Евангелие от Марка, Глава 15, стих 11. Толкования стиха

Пилат, видя упорство первосвященников, предлагает по крайней мере даровать Иисусу свободу, как обыкновенно дается она в пасху какому-нибудь злодею. Таким образом могло и определение Синедриона остаться в своей силе, и обвиненный – остаться в живых. А чтобы сколько-нибудь удовлетворить их ненависти к Иисусу, Пилат положил бичевать Его. Но народ кричал по наставлению первосвященников: отпусти не Иисуса, а Варавву.

Когда Пилат недоумевал, как ему поступить в этом случае, присылает к нему жена (Прокла во святых у греков, 27 октября, но с этим именем нет у нас). Она только сейчас видела сон, по которому принимает сильное участие в Праведнике. Просит, не именуя Праведника, чтобы Он не был осужден, что видно за Пилатом водилось (Мф. 27:19).

Пилат еще сильнее стал расположен дать свободу Иисусу. Мысль – осудить на смерть какого-нибудь Бога могла тревожить и язычника.

Но сильнее стали наступать и первосвященники. Они начали прямо обвинять Иисуса в возмущениях. Он развращает народ, говорили они, запрещает Кесарю дань давать. Т. е. они начали выводить следствия из первого своего обвинения (Лк. 23:2). Настаивая на это обвинение, они упомянули, что Иисус пришел с таким учением из Галилеи.

+++Горский А. В. прот. История Евангельская и Церкви Апостольской. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. С. 223-224++

Между тем, пока Пилат был занят разговором со служителем, передававшим ему просьбу жены, первосвященники и прочие члены синедриона не дремали: они вмешались в толпу народа и стали возбуждать его против Иисуса; тут-то они дали волю своим злым языкам; на клеветы и клятвы не поскупились и, конечно, по-прежнему уверяли народ, что Иисус безбожник, грешник, заодно с диаволом, именем которого и творил чудеса. Толпа состояла преимущественно из иерусалимлян, преданных фарисеям и не любивших галилеян. Поэтому в такой толпе успех проискам синедриона почти был обеспечен. И возбудили народ просить Варавву, а Иисуса погубить . Из этих слов Евангелиста (а Иисуса погубить)видно, что первосвященники со своими сподвижниками подстрекали народ не только просить об освобождении Вараввы, но еще требовать смерти Иисуса. Возбудив таким образом народ против Иисуса, приобретя себе в этой толпе сильного союзника, первосвященники и прочие члены синедриона с торжествующими лицами вновь подошли к Лифостротону.

Тогда Пилат вторично спросил толпу: кого из двух хотите, чтобы я отпустил вам? — в один голос толпа закричала: Варавву

