Евангелие от Марка, Глава 1, стих 1. Толкования стиха

Стих 45
Стих 2

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

Евангелист Марк опустил историю рождения, детства и юности Господа и начал свой рассказ как раз с этого места, то есть проповеди Иоанна.

Источник

О согласии евангелистов. Сl. 0273, 2.6.18.113.20.

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

Начало. Книга Бытия, а вместе с ней и Тора (Пятикнижие) и весь канон Ветхого Завета открывается словами «В начале» (берешит). Еврейский читатель был приучен относиться с большим {стр. 208} вниманием к тому, какая буква стоит в начале священного текста; иудейская традиция сохранила рассуждения о том, почему первая буква текста Торы — именно (бэт), а не какая-либо иная литера (это объяснялось тем, что с этой буквы начинается корень глагола берах «благословлять» или тем, что ее форма, напоминающая скобку, выражает запрет спрашивать о том, что было до сотворения мира (см. Bereshith rabba I); изображался спор всех букв алфавита за привилегию стоять на этом почетном месте, и проигравшие буквы получали в утешение компенсацию — право сыграть особую роль в других эпизодах Священной Истории и частях Торы (например, с к будет начинаться Декалог, см. Aboth d'rabbi Nathan 31, Beth Hamidrash 1, 62–63). Начальное христианство унаследовало эту чуткость к символике букв: в той же новозаветной книге — Откровений св. Иоанна Богослова, или Апокалипсисе, — где мы встречаем числовое значение имени «зверя», мы находим также характеристику Иисуса Христа как Первого и Последнего: «Альфа и Омега» (Откр. 1:8 («Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет, Вседержитель»), Откр. 22:13 («Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний»); ср. аналогичное употребление алефа и тава, первой и последней букв еврейского алфавита, в применении к Богу Ис. 41:4 («Кто сделал и совершил это? Тот, Кто от начала вызывает роды; Я — Господь первый, и в последних — Я тот же»)). В этой связи трудно не заметить, что вторую букву (еврейского) алфавита, открывавшую Писание Ветхого Завета, в Евангелии от Марка сменяет первая буква (греческого) алфавита — альфа (ΑΡΧΗ). В зачинах всех четырех Евангелий так или иначе выражена идея «начала» — нового начала, сопоставимого по своему значению с сотворением мира, — и потому отсылка к началу Книги Бытия. Первые слова Мт — «книга происхождения» (βίβλος γενέσεως); во вводном посвящении Лк мы встречаем слова «от начала (άπ' αρχής)»; наконец, пролог Ио открывается той же формулой «в начале» (εν άρχη = берешит), что и Тора. В этой связи можно вспомнить также начало Книги Осии в версии Септуагинты, в котором тотчас за «надписанием» книги следует: «Начало (αρχή) слова Господня к Осии»; в масоретском тексте этому соответствует просто «Слово Господне, которое было к Осии…».

Благовестия Иисуса Христа — греч. ευαγγελίου, «евангелия». Мы имеем именно здесь совершенно уникальную возможность увидеть эту лексему в самый момент семантического изменения, когда изнут{стр. 209}ри старого значения, характерного, скажем, для Посланий апостола Павла, когда денотатом является христианская проповедь вообще в своем качестве возвещения «благой вести»/«доброй новости» о Христе в любой устной или письменной форме, — впервые проявляется привычное нам значение существительного «Евангелие» (текст и жанр литературно фиксированного повествования о деяниях, словах, крестной смерти и воскресении Иисуса Христа 2). В первом значении «благовестием» можно назвать всю христианскую духовную литературу, включая, например, те же апостольские послания, второе значение делает возможным движение к отбору канонического «Четвероевангелия». Ср. М. Hengel, Die Evangelienbberschriften, Sitzungsberichte der Heidelberger Akademie der Wissenschaften, philosophisch-historische Klasse, 4, 1984 (M. Hengel, Studies in the Gospel of Mark, p. 64–84). Парадокс словоупотребления в начале Мк — в том, что оно равномерно совмещает обе семантические возможности: прежнее значение остается во всей своей полноте, но производит из себя самого второе значение. В свете этой двузначности {стр. 210} стоит и предшествующее слово «начало». Αρχή τού ευαγγελίου означает сразу, во-1-х, «вот как началось со знаменательного выхода на проповедь Иоанна Крестителя мессианское время и благая весть об этом времени», и во-2-х, «здесь начинается текст вот этого Евангелия» (во втором случае формула функционирует, если угодно, как продолжение заглавия). Разумеется, было бы крайне неразумно видеть в такой живой семантической двузначности (не включающей, однако, ни малейшего смыслового противоречия, поскольку написанное Евангелие и есть акт благовестия, а начаться ему естественно с проповеди Иоанна, которая была одновременно знамением начала и вестью, т. е. словом об этом начале), — что-то вроде сознательно усложненной умственной игры. Насколько мы можем об этом судить, для автора, как и для предполагаемого им читателя, подобная возможность была решительно чужда. В этой же связи неуместным педантством представляется вопрос, часто ставимый современными комментаторами: следует ли видеть в словосочетании «благовестие Иисуса Христа» грамматическую конструкцию genetivus objectivus («благовестие о Иисусе Христе») или genetivus subjectivus («благовестие, осуществляемое Иисусом Христом»)? По смыслу все это едино: Иисус Христос есть одновременно и Предмет благовестия, и как бы Воплощение самого этого благовестия, и его Возвеститель, — а на редкость живой синтактико-интонационный строй повествования Мк, постоянно готовый к анаколуфам и т. п. проявлениям внешней нерегулярности высказывания, совершенно не утрачивая при этом непосредственной ясности, допускает такого рода живые смысловые наложения, делает их оправданными.

