Евангелие от Марка, Глава 14, стих 35. Толкования стиха

Иисус, доселе так мужественный, теперь как бы падает под бременем скорби. Давно ли говорил: ныне прославился Сын Человеческий, – дерзайте, Аз победих мир. Теперь готов молиться Отцу: да мимо идет от Него чаша сия. Что же так сильно гнело дух Иисуса и что так скоро изменило Его состояние? Конечно не одно чувство телесных страданий, ожидавших Его пред смертью, хотя и смерть для праведника не должна быть тяжелее, нежели для грешника. Говорят же, что преступник сам ищет наказания для успокоения совести. Телесные страдания выдерживали и обыкновенные люди без волнения. – Но Он умирал, как грешник, носящий на Себе грехи всех, как долженствующий понести на Себе весь гнев правосудия Божия, следовательно как совершенно лишенный Божественной помощи и подкрепления. Теперь наступали эти мгновения, в которые Он должен был чувствовать Себя оставленным от Бога. Это и было причиной столь быстрой перемены в Его внутреннем расположении духа. Этому смятению уже предшествовали подобные состояния ранее (Ин. 12:27) и на последней вечери (13:21).

Мрачные чувства обуревают душу чистейшего Праведника. Он отрывается от учеников и обращается снова к молитве. Молитва Его доходила до такого напряжения, что не пот, а кровь выступала из пор Его тела и падала каплями. В ней совершилось тайное жертвоприношение Сына Отцу, которое потом должно было совершиться явно перед всеми. Молитвой Он передал всего Себя в волю Отца и то, чего ужасалась душа Его, с сего времени стало для Него неизбежностью послушания. Для утешения Сына Человеческого явился ангел.

Между тем ученики предаются покою; напрасно три раза оставлял Он молитву и, приходя к ученикам, напоминал им о бдении и молитве, что дух бодр, но плоть немощна: поэтому нужна Божественная помощь к побеждению искушений.

+++Горский А. В. прот. История Евангельская и Церкви Апостольской. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. С. 219 -220++

Итак, взяв с Собой Петра, Иакова и Иоанна, Иисус отошел от остальных Апостолов на расстояние вержения камня. Ужас, скорбь и страшная тоска стали терзать Его, и Он не скрывал Своих душевных мук от избранных из друзей Своих. Побудьте здесь и бодрствуйте со Мною, сказал Он; душа Моя скорбит смертельно

Моление Иисуса об отвращении от него чаши страданий

Он отошел от них, пал на землю и молился; и они слышали, как Он начал молиться, чтобы, если возможно, миновал Его час сей; и говорил: Авва!¹ Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня (Мк. 14, 35-36). О, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! Впрочем не Моя воля, но Твоя да будет (Лк. 22:42).

Продолжения этой молитвы Апостолы не слышали, так как от усталости сон стал одолевать их, и они заснули.

О будущих страданиях Своих и смерти Иисус много раз говорил Апостолам; Он считал их неизбежными, в них видел Свою славу, и даже высказывал желание, чтобы все это скорее свершилось. Предсмертные страдания Свои Он уподоблял той чаше, наполненной ядом, какую в те времена иногда подносили осужденным на смерть; крестную смерть Свою Он называл крещением. Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь? — спросил Он у сыновей Зеведеевых (Мк. 10:38). Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится! — сказал Он при другом случае всем Апостолам (Лк. 12:50).

Что же значит этот ужас, охвативший Иисуса при наступлении часа Его страданий? Что значат Его скорбь и смертельная тоска? Неужели Он поколебался в Своем решении умереть? Нет, Он не поколебался, так как, подчиняя Свою волю воле Отца, Он тут же говорит: «Впрочем, пусть будет не так, как Я хочу, а как Ты!»

А если Он безусловно подчиняется воле Отца и знает эту волю, то зачем же Он просит, чтобы миновала Его чаша страданий? Зачем содрогается от ужаса предсмертных мучений? Не лучше ли было Ему идти на смерть, как потом шли Его последователи, без страха и даже с радостью?

Но кто же может утверждать, что Иисус ужасался, скорбел и тосковал от страха ожидавших Его мучений? Ведь после того, то есть по окончании гефсиманской молитвы, конца которой мы не знаем, Он молча, без стонов и содроганий, перенес все оскорбления, истязания и самую мучительную казнь? А что божественная природа Его нисколько не ослабила этих мучений, мы знаем из предсмертного возгласа Его: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мк. 15:34). Следовательно, не страх предстоявших мучений привел Иисуса в такое душевное состояние, что Он стал молить об отвращении от Него этой чаши.