 Между тем как Пилат разговаривал с посланным от жены и производил суд над другими узниками, первосвященники и старейшины пустили в ход все способы, чтобы настроить народ против Иисуса Христа. Сделать это для них было тем удобнее, что Иерусалимляне (имевшие большее право голоса) были приверженнее других к фарисеям, не любили галилеян и вообще были развращеннее и горделивее. Между прочим, в наущение могли говорить: «Синедрион в полном собрании два раза со всем беспристрастием, под клятвой допрашивал Иисуса; и, основываясь на собственных словах Его, нашел в Нем человека нечестивого, крайне опасного для благоденствия народа иудейского… Дела, Им совершенные, странны; но кто не видит, что Ему помогали темные силы, что Он посланник Веельзевула (Мф. 9:34)? Ибо когда Он совершал их? — В субботу, вопреки закону Моисееву, к поруганию нашей религии (Мф. 12:2-8). А чему учит Он? — Разрушает все предания (Мф. 15:2), грозит разрушить самый храм (Мф. 26:61), поносит все священное, не исключая и нас, первосвященников. А как живет Он? — Ест и пьет с мытарями и грешниками (Мф. 9:11; 11, 19); ведет дружбу с самарянами (Ин. 8:48); все презренные люди с Ним в единомыслии. И такой Человек называет Себя Сыном Божьим! Если бы Он был действительно Мессия, то дошел ли бы до теперешнего состояния, позволил ли бы обходиться с Собой, как с рабом, согласился ли бы служить посмешищем для Иродовых слуг? Где пророки Моисей и Илия, которые должны возвестить всем приход Мессии (Ин. 1:21)? Напротив, этот человек предан собственным учеником: так мало ценят Его сами друзья! Да и кто ожидает Мессию из Назарета (Ин. 1:46), из дома плотника? Нет, не будет того, чтобы глупые и дерзкие галилеяне могли дать нам царя: Иерусалим не поклонится Назарету! Что в пришествии Мессии радостного? Не то ли, что Он освободит народ иудейский от врагов Его, восстановит престол Давидов (Лк. 19:11)? Но посмотрите на Этого Человека: это ли победоносный потомок Давида, который с трепетом ожидает милости и смерти от приговора римского всадника? Он, когда и был свободен, непрестанно твердил: давайте дань кесарю! Это Мессия — только не иудейский, а римский! Честь народа требует испросить Ему самой поносной казни. Не примечаете ли, что Пилат, называя Его царем нашим и прося Ему свободы, издевается над нами? О, если бы Господь не смирил нас за грехи отцов наших, мы показали бы необрезанному, как поносить Израиля! По крайней мере, охраните честь синедриона, храма, имя Бога Израилева — вы, израильтяне! Проклят, кто скажет хоть слово в пользу Сына Иосифова!»
   Преступления Вараввы также могли быть оправданы и уменьшены. Ничто не препятствовало фарисеям произведенное им возмущение изображать в виде патриотической ревности по закону Моисееву и преданиям. Возмущения в Палестине тогда были делом обыкновенным; и при всех несчастьях, от них происходящих, подверженный политической мечтательности народ смотрел на возмутителей как на людей, в которых дышит дух свободы, а поэтому достойных лучшей участи. Напротив, Мессия, не сделавший ни одной попытки свергнуть иго римлян, казался уже по тому самому для многих неистинным.
  

Первосвященники возбудили народ (архиерее помануша народу) просить, чтобы Пилат отпустил (да паче пустит) им Варавву. Сего преступника они вероятно выставили пред Пилатом, только как ревнителя отечественной свободы и чести народной (Богосл.). В предпочтении Господу И. Христу Вараввы Иудеями св. отцы и учители церкви видели некоторое предзнаменование того, что и пред кончиной мира неверные Иудеи, вместо Христа, изберут Антихриста (Амвр. Медиол. и др.) Но как мог послушаться народ врагов Христовых, когда он так любил и почитал Иисуса и еще так недавно самым торжественным образом встречал Его, шествовавшего в Иерусалим? По ошибочному понятию евреев, Мессия должен был сделаться царем их и возвеличить и обогатить их самих. Когда же они увидели, что Христос не сделал этого, да еще, кроме того, Сам подпал суду, то начальникам легко было возбудить против Него народ. Об этом так пишет архиеп.Херсонский Иннокентий: „ Между прочим Архиереи могли так говорить народу: Синедрион дважды со всем беспристрастием, под клятвой, допрашивал Иисуса и, основываясь на собственных словах Его, нашел в Нем человека нечестивого. Дела, Им совершенные, странны; но кто не видит, что ему помогали тёмные силы, что Он посланник веельзевула? Ибо когда Он совершал их? В субботу, вопреки закону Моисееву. А чему учит Он? Разрушает все предания, грозит разрушить самый храм, поносит все священное, не исключая и нас первосвященников. А как живет Он? Ест и пьет с мытарями и грешниками, ведет дружбу с самарянами; все презренные люди с Ним заодно. И такой человек называет Себя Сыном Божиим?!» Иудеи кричали (возопиша, глаголюще): распни Его. Один из толкователей Евангелия (Зигаб.) замечает при этом: „не говорят – да будет убит, но да будет распят, дабы и самый род смерти показывал в Нем злодея».

– Вероятно, допрос Пилата длился гораздо дольше, чем об этом рассказано в Евангелии, и правитель понял, что этот Царь не представляет угрозы для Рима и что старшие священники выдали Его ему из зависти, опасаясь влияния Иисуса на народ. Но те подбили народ просить отдать им Бар-Аббу. Вероятно, собравшаяся толпа состояла из его сторонников, которые видели в нем национального героя. Конечно, они предпочли просить за своего, чем за Иисуса, который в их глазах выглядел коллаборационистом, потому что Он не призывал к вооруженному восстанию против римлян.

