствие Божие должно быть настолько живо в совести христианина, что его да и нет, и для него самого, и для других в христианском общества, равняются по значению клятве». Но, прибавляет Мейер, клятва бывает, однако, необходима при несовершенном состоянии христианства. Поэтому, напр., анабаптисты и квакеры неправильно отвергают совсем клятву, как это сделали Иустин, Ириней, Климент, Ориген, Златоуст, Иероним и мн. др. По словам Цана, «Иисус запрещает не только виды ложной клятвы, но и все роды ее». Однако в среде протестантских и католических ученых раздается много голосов и в защиту клятвы. Указывают на Спасителя, который Сам не всегда употреблял только да (ей) или нет, но и сопровождал Свои слова более сильными уверениями (аминь и проч.). Когда первосвященник с клятвою потребовал от Него сказать, Он ли Сын Божий (Мф. 26:63), то Он будто бы повторил его клятву в выражении: ты сказал (su eipaj). Ап. Павел не только не учил воздерживаться от клятвы, но и сам произносил ее несколько раз, напр., Рим. 1:9; Флп. 1:8; 1 Фес. 2:5, 10; 2 Кор. 11:11, 31; Гал. 1:20; 1 Тим. 5:21; 1 Кор. 15:31; 2 Кор. 1:23; Евр. 6:16–18. Отрицание клятвы в древней церкви не было безусловным, но находило решительных защитников. Толюк указывает на пример (еретика) Новата (вторая половина 3 века), который, во время причащения, «принуждал бедных людей, вместо благодарения, клясться, и при этом, держа обеими руками руки приемлющего (дары), дотоле не выпускал их, пока тот не поклялся и не произнес известных слов и проч.» (Церк. Ист. Евс. VI:43); и еще на Афанасия Александрийского, — который, как ни много избегал клятвы, клялся пред Константином, — и на постановления соборов (против пелагиан). Отрицание клятвы, говорит Морисон, основывается на неправильном толковании ст. 34, где запрещена Спасителем клятва не абсолютно, а относительно — клятва теми предметами, которые перечисляются дальше. Сам Бог иногда произносил клятву (Пс. 109:4; Иез. 33:11; Евр. 6:13–18), и Ангелы (Откр. 10:6). По природе вещей не может считаться неправильным подъем души к Богу, как Свидетелю, Покровителю, Защитнику истины и Мстителю за ложь. Человек, который находится в общении с Богом, не может освободиться от ссылок на Бога в той или другой форме. Цан, утверждавший, что клятва противна христианству, пишет, что только непонимание 33–37 стихов ведет к мысли, что Христос будто бы запретил клятву по требованию гражданских властей, а вместе с тем и добровольное употребление удостоверительных формул в повседневной жизни. Такое мнение несовместимо с общею целью заповедей с 21 ст. Подобно тому, как Спаситель воздержался от всякого суждения о том, должна или не должна власть применить смертную казнь, или о том, в каких случаях развод недозволителен или дозволителен, так и теперь Он не сказал о том, что ученики должны исполнять законы, указанные в 33 стихе, буквально. Слова мученика Аполлония (180–165 г. по Р. X.), который заявил своему судье, что произносить клятву для христианина есть нечто постыдное, и тут же прибавил: «если ты желаешь, чтобы я поклялся, что мы почитаем императора и молимся за его управление, то я принесу достоверную в этом клятву пред истинным Богом», Цан называет превосходными. Соблюдая возможное беспристрастие, мы привели доводы рго и contra клятв. Но какой же вывод может сделать читатель из всего вышеизложенного? Тот, что Спаситель не запрещал клятвы, но ограничил слова клятвенные только ей ей, ни ни, которые по значению равняются всякой клятве. Этого совершенно достаточно во всякой практике. Этому нисколько не противоречат вышеприведенные цитаты из посланий Ап. Павла и проч., потому что в словах его нет и следа каких-либо формальных и особенно принудительных клятв, и они являются простыми только удостоверениями, в которых апостол призывает имя Божие. Распространенные клятвенные формулы нисколько не служат большим и высшим удостоверением истины сравнительно с простыми «да» и «нет». Подробные и распространенные клятвенные формулы, произнесенные или по ошибке, или по недоразумению, или вследствие практической невозможности их исполнять, имели иногда роковые последствия. Вообще же, как видно, в словах Спасителя речь идет о запрещении не клятвы, а только различных клятвенных формул, кроме ей ей, ни ни. Защита принудительных и распространенных клятвенных формул, если принять во внимание многочисленные злоупотребления, какие бывают при этом, показывает только, что защитники вращаются среди дел плоти, где «прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, соблазны, ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство» (Гал. 5:19–21). И для правительств, и для управляемых, в этой ветхозаветной области, свидетельствующей о продолжении жизни ветхозаветного человека, клятвы необходимы, как и убийства, которые являются противодействием убийствам же. Однако опять повторим, что защитники как распространенных клятв, так и убийств, пусть никогда не говорят, что они стоят на чисто новозаветной почве, совершенно освободились от власти ветхозаветного человека и переступили в новую область, где любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. В этой новозаветной области, когда все люди войдут в нее, никаких клятв, кроме простых удостоверений, не требуется и не будет требоваться. Выступая из Ветхого Завета и стремясь к новому, ветхозаветный человек все менее и менее делается наклонным к убийствам, казням, клятвам и проч. Наоборот, оставляя Новый Завет и стремясь к Ветхому, новозаветный человек проявляет все большую и большую склонность к ним — вследствие понятной практической необходимости, подтверждаемой всякого рода законодательствами.