Предположение об искушении его диаволом

Не надо забывать, что Иисус как Человек подвергался искушениям. Перед началом служения Своего, когда предстояло исполнить волю Пославшего, Он подвергся искушению диавола, предлагавшего Ему достигнуть цели иным путем, не тем, какой определен волей Отца, а кратчайшим, полным величия и блеска и чуждым всяких страданий и неудач. Иисус не поддался тогда этим искушениям и пошел к Своей цели тем путем, который привел Его теперь к страшной развязке, к мучительной смерти. Понятно, что в таком положении Иисуса диавол опять должен был выступить со своими искушениями. Евангелисты ничего не говорят об искушении в Гефсиманском саду; они молчат, но не потому, что искушения этого не было, а потому только, что о нем они не знали и не могли знать. О первом искушении в пустыне они могли узнать только от Самого Иисуса Христа, так как свидетелей искушения не было. Теперь же они и от Самого Господа не могли узнать ничего об искушении потому, что вслед за тем Он был взят под стражу и уже не виделся со Своими Апостолами наедине. Вот почему Евангелисты ничего не говорят о том, явился ли диавол со своими искушениями в Гефсиманский сад, или же не являлся. Этого никто не знает; и если мы говорим об этом, то лишь предполагая, что диавол перестал бы быть диаволом, если бы не попытался возобновить свои искушения в такую скорбную Для Христа минуту. В чем именно состояли теперь искушения духа зла, мы не знаем, но можем, с некоторой вероятностью, делать основательные предположения. Если полагать, что диавол внушал Иисусу мысль просить Отца, чтобы миновала Его чаша страданий, то это значит признавать, что Иисус, обратясь с такой мольбой к Отцу, поддался искушению, а если Он поддался власти диавола хотя бы на одно мгновение, то уже не мог бы считаться Победителем его. К тому же диавол восстал бы сам против себя, если бы советовал Иисусу обратиться к Отцу за разъяснением Своего положения; не к Богу направлять, а от Него отвращать — вот задача духа зла.

Следовательно, искушения диавола должны были быть направлены в другую сторону. Он должен был напомнить Иисусу Христу о тех предложениях, которые делал Ему в пустыне, искушая царствами мира сего; он мог указать Ему на неблагодарность облагодетельствованного Им народа и на предстоящую смерть на кресте, он мог вновь повторить то искушение, которое было уже отвергнуто Христом. Он мог обратиться к Иисусу примерно с такой речью: «Помнишь ли, как три с половиной года назад я предлагал Тебе явиться народу еврейскому в блеске земного величия и подчинить Своей власти весь мир? Помнишь ли, как я уверял Тебя, что именно такого воинственного мессию и ждут евреи? Помнишь ли, как я отвращал Тебя от того пути, которым Ты хотел идти к Своей цели, — как я предсказывал Тебе, что это путь страданий и позорной смерти? Ты не поверил мне тогда; Ты думал, что я желаю Тебе зла. И что же? К чему привел Тебя избранный Тобой путь? — К полной неудаче: народ, сначала увлекавшийся Твоими чудесами и не упускавший случая извлечь из них осязательную для себя выгоду, отвернулся от Тебя, как только узнал, как только убедился, что Ты не тот мессия, какого он ждет; начальники народные приговорили Тебя к смерти, как лже-мессию, и уже послали отряд воинов взять Тебя для исполнения приговора. Ты утешал Себя тем, что, по крайней мере, двенадцать избранных Тобой Апостолов верны Тебе до конца; но так ли это? Один из них продал Тебя за тридцать сребренников, а остальные (посмотри!) беспечно спят в такую ужасную минуту Твоей жизни; да и те (кто знает?) не бросят ли Тебя, не разбегутся ли, как только Тебя возьмут под стражу? И что же дальше ожидает Тебя? Оставленного всеми, поведут Тебя на казнь. И некому будет заступиться за Тебя. И распнут Тебя, и в страшных мучениях Ты умрешь!.. Но подумай, такой ли участи заслуживаешь Ты, Царь Израилев?.. Ведь народ не признал Тебя своим мессией и отвернулся от Тебя только потому, что Ты не принял предложенной Тебе царской власти; прими ее, и народ с восторгом опять встретит Тебя, Царя Израилева, и пойдет за Тобой покорно, куда бы Ты ни повел его. Яви же Себя народу во всем величии страстно ожидаемого ими мессии!.. Уйдем! Уйдем отсюда! Иди за мной, и я ручаюсь Тебе, что мы победим мир, конечно, не Твоей кротостью и самоотверженной любовью, которых мир ни понять, ни вместить не может, а силой, оружием мира сего, силой испытанной, непобедимой!.. Решайся же! Спеши! Уйди!.. Предатель приближается!»