Предложение Пилата угрожало разстроить весь замысл иудейских вождей, и если вовремя не оказать ему противодействия, то могло склонить на свою сторону быстро изменяющийся в своем настроении народ. Поэтому Каиафа с своей партией немедленно позаботились о том, чтобы отвратить этот удар, и стали уговаривать народ просить освобождения Вараввы, а но галилейскаго Учителя. Ведь Варавва—доказывали они—несет свое наказание за то, что он, как патриот, возставал против нечестиваго ига римлян, тяготеющаго таким ужасным бременем на иудеях, следовательно стоял за народ, а если и совершил какое-нибудь убийство, то все это с избытком покрывается его патриотическими подвигами. Как зилот, он вместе с тем ревновал о храме и законе, а этот Галилеянин ниспровергал закон, нарушал священные обряды и обычаи, поносил ревностнейших хранителей отеческих преданий—фарисеев и книжников, одним словом, подрывал веру отцов и вполне достоин примерного наказания. Подготовив таким образом почву, старейшины выкрикнули имя Вараввы и стали повторять эти крики с такой силою и настойчивостью, что они подхвачены были и окружающей толпой, которая также начала требовать, чтобы ей отпустили не Христа, а Варавву. Голос народа, когда он служит непосредственным выражением его внутренней совести, бывает какбы голосом Самого Бога (vox populi vox Dei). Но тот же самый голос народа, когда он выходит из ложнаго увлечения, происходящаго от буйства страстей, становится какбы голосом самого сатаны, который именно и пользуется часто для достижения самых тем- пых своих целей тем, что делает своим орудием этот именно народный голос, выступающий часто под почтенной личиной так-называемаго общественного мнения. Так было и в этом случае, и Пилат, прислушиваясь к этому разъяренному гулу голосов, сразу мог убедиться, что задуманный им план не удался. Волна народных криков, поддерживаемых обыкновенно на востоке самыми отчаянными жестами и телодвижениями, маханием рук и топотом ног, поднималась все выше и выше, и дело угрожало дойти до народнаго мятежа! Пилат уже знаком был с подобными сценами. Когда несколько лет тому назад он вздумал было внести в Иерусалим римския знамена с их языческими символами и значками, то отправленная к нему по этому поводу в Кесарию депутация поддерживаемая народной толпой, подняла такие мятежные крики, которых нельзя было прекратить даже угрозой смерти, и прокуратор должен был уступить Jos. Antiq. 18:3, 1 . Такой же оборот дело угрожало принять и теперь. Пилат начал колебаться, и свойственное ему, как римлянину, чувство законности в отношении к невинности и собственнаго достоинства в защите раз произнесеннаго приговора начало уступать место желанию как-нибудь поскорее покончить с этим столь неприятным делом,—и, конечно, интерес собственнаго положения стоял у него на первом плане. Лучше уступить этим презренным иудеям, которых не даром знаменитейший римский философ Сенека назвал «самым злодейским и проклятым народом» “Sceleratissima gens”. Прив. у бл. Августина в De Civ. Dei, 6:11 . Но в то же время он не мог не знать знаменитаго положения законов Двенадцати таблиц, которое гласило: «не должно слушать пустых криков народа, когда они требуют оправдания ли виновнаго, или осуждения невиннаго» Lex 12, De poenis, прив. у Маккавейского, стр. 169. . Положение прокуратора было по-истине тяжелое. А тут случилось еще одно обстоятельство, которое еще более повергло его в недоумение. Когда он, дав выясниться народному голосу, быть может хотел уже опять сесть на свое курульное кресло, чтобы произнесть окончательный приговор согласно требованием сборища, из глубины дворца явился слуга с поручением от его жены Клавдии Прокуды. По римским законам, собственно женам не полагалось сопровождать своих мужей при назначении их на службу в провинции; но это суровое постановление времен республики было отменено при Августе, и хотя находило еще горячих защитников, в роде Цецины Севера, который говорил, что «этот пол, если дать ему волю, жесток и любит интригу, жаден до власти» Тац. Лет. 3:33 » но время взяло свое, и сенат согласился с мнением Валерия Мессалина, который красноречиво доказывал, что не хорошо из-за одного или двух слабоумных мужей у других отнимать подруг в счастии и несчастий” Там же, 3:34 , И это последнее заявление вполне оправдалось, повидимому, на прокураторе Иудеи, жена котораго, очевидно, не относилась равнодушно к делам своего мужа, а старалась помогать ему в случае каких-либо особенно важных затруднений. По преданию, она была прозелиткой иудейства, и как благочестивая римлянка, свободная от мелочной фарисейской обрядности и казуистики, была вполне доступна высшим религиозным влияниям п потому, как можно предполагать, с большим интересом следила за учением и делами галилейскаго Пророка, и теперь, узнав об угрожавшей Ему печальной участи, глубоко скорбела о Нем и даже видела страшный сон, причинивший ей много страданий. Она велела сказать своему мужу: «не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него» Мф. 27:19. О Прокуле см. в Еван. Никодима, гл. 2; у Маккавейскаго, стр. 146. .