А Я ГОВОРЮ ВАМ: НЕ КЛЯНИСЬ ВОВСЕ, не клянитесь против совести не только именем Божиим, но и никоим образом: НИ НЕБОМ, ПОТОМУ ЧТО ОНО ПРЕСТОЛ БОЖИЙ, и потому клясться небом значит клясться Самим Богом, сидящим на небесном престоле, См. и Толкование на Мф. 5:37

Так как иудеи слышали Бога, говорящего: небо престол Мой, земля же подножие ног Моих, то и клялись этими предметами. Но Господь, запрещая им это, не говорит: так как небо прекрасно и огромно, а земля полезна, поэтому не клянитесь, но не клянитесь этими предметам потому, что небо — трон Божий, земля же подножие, чтобы не дать повода к идолопоклонству. Ибо стихии со стороны клянущихся ими признавались за божества, что прежде и было.

Вот еще заповедь Евангелия, дарованная Спасителем для предохранения нас от лжи, к которой растленное грехом сердце человеческое наиболее склонно.. И в древнеме законе строго запрещалось нарушение клятвы, произнесенной пред Господом. Спаситель Христос, подтверждав сей закон, воспрещает и всякую, клятву, собственно от нас зависящую. Здесь должно заметить, что запрещение сие не относится к той клятве, к которой мы обязываемся гражданскими законом, когда клянемся хранить верность Государю, или когда призываемся законом свидетельствовать истину клятвою. Ибо сие также основывается на Божественной заповеди повиновения предержащей власти. Но запрещаются клятвы произвольныя без важной, а часто и без всякой причины произносимыя. Запрещаются по тому, что ими нарушается непреложная заповедь Божия: не приемли имени Господа Бога твоего всуе (Исх. 20:7). Таковыя божбы и клятвы, ослабляя в сердце человека страх Божий, неприметным образом укореняют в нем навык ко лжи и располагают к неуважение и законных клятв, а часто и к ужасному нарушение оных. Посему-то Спаситель, желая исторгнуть самый корень зла сего из сердца нашего, заповедуете не клясться не только именем Божиим святым и страшным но ни небом: ибо оно есть престол Божий, ни землею: ибо она есть подножие ног Его, ни Иерусалимом, по обычаю Иудеев, для которых град сей, как град Царя Израилева, был священнейшим, ниже собственною своею главою, которая есть премудрое создание рук Божиих; мы те сами по себе не только не можем сотворить ни единаго волоса, но ниже пременить цвет его из белаго в черный, или из чернаго в белый. А для утверждения истины во всех случаях Иисус Христос считает достаточными слова: ей, ей, и ни, ни; все те, что есть сверх сих слов, происходит от лукаваго и непримиримаго врага спасения нашего, духа злобы — диавола, который, как отец лжи, всячески ухищряется посеять и укоренить в сердце нашем ядовитыя семена ея, дабы после мало-по-малу довесть их и до ужаснаго нарушения клятвы. Самая опасная хитрость духа злобы есть та, что он воображению нашему представляет нарушение заповедей Иисуса Христа делом маловажным и угрожения нарушителям их слишком строгими, дабы сею уловкою изгнать из сердца нашего страх суда Божия, который поставлен от Господа стражем душе наших. Коль скоро успеет он удалить от души Христианина сего Божественнаго стража, то беспрепятственно входит в сердце его, и как разбойник расхищает все его сокровище благодати, душу его делает пленницею своею, а тело орудием своей злобы. Подобает убо нам, братие, тщательно бодрствовать над сердцем своим, освященным в обитель Самаго Бога, дабы и все чувства тела нашего были чистыми орудиями творенья заповедей Его, по глаголу Премудраго: всяцем хранением блюди сердце твое, от сих бо суть исходища живота (Притч. 4:23). Подобает всегда молить Господа и Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, да Он оградит сердца наши спасительным страхом суда Своего праведнаго; да уязвит их любовию Своею; да возлюбим Господа и Бога нашего всем сердцем нашим, всею душею, всею мыслию, всею крепостию и всем помышлением нашим (Мф. 22:37); да, ходя непорочно во свете заповедей Его, сподобимся быть наследниками жизни вечной. Аминь.

