Евангелие от Марка, Глава 15, стих 36. Толкования стиха

Уксус. Автор Евангелия не мог не думать при этом слове об упомянутом выше описании страданий праведника в Пс 68:22. Первая половина стиха, говорящая о «желчи», должна вспоминаться выше, в связи с Мк. 15:23 (см. примечание к этому месту); вторая же его половина — «…И в жажде моей напоили меня уксусом». В мидраше к Руф. 2:14 уксус рассматривается как символ специально страданий Мессии (Rut rabba ad loc). Но негативные коннотации уксус имеет именно на уровне библейских аллюзий и библейской символики, не на уровне быта. Римские солдаты имели с собой не слишком концентрированный, не слишком едкий уксус, попросту кислое вино, которым сами утоляли жажду.

{стр. 300}

Что же, посмотрим, придет ли Илия спасать Его! При всей грубости эти слова выражают, по-видимому, не столько насмешку, так сказать, в чистом виде, сколько суеверное, не однозначно враждебное любопытство: как знать, может быть, мы еще и увидим какое-нибудь чудо, но для этого надо немного продлить жизнь необычного умирающего.

Враги же Иисуса и тут нашли возможным поглумиться над Страдальцем. Когда стоявший у креста воин, услышав, что Иисус что-то говорит, и полагая, что Он просит пить, побежал к сосуду с уксусом и, наполнив им губку, понес ее к Иисусу, то первосвященники остановили его словами: «Постой! не давай Ему пить! Он зовет Илию, на него надеется; так подожди же, посмотрим, придет ли Илия спасти Его».

Евангелист Матфей на этом и оканчивает свое повествование о возгласе Иисуса; Евангелист же Марк дополняет его рассказ указанием на ответ этого воина. Воин, не останавливаясь исполнением своих обязанностей, ответил им: «Постойте! Не мешайте мне!..» А потом, когда напоил Иисуса, сказал: «Ну, теперь если хотите, посмотрим, придет ли Илия снять Его».

К прочим мучениям Господа присоединялись теперь еще смертельная жажда, следствие большой потери крови, — предвестница в распятых близкой смерти. Изнемогая от этого нового мучения, Божественный Страдалец воскликнул: «жажду!»
   Жалобный вопль этот, провиденный и предсказанный также пророком (Пс. 69:22), тронул одного из воинов. Он тотчас окунул в уксус губку, надел ее на иссоповую трость и приложил к устам Иисуса… Сотник не препятствовал человеколюбию подчиненного, будучи готов позволить и более, потому что распятый Праведник час от часу более привлекал его внимание и уважение.
   Но враги Иисуса и здесь проявили бесчеловечность. «Оставь Его, — кричали с досадой воину, — Он надеется на Илию; так посмотрим, придет ли Илия снять Его со креста». Даже сам воин, напоивший Иисуса Христа, как бы опасаясь показаться слишком отзывчивым, говорил: «Что за нужда; может быть, Илия замедлит придти».

Тек же един (а один побежал), т. е. один из воинов-распинателей. Оставите, да видим (постойте посмотрим), аще приидет (придет ли) Илия сняти Его. По сказанию Матфея (Мф. 27:47), говорили это другие, а не воин. Могло быть, что и воин, который подавал И. Христу питье, повторял насмешливое замечание или по своей грубости, или, если он был добрый и из сострадания к Господу давал питье, то притворно, – для избежания насмешек грубых людей над добрым поступком (Мих). Еванг. Иоанн повествует, что вскоре завозглашением: Или, Или и пр. Иисус Христос воскликнул: жажду (Ин. 19:28), так как чувствовал страшную жажду (Чит. объясн. 24 ст.). Кроме того, что крестные страдания сами собой возбуждали жажду, нужно представить еще то, что с предшествующего вечера, когда Господь с Своими учениками совершил пасхальную вечерю, ни одной капли телесного подкрепления не было в устах Его. А между тем, что перенес Он в течение этих восемнадцати часов? Душевный подвиг в Гефсимании, бессонную ночь, судебный допрос, бичевание, распятие с потерей крови, трехчасовое висение на кресте под палящими лучами солнца и скорбь душевную. Поистине никто не испытал такой жажды, как Спаситель! Но здесь разумеется еще и духовная жажда Христа. „Душа Его жаждала Бога, жаждала того вечного и блаженного единения с Своим Отцом, которое Он имел от начала миpa и которое отняли у Него, на время, наши». Господь жаждет еще окончания Своего дела искупления рода человеческого. – «Теперь Господь жаждет, поучает один из святителей по поводу восклицания слова жажду. Будем бояться того времени, когда мы, подобно евангельскому богачу, будем жаждать, и ни одной капли воды не найдем для утоления своей жажды». (Семь слов Спасителя на Голгофе). Прием (взял) губу, как удобно впитывающую в себя жидкость, которой, может быть, был заткнут сосуд с уксусом, наполнил уксусом (исполнив оцта). Уксус, это было кислое, подобно уксусу, вино, которое составляло питье римских воинов во время сильных жаров (Мих.). Наложил (вонзе) на трость, потому что иначе нельзя было подносить питье к устам висевших на кресте. Это было делом сострадания со стороны воина к Господу. И Господь, по сказанию евангелиста Иоанна (Ин. 19:30), не отверг теперь поднесённого Ему питья, как отверг поднесенное пред распятием, потому что это питье было не такое, как то, оно не производило отупения чувств. Постойте, по еванг. Матфею, постой, т. е. не давай пить, не помогай Ему в страданиях, посмотрим, придет ли Илия спасти Его: тут выражается и насмешка, и вместе жестокость.

