Евангелие от Матфея, Глава 1, стих 19. Толкования стиха

5. Прекрасно показал святой Матфей, что подобает делать праведнику, который уличит жену в прелюбодеянии: он должен явить себя незапятнанным человекоубийством и чистым от прелюбодеяния, ибо кто сходится с блудницей, становится с ней одно тело (1 Кор. 6:16). Итак, повсюду Иосиф сохраняет дар и образ праведности, чтобы явиться достойным свидетелем, ибо уста праведного не знают лжи и язык его произносит суд (Пс. 36:30), суд его изрекает истину. И пусть тебя не волнует, что Писание часто называет Иосифа супругом (см. Мф. 1:20): брачный обряд свидетельствует не об утрате девства, а о супружестве. Наконец, никто не может отпустить ту, которую не принял, и поэтому тот, кто хотел отпустить, тем самым подтверждал, что принял супругу.

Если тот, кто вступает в связь с блудницей, становится с ней одним телом и если в законе предписано, чтобы не только виновные во грехе, но и соучастники в совершении его были ответственны за преступление, то каким образом Иосиф, скрывая [или намереваясь скрыть преступление жены, называется в Писании праведным? Это — свидетельство в пользу Марии, потому что Иосиф, зная ее непорочную чистоту и удивляясь происшедшему, покрыл молчанием то, тайны чего он не постигал.

Что же произвело в уме Иосифа такое «обретение»? Оно для святого мужа должно быть крайне поразительно. Церковь хорошо поняла и выразила тогдашние чувства Иосифа: «Бурю внутрь имея помышлений сумнительных, целомудренный Иосиф смятеся». Подлинно, в душе его происходила сильная буря! С одной стороны, он был уверен в непорочности своей обручницы, знал данный Ею обет вечного девства, не знал другой девы, кроме Ее, более совершенной в чистоте. С другой стороны, в сей самой невесте он видел, или по крайней мере думал видеть, бракоокрадованную. Это была стрела, самая ядовитая и острая для его сердца. Без сомнения, он сто раз закрывал глаза, чтобы не видеть этого; сто раз хотел думать, что он обманывается, но каждый день приносил ему новое мучение, подтверждал с большей ясностью его подозрения. Прикрыть это великодушно значило нарушить закон, который говорил, что невеста не целомудренная безчестит дом, и держащий ее «безумен и нечестив» (Притч. 18:23). Поступить по закону казалось слишком суровым и жестоким; ибо в таком случае Марию следовало бы «побить камением» (Втор. 22:23—24). Но та же самая праведность закона удерживала от столь ужасного наказания. Она различала грехи минутной слабости и неведения (Втор. 22:25). Посему те толковники, кои в слове «праведность» думают видеть только снисходительность, несправедливо уклоняются от прямого смысла, ибо в отношении к Деве Марии могла быть оказана не только снисходительность, но и праведность. Иосиф хочет стоять на середине. Он не захотел предать Ее суду, огласить, и хотел разойтись с Ней, только тайно. Это можно было делать у евреев, как по закону, так и по обычаю. Только разойтись можно было при свидетельстве двух или трех, но это все не то, что публичный развод. А нужно было отпустить невесту с разрешительной грамотой и разводным письмом (Втор. 24:1), на котором должны были подписаться и свидетели. В сем письме могло быть не прописано, почему разводятся обрученные. Таким образом и хотел поступить и Иосиф, сберегая честь Марии. Но почему он не спросил Ее самой о причине Ее непраздности? Этого требовала и справедливость и необходимость. Вероятно, Иосиф щадил здесь чувства Марии. Дело видно, думал он, и без того. Она и Сама мучится чувством Своим: для чего же мне усугублять Ее мучения своими вопросами и расспросами? Но почему молчала Мария? Она не могла не видеть, как страдает Иосиф. Важные причины заставляли Ее говорить, и однако ж Она молчит. Но что бы Она сказала Иосифу? Объявить ли ему явление Ангела? Но сие явление так необычайно, что в Иосифе едва ли бы достало веры, чтобы он мог ему поверить. Притом, в сем молчании Марии выражается чрезвычайная Ее преданность в волю Божию. На Нее не было наложено молчание, как на Захарию, но Она Сама наложила его на Себя. Она говорила в сие время только с Богом в молитве, как и Давид говорит: «открый ко Господу путь твой, и уповай на Него, и Той сотворит: и изведет яко свет, правду твою и судьбу твою, яко полудне» (Пс. 36:5—6). Она думала: Кто начал сие дело, Тот и окончит. Он вразумит Иосифа, если это нужно будет. Плод, находившийся в Ее чреве, более всего занимал Ее душу. Иосиф, как ни был близок к Ней, но теперь он был лицо еще постороннее. Как бы то ни было, молчание сие было не без великой тяжести для сердца Марии. Для чего же Промысл допустил такое затруднение? Для чего Иосиф не введен в тайну искупления? Для чего Он в душе Иосифа позволил зародиться такому тяжелому подозрению? Без сомнения, для блага же Иосифа и Марии. Мария, как выражается Церковь, должна была «взаимодать» от лица всего рода человеческого Иисусу Христу чистейшее человечество. Иосиф же долженствовал быть Его питателем, хранителем, и назваться, в некотором смысле, отцом. Все сие выражает плотское рождение; Мессии же надлежало прежде в душе Марии и Иосифа утвердить убеждение, что рождение духовное не может быть без особенных искушений и горестей. Неудивительно, что Промысл ставил таких святых людей в затруднительное положение. Он любит, так сказать, испытывать их таким образом. И какой сын царский согласился бы подвергнуться такому поношению, чтобы его мать подозревали в нечистоте и нецеломудрии? А Иисус Христос, Сын Царя Небесного, подвергается оному. Промысл часто оставляет Свои пути до известного времени не выразуменными для людей, и тем желает и людей научить самоотвержению.