Для понимания особой знаковой роли при начале эры мессианского «благовестия», которая принадлежит выходу на проповедь Иоанна Крестителя, важно иметь в виду, что, например, тексты Кумрана постулируют ожидание двух Мессий-Помазанников — Священника из рода Аарона и Царя из рода Давида (1 QS 9, 11; 1 QSa 2, 12; 1 QM 5, 1; ср. И. Д. Амусин, Кумранская община, М., 1983, с. 162–167; L. Н. Silberman, The Two «Messiahs» of the Manual of Discipline, Vetus Testamentum, 5, 1955, 1, pp. 96–106; H. W. Kuhn, Die beiden Messias in den Qumrantexten und die Messiasvorstellungen in der rabbinischer {стр. 211} Literatur, ZAW 70, 1958, S. 200–208; R. В. Laurin, The Problem of Two Messiahs in the Qumran Scrolls, Rev Q 4, 1963, p. 39–52). О том же говорится в апокрифическом сочинении «Заветы Двенадцати Праотцев» (Testamentum XII Patriarcharum, Reuben 6, 7–12, Dan 5, 10 е. а). Отголоски учения о двух Мессиях встречаются и в средневековой еврейской традиции (ср. V. Sadek, Der Mythus vom Messias, dem Sohne Josephs, Archiv Orientalni, Praha, 33, 1965, 1, S. 27–43). Если Христос есть Мессия-Царь из династии Давидидов, то Иоанн как Его «Предтеча» есть предшествующий и подчиненный Мессия-Священник из священнического рода. Самое слово «Мессия» (евр. машиах, арам. машиха), в своей греческой форме «Христос» (Χριστός) закрепленное в христианской традиции исключительно за Иисусом (и отвергаемое левитом Иоанном, отвечающим левитским посланникам, в приложении к себе, Ин. 1:20), само по себе, как известно, означало просто «помазанника» и при Кумранской словоупотреблении не имплицирует приравненности обоих «Помазанников»; в недавно опубликованном (R. Н. Eisenmann und M. Wise, Jesus und die Urchristen. Die Qumran-Rollen entschlbsselt, Gbtersloh, 1993, с нарочито сенсационными комментариями) и в любом случае чрезвычайно важном, хотя, к сожалению, весьма фрагментарно сохранившемся отрывке 4 Q, 246 2 (1) применительно к центральной фигуре употребляется словосочетание «Сын Божий». Впрочем, интерпретация этого отрывка вызывает дискуссии (имеются даже попытки отнести это именование к одиозному самопревозношению языческого государя). Едва ли можно согласиться с попыткой полностью редуцировать саму по себе концепцию двух Мессий к политическим комбинациям, порожденным в свое время простой необходимостью совместить чаяние царя из Давидовой династии с существованием Хасмонейской династии (напр., в кн.: Тексты Кумрана, Введение, пер. и комментарии А. М. Газова-Гинзберга, Μ. Μ. Елизаровой и К. Б. Старковой, СПб, 1996, с. 15–16); у таких народов, как евреи кумранско-евангельских времен, даже концепции, имеющие свои прагматические корреляты, сохраняют мистическое измерение. Это измерение весьма ощутимо в идее Мессии-Священника как Предтечи, чье выступление является эсхатологическим знамением. Для {стр. 212} точности можно отметить, что тема дуальности Помазанников в различных Кумранских текстах трактуется по-разному: в т. н. Двух колонках первенство как будто принадлежит Священнику, протягивающему за мессианской трапезой руку к хлебу ранее «Мессии Израиля» (1 Q Sa II, 17–21). Недаром Лк с такой обстоятельностью повествует о рождении Иоанна и о его ааронидском происхождении (1:5 («Во дни Ирода, царя Иудейского, был священник из Авиевой чреды, именем Захария, и жена его из рода Ааронова, имя ей Елисавета»)). В определенном смысле это подчиненное, но необходимое присутствие Иоанна в истории Иисуса соответствует присутствию Иоаннова предка Аарона в истории Моисея; оно необходимо как знамение, удостоверяющее подлинность наступления мессианского времени (евр. йемот ha-машиах «дней Мессии»). — Ааронидский аспект явления Иоанна, так подчеркиваемый в рассказе Лк о его родителях, не противоречит его соотнесенности с парадигмой пророка Илии (ср. Ин. 1:21 («И спросили его: что же? ты Илия? Он сказал: нет. Пророк? Он отвечал: нет»), где Иоанну задают характерный вопрос, не Илия ли он, на который он, впрочем, дает отрицательный ответ). Как известно, Илия, жизненный путь которого, согласно 4 Цар. 2:1–12, завершился восхождением в огненной колеснице на небо, воспринимается в еврейской традиции как вечно живущий, не узнаваемый людьми странник, могущий незримо присутствовать на обрезании младенца и т. п.; соответственно ему принадлежит отчетливая эсхатологическая функция, эксплицитно выраженная в апокалиптических преданиях. Имея их в виду, ученики спрашивают Христа о мессианском времени: А как же книжники говорят, что «прежде должно придти Илии»?» (Мф. 17:10). Отвечая им, Христос, по-видимому, указывает на некую парадигматическую симметрию между фигурами Иоанна и Илии. Здесь стоит вспомнить, что некоторые мессианские предсказания имеют в виду даже не две, а три мессианские фигуры — наряду со Священником Царю предшествует еще Пророк. Иоанн совмещает в себе и тот, и другой аспекты. Далеко не случайно, что проповедь Иисуса начинается тогда, когда проповедь Иоанна, заточенного в темницу, приходит к концу (Мк. 1:14 («После же того, как предан был Иоанн, пришел Иисус в Галилею, проповедуя Евангелие Царствия Божия»)).

Этой роли выхода Иоанна на проповедь как предсказанного и ожидаемого мессианского знамения не противоречит сложность личного отношения Иоанна и тем более общины его учеников к Иисусу. Казалось бы, слова, сказанные Иоанном еще в раннюю пору о Том, {стр. 213} Кто идет за ним и сильнее его (Мф. 3:11; Мк. 1:7; Лк. 3:16), не говоря уже о красноречивом диалоге с Иисусом, по версии Мт предшествовавшим крещению (Мф. 3:14–15), не оставляют места ни для каких нерешенных вопросов; и все же последнее, что мы слышим о Иоанне, уже заточенном в темнице, где ему предстоит быть казненным, — это именно слово о его недоумении: «…Иоанн, прослышав в темнице о деяниях, которые совершал Христос, послал учеников задать Ему вопрос: «Ты ли — Тот, Кто должен придти, или ждать нам другого?» (Мф. 11:2–3). Ответ Христа завершается довольно строгим предупреждением: «блажен, кто не усомнится во Мне» (Мф. 11:6). И сейчас же следует общее суждение о Предтече, заключающее в себе содержательный и выразительный контраст: «Воистину говорю вам: не являлось между рожденных женщинами более великого, нежели Иоанн Креститель, однако наименьший в Царстве Божием больше, нежели он» (Мф. 11:11). Как резюмирует это суждение исследователь, «Креститель — не первый в новом мировом времени, но последний представитель окончившейся эры, хотя самый великий, но меньше наименьшего в Царствии Небесном» (Е. Stauffer, Die Theologie des Neuen Testaments, 4. Aufl., Gutersloh, 1948, S. 9). Что касается учеников Иоанна, то некоторые из них, как эксплицитно сообщается в Ин. 1:35–37, стали учениками Иисуса, но такой выбор был сделан далеко не всеми, и мы встречаем в Евангелиях картину определенного антагонизма со стороны общины Иоанновых учеников по отношению к Иисусовым ученикам (Ин. 3:25–36). Как известно, община т. н. мандеев, существующая возле Евфрата, в южном Ираке и в иранском Хузистане, до сих пор, возводит себя именно к тем последователям Иоанна, которые увидели в Иисусе апостата по отношению к их учителю; высказывания об Иисусе в мандейских текстах поражают своей крайней резкостью, превосходя в этом отношении даже полемические места Талмуда. Разумеется, необходимо помнить, что запись священных книг мандеев произошла довольно поздно; в наше время Уже невозможно видеть в них достоверные источники чуть ли не по предыстории христианства, как это было распространено сто лет назад, во времена Луази — сейчас господствует скорее противоположная крайность. И все же при всей необходимой осторожности {стр. 214} едва ли оправдан полный отказ от поисков в мандейских источников отголоска старых споров между «учениками Иоанна» и «учениками Иисуса»; очень любопытны, например, встречающиеся в них рассуждения о том, что по-настоящему очищает крещение в «верховьях» Иордана, т. е. в Ярмуке, между тем как Иисус по этой версии принял недействительное крещение в недостаточно чистых «низовьях» Иордана (ср. К. Rudolph, Die Маnduег I, Berlin, 1960, S. 248–252; В. Pixner, Wege des Messias und Statten der Urkirche: Jesus und das Judenchristentum im Licht neuer archäologischer Erkenntnisse, 2. Aufl., Gieifen, 1994).

Когда мы ощущаем, насколько острыми были некогда эти вопросы, приходится сугубо задуматься о весомости причин, заставивших авторов Евангелий, невзирая на все это, с такой эмфазой акцентировать значение Иоанна Крестителя.

Заметим, что если повествование Мк действительно, как об этом сообщает Папий Иерапольский, восходит к устным повествованиям Петра, то личные сведения Петра о Иисусе должны были начинаться именно с Иоаннова крещения! По рассказу Ин. 1:35–42 Петра привел к Иисусу его брат Андрей, который был учеником Иоанна Крестителя и пошел к Иисусу под впечатлением от слов своего учителя.


