Евангелие от Матфея, Глава 26, стих 15. Толкования стиха

Уже зная о решении синедриона схватить Господа, он сам пошел к первосвященникам, чтобы предложить им за деньги свои услуги - предать им Господа без народа, в уединенном месте. «Что мне хотите дать?» - эти слова указывают на его досаду и злобу против своего Учителя, которого он решил предать, не споря о цене. Поэтому ему и назначили в общем совсем ничтожную сумму - цену беглого раба - «тридцать сребреников», то есть тридцать серебряных, так называемых, «священных сиклей», в каждом из которых было всего по 80 копеек приблизительно, а всего, следовательно, около 24 рублей серебром. Такую цену положили, по-видимому, чтобы показать свое презрение к Господу Иисусу Христу и в расчете на скупость и сребролюбие предателя, который не станет торговаться. Назначением такой цены исполнилось пророчество Захарии в Зах. 11:12-13 о 30 сребрениках, коими неблагодарный народ оценил отеческое попечение о нем Иеговы.

Не сказал: Иисуса, или: Христа, но: Его, потому что ненавидел даже имя Иисуса Христа. Лука (Лк. 22:4) сказал, что Иуда говорил также с начальниками, как Его предать им. Первосвященники, значит, убедили и начальников помочь им против Иисуса Христа, как возмущающего народ.

Несчастный Иуда! Он хочет ценой Учителя вознаградить тот ущерб, который, по его убеждению, он потерпел через пролитие драгоценной мази. И однако он не требует определенной платы (summam), чтобы предательство не показалось как-нибудь совершенным из-за большой прибыли, но продавая как бы дешевое имущество, он оставил на волю покупающих дать столько, сколько им будет угодно. Иосиф был продан не за двадцать золотых монет, как многие полагают согласно Семидесяти толковникам, а за двадцать серебряных монет, как говорит еврейская истина (т. е. еврейский текст). Да и в самом деле, раб не мог быть продан дороже, чем Господин.

Если ты хочешь узнать, отчего Иуда сделался таким, то найдешь, что он погиб от сребролюбия. * * * И смотри, как велика злоба Иуды, когда Он произвольно приступает к предательству, когда делает это из-за денег, и притом денег столь незначительных. Лука говорит, что он имел совещание с военачальниками (Лк. 22:4). По причине возмущений иудеев, римляне поставляли над ними своих начальников, которые наблюдали за порядком, — потому что власть уже была отнята у иудеев, по пророчеству. Пришедши к этим военачальникам, Иуда сказал: «Что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребренников; и с того времени он искал удобного случая предать Его» (Мф. 26:15—16), так как он боялся народа, и хотел взять Иисуса наедине. О, безумие! Как ослепило его совершенно сребролюбие! Несмотря на то, что часто видел, как Иисус проходил среди толпы и не был удерживаем, как являл многие доказательства Своего божества и силы, Иуда думал удержать Его, и несмотря на то, что Иисус столько раз повторял ему и страшные и кроткие слова, чтобы разрушить злой его умысел. Даже и на вечери не переставал заботиться о нем, но до последнего дня беседовал с ним об этом. Но Иуда не получил никакой пользы: несмотря однако на все это Господь не переставал совершать Свое дело. Зная это, и мы неопустительно должны делать все для заблуждающих и беспечных: увещевать их, учить, утешать, умолять, подавать им советы, хотя бы от этого не получили мы никакой пользы. И Христос предвидел, что предатель не исправится, — однако не переставал с Своей стороны заботиться о нем, увещевать его, угрожать ему, соболезновать о нем, не открыто и явно, но сокровенно. В самое же время предания даже попустил облобызать Себя, — но все это для Иуды было бесполезно. Вот какое великое зло сребролюбие! Оно именно сделало Иуду и святотатцем, и предателем. Услышьте все сребролюбцы, страждущие болезнью Иуды, — услышьте и берегитесь этой страсти. Если тот, кто находился со Христом, творил чудеса, пользовался таким учением, низвергся в такую бездну от того, что не был свободен от этой болезни, то тем более вы, не слышавшие даже Писания и всегда прилепляющиеся к настоящему, удобно можете быть уловлены этою страстью, если не будете прилагать непрестанного попечения. Иуда ежедневно находился с Тем, Кто не имел, где главы преклонить, ежедневно был научаем делами и словами тому, что не должно иметь ни золота, ни серебра, ни двух одежд, — и при всем том не вразумился. Как же ты надеешься избежать этой болезни, когда не употребляешь сильного врачевания и не прилагаешь сильного старания? Ужасен, поистине ужасен этот зверь. Впрочем, если захочешь, легко победишь его. Это не есть похоть врожденная, как то доказывают