Евангелие от Марка, Глава 15, стих 14. Толкования стиха

Пилат потом представляет Его в таком измученном виде народу с целью тронуть его. Вот человек, говорит он. Можно ли думать, чтобы Он стал выдавать себя царем. Но толпа уже начинает кричать: этого мало – распни, распни Его.

+++Горский А. В. прот. История Евангельская и Церкви Апостольской. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. С. 224++

И теперь, вместо того, чтобы оправиться от первого смущения и проявить ту сильную римскую власть, какая ему вверена над народом иудейским, Пилат совсем растерялся. Судьей теперь стала толпа, а он ограничился ролью робкого защитника.

«Какое же зло сделал Он вам, что вы требуете позорной казни Его?» — спросил Пилат. Вместо прямого ответа на этот вопрос, толпа еще сильнее закричала: да будет распят.

Странный Пилат! Добивается, чтобы настроенная и озверелая толпа ответила ему, за что она требует казни Иисуса!

В третий раз он обращается к этой толпе: «Какое же зло сделал Он? я ничего достойного смерти не нашел в Нем и потому не могу согласиться на Его казнь. Если хотите, в угоду вам, я накажу Его, но смерти не предам».

«Но какое зло сделал Он?»
   «На крест, на крест!» — более не слышно было ничего.
   «Нет, — отвечал Пилат, раздраженный неудачей и не привыкший терпеть подобных наглостей, — что прежде я сказал, то и будет: наказать Его — я накажу, а потом отпущу».
   После этого тотчас дано повеление: Варавву освободить, а Иисуса Христа подвергнуть бичеванию. Этим наказанием игемон, как увидим, надеялся совершенно успокоить лютость врагов Его.

 Бичевание (flagellatio), которым Пилат думал заменить смертную казнь, было одним из самых поносных и мучительных наказаний, которым римляне за важные преступления подвергали большей частью рабов и тех, которые не имели прав римского гражданина. И в иудейских синагогах наказывали розгами, но определенное число ударов было невелико; наказанный не лишался даже чести гражданской. Римляне, напротив, подвергали бичеванию за важные преступления и обычно перед совершением смертной казни. Число ударов и прочие подробности не были определены законом и предоставлялись человеколюбию или бесчеловечности воинов, которые у римлян совершали все казни. Бичи делались из веревок или ремней, в которые по местам ввивались острые костяные или металлические палочки. Нередко осужденные умирали под бичами. Таким-то наказанием Пилат хотел показать снисхождение и к врагам Его и обвинителям!..
   Получив приказ, воины, находившиеся при Пилате, взяли Иисуса Христа с лифостротона и отвели в преторию — на двор прокураторский, где совершались подобные наказания; потом созвали большую часть военной спиры, или когорты, состоявшей от 600 до 1000 человек; ибо бичевание было чем-то вроде развлечения для этих грубых людей. Евангелисты не упоминают, чтобы пречистое тело Господа во время бичевания было привязано к столбу, но общераспространенное предание утверждает, что было. Жестокое само по себе, бичевание теперь было еще жесточе: каждый из воинов хотел дать почувствовать силу руки мнимому противнику кесаря — божества преторианцев.

Первосвященники возбудили народ (архиерее помануша народу) просить, чтобы Пилат отпустил (да паче пустит) им Варавву. Сего преступника они вероятно выставили пред Пилатом, только как ревнителя отечественной свободы и чести народной (Богосл.). В предпочтении Господу И. Христу Вараввы Иудеями св. отцы и учители церкви видели некоторое предзнаменование того, что и пред кончиной мира неверные Иудеи, вместо Христа, изберут Антихриста (Амвр. Медиол. и др.) Но как мог послушаться народ врагов Христовых, когда он так любил и почитал Иисуса и еще так недавно самым торжественным образом встречал Его, шествовавшего в Иерусалим? По ошибочному понятию евреев, Мессия должен был сделаться царем их и возвеличить и обогатить их самих. Когда же они увидели, что Христос не сделал этого, да еще, кроме того, Сам подпал суду, то начальникам легко было возбудить против Него народ. Об этом так пишет архиеп.Херсонский Иннокентий: „ Между прочим Архиереи могли так говорить народу: Синедрион дважды со всем беспристрастием, под клятвой, допрашивал Иисуса и, основываясь на собственных словах Его, нашел в Нем человека нечестивого. Дела, Им совершенные, странны; но кто не видит, что ему помогали тёмные силы, что Он посланник веельзевула? Ибо когда Он совершал их? В субботу, вопреки закону Моисееву. А чему учит Он? Разрушает все предания, грозит разрушить самый храм, поносит все священное, не исключая и нас первосвященников. А как живет Он? Ест и пьет с мытарями и грешниками, ведет дружбу с самарянами; все презренные люди с Ним заодно. И такой человек называет Себя Сыном Божиим?!» Иудеи кричали (возопиша, глаголюще): распни Его. Один из толкователей Евангелия (Зигаб.) замечает при этом: „не говорят – да будет убит, но да будет распят, дабы и самый род смерти показывал в Нем злодея».