Источник

Сергей Аверинцев. Собрание сочинений. / Переводы. Евангелия. Книга Иова. Псалмы. К.: Дух і літера, 2005. - С. 207-214

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

Вот об этом отрывке Евангелия я хочу сегодня говорить. Но сначала: что значит само слово “Евангелие”? Евангелие — греческое слово, и означает оно “благая весть”. Евангелие принесло людям благую весть о том, что новая жизнь настает. Об этом мечтали, больше того: этого ожидали, потому что об этом многократно говорили ветхозаветные пророки. И Малахия, и Исайя, и Иеремия — все ждали Того, Кто принесет в мир новизну; не ту новизну, которая была изначально, при сотворении мира, а другую новизну: обновление падшего человека, и вслед за ним, через него — обновление всей твари, пострадавшей через падение Адама, обновление нашей земли, так, что не останется на ней ни следа страдания, и все будет радостью и торжеством. В седьмой главе пророчества Исайи говорится о том, что родится от Девы Младенец, Который спасет мир (Ис. 7:14). Но новизна заключается не только в том, что исполнилось, наконец, хотя бы зачаточно, это обещание Божие; вместе с этим пришло в мир новое представление о Боге — не только как о Творце, как о Промыслителе, как о Хозяине жизни. Наш Бог — не только “Бог вдали”. Действительно, став человеком, воплотившись, Бог стал предельно нам близок. Он наш родной. Он носит нашу плоть, у Него есть родословная. У Него есть земная судьба, у Него есть имя, лицо. В Ветхом Завете нельзя было изображать Бога; после воплощения Бог получил и облик человеческий и имя человеческое. Во всем Он стал нам подобен, за исключением греха: греха как оторванности от Бога, как исковерканности человеческого облика, как уродства. И еще: через воплощение мы вдруг обнаруживаем, что Бога можно не только бояться. Страх, конечно, бывает разный. Можно рабски бояться наказания; можно бояться, как наемник, который не хочет потерять свой заработок или награду; можно бояться и по-сыновни: как бы не огорчить любимого. Но и этого недостаточно. В воплощении Христа открылась как бы еще новая черта в Боге: это Бог, Которого мы можем уважать. Это слово звучит странно применительно к Богу, и я должен его разъяснить. Большей частью люди себе представляют, что Бог сотворил мир, сотворил человека, не спрашивая его, хочет ли он существовать или нет, да еще наделил его свободой, то есть возможностью себя погубить, а затем, то ли в конце нашей личной жизни, то ли в конце судьбы мира, в конце времени, Бог нас будто бы ожидает и произнесет суд. Справедливо ли это? Мы не просились в существование, мы не просили той свободы, которую Он нам дал, — почему же мы должны односторонне отвечать за свою судьбу и за судьбу мира? Этот вопрос с такой резкостью мало кто ставит; но я его ставлю, и ответ я нахожу в Воплощении Слова Божия, Сына Божия. Бог делается человеком. Он вступает в мир на началах человечества, Он на Себя берет не только тварность нашу, то есть плоть, душу человеческую, ум, сердце, волю, судьбу, но Он берет на Себя всю судьбу человека, который живет в падшем, изуродованном мире, в страшном мире, где все время (порой — даже торжествуя) так или иначе действуют ненависть, страх, жадность, все виды порока. Он входит в этот мир и берет на Себя все последствия не только первичного творческого акта, вызвавшего из небытия мир и человека, — Он берет на себя все последствия того, что человек сделал из этого мира. Он живет, чистый от всякой скверны, в мире, где на Него обрушится все нечистое, все скверное, все развратное, все безбожное, все недостойное человека, потому что для падшего мира Он — вызов. Бога, Который на Себя берет такую судьбу, Который готов так заплатить за то, что Он нам дал бытие и свободу, — да, можно уважать. Он нас не пустил в жизнь с тем, чтобы мы расплачивались за нее, Он вошел в эту жизнь и вместе с нами Сам готов ее преобразить, изменить. Об этом все Евангелие говорит, и я не буду останавливаться сейчас на этом. Но если так себе представлять Бога, то понятно делается, что не напрасно Бог говорит о Себе в книге Откровения устами апостола Иоанна Богослова: Вот, Я все делаю новым (см. Откр. 21:5). И это относится не только к человеку, не только к обществу, это относится и ко всему творению. Воплощение можно назвать событием космическим, и вот в каком смысле. Плоть, которой облекся Бог, человеческое тело, которое было Его телом, состоит из того же, что и вся вселенная. Вы, может быть, помните, что в начале книги Бытия нам говорится о том, что Бог создал Адама, человека, взяв персть земную (Быт. 2:7), то есть самое основное, из чего можно творить. И Христос, став человеком, приобщился к самому коренному, что составляет творение. Всякий атом может себя узнать в атомах Его тела, всякая звезда, всякое созвездие может увидеть себя, узнать себя по-новому, увидеть, чем атом и все то, что состоит из атомов, может стать, если только соединится с Богом, если только начнет сиять не естественным тварным светом, а Божественной славой. Это же так дивно! Представьте себе, что во Христе вся тварь: и человек, и все вещественное творение — может узнать себя во славе Божией. Разве это не новизна? Разве это не благая весть? И все это, как сила взрыва в атоме, содержится в двух наименованиях Христа Спасителя: Эммануил, что по-еврейски значит “с нами Бог”, “Бог посреди нас”, и Иисус: “Бог спасает”. Я могу вам процитировать Послание апостола Павла к Титу (Тит. 2:11-14): ...Явилась благодать Божия спасительная для всех человеков, научающая нас, чтобы мы, отвергнув нечестие и мирские похоти, целомудренно, праведно и благочестиво жили в нынешнем веке, ожидая блаженного упования и явления славы великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, Который дал Себя за нас, чтобы избавить нас от всякого беззакония и очистить Себе народ особенный, ревностный к добрым делам. Вот о чем идет речь, вот каков у нас Бог, и вот каков Господь наш Иисус Христос. Вот почему апостол Марк, сам переживший ту перемену, которая его сделала из земного — духовным существом, начал свою книгу словами о том, что это начало Благовестия, начало такой благой вести, которая вне всякого сравнения с любой иной.

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

Начало Евакиелия И. Христа, Сына Божия, так начинает Марк свое Евангелие. Здесь высказывается тот взгляд евангелиста. что выступление Иоанна Предтечи на проповедь было началом Евангелия или евангельской истории. Этот взгляд, свойственный вообще апостолам (Деян. 1:21—22, 10, 37), имеет свое основание в том, что с крещения Иоаннова началось общественное служение И. Христа (Лк. 3:23. αρχόμενος), началось открытое благовествование о наступлении царства Божия.

Замечательно здесь также и то, что Марк назвал И. Христа Сыном Божиим.Так как он писал свое Евангелие для христиан из язычников, для которых не было привычно представление Спасителя в образе обетованнаго Мессии, то он и не называет Христа Сыном Авраама и Давида, как Матфей. Представление же о сынах богов было привычно для язычников и, кроме того, лучшие из язычников ко времени Спасителя сознали необходимость в божественной помощи для избавления от нравственнаго зла, неотразимо господствующаго над человеческим родом. Поэтому евангелист и противополагает ложным сынам языческих богов истиннаго, действительнаго Сына Божия, возвещая таким образом, что ожидание язычниками божественной помощи исполнилось.