освободившиеся от нее. Естественные влечения всем общи; а эта похоть происходит от одного нерадения; от него рождается, от него возрастает, и когда уловит пристрастных к ней, заставляет их жить противоестественно. В самом деле, когда они не признают единоплеменников, друзей, братьев, сродников, словом — всех, а с ними вместе не знают и самих себя, то не значит ли это жить противоестественно? Отсюда ясно, что противоестественна и злоба, и болезнь сребролюбия, подвергшись которой, Иуда сделался предателем. Как же он сделался предателем, спросишь ты, когда призван Христом? Бог, призывая к Себе людей, не налагает необходимости, и не делает насилия воле тех, которые не желают избрать добродетели; но увещевает, подает советы, — все делает и всячески старается, чтобы побудить их сделаться добрыми; если же некоторые противятся этому, Он не принуждает. Если ты хочешь узнать, отчего Иуда сделался таким, то найдешь, что он погиб от сребролюбия. Отчего же, спросишь, он уловлен этою страстью? Оттого, что был беспечен. От беспечности происходят такие перемены, тогда как от ревности происходят перемены противоположные. Сколько, в самом деле, таких, которые были жестокими, а теперь кротче овец? Сколько таких, которые сперва были сладострастными, а после сделались целомудренными? Сколько таких, которые прежде были сребролюбцами, а теперь отвергли и свое собственное имущество? Совершенно противное случалось от беспечности. Так Гиезий жил со святым мужем, и сделался нечестивым от болезни сребролюбия (4 Цар. 5). Поистине сребролюбие ужаснейшая из всех страстей. Отсюда расхитители гробниц, отсюда убийцы, отсюда войны и битвы, отсюда всякое зло, какое бы ты ни назвал. И подобный человек везде бывает бесполезен, случится ли ему начальствовать над войском, или управлять народом. И он бывает таким не только в делах общественных, но даже и в частных. Вознамерится ли жениться, — не возьмет добродетельной жены, а возьмет ту, которая всех хуже. Вздумает ли купить дом, — покупает не такой, какой приличен благородному, но такой, который может принести ему большой доход. Захочет ли купить рабов, или что другое, — купит самое худое. Но что я говорю о его начальстве над войском и народом, о его хозяйстве? Если даже он будет царем, то будет несчастнейшим из всех, погибелью для вселенной, беднейшим из всех. Его состояние будет подобно состоянию какого-нибудь простолюдина; он не будет блага всех почитать своими, но будет считать себя отдельным от всех и, похищая блага у всех, станет думать, что он имеет менее всех. Измеряя настоящие блага желанием будущих, еще не приобретенных благ, он будет считать первые ничтожными в сравнении с последними. Поэтому-то некто сказал: нет ничего беззаконнее сребролюбивого. Действительно, такой человек и сам себя продает, и делается общим врагом вселенной, когда скорбит, что земля не приносит золота вместо колосьев, и что вместо рудников существуют источники, вместо драгоценных камней — горы; с негодованием смотрит он на плодородие, печалится при виде общего блага, отвращается от всякого дела, чрез которое нельзя приобрести денег; все терпит, когда можно ему получить хотя две малые монеты; ненавидит всех, бедных и богатых: бедных из-за того, как бы они не пришли к нему когда-нибудь просить милостыню; богатых за то, что он не имеет их богатства. Он думает, что все завладели его имуществом, и как бы всеми обижаемый, негодует на всех. Он не знает довольства и насыщения, он самый несчастнейший из всех. Наоборот, свободный от всего этого, и любящий истинную мудрость, счастливее всех. Добродетельный, будет ли он рабом или пленником, блаженнее всех. Никто не сделает ему зла, хотя бы со всей вселенной стеклись все с оружием и войсками и стали воевать против него. Негодный же и злой человек, и такой, какого мы описали, хотя бы был царем и украшен бесчисленными венцами, может потерпеть от всякого величайшие несчастия. Так бессильна злоба! Так сильна добродетель! Что же ты печалишься, находясь в бедности? Для чего рыдаешь в праздник? Это время — время празднества. Для чего проливаешь слезы? Бедность составляет для тебя торжество, если только ты благоразумен. Для чего горько плачешь, дитя? Подлинно, такого должно назвать дитятею. Бил ли кто тебя? Что ж? Он сделал тебя чрез это терпеливее. Отнял ли кто у тебя деньги? Отнял излишнее бремя. Лишил ли славы? Опять ты говоришь мне о другом виде свободы. Послушай, как об этом рассуждают язычники; они говорят: ты не претерпел никакого несчастия, если только не присваиваешь его себе. Отнял ли кто у тебя большой и укрепленный оградами дом? Но вот пред