– На вопрос Пилата, как ему поступить с тем, кого вы зовете (дословно: «с так называемым») еврейским царем, толпа требует Его казни. В словах Пилата и ирония по поводу царского достоинства Обвиняемого, и насмешка над теми, кто требует казни собственного Царя. Пилат не верит в виновность Иисуса, о чем свидетельствует его заключительный вопрос, обращенный к толпе: «А что дурного Он сделал?»

«Какое же зло сделал Он?» спрашивает опять совершенно растерявшийся правитель. «Я ничего достойнаго смерти не нашел в Нем; вы привели ко мне этого человека, как развращающаго народ; я при вас изследовал дело и не нашел Его виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете Его. Изследовал это дело и Ирод Антипа, и также ничего не нашел в Нем достойнаго смерти. Поэтому, самое большее, что можно сделать, это наказать Его примерно и затем отпустить» (Лк. 23:14-22). Но такими речами нельзя было убедить толпы, которая очевидно близко подошла к тому страшному психологическому моменту, когда она ничего уже не понимает, а в слепом изступлении кричит раз затверженныя слова. Притом эта речь вполне выдала иудеям всю нерешительность Пилата и в действительности показывала, что перевес уже на стороне толпы. Поэтому все сильнее и сильнее оглашали они воздух своими неистовыми, отвратительными криками: «Смерть Ему! Распни Его, а отпусти нам Варавву!» И Пилату, присутствовавшему при этой оргии темных сил злобы, не могла опять не вспомниться та сцена, которая разыгралась несколько лет тому назад перед его дворцом в Кесарии, когда та-же иудейская чернь, во главе с своими старейшинами, неистово завывала и вопила в течение целых шести дней, не боясь угрожавшей ей смерти от легионеров, и не прекращала осады дворца до тех пор, пока гордый римский прокуратор не уступил этим невыносимым, неотступным крикам и не дал восторжествовать этой самой презренной толпе Ant. 18:3, 1. . Тогда дело шло о поддержании чести римских знамен, и все-таки Пилат уступил; а теперь дело идет лишь о защите невиннаго человека от ослепленной злобы Его врагов, иудея же от иудеев,—стоит ли настаивать особенно? Но когда он, изнемогая в борьбе, бросил взгляд на Самого Узника, то в нем не могло опять не воспрянуть римское чувство правды, ставившее в лучших его представителях справедливость выше всего на свете Pereat mundus, fiat justitia! . Пред ним стояло само воплощение невинности. Среди этой неистово кричащей, топающей и ожесточенно размахивающей руками толпы, среди этих искаженных злобою отвратительных лиц с сверкающими кровожадными глазами, как таинственная тень недвижимо стояла высокая, облаченная в белый плащ фигура Бож. Узника, Который, видимо погруженный в Свои божественныя думы, как будто не замечал ничего из происходившаго вокруг Его, как будто все это нисколько не касалось Его, и неистовые кровожадные крики относились к кому-то другому. Такие изумительное спокойствие Узника, в виду угрожавшей Ему страшной участи, не могло не затронуть в натуре римлянина самых горячих чувств симпатии, так как он, к удивлению, видел, что и среди иудеев бывают свои Кориоланы, Регулы и Муции Сцеволы. Но, конечно, такое благородное мужество есть редкое исключение среди этого вообще презреннаго, нахально-дерзкаго, а вместе с тем и трусливаго народа, и потому нужно спасти этого Галилеянина. Тогда он делает еще одну попытку спасти Узника.

Поскольку и Ирод Антипа не нашел в Обвиняемом ничего, достойного смерти, Пилат хотел отпустить Его, но первосвященники продолжали настаивать на казни Иисуса. Тогда Пилат обратился к простому народу, думая там найти поддержку. Напомнив об обычае отпускать одного узника из темницы ради праздника Пасхи (ближайшая цель освобождения – участие в пасхальной вечере), прокуратор сказал: «Кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву, или Иисуса, называемого Христом?» (Мф. 27:17). Варавва же был посажен в темницу за произведенное им в городе возмущение и убийство. Но Пилат ошибся в расчетах. Толпа, вдохновляемая начальниками, требовала отпустить разбойника Варавву, а Иисуса распять: «Распни, распни Его!» (Лк. 23:21). «Какое же зло сделал Он?» (Мф. 27:23) – удивленно спрашивал Пилат у разъяренного народа. Правитель решил, что телесным наказанием можно избежать смертного приговора, поэтому, отчасти идя навстречу Синедриону и неистовству толпы, он отдал Христа воинам для бичевания.