Источник

Руководство к толковому чтению Четвероевангелия и книги Деяний Апостольских. Д. Боголепов. Издание 5. М.: 1910. - С. 58

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

    Евангелие – слово греческое. В переводе на русский язык означает «благая весть».    Благая весть! Как это оценить?    Где-нибудь далеко-далеко в холодной, негостеприимной чужбине, быть может в суровом вражеском плену, томится дорогой вам человек. Вы ничего о нем не знаете. Пропал – как в воду канул. Где он? Что с ним? Жив ли? Здоров? Быть может, обнищал, нуждается во всем... А кругом холодные, равнодушные чужие люди... Ничего не известно. Томится сердце, тоскует. Хоть бы одно слово: жив или нет? Никто не знает, никто не скажет. Ах, какая тоска! Господи, пошли весточку!    И вот в один прекрасный день стучатся в двери. Кто там? Почтальон принес письмо! От кого? Боже правый... Неужели? Да, да... На обороте письма знакомый милый почерк: неправильные крупные буквы, его почерк. Весточка от него. Что он пишет? Вы торопливо разрываете конверт и читаете с замиранием сердца. Слава Богу! Все хорошо: он жив, здоров, всем обеспечен, собирается приехать на родину... Сердце наполняется благодарной радостью. Господи! Как Ты милостив! Ты не забыл, Ты не оставил, Ты не отверг убогой молитвы! Как благодарить Тебя, Создатель?    Таково впечатление от благой вести. Но в личной жизни это выглядит сравнительно слабо.    Почему же Евангелие называется Евангелием? Почему оно является благою вестью?    Это весточка из потустороннего мира на грешную землю. Весть от Бога страдающему, томящемуся во грехе человеку; весть о возможности возрождения к новой, чистой жизни; весть о светлом счастье и радости будущего; весть о том, что все уже для этого сделано, что Господь отдал за нас Своего Сына. Человек так долго, так страстно, так тоскливо ждал этой вести.    Послушайте, я расскажу вам немного о том, как жили люди до прихода Спасителя, как они томились и напряженно ждали весточки, которая указала бы им новый, светлый путь и выход из грязного болота порока и страсти, в котором они барахтались, и вы поймете, почему с такой восторженной радостью они встретили эту весть, почему назвали ее благой и почему для человека не было и не могло быть другой, более радостной, более благой вести, чем Евангелие.    Весь мир перед тем временем, когда должен был прийти Спаситель, стонал в железных тисках Римского государства. Все земли, расположенные вокруг Средиземного моря и составлявшие тогдашний европейский цивилизованный мир, были завоеваны римскими легионами. (Говорить о жизни человечества того времени — это значит говорить почти об одном Риме.) Это был расцвет римского могущества, эпоха Августа. Рим рос и богател. Все страны слали свои дары сюда или в качестве дани, или как товары торговли. Несметные сокровища собирались здесь. Недаром Август любил говорить, что он превратил Рим из каменного в мраморный. Неимоверно богатели высшие классы — патриции и всадники. Правда, народ от этого не выигрывал и под золотой мишурой внешней пышности империи таилось много горя, нищеты и страданий. Но, как ни странно, и высшие богатые классы не чувствовали себя счастливыми. Богатство не спасало их от уныния, хандры и порой от тоски отчаяния. Наоборот, этому содействовало, рождая пресыщенность жизнью. Посмотрим, как жили тогдашние богачи.    Роскошная беломраморная вилла... Изящные портики, между стройными колоннами расположены статуи императоров и богов из белоснежного каррарского мрамора резца лучших мастеров. Роскошные мозаичные полы, по которым из дорогих цветных камней выложены затейливые рисунки. Почти посредине большой центральной комнаты, служащей для приемов (так называемый атриум), — квадратный бассейн, наполненный кристальной водой, где плещутся золотые рыбки. Его назначение — распространять приятную прохладу, когда воздух раскален зноем южного дня. На стенах — позолота, фресковая живопись, причудливо переплетающиеся орнаменты густых тонов. В семейных комнатах — ценная мебель, позолоченная бронза, на всем убранстве лежит печать богатства и изящного вкуса. В надворных постройках — масса обученных рабов, всегда готовых к услугам хозяина. Так и чувствуется по всему, что нега, лень и наслаждение свили здесь себе прочное гнездо.    Амфитрион (хозяин дома), римский всадник с жирным двойным подбородком, с орлиным носом, гладко бритый, готовится к вечернему пиру. В этом доме пиры почти ежедневно. Громадное состояние, нажитое на откупах, позволяет тратить на это колоссальные суммы. Он занят сейчас в своей домашней библиотеке: надо выбрать поэму для развлечения гостей. Медленно и лениво своими пухлыми руками, украшенными тяжелыми золотыми перстнями с самоцветными камнями, перебирает он футляры, где хранятся драгоценные свитки фиолетового и пурпурного пергамента, на котором золотыми литерами переписаны последние новинки римской поэзии. Его губы брезгливо сжаты: все это ему не нравится. Все так плоско, неинтересно, так приелось!    В соседней большой комнате суетится и бегает целая толпа рабов разных оттенков кожи: белые голубоглазые свевы, желтые смуглые фригийцы и персы, черные арапы и негры. Приготовляют столы и ложа для гостей. Их будет немного, только избранные друзья, человек тридцать. Но тем более надо все приготовить для них и угостить как можно лучше...    Пир в разгаре. За длинными столами на ложах, покрытых виссонными тканями и дамасскими коврами, возлежат гости в легких туниках, с розовыми и померанцевыми венками на головах. Столы уставлены яствами и фиалами с драгоценным вином. Прошла уже тридцать пятая перемена блюд. Только что убрали жирную тушу жареного кабана, и маленькие невольники, прелестные мальчики с завитыми кудряшками, в прозрачных розовых и голубых туниках, разносят расписные кувшины с розовой водой для омовения рук гостей. Смешанный говор стоит в зале. Гости уже достаточно подвыпили: глаза блестят, лица раскраснелись, а рослые арапы еще вносят громадные амфоры дорогих фригийских и фалернских вин, предлагая желающим наполнить опустошенные кубки.    Несмотря на знойный вечер, в комнате прохладно: по углам бьют фонтанчики и журчат ручейки душистой воды, наполняя воздух благоуханием. Откуда-то сверху, как крупные хлопья снега, медленно падают лепестки роз и жасминов, покрывая все в комнате ароматным ковром. Откуда-то издали доносятся тихие звуки грустной музыки: стонет свирель, журчащими каденциями рассыпается арфа и томно воркует лютня.    А гостям подают тридцать шестую перемену: жареные соловьиные язычки с пряным восточным соусом — блюдо, стоившее невероятных денег.    Это был какой-то культ чрева и обжорства. Ели с внимательной торжественностью, по всем правилам гастрономии, точно совершая священный обряд; ели медленно, бесконечно долго, чтобы продлить наслаждение насыщения. А когда желудок был полон и не вмещал больше ничего, принимали рвотное, чтобы освободить его и начать снова.    В пиршественной зале появляется домашний поэт амфитриона, один из бесконечной толпы его прихлебателей. Под звуки лютни он декламирует стихи собственного сочинения. Его сменяют мимы и танцовщики. Начинается дикая, сладострастная вакхическая пляска.    Но хозяин по-прежнему невесел. На его лице скука, пресыщение. Все надоело! Хоть бы что новое изобрели! А то каждый раз одно и то же!    За новые развлечения, за изобретение удовольствий платили большие деньги. Но трудно было изобрести что-нибудь новое, достаточно сильное, чтобы возбудить притупленные нервы. Неизбежная скука надвигалась, как болотный туман, полный удушливых миазмов. Пресыщенная жизнь переставала быть жизнью.    Один из первых богачей того времени, сам император Тиверий, представляет едва ли не самый печальный образец этой пресыщенной скуки. Он – на острове Капри в чудной мраморной вилле; кругом плещутся лазурные волны Неаполитанского залива; дивная, яркая южная природа улыбается ему и говорит о счастье и радости жизни, а он пишет сенату: «Я умираю каждый день... и зачем живу — не знаю».    Так жила римская знать, праздная, пресыщенная, потерявшая вкус к жизни, неудовлетворенная ни своим богатством, ни своим могуществом.    Народ, или, вернее, городской класс, та толпа, которая наполняла улицы Рима, вряд ли чувствовала себя вполне счастливой. Правда, и здесь жизнь с внешней стороны могла казаться иногда праздником. Те золотые потоки богатства и роскоши, которые стекались в Рим со всех стран, хотя и в небольшой степени, но достигали и римской черни. От императора и сановных патрициев в дни торжественных событий и фамильных праздников перепадали иногда значительные подачки. Нередко практиковалась даровая раздача хлеба. Римские граждане, кроме того, могли торговать своими голосами при выборах в сенат или на муниципальные должности.    Для толпы устраивались в цирках и театрах даровые великолепные зрелища. Все это создавало условия легкой, праздной жизни и привлекало из провинции массы праздношатающегося люда. Мало-помалу в Риме и других больших городах скопились громадные толпы людей праздных, неспокойных, ленивых, привыкших жить за государственный счет, единственным желанием и постоянным воплем которых было: «Хлеба и зрелищ!»    Но, выплачивая этой толпе подачки из своих колоссальных богатств, император и римская знать относились к ней с нескрываемым презрением и варварской жестокостью. Случалось иногда в цирках, где преобладали кровавые зрелища гладиаторских боев и травли людей дикими зверями, все жертвы, предназначенные для зверей, были растерзаны, а жажда крови и в зверях, и в зрителях еще не была насыщена. Тогда император приказывал выбросить на арену к зверям несколько десятков бесплатных зрителей из простонародья, заполнявших амфитеатр. И это приказание исполнялось при громком хохоте и рукоплесканиях знати.    