Победа Иисуса над искусителем

Если только искушение было, то отвергнуто, конечно, Иисусом так же спокойно и величественно, как и искушения в пустыне. Там Он сказал: Господу Богу... поклоняйся и Ему одному служи (Мф. 4:10). Ту же покорность воле Божией Он, несомненно, проявил и здесь.

Диавол удалился. Но изображенная им картина пути, пройденного уже и еще предстоящего впереди, предстала пред Иисусом во всей своей ужасной действительности. Да, вот она — та чаша нравственных терзаний, какая представилась теперь взору Божественного Страдальца! Было от чего содрогнуться, было от чего впасть в смертельную тоску. Не страх физической боли предстоящих мук обуял Иисуса; нет, не этот страх терзал теперь Его душу, не предстоящими муками и истязаниями тела была наполнена стоявшая пред Ним чаша страданий. Да и что значат эти страдания тела в сравнении с теми душевными муками, какие испытывал теперь Христос, оглядываясь на пройденный Им путь?

Скорбь Иисуса о грехах мира

Ко времени пришествия Его на землю языческий мир изверился в своих самодельных богов, в лице лучших своих представителей искал Неведомого Бога и не находил, — в безбожии своем потерял смысл жизни и, отдавшись исключительно чувственным удовольствиям, свое личное я сделал своим кумиром, ему единому поклонялся и ему единому служил; и в жертву этому кумиру, за минутное удовлетворение ненасытной жажды наслаждений, приносилось все, имущество, свобода, честь, даже жизнь людей; зло господствовало всюду, подчиняя своей власти все. Не лучше был и мир иудейский: «гордясь своим познанием Истинного Бога, давшего ему закон, он перестал понимать Бога, он исказил смысл Его закона; то же себялюбие, та же жажда личных наслаждений, хотя бы и сопряженных со страданиями ближних, то же царство зла и тьмы, только прикрытое личиной фарисейского лицемерия. И вот, в этот мир, погрязший в пороках, в это царство тьмы проник луч божественной правды, принесенной на землю Христом. И как люди, долго сидящие в темной комнате, не выносят света неожиданно внесенного светильника и стремятся поскорее погасить его, так и мир иудейский (и языческий) озлобленно восстал против Проповедника самоотверженной любви и воздаяния добром за зло. Став лицом к лицу с этими враждебными силами, Христос предпочел скорее быть жертвой грехов всего мира, выдержать лично на Себе всю адскую злобу врагов Своих, но силы против силы не употреблять. Он знал, что для основания Царства Божия на земле надо преобразовать испорченное веками сердце человека и что силой этого не достигнешь. Он знал, что лучше бросить на благоприятную почву хоть одно горчичное зерно, чем разбросать все семена на обширном каменистом поле. Он, олицетворение божественной Любви, любил этот испорченный мир; Он шел ко всем мытарям, грешникам и пропащим людям, призывая их к покаянию, согревая их всепрощающей любовью и исцеляя их от всех телесных недугов; Он всенародно воскрешал мертвых и совершал такие чудеса, какие может творить только Бог; Он лично не стремился ни к какой земной славе, и все утешение Свое полагал лишь в пробуждении любви в сердцах людей. И каково же было любящему сердцу Его видеть, как народ, желавший провозгласить Его Царем, тотчас же отвернулся от Него, как только узнал, что Царство Его не от мира сего. Каково было видеть Ему всю возмутительную неблагодарность облагодетельствованных Им, адскую злобу начальников народа, измену одного из ближайших учеников? Что может быть мучительнее душевного состояния того человека, которому на беззаветную любовь отвечают ненавистью, за услугу платят презрением, а за добрые дела мстят с диавольским остервенением? В таком-то положении находился Христос, когда стал тосковать, войдя в Гефсиманский сад. Тоска эта усилилась сознанием, что и те Апостолы, которые, одни из всей восторженной толпы Его прежних учеников, не побоялись открыто стать на Его сторону, что и они, без особой поддержки свыше, не могут считаться надежными последователями Его; один из них продал Его, остальные при первой опасности разбегутся, а самый стойкий из них в вере, Петр, сейчас же трижды отречется от Него. И останется Он один, непонятый, отвергнутый миром; и этот мир, в озлоблении своем против божественной правды, подвергнет Его мучительной казни...