И римские воины. Они не понимают по-еврейски. Вопль Иисуса (ст. 34) для них невразумителен. Они думают, что Он зовет Илию. Когда один из них протягивает Иисусу губку с уксусом, другие, очевидно, пытаются его остановить. Уксус утолял мучительную жажду, от которой страдали распятые. Воин настаивает на своем, но настаивает не из сострадания. Он тоже глумится над Господом: «Посмотрим, придет ли Илия снять Его» (ст. 36). Сущность его отношения раскрывается в этом именно смысле параллельным местом Лк. (Лк. 23:36).

Скучающим солдатам хотелось развлечься, им было любопытно, придет Илья снять Иисуса или нет. Вероятно, именно этим продиктован поступок одного из солдат, когда он дал Иисусу пить: он боялся, что Иисус умрет прежде, чем придет Илья, и они лишатся интересного зрелища. Кресты, как правило, были невысокими, и он мог бы напоить умирающего из своей кружки, но, вероятно, не захотел. Он намочил губку в кислом питье, которое скорее всего было дешевым кислым вином. Греческое слово «о́ксос» означало кислое сухое вино в отличие от сладкого – «о́йнос». Возможно, что это была так называемая «по́ска», напиток из воды с уксусом или кислым вином и яиц, хорошо удовлетворявший жажду. Солдаты обычно всегда носили его с собой. Матфей видит в этом поступке желание еще раз причинить Иисусу страдание, но, вероятно, Марк более прав: солдатом двигало смешанное чувство сострадания и любопытства.

Между тем Христос испытывал невообразимые муки, и в этот момент, обессилев от страдания, Он произнес глухим страдальческим голосом: «жажду». Один из присутствующих наполнил губку из стоявшего рядом сосуда с смесью кислого вина с водою, бывшего обычным напитком римских воинов, и, надев ее на стебель иссопа, поднес к воспаленным устам Страдальца, насмешливо замечая в то же время: «посмотрим, придет ли Илия спасти Его».

Нельзя сказать с достоверностью, какой именно напиток стоял в глиняном сосуде здесь же у креста. Фаррар говорит, что это так называемая posca, напиток, приготовлявшийся из воды, уксуса и яиц и обыкновенно употреблявшийся римскими солдатами «Жизнь Иисуса Xриста», стр. 447.. Фридлиб же, считая несправедливым такое мнение, высказывавшееся еще и до его времени, предполагает, что это был просто уксус, всегда имевшийся наготове при распятиях, с целью подкреплять силы несчастных Archäol. d. Leid., s. 160.. Как бы то ни было, один из слышавших слова Иисуса Христа, иудей, по мнению Фридлиба, наткнув на стебель иссопа губку, омакивает ее в этот, без сомнения, кислый напиток и подносит к воспаленным устам Господа. Иссоп рос в большом количестве в окрестностях Иерусалима и редко достигал высоты более одного фута См. ibid.. Таким образом, здесь мы ясно видим, как невысок был крест Господа Иисуса Христа, если стоящий на земле мог такою небольшою иссоповою тростью коснуться губ распятого.

Вероятно, имеется в виду поска – напиток из воды с уксусом или кислым вином и яиц, хорошо утолявший жажду. Возможно, Иисуса поят из опасения, что Он умрет до прихода Илии. Поступок солдата, вероятно, был вызван смешанным чувством сострадания и любопытства.  РБО «Современный перевод. Библия» 2017 г. 

К третьему часу дня страдания Спасителя достигли предела. Переживая глубину скорби человечества, отторгнутого от Бога грехом и подвластного смерти, Господь воскликнул: «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?»(Мф. 27:46). В словах Христа исполняется пророчество Псалтири: «Боже Мой! Боже Мой! внемли мне для чего Ты оставил меня?» (Пс. 21:2). «Истолковывая вопль Христа, св. Григорий Богослов говорит, что ни Отец не покинул Христа, ни Его Христово Божество не испугалось страданий и не отошло от страждущего Христа. Но этим воплем Христос «в Себе изобразил нас», то есть в то мгновение Христос говорил вместо нас. Мы были оставлены и презираемы, а затем восприняты и спасены страстями Бесстрастного. Толкуя эти слова, св. Кирилл Александрийский говорит: «Постигнешь оставление, постигнешь и страсти отпущение». Начавшееся с воплощения уничижение Христа достигло высочайшего предела, и это есть оставление» Там же. С. 259..