Однажды накануне конских скачек, в которых должен был принять участие великолепный породистый жеребец одного знатного сенатора, громадная толпа любопытных зевак окружила стойло знаменитого скакуна, чтобы полюбоваться на него. Чтобы разогнать любопытную толпу, нарушавшую покой благородного животного, сенатор приказал своим рабам высыпать на зевак несколько больших корзин, полных ядовитых змей.    Эти маленькие иллюстрации показывают, насколько не обеспечена и непривлекательна была жизнь граждан этого класса, несмотря на внешний покров кажущейся легкости и беззаботности.    Если по общественной лестнице мы спустимся еще ниже, в класс рабов, то здесь мы найдем только непрерывные страдания и беспросветное горе. Раб не считался даже человеком. Это был просто инструмент, вещь, хозяйственная принадлежность. Убить, изувечить раба хозяин мог вполне: за это он ни перед кем не отвечал, как не отвечал за сломанную лопату или за разбитый горшок.    Жизнь рабов была ужасна. Если бы мы могли прогуляться вечером по улицам Рима того времени, то, наверное, услыхали бы тяжелые стоны, плач и глухие удары, несущиеся из подвалов богатых домов, где содержались рабы – там происходила обычная вечерняя экзекуция рабов за дневные провинности. За малейшую оплошность их наказывали жестоко: били бичами или цепями до потери сознания. Зажимали шею в расщепленное полено и в таком положении оставляли на целые дни. Ноги забивали в колодки. Однажды во время приема императора Августа в доме известного богача того времени, Мецената, раб разбил нечаянно дорогую вазу. Меценат приказал бросить его живым в бассейн на съедение рыбам-муренам. На ночь рабов связывали попарно и сажали на цепь, наглухо приклепанную к кольцу, ввинченному в стену. А днем их ожидала бесконечная, одуряющая, изнурительная работа под бичом надсмотрщика, почти без отдыха. Если доведенные до отчаяния рабы поднимали бунт против своего господина, их распинали на крестах — казнь, считавшаяся самой позорной и мучительной. Когда раб становился стар или выбивался из сил и не мог более работать, его увозили на маленький необитаемый островок среди Тибра, где и бросали, как падаль, на произвол судьбы.    Таким образом, во всех классах римского общества жизнь была тяжелая, безрадостная, гнетущая: пресыщенность жизнью, скука, разочарование в высшей знати, бесправие, угнетение, страдания в низших слоях. Искать радости, успокоения, утешения было негде. Языческая религия не давала человеку никакого облегчения. В ней не было той благодатной таинственной силы, которая одна только может успокоить, ободрить и укрепить страждущее сердце и томящийся дух. Кроме того, римская религия времен пришествия Христа Спасителя очень многое заимствовала из восточных культов, полных сладострастия и распутства. В безумных, беспутных оргиях Востока можно было найти опьянение, временное забытье, но после этого скорбь становилась еще острее, отчаяние еще глубже.    Языческая философия также не могла удовлетворить человека, так как она учила только о земном счастье и не освобождала мятущийся дух от оков мира и материи. Два направления господствовали в тогдашней философии: эпикурейство и стоицизм. Эпикурейцы говорили: наука быть счастливым состоит в том, чтобы создавать для себя приятные ощущения; всякое излишество влечет за собою болезненные ощущения, поэтому нужно быть умеренным во всем, даже в наслаждениях, но эта умеренность, равно как и сама добродетель, не составляет цели для человека, а служит лишь наилучшим средством к наслаждению. Стоики брали лучшие стороны в человеке. Ты свободен, говорили они, значит, ты единственный господин себе. Воля твоя должна вполне принадлежать тебе; счастье заключается в господстве над самим собою. Скорби, гонения и смерть для тебя не существуют: ты всецело принадлежишь себе и никто не отнимет тебя у тебя самого, а это все, что нужно мудрецу.    Чего не доставало философии – это божественного элемента. Тот бог, которого они называли природою, не имеет никаких преимуществ перед богами, провозглашенными языческою религией) и мифологическими сказаниями. Бог философов – не живой, личный Бог, а судьба, неумолимая и слепая, под ударами которой человек впадает в отчаяние и погибает.    Кроме того, философия была совершенно недоступна народному пониманию и составляла удел лишь небольшого числа избранных мудрецов. Поэтому искать в ней утешения масса не могла.    Можно было бы ожидать, что указания нового пути и средства возрождения жизни найдутся в иудейском народе — единственном народе, сохранившем истинную религию и возвышенные понятия о Боге и жизни. Но иудейство само переживало тяжелый кризис. Вряд ли когда в истории еврейского народа встречаются более темные страницы религиозного и нравственного упадка, чем в период, предшествовавший явлению Христа Спасителя. Когда читаешь пророческие книги и суровые речи пророков, обличавших еврейскую жизнь, рисуется тяжелая, мрачная картина.    Вот ряд выдержек из книг пророка Исайи, изображающих безотрадное нравственно-религиозное состояние израильского народа того времени, его неблагодарность и измену Богу, его неверие, его разврат, его жестокость и вопиющую несправедливость.     «Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит: Я воспитал и возвысил сыновей, а они возмутились против Меня. Вол знает владетеля своего, и осел — ясли господина своего; а Израиль не знает Меня, народ Мой не разумеет. Увы, народ грешный, народ обремененный беззакониями, племя злодеев, сыны погибельные! Оставили Господа, презрели Святаго Израилева, – повернулись назад... Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия? Правда обитала в ней, а теперь — убийцы. ...Князья твои – законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них» (Ис. 1:2-4, 21, 23).    «И в народе один будет угнетаем другим, и каждый – ближним своим... Язык их и дела их — против Господа, оскорбительны для очей славы Его... Народ Мой! вожди твои вводят тебя в заблуждение и путь стезей твоих испортили» (Ис. 3:5, 8, 12).    «Огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Ис. 6:10).    «...О юношах его не порадуется Господь, и сирот его и вдов его не помилует: ибо все они — лицемеры и злодеи, и уста всех говорят нечестиво (Ис. 9:17). ...Священник и пророк спотыкаются от крепких напитков; побеждены вином, обезумели от сикеры, в видении ошибаются, в суждении спотыкаются. Ибо все столы наполнены отвратительною блевотиною, нет чистого места» (Ис. 28:7-8).    «...Это народ мятежный, дети лживые, дети, которые не хотят слушать закона Господня» (Ис. 30:9). «Беззакония ваши произвели разделение между вами и Богом вашим, и грехи ваши отвращают лице Его от вас, чтобы не слышать. Ибо руки ваши осквернены кровью и персты ваши – беззаконием; уста ваши говорят ложь, язык ваш произносит неправду. Никто не возвышает голоса за правду, и никто не вступается за истину; надеются на пустое и говорят ложь, зачинают зло и рождают злодейство... Дела их – дела неправедные, и насилие в руках их. Ноги их бегут ко злу, и они спешат на пролитие невинной крови; мысли их – мысли нечестивые; опустошение и гибель на стезях их. Пути мира они не знают, и нет суда на стезях их; пути их искривлены, и никто, идущий по ним, не знает мира. Потому-то и далек от нас суд, и правосудие не достигает до нас; ждем света, вот тьма, — озарения, и ходим во мраке... Ибо преступления наши многочисленны пред Тобою, и грехи наши свидетельствуют против нас; ибо преступления наши с нами, и беззакония наши мы знаем. Мы изменили и солгали пред Господом, и отступили от Бога нашего; говорили клевету и измену, зачинали и рождали из сердца лживые слова. ...И честность не может войти. И не стало истины, и удаляющийся от зла подвергается оскорблению» (Ис. 59:2-4, 6-9, 12-15).    Таким образом, и здесь, среди избранного народа Божия, та же картина нравственного мрака и разложения.    Зло сгущалось повсюду. В этой атмосфере бесправия и насилия, обмана и лицемерия, неверия и суеверия, разврата и погони за наслаждениями становилось трудно дышать. Мир, порабощенный римской политикой, униженный и доведенный до отчаяния ложными религиями, тщетно вопрошающий философию о тайне жизни и добродетели, этот мир стоял на краю могилы.    Само иудейство, изменившее своему предназначению, находилось при последнем издыхании. Никогда еще не было более критического момента в истории человечества. Чувствовалось, что человечество зашло в тупик и без посторонней помощи Кого-то Великого и Сильного выйти оттуда не может. И вот среди лучших людей того времени все упорнее и напряженнее становится ожидание появления Великого Пророка, который укажет человеку новые пути и спасет мир от гибели и разложения.    В иудействе это ожидание существовало уже давно и питалось предсказаниями пророков, но и вне иудейства в лучших людях языческого общества чувствуется трепетное ощущение и страстное желание пришествия Спасителя и Избавителя мира. Весь мир находился в напряженном состоянии, и в эту-то великую и торжественную минуту рождается Господь Иисус Христос и проповедует людям Свое Евангелие, это Откровение новых путей возрождения и истинной жизни.    Это откровение было тою вестью Неба, которая выводила людей из тупика греха и отчаяния и которую так страстно и так напрасно ожидало человечество. Вот почему оно и было названо благою вестью, или Евангелием.    Но и теперь, когда столько веков прошло после появления Евангелия, оно не утратило своего значения и по-прежнему является для нас благою вестью, говорящей нам о высокой, чистой, святой жизни; по-прежнему, как маяк в бурную темную ночь, оно показывает нам единственный верный путь к вечному счастью и к Богу.    Где этот путь? Язычество и почти весь древний мир искали его в служении своему самолюбию, в самоугождении, в самоуслаждении. Личный эгоизм язычества, национальный эгоизм еврейства — вот те краеугольные камни, на которых люди древности хотели построить здание своего счастья. Они не построили ничего, и их опыт доказал только то, что избранный ими путь ложен и ведет не в чертоги счастья, а в трясину отчаяния.    Евангелие наметило новый путь: самоотречение.    