тобою вся земля, общественные здания, — употребляй их, как хочешь, — на увеселение или на пользу. Что приятнее и прекраснее тверди небесной? До каких пор вам быть нищими и бедными? Нельзя быть богатым тому, кто не обогащает душу; равно как нельзя быть нищим тому, кто не беден душою. Если душа могущественнее тела, то ее не может привлечь слабейшее. Но она, будучи могущественна, привлекает к себе не столь могущественное и изменяет его. И сердце, когда получит какую-либо болезнь, то сообщает ее всему телу, и если бывает повреждено, то разрушает все тело, а если бывает здорово, то сообщает здоровье всему телу. Когда же поврежден какой-либо из прочих членов тела, а сердце бывает здорово, то оно легко истребляет повреждение и в прочих членах. Но чтобы сделать яснее то, что я говорю, скажи мне: какая польза в зеленых ветвях, когда засыхает корень? И какой вред от того, когда верхние листья засыхают, а корень здоров? Так и здесь. Нет никакой пользы в деньгах, когда бедна душа, и нет никакого вреда, когда душа богата. Как же, скажешь ты, душа может быть богата, будучи бедна деньгами? Тогда-то особенно и может быть богата, — потому что она в это время обыкновенно и богатеет. Если, как мы часто говорили, признаком богатого служит то, что он презирает деньги и ни в чем не нуждается, а бедного, напротив, то, что он нуждается, и если легче презирать деньги в бедности, нежели в богатстве, то очевидно, что бедность особенно делает богатым. Всякому известно, что богатый более желает богатства, нежели бедный, подобно тому, как человек упившийся вином чувствует сильнейшую жажду, чем тот, кто пил с умеренностью. Похоть не такова, чтобы могла быть погашена большим удовлетворением ее, но напротив, от этого она еще более воспламеняется. Как огонь, чем более получает пищи, тем более свирепствует, так и пристрастие к богатству, чем более получает золота, тем более усиливается. Итак, если желание большего есть признак бедности, а богатый желает большего, то богатый весьма беден. Видишь ли, что душа тогда особенно бывает бедна, когда обогащается, и тогда бывает богата, когда бедна? Если хочешь, чтоб я объяснил это примером, то представь двух человек, из которых один имеет десять тысяч талантов, а другой десять, и отнимем у обоих эти таланты: который из них будет более сожалеть? Тот, который лишился десяти тысяч. Но он не стал бы более сожалеть, если бы не любил их более; если же он любит более, то более и желает; если же более желает, то более и беден. Мы более всего желаем того, в чем наиболее имеем нужду, так как от нужды происходит желание. Где же довольство, там не может быть желания. Мы тогда особенно томимся жаждою, когда ощущаем нужду в питье. Все это сказано мною для того, чтобы показать, что если мы будем бодрствовать, то никто не может сделать нам вреда, и что не от бедности, а от нас самих бывает нам вред. Поэтому умоляю вас всеми силами истреблять болезнь сребролюбия, чтобы нам и здесь сделаться богатыми, и насладиться вечными благами, которых да сподобимся все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава во веки веков. Аминь.
*** Отчего же он пошел на это? От сребролюбия. Он был тать, и так упоен был этой страстию, что за тридцать серебренников продал Владыку вселенной. Что хуже такого безумия? Кому нет ничего равноценного, ничего равного, пред Кем «Все народы пред Ним как ничто» (Ис. 40:17), – Того продал он за тридцать серебренников. Тяжко господство сребролюбия; оно может довести душу до исступления. Не столько делается иной безумным от пьянства, сколько от сребролюбия; не столько от бешенства и сумасшествия, сколько от сребролюбия. За что ты продал, скажи мне? Незнатного и неизвестного – тебя Он призвал, и сделал одним из двенадцати, преподал тебе учение, обещал бесчисленные блага, дал силу творить чудеса, сделал общником Своей трапезы, путешествий, бесед, сожительства и всего, наравне с прочими (апостолами). Или это не могло удержать тебя? По какой же причине ты продал? Нечестивец, на что мог ты пожаловаться? Чем ты не был облагодетельствован? Он знал твою душу, однако ж не переставал сообщать тебе Свое. Многократно говорил: «Один из вас предаст Меня» (Мф. 26:21); многократно намекал, щадил тебя и, зная тебя таковым, не отлучал от лика; еще сносил, и как близкого и как одного из двенадцати, столько почитал, столько любил. Наконец, взяв полотенце Своими пречистыми руками умыл скверные ноги твои; но, – о, нечестие! – и это тебя не удержало. Ты утаивал доли нищих, – и это Он сносил, чтобы ты не впал в большее зло; но тебя ничто не убедило. Если бы ты был зверь, если бы