Какая наконец заповедь дает руководительные правила силе умственной? Аз же глаголю вам: не кляться всяко. Буди же слово ваше: ей и ни (Мф. 5:34). Еще: иже не отречется всего своего имения, не может быти Мой ученик (Лк. 14:33). И: внидите узкими враты (Мф. 7:13). Таковы заповеди для мысленной части? – Противоборец наш, желая и эту мысленную силу, как доблестного какого воеводу, сделать подручной себе, сначала отнимает у ней здравомыслие, посредством помыслов чревоугодия и нерадения; лишив же ее таким образом свойственной ей власти над другими силами, и посмеявшись над нею, как над пьяным вождем, заставляет исполнять свои внушения и хотения, употребив пособниками себе в этом раздражительность и похотение. Силы же эти, похотная, т.е., и раздражительная, оставлены будучи силою мысленной, начинают все пять чувств наших обращать, как слуг покорных, в орудие к явным грехам. И вот какие вследствие того бывают согрешения и падения! Когда ум извнутрь не обуздывает и не вяжет чувств; тогда глаза всюду разбегаются из любопытства, уши любят слушать суетное, обоняние изнеживается, уста становятся неудержимыми, и руки простираются осязать то, что не должно. За этим последуют вместо правды неправда, вместо мудрости – неразумие, вместо целомудрия – блудничество, вместо мужества – боязливость. А эти четыре главные добродетели, т.е., правда, мудрость, целомудрие и мужество такого суть рода, что если они здравы и в силе в душе, то добре управляют тричастностью души; добре же управляемая тричастность удерживает чувства от всего безместного. И тогда ум пребывая в тишине, при управлении прочих сил по Божьему и при послушности их, удобно одерживает верх в мысленной брани. Когда же по невниманию допустит он придти в смятение прочим силам, тогда, будучи преодолеваем прилогами лукавого, преступает он Божественные заповеди. За преступлением же заповедей всячески следует, или соответственное покаяние, или мука в будущем веке. И так доброе есть очень дело, чтобы ум всегда трезвенствовал; ибо чрез это, установившись так, как свойственно ему стоять по естеству, делается он истинным хранителем Божественных заповедей.

По благодати евангельского учения закон, данный через Моисея, достиг совершенства. Закон предписывает не клясться ложно, Евангелие — вовсе не клясться. Прежде это предписывал Святой Дух через Соломона, говоря: Не приучай уст твоих к клятве (Сир. 23:8). И еще: Ибо, как раб, постоянно подвергающийся наказанию, не избавляется от ран, так и клянущийся непрестанно именем Святого не очистится от греха (Сир. 23:10). Поэтому нам не следует клясться. Зачем же каждому из нас необходимо клясться, когда нам вовсе не следует лгать; чьи слова должны быть всегда настолько правдивы и настолько наполнены верой, чтобы считаться клятвой? И потому Господь запрещает нам не только ложно клясться, но и клясться вообще, чтобы мы казались говорящими правду не только в момент клятвы, чтобы мы, созданные правдивыми во всякой речи, не считали, что можно лгать без клятвы. Ибо причина клятвы в том, чтобы клянущийся клялся в том, что он говорит правду. И поэтому Господь не желает делать никакого различия между клятвой и нашей речью, потому что как в клятве не должно быть ничего нечестного, так и в наших речах не должно быть никакой лжи, потому что за то и за другое — клятвопреступление и ложь — наказывает божественный закон, как гласит Писание: Клевещущие уста убивают душу (Прем. 1:11). Итак, всякий, говорящий правду, клянется, ибо написано: Верный свидетель не лжет (Притч. 14:5).