Все эти мысли овладели душой Божественного Страдальца и довели Его до такой сердечной тоски, какую никто из нас и понять не может. К этой невыразимой тоске, естественно, присоединился и ужас предстоящей мучительной, незаслуженной смерти². Чашу душевных терзаний, причиненных грехами всего мира, Он готов испить до дна; но смерть Его нужна ли при таких обстоятельствах? Если нужна, Он примет и ее безропотно; но если и помимо этого Бог может окончить начатое дело спасения людей? Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня, — воскликнул Он (Мк. 14:36). Ответа не было...

Пал (паде) на землю. Это – выражение усиленной молитвы (2 Пap. 20:18). „Земле, земле! восклицает святитель Димитрий Ростовский. Бог Слово припадает к тебе, как друг, оплакивая прежнее отпадение твое, и теперь снова обнял тебя, как свою искреннюю, в лоно Его возвращенную». Это значит, что Господь пал на землю от тяжести грехов, кои с целого мира поднял на рамена Свои, с другой стороны – в знак милосердия Божия к грешной, некогда проклятой, земле (Воскр. Чт.). Мимо идет от Него (миновал Его) час сей. Час сей, это – время страданий за грехи человеческие. Авва – сирское слово и означает отец. Авва Отче употреблено для выражения высочайшей любви Господа И. Христа к Отцу Своему небесному. Вся возможна Теби; мимо неси от Мене (пронеси мимо Меня) чашу сию. Под чашей разумеются здесь предстоявшие Господу, страдания. Выражение пить чашу нередко употребляется в Свящ. писании для обозначения страданий. Образ заимствован от обычая древних восточных царей – посылать иногда осужденным на казнь чашу с ядом (чит. объясн. Мк. 10:38). Так. образом эти слова Христовы имеют следующий смысл: „если возможно, чтобы мир спасен был и правосудие Твое удовлетворено было без Моих крестных страданий и смерти, которые так тягостны для Моей человеческой природы; то Я молил бы Тебя, Отец Мой небесный, избавит Меня от сих страданий. Но так как мир не может быть спасен без таковой искупительной жертвы, потому что в предвечном совете премудрость Твоя нашла необходимым именно это средство к его спасению; то да будет воля Твоя, – пусть будет не так, как Я по Своей человеческой природе хочу, но как хочешь Ты, премудрый и всеблагий» (Мих.). – но не еже Аз хощу, но еже Ты (не чего Я хочу, а чего Ты). Св. Златоуст пишет: „Господь просит избавить Его от смерти, показывая Свое человечество и немощь природы, которая не может без страдания лишиться настоящей жизни. Господь молится, чтобы научить нас просить об избавлении от бедствий, но если это будет невозможно, то с любовью принимать угодное Богу. Потому Он и сказал Богу Отцу: не якоже Аз хощу, но якоже Ты«. „Если и с нами случится искушение, поучает один из наших архипастырей, станем пред изображением молящегося Господа, посмотрим на чашу, исходящую свыше, повергнемся в прах пред Отцом небесным и скажем Ему словами Единородного: да мимо идет и от нас чаша сия; однако же не как мы хощем, но как Ты: да будет воля Твоя! И Отец небесный услышит молитву нашу, как услышал Он моление Единородного, и спокойствие совести, тишина сердца будет для нас вместо ангела укрепляющего!» У евангелиста Луки повествуется, что во время Гефсиманской молитвы явился И. Христу ангел с небес, и укриплял Его, и был пот Его, как капли крови, падающия на землю (Лк. 22:43, 44). Так тяжки были страдания Спасителя в саду (ст. 38), что человеческая Его природа нуждалась в небесной помощи, и Отец Его небесный послал Ему для этого ангела. Так Отец небесный не попускает никому искушаться более, нежели кто сколько может понести! „И. Христос был в таком борении в это время, пишет блаж. Феофилакт, что, как говорит присловие, с Него падали капли крови. Ибо о тех, кои сильно трудятся, обыкновенно говорят, что они потеют кровью, подобно тому, как и о тех, кои горько сетуют, говорят, что они плачут кровью». Бывали, впрочем, случаи, что чрезвычайные страдания иногда сопровождались и кровавым потом (Жизнь И. Х., Бутк.). „Воды потопа некогда погубили беззаконников, но не смыли беззаконий с лица земли; теперь кровавый пот Господа обновляет лице земли. Падала некогда на землю кровь невинного Авеля; но она вопияла на небо об отмщении, говорится в одном из слов на великий пяток. Падает кровавый пот Спасителя; но вопиет об отпущении и прощении (В. Чт. 14.)