камень, и тогда от таких благодеяний, от чудес, от учения не должно ли было тебе перемениться? Но тебя, сделавшегося таким зверем и ставшего бесчувственнее камня, Он все же призывал и утверждал чудесами. А ты и при всем том не сделался лучше. Конечно, вы удивляетесь такому безумию предателя. Страшитесь же в таком случае и его язвы: от сребролюбия, от пристрастия к деньгам он сделался таковым. Отсеки эту страсть; она рождает следующие болезни: делает нечестивыми, ведет к забвению Бога, несмотря на Его бесчисленные благодеяния. Отсеки, прошу; (эта страсть) не маловажна; она способна произвести тысячи гибельных смертей. Мы видели страсть (Иуды); убоимся, чтобы и нам самим не впасть в подобную же. Для того и написано об этом, чтобы мы не подверглись тому же. Для того все евангелисты повествуют об этом, чтобы сделать нас осторожными. Беги подальше; сребролюбие не в том только, чтобы любить множество денег, но и вообще в любви к деньгам. Желать более, чем нужно – великое сребролюбие. Разве таланты золота склонили предателя? Всего тридцать серебренников, за тридцать серебренников он продал Владыку. Помните ли сказанное мною пред этим, что корыстолюбие проявляется не только в принятии многого, но гораздо более в принятии малого? Вот какое беззаконие учинил Иуда за малое количество золота, даже не за золото, а за серебренники! Нельзя, подлинно нельзя человеку сребролюбивому видеть когда-либо лицо Христово; это одна из невозможностей. Сребролюбие есть корень зол. И если имеющий один порок лишается славы, то куда станет носящий в себе этот корень?

δούναι aor. inf. act. от δίδωμι давать, παραδώσω fut. ind. act. от παραδίδωμι, см. ст. 2. έστησαν aor. ind. act. от ίστημι ставить, класть на весы, взвешивать (McNiele). άργύριον серебряные деньги. Тридцать шекелей, ссылка на Зах. 11:12. Если чей-л. бык поднимал на рога раба, хозяин быка должен был уплатить эту сумму, Исх. 21:32 (RWP). Общая сумма была примерно равна месячной зарплате (Filson).

"На земле, — говорит святитель Иннокентий, в совете человеческом положено не лишать Пророка Галилейского жизни до окончания праздника Пасхи; иначе положено было на небе, в совете Всевышнего: Агнцу Божию, вземлющему грехи мира, надлежало быть принесену в жертву в одно время с агнцем пасхальным, который столько веков служил Его прообразом. Люди, которые сами не зная, пошли было вопреки вечных судеб Его, сами того не зная, внезапно обратились к исполнению их, решившись захватить и умертвить Иисуса Христа немедленно, при первом удобном случае. Причиной такой перемены в мыслях Синедриона был один человек, который явясь к первосвященникам, объявил, что он издавна принадлежал ученикам и постоянных спутников Иисуса, и потому, зная все тайные места Его пребывания, легко может содействовать их желанию — захватить Его в свои руки тайно от народа, и готов для этого употребить все свои средства и силы, если Синедрион обратит внимание на такую важную услугу. Жалкий этот человек действительно был тот самый ученик, который на вечери в Вифании притворно сожалел о мире и нищих: это был Иуда Искариотский." Так назывался он в отличие от другого ученика Христова Иуды Иаковлева или Леввея. Искариот был родом из города Кариота, и только он один происходил из Иудеи; прочие все были галилеяне. Он пришел ко Господу с земными воззрениями и с чувственными надеждами на славное земное царство Мессии. Примечая, что Учитель не ищет земного царства, что Он вместо царства говорит о кресте, о страданиях, Иуда стал тяготиться общением с Ним и решил оставить Его. Но и тут в нем сказалась та же страсть корыстолюбия: почему не воспользоваться этой близостью к Иисусу, чтобы нажить лишние деньги?... И мысль о предательстве стала близка его сердцу. Он постарался войти в сношение с врагами Господа. "По должности хранителя денег в малом обществе Иисусовом, (архиепископ Иннокентий) — Искариот мог благовидно оставлять это общество и отлучаться за покупками в город, а потому имел возможность вести постыдные переговоры с врагами своего Учителя и торговаться за Его жизнь, не будучи ничем подозреваем в измене." Забыто все, чему он был свидетелем в течение трех с половиной лет; забыта вся Божественная любовь Учителя, Который так щадил его самолюбие, Который не лишил его счастья вместе с прочими проповедовать царство Божие и творить чудеса... Вот он у запертых ворот Иерусалимского храма; он просит стражей храма доложить первосвященникам, что пришел к ним по важному делу. Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященникам. Тогда... Когда же? "Когда чуждая жена блудница оказывает такую честь, тогда ученик уходит, чтобы предать Его!" восклицает святой Иоанн Златоуст. Иуда не тронулся словами Господа: "приготовила Меня к погребению," не убоялся, когда услышал, что Евангелие будет проповедано повсюду, — ибо сказанное заключало в себе невыразимую силу, — но тогда как жены, и к тому же жены блудницы, оказывали такую честь Иисусу, он совершал диавольское дело. Для того сказано: тогда — чтобы ты не смел обвинять Учителя в бессилии, когда видишь, что ученик предает Его. Учитель имел такую силу, что и блудниц привлекал к покаянию. Отчего же, скажешь, Он ученика не мог привлечь? Мог и ученика привлечь, но не хотел принуждать делать добро и силой привлекать к Себе. Тогда пошел... Первосвященники не звали, не принуждали, — он сам собой и добровольно свое намерение привел в действие, не имея ни одного советника этому нечестию. Слова: один из двенадцати служат для него великим обвинением. Это был лик, окружающий Царя, это было общество приближенных к Учителю, и от него-то Иуда отторгся." Святая Церковь в трогательных песнопениях Великой Среды делает поразительное сопоставление помазания Господа женою и предательства Иудина, происшедших в один и тот же день. "Блудница приступи к Тебе, миро со слезами изливающи на нозе Твои, Человеколюбче, и смрада зол избавляется повелением Твоим: дыша же благодать Твою ученик неблагодарный, сию отдает, смрадом одевается, сребролюбием продая Тебе, Слава, Христе, благоутробию Твоему! Егда грешная приношаше миро, тогда ученик соглашается беззаконным. Она убо радовашася, истощающи миро драгоценное: сей же тщашеся продати Безценного." "Простре блудница власы Тебе Владыце, простре Иуда руце беззаконным: она убо прияти оставление, он же взяти сребренники. Темже тебе вопием проданному и свободшему нас: Господи, слава Тебе!" Допущенный к первосвященникам, Иуда сразу высказал всю свою алчную душу: лишь только его ввели в палату, где наскоро собрались несколько членов Синедриона, он сказал: Что вы дадите мне, и я вам предам Его? Прямо говорит, что ему нужны деньги и за деньги он готов предать своего Учителя. "Не просит даже определенной цены, чтобы по крайней мере предать выгоднее, (блаженный Иероним), — но на волю покупающих оставляет цену, как бы продавая какого-либо презренного раба." "О проклятое слово! — восклицает святой Иоанн Златоуст. Как оно исторглось из уст? Как подвигло язык? Как все тело не оцепенело? Как не потерялся ум?... Что вы дадите мне, и я вам предам Его... Сему ли тебя учил Христос? Для сего ли Он говорил: "Не берите с собой ни золота, ни серебра, ни меди в пояса свои" (Мф. 10:9). Что вы дадите мне, и я вам предам Его... Какое безумие! За что, скажи мне? За какую вину, малую или большую, предаешь Учителя? За то ли, что он дал тебе власть над демонами? За то ли, что Он дал тебе исцелять болезни, очищать проказу, воскрешать мертвых? За то ли, что Он дал тебе власть над смертью? За такие благодеяния — тем ли ты воздаешь? О, безумие или лучше: сребролюбие, — ибо все зло от него родилось, оно сильнее демона приводит в неистовство души, которыми овладевает, заставляя забыть все — и себя, и ближнего, и законы природы, отнимает даже ум и делает сумасшедшими... Несмотря на то, что Иуда часто видел, как Иисус проходил среди толпы невредимым, являл многие доказательства Своего Божества и силы, он думал удержать Его, и притом тогда, когда Иисус столько раз повторял ему и страшные и кроткие слова с тем, чтобы разрушить злой умысел"... Нельзя себе представить то истинно-адскую радость, какой исполнились сердца врагов Иисусовых при появлении предателя. Его предложение как нельзя более отвечало их желаниям и сразу изменило их первоначальных план. "Хитрый саддукей Каиафа мгновенно рассчитал в своем уме, что при помощи такого человека можно будет захватить Иисуса без всякого шума, даже без ведома народа. Немедленным же осуждением Его на смерть и преданием в руки Римского правительства предполагалось удалить от себя и последнюю опасность. Народ, думали, не посмеет предпринять что-либо против Римлян, которые на время Пасхи особенно усиливали свою военную силу в Иерусалиме... Немедленно назначается и цена преданию — та самая, которую Моисей велел взыскивать за раба, когда он будет убит кем-либо ненамеренно, т.