Сказавши, что (родившееся от Девы) есть от Духа Святого и без плотского совокупления, он приводит на это еще новое доказательство. Иной мог бы спросить: откуда это известно? Кто видел, кто слышал, чтобы когда-либо случилось что-либо подобное? Но чтобы ты не подозревал ученика, что он по любви к Учителю выдумал это, евангелист вводит Иосифа, который тем самым, что в нем происходило, утверждает в тебе веру в сказанное. Евангелист как бы так говорит здесь: ежели ты не веришь мне и заподозриваешь мое свидетельство, то поверь мужу. Иосиф, говорит, муж ея праведен сый. Здесь он называет праведным того, кто имеет все добродетели. Хотя быть праведным значит не присвоивать себе чужого; но праведностью же называется и совокупность добродетелей. В этом-то особенно смысле Писание и употребляет слово: праведность, когда напр. говорит: человек праведен, истинен (Иов. 1:1), и еще: беста оба праведна (Лк. 1:6).

Итак Иосиф, будучи праведным, т. е. добрым и кротким, восхоте тай пустити ю. Для того евангелист описывает случившееся еще во время незнания Иосифова, чтобы ты не сомневался в происшедшем по узнании. Хотя подозреваемая не только заслуживала быть опозоренною, но закон повелевал даже наказать Ее, однако Иосиф избавил Ее не только от большего, но и от меньшего, т. е. от стыда, — не только не хотел наказать, но и опозорить. Не признаешь ли в нем мужа мудрого, и свободного от мучительнейшей страсти? Вы сами знаете, что такое ревность. Потому-то вполне знавший эту страсть сказал: исполнена бо ревности ярость мужа; не пощадит в день суда (Притч. 6:34). И жестока яко ад ревность (Песн. 8:6). И мы знаем многих, которые готовы лучше лишиться жизни, нежели быть доведенными до подозрения и ревности. А здесь было уже не простое подозрение: Марию изобличили ясные признаки беременности; и однако Иосиф столько был чужд страсти, что не захотел причинить Деве даже и малейшего огорчения. Так как оставить Ее у себя казалось противным закону, а обнаружить дело и представить Ее в суд значило предать Ее на смерть, то он не делает ни того ни другого, но поступает уже выше закона. Подлинно, по пришествии благодати, надлежало явиться многим знамениям высокой мудрости. Как солнце, не показавши еще лучей, издали озаряет светом большую часть вселенной, так и Христос, восходя из девической утробы, прежде нежели явился, просветил всю вселенную. Вот почему еще до рождения Его пророки ликовали, и жены предсказывали будущее, и Иоанн, не выйдя еще из утробы, взыгрался во чреве. И Иосиф показал здесь великую мудрость, не обвинял и не порицал Девы, а только намеревался отпустить Ее.