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

Господь наш Иисус Христос1 проповедовал устно и Сам не написал ни одной книги. Его учение, некоторые из совершенных Им чудес и главнейшие события Его жизни записаны другими в четырех книгах, называемых Евангелиями, то есть (по-русски) Благовествованиями.

Почти исключительно из этих четырех Евангелий мы заимствуем все наши познания о жизни и учении Иисуса Христа. Но для того, чтобы знакомиться по этим книгам с Личностью Иисуса Христа и Его учением, надо предварительно убедиться в их подлинности и достоверности.


Примечания

    *1 Греческое слово «Иисус» (по-еврейски «Иешуа», сокращенное из «Иегошуа») означает «Спаситель». Греческое «Христос» и еврейское «Машиах» (Мессия) означают «Помазанный». Поэтому слова Христос и Мессия — однозначащие и применялись к лицу обещанного евреям Избавителя или Примирителя. Еврейских царей и первосвященников помазывали елеем в знак ниспослания им особых даров Божиих, поэтому они назывались помазанными.


Источник

Гладков Б.И. Толкование Евангелия. Введение - Воспроизведение с издания 1907 года. М.: Столица, 1991. (с дополнениями из издания 1913 г.) - С. 7


Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

Первый стих «Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия» можно понимать двояко: 1. Как заголовок всего писания. Тогда после этого заголовка надо поставить точку. 2. Как начало длинного предложения, включающее в себя придаточные стихов 2 и 3, и продолжающееся в стихе 4: тогда можно было бы перевести так: «Началом Евангелия Иисуса Христа, ... явился Иоанн...». Итак, Евангелие об Иисусе Христе, которое с самой Пасхи возвещали христиане, и которое доныне возвещает Церковь, имеет совершенно определённое основание и определенное начало. То и другое в греческом языке (причина, основание и начало) обозначается одним словом, которым Марк открывает своё Евангелие. Основание Евангелия – жизнь, смерть и воскресение Иисуса из Назарета. Об этом и идет речь в писании нашего Евангелиста. Но начало Евангелия образует явление Иоанна Крестителя, ибо он не только привёл в движение всю Иудею и всех жителей Иерусалима (Мк. 1:5), но и стоял в начале пути пришедшего из Галилеи Иисуса из Назарета.

Источник

Беседы на Евангелие от Марка, прочитанные на радио «Град Петров»