е. тридцать сребреников или сиклей": Они предложили ему тридцать сребреников" (святитель Иннокентий). "Тем удивительней алчность предателя (святитель Иннокентий), которая могла удовлетвориться такой малостью, при таком случае, где враги Иисуса Христа, по всей вероятности, не подорожили бы никакими сребрениками." Итак, Иуда согласился и с того времени он искал удобного случая предать Его тайно от народа." Заключив этот постыдный договор, предатель тайными путями возвратился из двора Каиафы в святое общество Иисусово, чтобы до времени представлять в нем лицо Апостола. Размышляя о том, как "трудно было, находясь столь долго в такой близости к Сыну Божию, не сделаться добрым, не занять от Него Духа Божия, невольно приходишь в изумление и вопрошаешь с Церковью: кия тя образ, Иуда, предателя Спасу содела? Еда от лика тя Апостола разлучи? Еда дарования исцелений лиши? Еда со онеми вечеряв тебе от трапезы отрину? О, коликих благ не памятлив был еси!" (архиепископ Иннокентий). Душа Иуды обуревалась грешными помыслами. Поистине в нее вошел сам сатана. Так и объясняют его состояние святые Евангелисты. "В самом деле, только сатана мог сделать из Апостола предателя и сына погибели." Должно помнить, что тайна искупления рода человеческого смертью Сына Божия была недоведома для духа тьмы. Под кровом этой тайны Премудрость Божия, посмеивающаяся козням сего врага исконного, соделала то, что он в этом случае сам устроил свою погибель. Ему хотелось только положить конец нестерпимому для него действию проповеди и чудес Иисуса Христа, подобно тому, как он доводил до мученической кончины пророков, и недавно еще руками нечестивого Ирода запечатлел уста Иоанну Крестителю; но в этом случае вышло совершенно противное: смертью Сына Божия, которая стоила стольких усилий врагу рода человеческого, нанесена ему решительная победа, однажды и навсегда ниспровергнута его держава греха и смерти. Святой Иоанн указывает, так сказать, на то отверстие, сквозь которое древний змий вполз в душу Иуды и неприметно опутал собой его ум и сердце. Это — страсть к сребреникам, которая издавна зародившись в его душе, постепенно тлела и, наконец, разгорелась в пламень совершенно адский, в котором, как в своем чертоге сидел и царствовал сатана. Во время вифанской вечери, на которой Иуда жалел о мире, диавол наложил последнюю петлю на душу сребролюбца, чтобы влечь его с собой в ад. Господь все видел, что творилось в этой несчастной душе, но с намерением скрывал это от учеников Своих до последней возможности: иначе чего не позволила бы себе пламенная ревность Петра для предупреждения такого несчастья? "Столь великое зло сребролюбие, — восклицает святой Иоанн Златоуст. Оно сделало Иуду и святотатцем, и предателем. Слушайте и берегитесь страсти сребролюбия! Если тот, кто пребывал со Христом, творил чудеса, пользовался таким учением, упал в такую бездну оттого, что не был свободен от этой болезни: не более ли вы, которые не слушаете Писания, легко можете быть уловлены этой страстью, если будете беззаботны? Эта страсть самая ужасная из всех страстей. Отсюда убийцы, отсюда войны и драки, отсюда всякое зло, как бы ты его не назвал. Нет никакой прибыли, когда душа больна, и нет ущерба когда душа богата"...

«Тридцать сребренников»: вероятно, сиклей, которые были тогда в Иудее более обычной денежной единицей. Сикль стоил на наши деньги около 80 коп. сер., 30 сиклей стоили около 24 руб. сер. Это по закону была цена раба (Исх. 21:32). Вероятно, положили в такую цену Господа Иисуса, чтобы показать презрение к Нему, и в расчетах на скупость и сребролюбие предателя.

Давайте послушаем, что сказал Иуда священникам: Что вы дадите мне, и я вам предам Его? Ибо он хотел получить деньги и предать Слово Божие, что делают все, кто берет себе что-нибудь из телесных или мирских вещей, чтобы предать и изгнать из своей души Спасителя и слово истины, которое было в них. И ты вполне уместно можешь отнести этот пример ко всем, кто, совершая какой-то грех, пренебрегает и словно бы предает Слово Божие из корысти и с целью обогащения или какой-то другой выгоды. Ибо люди такого рода, как кажется, словно бы открыто кричат и говорят отличающимся противоположными добродетелями о некоей выгоде за грех преступления Слова Божьего: Что вы дадите мне, и я вам предам Его? И хотя Господь был предан, Он оказывается вне предающего: ведь, победив тех, которые, как казалось, приняли Его, Он совершает подобающее Себе, чтобы желающие погубить Его ничего не смогли сделать Ему. Они предложили ему тридцать сребренников, решив дать ему столько, сколько лет Спаситель странствовал в этом мире. Ибо, приняв крещение в тридцать лет, Он начал проповедовать Евангелие, словно бы став Иосифом в 30 лет, чтобы раздавать хлеб своим братьям. Ведь как тогда ради сыновей Израиля была приготовлена Богом та пища, но выдана даже египтянам, так и Евангелие было уготовано для святых, но проповедано даже неверующим и нечестивым.