Прелюбодеяние каралось по ветхозаветному закону смертной казнью через побивание камнями; такое же наказание предусматривалось в случае нарушения верности в период обручения (Втор. 22:23, 24). Вновозаветное время Иосиф мог просто потребовать развода с Марией и выставить ее на позор; смертный приговор в таких случаях был редкостью, если он вообще когда-либо исполнялся. (Обряд обручения связывал людей очень крепко: так, если жених умирал, невеста считалась вдовой; расторгнуть же помолвку можно было только через развод.) Но женщина с ребенком, разведенная по причине своей неверности, едва ли могла найти себе другого мужа и обычно оставалась без средств к существованию, если у нее не было родителей.

Поскольку развод оформлялся простым документом в присутствии двух свидетелей, Иосиф мог развестись с Марией, не предавая дело огласке (судебное разбирательство назначалось только тогда, когда на разводенастаивала жена). Позднейшие раввинские предания обвиняют Марию в том, что она спала с другим мужчиной, но, судя по тому, что Иосиф взял ее в жены (ст. 24), он в это не верил.

Верование Церкви в приснодевство Богоматери обнаружилось преимущественно по случаю появления еретиков, дерзнувших учить, будто пресв. Дева, по рождении от Нее Спасителя, имела и других детей от Иосифа. Такое учение, как только возникало оно, пастыри Церкви называли безумием, святотатством, богохульством, ересью, и не раз торжественно осуждали на соборах поместных. В опровержение же его, между прочим, замечали:.. невозможно это и со стороны Иосифа, мужа праведнаго, особенно после того, как удостоился он быть таинником и свидетелем сверхъестественного рождения от обрученной ему пренепорочной Девы Спасителя мiру¹.

Иосиф же, наречённый по обречению муж, муж Её, будучи праведен и, не желая огласить Её, хотел тайно отпустить Её, будучи прямодушен и правдолюбив, как верный исполнитель закона, и исполненный всякой добродетели, не хотел всенародно предать Её позору перед синедрионом, верховным иудейским судилищем, хотел тайно отпустить Ее. Не хотел добрый старец подвергать Марию не только строгому наказанию по закону, но и стыду и огорчению в глазах знакомых и соседей, и решился разойтись с Нею тайно, без огласки, без формальностей, которых требовал закон, когда подавалось разводное письмо (Втор. 24:1): так он берёг Её честь и безопасность! Можно было обойтись без огласки, ибо обручение не считалось равным браку и формальностей особых не требовало. Не сказал Евангелист: “восхотел Ее изгнать”, — но отпустить. Так Иосиф был кроток и добросердечен! Сердце праведника уже предчувствовало Христовы заповеди, по которым надлежит иметь око чистое и не судить да несудимым быть. (Мф. 6:22; Мф. 7:1).

Праведный хотя означает человека, никого не обижающего, значит однако и исполненного всякой добродетели. Посему, как назывался праведный Ной и Иов, так и Иосиф (Быт. 6:9). Виждь же его добродетели: кротость, незлобие, любовь к ближнему, ревность к закону Божию, премудрость! Подзирает в любодействе, но однако с кротостию и незлобием терпит до времени. Если бы предал Святую Деву на суд, был бы примером бесславия и жестокости; ибо наказанием ее долженствовала быть смерть. Любовь к ближнему воспящала в сем деле; ревность к закону Божию побуждала его оставить ту, яко прелюбодейцу. И если бы явно разрешился с нею, довольно бы сего было к осуждению ее. Мудрость его открывала ему средство благочестивое и похвальное. Он не хотел ни обнаружить ее, ни постыдить в мнимом сем грехе; не хотел однако и жить с нею, — восхотел тайно с нею разрешиться: «восхоте тай пустити ю». И тако размышлял праведный Иосиф: послушай же, что строит Божие провидение, которое определило его хранителем Девы и служителем от нее рожденному Христу.

Иосиф... хотел тайно отпустить Ее. Обручение связывало не меньше, чем брак, и неверность после него непременно вела к разводу, ибо в противном случае прелюбодеяние не считалось бы преступлением.