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

Евангелие, с греческого языка – благовествование. т. е. радостная весть о пришедшем в мир Искупителе и о устроении Им Своего благодатного царства (См. Мф. 3:2 и дал.). Начало Евангелия. Евангелист Матфей начал свое Евангелие с родословия и истории самого рождения Христова; евангелист же Марк опускает все это и начинает с явления проповеди Предтечи о Христе Спасителе, – с того события, с которого собственно и началось Евангелие, т.е. благовествование о пришедшем Спасителе и Его царстве. Иисуса Христа. Иисус – значит Спаситель. Это – имя Сына Божия, Искупителя рода человеческого, нареченное, по повелению Божию, Ангелом еще до рождения Спасителя на земле (Мф. 1:21. Лк. 1:31). Оно–довольно обыкновенное у евреев и значит: Бог Спаситель или, просто, Спаситель. Для спасения людей от вечной погибели за грехи, которые начались в роде человеческом с грехопадения прародителей в раю, по премудрым Божественным планам, долженствовало сойти с неба на землю, воплотиться и, приняв на Себя грехи рода человеческого, пострадать за них Сыну Божию, второму лицу Пpecв. Троицы. И вот сей воплотившийся Сын Божий и был назван при рождении Иисусом, т. е. Спасителем, и еще Христом. Христос с греческого значит помазанник, на еврейском Мессия (Машиах). У евреев царей, первосвященников, а иногда и пророков, помазывали елеем, почему они и назывались помазанниками. Посредством помазания совершалось посвящение сих лиц, каждого на свое служение, и чрез него обыкновенно сообщались помазуемым особенные дары Божии в помощь к достойному прохождению их служения. Так были помазаны Аарон первосвященник (Исх. 28:41), цари Саул и Давид (1 Цap. 10:1; 1 Цap. 16:13), пророк Елисей (3 Цар. 19:16). Сын Божий назван Meccией или Христом, т. е. помазанником, потому что Его человечеству безмерно сообщены дары Св. Духа, как то: святость первосвященника, могущество царя и ведение или знание Пророка. Относительно имени Иисус впадают в ошибку и много спорят так называемые наши раскольники, т. е. лица, самовольно отделившиеся от истинной церкви из-за некоторых церковных обрядов. Они учат, что нужно писать и говорить не Иисус, а Исус. Но именно Иисус (Ιησγς) слово греческое или Иешуа сокращенное Иегошуа слово еврейское и значит Спаситель, а не Исус, такого слова нет в греческом языке. Если написано в некоторых древних книгах Исус, так это написано сокращенно, как древле писали нередко. Писали это имя и двумя буквами Ис. (См. 1 ст. 1 гл. Мф.). Сына Божия. Еванг. Матфей, писавший свое Евангелие для христиан из иудеев, говорит: Сына Давидова, Сына Авраамова, чтобы показать происхождение Спасителя по плоти от праотцов еврейского народа, Марк же, который писал Евангелие для христиан из язычников, говорит: Сына Божия, чтобы обратить тем внимание сих христиан на главное лицо своего благовествования, которое есть не простой, хотя бы и великий человек, но Сын Божий, в собственном смысле, Которому подобает всякая слава, честь и поклонение и Который потому заслуживает полной безусловной веры в Него (Мих.).



Источник

Иоанн Бухарев свящ. Толкование на Евангелие от Марка. М.: 1900. Зач. 1. - С. 7-8

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

Первые тринадцать стихов Мк. имеют значение вводное. Общественное служение Христа Спасителя начинается только со ст. 14. Введение посвящено служению Иоанна Крестителя, Крещению от него Иисуса и искушению Иисуса в пустыне.

Введение открывается заголовком 1:1. Слова «Сына Божия» (Υἱοῦ Θεοῦ или Υἱοῦ τοῦ Θεοῦ) отсутствуют у Оригена, в кодексе א и в кодексе Ѳ. Все остальные (в D, L: Υἱοῦ Θεοῦ; А, С: Υἱοῦ τοῦ Θεοῦ) их имеют. В настоящее время большинство исследователей считает эти слова принадлежащими к первоначальному тексту Мк. Принимая во внимание, что священные имена писались сокращенно, легко допустить ошибку переписчика, который мог не написать по недосмотру слов Υἱοῦ Θεοῦ, и которого рукопись попала в Египет. Это предположение становится особенно вероятным, если мы учтем, что, по мнению некоторых современных историков новозаветного текста, кодекс к представлял собой копию с тех папирусов, которые Оригеном были привезены из Александрии в Палестину.

Построение ст. 1–4 в целом тоже вызывает вопрос. Греческий глагол ἐγένετο в ст. 4 передан по-русски словом «явился», т.е. понимается как простое сказуемое к подлежащему «Иоанн». При этом понимании ст. 1 остается висящим в воздухе. И потому некоторые толкователи понимают ст. 2–3 как вводные, а слова Ἀρχὴ τοῦ εὐαγγελίου и т.д. (ст. 1) как именное сказуемое при связке ἐγένετο и подлежащем Ἰωάννης в ст. 4. В таком случае весь отрывок звучал бы так: «Началом Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия – как написано и т. д. (ст. 2–3) – был Иоанн, крестивший в пустыне» и т.д. Но есть и другая возможность: видеть в ст. 1 просто заголовок, а заголовок, вообще говоря, не имеет формы предложения с подлежащим и сказуемым Ст. 2–3 при этом было бы правильно связывать со ст. 4, а не со ст. 1, как это сделано в нашем русском переводе. В служении Иоанна Крестителя получает свое исполнение ветхозаветное пророчество. . И в том, и в другом случае начало Евангелия есть служение Предтечи.

Но за началом следует продолжение. Тὸ εὐαγγέλιον Ἰησοῦ Χριστοῦ не есть Евангелие в нашем смысле, иными словами, не может относиться к книге, написанной евангелистом Марком. Только впоследствии слово «Евангелие» стало употребляться для обозначения книг евангелистов, взятых вместе или в отдельности. В древнейшую эпоху оно обозначало содержание этих книг: благую весть о спасении. Евангелие определяется как Евангелие Иисуса Христа, Сына Божия. Евангелие Иисусово, как Иисусом провозглашенное; но в еще большей мере оно есть Евангелие об Иисусе как Христе, т.е. обетованном Мессии и Сыне Божием. Употребляя терминологию классической грамматики, мы можем сказать, что родительный падеж Ἰησοῦ Χριστοῦ Υἱοῦ Θεοῦ может быть понимаем и как genetivus subiectivus, и как genetivus obiectivus. После служения Предтечи начинается служение самого Мессии. Заголовок, относящийся в первую очередь к введению Мк. 1:1–13, предполагает и всё Евангелие.


Источник

Лекции по Новому Завету. Евангелие от Марка

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

Крещение есть конец Ветхого и начало Нового Завета. Иоанн же был зачинателем, и потому более его нет никого из рожденных женами(Лк. 7:28.). Он есть конец пророков (ведь все пророки и закон до Иоанна1) и евангельских дел начало. Ибо сказано: Начало Евангелия Иисуса Христа, и затем вскоре после этого: Явился Иоанн, крестя в пустыне(Мк. 1:4). Огласительные слова для просвещаемых. TLG 2110.003, 3.6.1-6 PG 33:434-6. *1 Ср. Мф. 11:13; Лк. 16:16.

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

άρχή начало, используется без артикля, следовательно, это заголовок (М, 82). Это может быть заголовком как ко всему Евангелию от Марка, так и к стихам 1-13, или 1-8 (Cranfield; Gundry). εύαγγέλιον евангелие, благая весть (Cranfield; TDNT; NTW; NIDNTT; EDNT; Guelich, 13-14; TLNT). С последующим gen. Ίησοΰ Χριστού является объектным gen.: "благая весть об Иисусе Христе" (Taylor). Обсуждение этой фразы и вступления (1:1-15) см. в Rudolf Pesch, "Anfang des Evangeliums Jesu Christi: Eine Studie zum Prolog des Markusevangeliums (Mk 1,1-15)", Die Zeit Jesu: Eine Festschrift fur Heinrich Schaefer, ed. Guenther Boernkamm and Karl Rahner, Freiburg i. Br.: Herder Verlag, 1970, p. 108-44.

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

Первые тринадцать стихов представляют собой введение к Евангелию, или пролог. В них рассказывается о наиболее важных событиях, непосредственно предшествовавших началу общественного служения Иисуса.

Первый стих может представлять собой заглавие всей книги или же относиться только к прологу. Но нельзя исключить и совершенно иное понимание: «Началом Радостной Вести.., как об этом говорит Исайя.., явилось появление Иоанна». В таком случае сам Иоанн был тем, чье появление возвестило наступление Нового Века (ср. Мф. 11:11).