(Мк. 14:10, 11; Лк. 22:4, 5). Марк и Лука не говорят, что Иуда начал переговоры с архиереями и «вождями» (Лука) с заявления о цене, за которую согласился бы предать Христа. Но у Матфея переговоры начинаются именно с этого. Заявление Иуды, по изложению Матфея, очень характерно. Он делает свое заявление таким людям, которые, как он надеется, сразу же поймут его. Мотив, высказанный Иудой, вседостаточен. Он первый и главный мотив в обычных людских отношениях. Многие выставляют его на первый план даже тогда, когда, так сказать, желают загородить им другие, более серьезные мотивы, которых не считают нужным преждевременно раскрывать. Но многие указывают и на последние, всегда оставляя на заднем плане главный, денежный мотив. Немного можно встретить истинных идеалистов. Большинство указывает на идеалы, их красотою прикрывая предосудительность главного мотива. Иуда не говорит: я вам предам Его и желаю получить за это столько-то. Он мог запросить меньше, чем ему могли бы дать. Он первоначально не назначает цены, а выведывает о ней. Но он не «продает» Христа, а «предает» (paradwsw). Это должно было стоить меньше, чем продажа. Иуда рядится сделать, в сущности, не важное и не трудное дело — указать тайное местопребывание Христа, чтобы Его можно было безопасно взять. Это не могло стоить дорого. Архиереи назначают Иуде такую цену, какой он, вероятно, и не ожидал. Тридцать сребренников — за какой-нибудь час, час даже нетрудной, усиленной работы, а просто за беспокойство в ночное время, за сопровождение лиц, которые могли бы взять Христа. Работник за тяжкую дневную работу получал обыкновенно только динарий (около 20-25 копеек). Иуде предложено было тридцать сребренников. Это были «сикли храма», которые были тяжелее обыкновенных. Один только сикль равнялся 4 динариям! Стало быть, цена, предложенная Иуде, была в 120 раз выше поденной платы одного работника. Более трети года нужно было переносить «тягость дня и зной», чтобы заработать такие деньги. Но «архиереи» и храм были, несомненно, богаты. За первой услугой могла потребоваться вторая и дальнейшие. Нужно было только угодить, чисто исполнить данное поручение и затем ожидать дальнейших поручений со стороны влиятельных лиц, за которые также посыпятся в карман сребренники. Для жадного и преданного деньгам, сребролюбивого Иуды могли представляться великолепные перспективы в будущем. Может быть, он надеялся даже получать по тридцати сребренников каждый день! Как только предложена была такая цена Иуде, он немедленно согласился. Неизвестно только, отданы ли были ему деньги теперь же или после. Что они были отданы, это не подлежит сомнению (Мф. 27:5). Но теперь трудно вывести, как было дело. Все синоптики употребляют различные выражения. У Матфея esthsan — термин этот употреблялся для обозначения уплаты требуемой суммы, назначения жалованья, но значит еще и вешать, отвешивать (см. LXX 2 Цар. 14:26; 1 Езд. 8:25; Иов. 6:2; Иов. 28:15; Ис. 40:12; Иер. 32:9; Зах. 11:12).). Не во всех этих цитатах говорится о деньгах. Но как бы много ни относились эти цитаты к разбираемому месту Матфея, из последнего, на основании употребления esthsan, нельзя вывести, что иудеи в это именно время отвесили и отдали Иуде требуемую сумму. Они только положили, постановили отдать ему ее. Такое заключение подтверждается Марком, который говорит, что архиереи обрадовались и только обещали Иуде дать сребренники; и Лукою, по словам которого они suneqento, постановили (русск. согласились) дать ему денег. В таком смысле и объясняет это выражение Евфимий Зигабен: «Марк же сказал, что обещали ему (Иуде) дать серебро; а Лука, что согласились. По-видимому, они сначала согласились и обещали, а потом отвесили (staqmhsai). Некоторые же думают, чтоesthsan поставлено вместо sunefwnhsan и wrisanto (определили, назначили). Если мы будем переводить esthsan — отвесили, то это будет значить, что выражение заимствовано из более древнего времени, когда драгоценные металлы, при какой-нибудь уплате, не подвергаясь чеканке, отвешивались на весах. Но Феофилакт прямо утверждает, что они «только согласились, определили дать ему, а не то, чтобы отвесили их, как многие думают». Сребренники, обещанные или данные Иуде, были arguria (Марк, Лука; у Иоанна нет) — серебряные монеты величиной приблизительно в наш рубль. — Сам Иуда едва ли предполагал, что, предавая Христа, он действовал в согласии с древними пророчествами. Для него цена, обещанная и данная иудеями, была высока. С другой стороны, и иудеи, конечно, не думали об осуществлении в этих событиях древних пророчеств. Но, сами назначая тридцать сребренников, они, почти несомненно, думали этим унизить Христа, потому что 30 сребренников были обыкновенной ценой раба (Исх. 21:32). Такое презрение разделялось, по-видимому, и Иудой, который не называет Христа по имени, а говорит, что предаст Его (auton). С другой стороны, начальники иудейские, когда к ним явился Иуда, не могли в душе не презирать и его. В тайном предательстве не было ничего ни возвышенного, ни благородного, и на него могли смотреть с омерзением даже самые пошлые и безнравственные люди, которые, однако, считались главами общества. Присутствие на совещании военных начальников (strathgoij — Лука) было необходимо, вообще, для регулирования мер взятия под стражу. Заявление предателя сразу же изменило весь план, который предположено было исполнить. Так бывает часто.

