Евангелие от Марка, Глава 14, стих 33. Толкования стиха

Далее, по Матфею: Говорит ученикам: посидите тут, пока Я пойду, помолюсь там... Встаньте, пойдем: вот, приблизился предающий Меня. Обо всем этом говорит также и Марк, причем почти теми же словами и в таком же порядке, иногда сокращая некоторые мысли, а иногда сообщая и нечто большее.

По вечери Иисус с одиннадцатью учениками удаляется в сады, лежащие на горе масличной – в Гефсиманию, где и прежде имел обычай проводить ночь. Восемь вскоре Его здесь оставили, Иисус отпустил их; трое пошли в глубину садов – Петр, Иаков и Иоанн: Иисус взял их с Собой для того, чтобы они были с Ним.

+++Горский А. В. прот. История Евангельская и Церкви Апостольской. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. С. 219 ++

Это было после того, как И. Христос предсказал о соблазне апостолов и об отречении Петровом, по совершении тайной вечери. В селение, называемое Гефсимания. Это место или селение было около Иерусалима за долиной Иосафатовой, при подошве горы Елеонской. Туда Господь любил уединяться с Своими учениками, туда Он удалился из Иерусалима на время ночи в последние дни пред Своими страданиями. Есть предание, что Гефсимания принадлежала священникам и левитам, и что в ней паслись стада жертвенных животных. Отсюда же взяли и повели на заклание и Агнца Божия, И. Христа, внемлющего грехи мира (Воскр. чт. 17 2). Гефсимания значит место выжимания оливок. Такое название произошло оттого, что здесь был сад оливковый и приготовлялось оливковое масло. „В саду Эдемском совершилось грехопадение первого Адама, говорит один духовный писатель; в саду Гефсиманском начинаются и искупительные страдания второго Адама – И. Христа». Сидите зде, дóндеже шед (посидите здесь, пока Я пойду) помолюся тамо (там), т. е. в саду. И. Христос имел обыкновение удаляться для молитвы наедине. Это Он делал, объясняет Златоуст, для того, чтобы научить сохранить во время молитвы безмолвие и покой. Видно, замечает один проповедник, теперь пред наступлением страданий, душа Господа особенно имела нужду в молитве. „Спаситель, молясь в саду Гефсиманском, говорит один из проповедников, тем самым уже открывает нам доступ в рай, заключенный грехом в продолжении многих тысяч лет». (Воскр. Чт. 14 г.). Поят (взял) с Собою Петра, Иакова и Иоанна, – как более любимых и довереннейших Своих учеников. Эти апостолы видели славу Его при преображении (Мф. 17:1 и дал.) и Его всемогущество при воскресении дочери Иаира (Лк. 8:51), и потому менее других могли соблазниться видом Его уничижения (Мих.). С другой стороны, теперь ап. Петр мог убедиться в том, как опасно полагаться на самого себя, а Иаков и Иоанн в том, как горька та чаша, которую они сами вызывались разделить с Господом. Начат (начал) ужасатися и тужити (тосковать). Ужасался, скорбел и тосковал И. Христос потому, что Он, как имевший человеческое естество, боялся смерти. „Смерть вошла в человеческий род не по природе, поясняет блаж. Феофилакт, и потому природа человеческая, хотя бы и безгрешная, какова была в Богочеловеке И. Христе, боится ее, скорбит и тоскует при виде ее. Скорбит Господь вместе и для того, чтобы утаить Себя от дьявола, чтобы дьявол устремился на Него, как на простого человека., а таким образом сам был низложен.

В Гефсимании Иисус уединяется с тремя ближайшими учениками (ст. 33). Евангелист дает картину нарастающего ужаса, это – моление о Чаше (ст. 33–36), библейское выражение (ср. Ис. 51:17; Иер. 25:15, 17; Пс. 74:9), возвращает нас к словам Иисуса, обращенным к сынам Зеведеевым (ср. 10:38–39). Отягченные сном, ученики не оказывают Ему поддержки (ст. 37–40): «Они не знали, что ответить Ему» (ст. 40), – замечание Марка не имеет параллели у других евангелистов. Как и в рассказе о Преображении (ср. 9:6), оно, по всей вероятности, восходит к воспоминаниям Петра, сохраненным Марком. Страшный смысл происходящего в том, что «Сын Человеческий предается в руки грешников» (ст. 41). Господь Сам возвещает приближение предателя (ст. 42).