Положение правителя-судьи таким образом все более усложнялось. Конечно, сны бывают и обманчивы, но иногда их прямо «внушает Аполлон», и не было ни одного такого римлянина, даже среди философски образованных классов, который, скептически относясь ко всему, даже к самой истице, не прислушивался бы с суеверным страхом к тому, что говорят сны. И Пилат терялся, не зная, как ему быть. Но нужно во всяком случае поддержать римское достоинство. Уступить крикам черни, значит отпустить на свободу опаснаго для общественнаго спокойствия и римской власти мятежника-зилота, который в это возбужденное время мог наделать массу хлопот, между тем, как освобождение этого безвредного «мечтателя» было бы делом совершенно законным, торжеством правды и милости над завистью и кровожадностью этих ненавистных ему, до мозга костей проникнутых злобой и лицемерием вождей иудейства. Прислушиваясь к разъяренному гвалту толпы, среди которой в неясно смешанном гуле раздавались выкрики: «не Его, а Варавву!»— Пилат порешил еще сделать попытку обращения к здравому смыслу народа. «Кого же собственно из двух, спросил он, хотите, чтоб я отпустил вам?» Но все было напрасно. «Варавву, Варавву»!—опять с неистовством загалдела толпа, подстрекаемая первосвященниками и старейшинами, которые не упускали ни одного момента, чтобы ковать железо, пока оно было горячо. «Смерть Ему, а отпусти нам Варавву!»—на все лады выкрикивали из толпы остервенелые голоса.

«Возбудили народ» – убедили, склонили народ просить...

Во время зверского бичевания Христа воинами Пилат получил от жены своей просьбу пощадить Праведника Иисуса, о Котором она видела этой ночью страшный сон и много за Него выстрадала, очевидно из сочувствия к Нему. Это обстоятельство еще более укрепило Пилата в намерении освободить Иисуса. Но этим же временем воспользовались и члены Синедриона, чтобы настроить народную толпу настойчиво требовать освобождения Вараввы, которого они, наверное, изображали народным героем, ратующим за освобождение родного народа от римского владычества.

Поскольку и Ирод Антипа не нашел в Обвиняемом ничего, достойного смерти, Пилат хотел отпустить Его, но первосвященники продолжали настаивать на казни Иисуса. Тогда Пилат обратился к простому народу, думая там найти поддержку. Напомнив об обычае отпускать одного узника из темницы ради праздника Пасхи (ближайшая цель освобождения – участие в пасхальной вечере), прокуратор сказал: «Кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву, или Иисуса, называемого Христом?» (Мф. 27:17). Варавва же был посажен в темницу за произведенное им в городе возмущение и убийство. Но Пилат ошибся в расчетах. Толпа, вдохновляемая начальниками, требовала отпустить разбойника Варавву, а Иисуса распять: «Распни, распни Его!» (Лк. 23:21). «Какое же зло сделал Он?» (Мф. 27:23) – удивленно спрашивал Пилат у разъяренного народа. Правитель решил, что телесным наказанием можно избежать смертного приговора, поэтому, отчасти идя навстречу Синедриону и неистовству толпы, он отдал Христа воинам для бичевания.