Простре блудница власы Тебе Владыце, простре Иуда руце беззаконным: ова убо прияти оставление, он же взяти сребренники. Темже Тебе вопием проданному и свободшему нас: Господи, слава Тебе!» Допущенный к первосвященникам, Иуда сразу выказал всю свою алчную душу: лишь только его ввели в палату, где наскоро собрались несколько членов синедриона, И он СКАЗАЛ: ЧТО ВЫ ДАДИТЕ МНЕ, И Я ВАМ ПРЕДАМ ЕГО? Прямо говорит, что ему нужны деньги и за деньги он готов предать своего Учителя. «Не просит даже определенной цены, чтобы, по крайней мере, продать выгоднее, – говорит блаженный Иероним, – но на волю покупающих оставляет цену, как бы продавая какого-либо раба презренного». «О проклятое слово! – восклицает святитель Златоуст. – Как оно исторглось из уст? Как подвигло язык? Как все тело не оцепенело? Как не потерялся ум?.. Что вы дадите мне, и я вам предам Его... Этому ли учил тебя Христос? Для того ли Он говорил: «Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои» (Мф. 10:9). Что вы дадите мне, и я вам предам Его... Какое безумие! За что, скажи мне? За какую вину, малую или большую, предаешь Учителя? За то ли, что Он дал тебе власть над демонами? За то ли, что Он дал тебе исцелять болезни, очищать проказу, воскрешать мертвых? За то ли, что Он дал тебе власть над смертью? За такие благодеяния, – тем ли ты воздаешь? О, безумие или, лучше: о, сребролюбие, – ибо все зло от него родилось; оно сильнее демона приводит в неистовство души, которыми овладевает, заставляет забыть все – и себя, и ближнего, и законы природы, отнимает даже ум и делает сумасшедшими... Несмотря на то, что Иуда часто видел, как Иисус проходил среди толпы невредимым, являл многие доказательства Своего Божества и силы, он думал удержать Его, и притом тогда, когда Иисус столько раз повторял ему и страшные и кроткие слова для того, чтобы разрушить его злой умысел»... Нельзя себе представить ту истинно адскую радость, какой исполнились сердца врагов Иисусовых при появлении предателя. Его предложение как нельзя более отвечало их желаниям и сразу изменило их первоначальный план. «Хитрый саддукей Каиафа, – говорит Иннокентий, архиепископ Херсонский, – мгновенно рассчитал в уме своем, что при помощи такого человека, каковым выдавал себя предатель, можно будет захватить Иисуса без всякого шума, даже без ведома народа. Немедленным же осуждением Его на смерть и преданием в руки Римского правительства предполагалось удалить от себя и последнюю опасность. Народ, думали они, не посмеет предпринять что-либо против Римлян, которые на время Пасхи особенно усиливали свою военную силу в Иерусалиме... Немедленно назначается и цена предательству – та самая, которую Моисей велел взыскивать за раба, когда он будет убит кем-либо ненамеренно, т.е. тридцать сребренников или сиклей»: ОНИ ПРЕДЛОЖИЛИ ЕМУ ТРИДЦАТЬ СРЕБРЕННИКОВ. «Тем удивительнее алчность предателя, – продолжает Иннокентий, архиепископ Херсонский, – которая могла удовлетвориться такой малостью в этом случае, когда враги Иисуса Христа, по всей вероятности, не пожалели бы никаких сребренников».

"Они предложили ему тридцать сребреников", то есть только согласились, определили дать ему, а не то, чтобы уже отвесили их, как многие думают. Иуда искал удобного времени, чтобы предать им Его наедине: так как они боялись народа, то и подкупили Иуду, чтобы он известил их, когда Иисус будет один.