В эти трудные минуты Иисус молится Отцу и берет с собой трех самых близких учеников – Петра, Иакова и Иоанна. Как говорит Лютер, «Он ищет утешения у друзей, которых сам только что утешил»¹. Ужас и тоска охватили Его – греческие глаголы, употребленные здесь, передают высшую степень ужаса и смятения. Душа Моя томится смертельно – эти слова напоминают Пс. 42:11(41:12) и Ион. 4:9 и говорят о такой печали, когда предпочтительна смерть. Иисус, будучи истинным человеком, не мог не содрогаться при мысли о насильственной смерти, даже несмотря на то, что Он неоднократно говорил о ее необходимости и ни разу не попытался избежать ее.

Оставив большинство учеников у входа в сад, Он ввел трех избраннейших из них с собою вглубь Гефсимании, именно Петра, Иакова и Иоанна, которые как свидетели славы Его преображения должны были быть ближайшими свидетелями и величайшей Его душевной муки. Но и их присутствие было тяжело в этот страшный час. «Душа Моя, сказал Он скорбит смертельно»|, и, повелев им бодрствовать, отошел от них еще дальше в чащу сада, на полет брошенного камня, и там начал молиться, чтобы подкрепить свой дух, объятый ужасом пред тяжестью грехов человечества, которые теперь предстояло Ему поднять на Себя. Его человеческая природа ужасалась предстоящего бремени, которое должно было понести Ему.

Гефсимания, исполненная духом моления Христова, орошенная кровавым пoтом Его Богочеловеческаго молитвеннаго подвига в навечерие дня Его распятия, представляет благоприятнейшее и благонадежнейшее мысленное место молитвы, для сокрушеннаго грешника, для возмущаемаго скорбию, тугою, унынием, страхом, для боримаго всяким искушением. Ибо там сила всех возможных искушений побеждена силою молитвы Христовой: и сия победоносная сила не прешла, но пребывает и пребудет; потому что «Иисус Xpистoc вчера и днесь, Тойже и во веки» (Евр. 13:8). От чего Он, вступя на Гефсиманское поприще, «начат скорбети и тужити» (Мф. 26:37), «ужасатися и тужити» (Мк. 14:33)? От предусмотрения ли приближающихся оскорблений и телесных страданий в Иерусалиме и на Голгофе? Но Он самыя сии оскорбления и страдания, не в воображении, а в самом их действии, в продолжение многих часов сей же ночи и следующаго дня, пред Синагогою и пред Пилатом, от Иудеев и от язычников, в Иерусалиме и на Голгофе, переносил, не изъявляя никакого страха, с победоносною твердостию, с высоким спокойствием, то с величием молчания, то с словом любви и молитвы о других, а не скорби о Себе. И если в одну новую таинственную минуту допустил услышаться воплю: «Боже Мой, Боже Мой, Вскую Мя еси оставил?»(Мф. 27:46): то немедленно покрыл оный торжественным гласом: «совершишася» (Ин. 19:30). От чего же еще прежде видимых страданий – скорбь, туга, ужас, прискорбие души даже до смерти? Какую горечь, какую тягость заключала в себе сия таинственная чаша, о которой Он и молился, «да мимоидет», являя тем истинное восприятое человечество, не чуждое немощи, хотя чуждое греха, и которую в то же время принимал по предвечной воле Отца Своего, глаголя: «не якоже Аз хощу, но якоже Ты» (Мф. 26:39)? Увы! это горечь наших грехов, это тягость нашей виновности пред Богом, и заслуженных нами казней, которыя все принял на Себя «Агнец Божий, вземляй грехи мира» (Ин. 1:29); и таким образом Он скорбел, тужил, ужасался, прискорбен был душею даже до смерти, не потому, чтобы истощалось Его терпение, но потому, что Своими внутренними страданиями очищал Он наши внутренния нечистоты, заглаждал нашу виновность, удовлетворял раздраженному на нас Правосудию Божию, и с тем вместе молился о нашем помиловании, прощении и спасении, – и был услышан. Так изъясняет Апостол Павел Гефсиманское моление Иисуса Христа, когда пишет к Евреям, что Он, «во днех плоти Своея, моления и молитвы к Могущему спасти Его от смерти, с воплем крепким и со слезами принес, и услышан быв от благоговеинства» (Евр. 5:7). Как услышан, когда не избавлен от смерти крестныя? Услышан тем образом, что Ему предоставлено Своею крестною смертию и воскресением избавить нас от владычества греха и смерти вечныя. И так не правда ли, что в Гефсимании сила всех возможных искушений побеждена молитвою Христовою?