В Гефсимании Иисус уединяется с тремя ближайшими учениками (ст. 33). Евангелист дает картину нарастающего ужаса, это – моление о Чаше (ст. 33–36), библейское выражение (ср. Ис. 51:17; Иер. 25:15, 17; Пс. 74:9), возвращает нас к словам Иисуса, обращенным к сынам Зеведеевым (ср. 10:38–39). Отягченные сном, ученики не оказывают Ему поддержки (ст. 37–40): «Они не знали, что ответить Ему» (ст. 40), – замечание Марка не имеет параллели у других евангелистов. Как и в рассказе о Преображении (ср. 9:6), оно, по всей вероятности, восходит к воспоминаниям Петра, сохраненным Марком. Страшный смысл происходящего в том, что «Сын Человеческий предается в руки грешников» (ст. 41). Господь Сам возвещает приближение предателя (ст. 42).

Пал на землю – в греческом: «падал», возможно, это означает, что Иисус бился о землю от невыносимой муки. «Что испытал Сын Человеческий, когда лежал на холодной земле в томлении духа? Мог ли то быть лишь естественный страх перед пытками и смертью? Но ведь его побеждали и более слабые. Почему же поколебался Тот, Кто будет опорой для миллионов?

Нам не дано проникнуть в глубину смертного борения, свидетелем которого был старый оливковый сад. Но те, кому Христос открылся в любви и вере, знают самое главное: Он страдал за нас, Он вобрал в себя боль и проклятие веков, мрак человеческого греха, пережил весь ужас и ад богооставленности. Ночь, лишенная надежды, обступала Его... Что проносилось перед Его мысленным взором? Картины будущего? Гонения, войны, насилия? Отступничество Его последователей, их неблагодарность и маловерие, их жестокосердие и фарисейство? Это было искушение более тяжкое, чем то, через которое Он прошел в пустыне. Никогда еще человеческое сознание Христа с такой силой не противилось ожидавшему Его Кресту, как в час Гефсиманской молитвы. Вот почему Он просил любимых учеников не оставлять Его»¹.

В мучительной молитве Христос даже на миг предполагал возможность отмены страшного искупительного дела и взывал к Отцу: «Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня»; но затем Он тотчас же все предоставил воле Пославшего: «но не чего Я хочу, а чего Ты» Никогда еще с такою ясностью не выступало в Нем единение Его Божественной и человеческой природы, как именно в этот момент. Если на первый взгляд человеческая природа здесь как бы берет перевес над Божественною, то нужно иметь в виду, что этот момент был моментом величайшего самоуничижения Христа, когда именно «Он смирил Себя и сделался послушен даже до смерти», всецело предавая Себя Отцу как представителя греховного человечества. Но самая способность сделать это, тесное общение с Отцом в отношении воли и совета и совершеннейшее торжество самоотвержения над человеческою немощностью – служат явными доказательствами Его Божества. И в этой страшной борьбе Спаситель не оставлен был без помощи. Как при первоначальном искушении от диавола в пустыне, так и теперь укреплял Его ангел с небес.

Во-вторых, Гефсиманское моление Христово должно вводить нас в умилительныя помышления о глубоко-смиренном образе моления Христова. «Поклонь колена моляшеся» (Лк. 22:41). «Паде на лице Своем моляся» (Мф. 26:39). «Паде на земли, и моляшеся» (Мк. 14:35). Когда подумаешь, что это Единородный Сын Божий, от вечности со Отцем и Святым Духом царствующий на пренебесном престоле, и теперь сего престола не оставивший, – что Он, облекшись в нашу нищету, немощь, низость, повергается в молитве на землю, чтобы молитвою исходатайствовать нам спасение, а смирением обличить, загладить и уврачевать нашу гордость: тогда пораженная мысль ищет, есть ли в мире довольно униженное место или положение, в которое бы человек мог себя уничижительно повергнуть, дабы ему не слишком стыдно было пред сим Божественным уничижением?
При таком размышлении, как должны быть для нас легки и сладостны наши молитвенныя коленопреклонения и земнопоклонения, которыя так тяжкими кажутся иногда для нашей немощи и, может быть, для нашей лености!