Евангелие от Марка начинается со слов о Радостной Вести – по-гречески «эванге́лион» (см. Введение). Здесь же это весть от Бога, возвещающая, что Он решил простить греховное человечество. Бог выступает инициатором, Он не предъявляет к человечеству никаких требований, не ставит ему никаких предварительных условий. Это похоже на амнистию – Бог готов забыть все те грехи, которое человечество совершило. И это действительно радостная новость! Весть об Иисусе Христе – эти слова допускают иное понимание: «Весть Иисуса Христа». И тот и другой переводы с грамматической точки зрения абсолютно правильны, верны они и по смыслу, так что переводчику очень трудно сделать выбор. Ведь Христос принес эту Весть от Бога – и это действительно Весть Христа! Но наряду с этим сам Господь становится Радостной Вестью для всех, кто верит, Он есть ее воплощение, Он сам и есть эта новость.

Иисус – это грецизированный вариант имени, которое по-еврейски звучит как «Иешу́а» и «Йе́шу» (сокращенный вариант полного имени «Йегошу́а»). Точная его этимология неизвестна, но, вероятнее всего, оно значит «Яхве – мое спасение». Это одно из самых распространенных в I веке еврейских имен. Христос – см. экскурс Христос (Мк. 8:29).

Экскурс: Сын Бога

В Ветхом Завете сынами Бога назывались духовные существа. Это, прежде всего, Быт 6, а в более поздние времена о «небесных сынах Божиих» упоминается в Иов. 1:6; 2:1; 38:7; Пс 29(28).1; 82(81).6; 89(88).7

Кроме того, сыном Бога назывался весь Израиль. «Израиль есть сын Мой, первенец Мой», – говорит Бог в Исх. 4:22 (см. также Ос. 11:1). Израильтяне также назывались сынами, что отражено в обращении к Богу «Отец наш» (Ис. 64:8; см. также Ис. 1:2 и. 30:1). Сын Бога был, вероятно, одним из титулов царей Израиля, который давался им в момент восшествия на престол: «Ты сын Мой, Я ныне родил тебя» (Пс. 2:7); «Я буду ему отцом, и он будет Мне сыном» (2 Цар. 7:14). Главное здесь то, что и народ в целом, и его лидеры избраны Богом для особой цели, особой миссии и они должны проявить абсолютное послушание Божьей воле. В принципе, так можно было назвать любого особо благочестивого человека, праведника. В христианской традиции мы называем таких людей святыми, а в еврейской их можно было бы назвать сынами Божьими.

При этом важно помнить, что речь всегда шла о духовном сыновстве, в отличие от языческих представлений о детях богов: богах, полубогах и героях, связанных с родителями биологическим родством. В языческом мире цари Египта и римские императоры также считались сынами богов и богами. Но и там титул постепенно начинает пониматься в расширенном смысле. Все харизматические лидеры, особенно чудотворцы, назывались «божественными мужами». Ориген сообщает о том, что в Сирии и Палестине были люди, говорившие о себе: «Я бог, я сын бога, я божественный дух. Я хочу спасти вас» (Против Цельса, 7:9).

В Кумране присоединение к общине избранных описывается как сыновство, известно, что они называли себя сынами света, сынами милости, сынами Божьей любви. Кумраниты верили, что сама эта община есть исполнение ветхозаветных обещаний Бога о том, что Он является Отцом Своего народа. Кроме того, в Кумране найден текст, где Сыном Бога называется грядущий Мессия (Бог говорит так: «Сын Мой, Мессия»).

Хотя нигде в Евангелиях не зафиксировано, что Иисус называл себя Сыном Бога (иногда встречается «Сын» без какого-либо определения), но Он сам обращался к Богу «Мой Отец» или «Абба» (Мк. 14:36; Гал. 4:6; Рим. 8:15). Так не обращался к Богу ни один из Его современников. Своим Сыном Иисуса называет Бог во время Его омовения Иоанном и во время Преображения (9:7). «Иисус есть Сын Божий» – это одно из самых ранних исповеданий Церкви (Деян. 9:20; 13:33; Рим. 1:3-4). Иисус – это единственный Сын, находящийся со Своим Отцом в отношениях, какие немыслимы ни для кого из людей. Важно помнить, что сыновья любовь, по древним представлениям, проявлялась в послушании отцу, и никто, кроме Иисуса, не явил столь полного послушания воле Небесного Отца. Это полное послушание является важнейшей смысловой составляющей титула «Сын Бога».


Источник

Кузнецова В. Н. Евангелие от Марка. Комментарий. М.: 2002. - С. 17-20

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

Представление Того, Кто несет Дух Во вступлении древние авторы обычно намечали главные темы своего произведения. Евангелие от Марка начинается с представления Иисуса как глашатая и носителя Царства Божьего. В данном отрывке Иисус, исполненный Духа, вступает в противоборство с сатаной и одерживает над ним победу; в остальных главах этого Евангелия рассказывается о противодействии, оказанном Иисусу, изгоняющему бесов и исцеляющемубольных, религиозными и политическими пособниками сатаны, и об окончательном поражении, нанесенном сатане воскресением. Вступление предвещает, что Иисус наделит Своих последователей таким же Духом, необходимым для преодоления сопротивления, с которым они столкнутся на пути провозглашения Божьего царства. 1:1. Греческое слово «евангелие», означает радостную, или Благую, весть, которую несет глашатай или вестник, и в греческом переводе Книги Пророка Исайи это же слово использовано для обозначения Благой вести о намерении Бога восстановить Свой народ и утвердить Царство Божье. (Поскольку в древности книги часто получали название по первому слову или словам, некоторые исследователи полагают, что «Евангелие Благая весть Иисуса Христа» — это название книги Марка; но этислова могут и просто открывать книгу, как в данном случае.)

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

Если мы обратимся к евангелию Марка, то о нем единогласно свидетельствуют древнейшия предания, что он составил свое евангелие под особенным влиянием ап. Петра, толмачем котораго он был. Папий, соприкасавшийся с апостольским веком, ссылаясь на еще древнейшаго свидетеля, пресвитера Иоанна, прямо говорит, что «Марк, толмач Петра, точно записал то, что ему представляла из поучений Петра его память о словах и делах Господа». Мало того, христианская древность часто идет так далеко, что к евангелию Марка прямо относится как к евангелию Петра. По внешним и внутренним основаниям, происхождение его должно быть относимо ко времени до 70 годов1.

Примечания

    *1 Эти слова у Евсевия (Церк. Ист. 3:39) читаются так: "Марк, бывший толмачем Петра, точно записал все, что ему сохранила его память о речах и делах Господа, однако не в исторической последовательности, потому что он сам не слышал Господа и не был Его последователем, а позже следовал за Петром, который делал свои учительные наставления по наличным потребностям, а не таким образом, как будто он хотел составить упорядоченное и связное изложение речей Господа. Поэтому, Марк не совершил никакого проступка тем, что кое-что написал в том виде, в каком оно сохранилось в его воспоминании; потому что об одном только он заботился, чтоб ничего не опустить или не исказить из того, что он слышал". Без всякаго основания по временам утверждали, что это свидетельство не относится к нашему второму евангелию - с целью, конечно, устранить его. В последнее время, однако, его значение признается все более. Попытка отличать древнейшую форму Евангелия Марка от теперешней, и только это древнейшее Евангелие относить к Марку, в новейшее время большинством критиков признана несостоятельною, по крайней мере на сколько вопрос идет о явном разноречии между мнимым перво-Марком и нашим теперешним вторым евангелием


Источник

Библейская история при свете новейших исследований и открытий. Новый Завет. С-Пб.: 1895. С. 554

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

«Начало Евангелия»: евангелист Марк, опуская историю рождества и детства Христова, указывает начало Евангелия Христова о наступлении благодатного Царства Мессии в явлении Иоанна Крестителя народу с проповедью о Христе (ст. Мк. 1:2 и далее), с которого времени действительно началось открытое благовествование (Евангелие) Божье о пришедшем Искупителе и учреждении Его нового благодатного царства (ср. Мф. 3:2 и дал. и Феофил. Благовестник 2. 8). На то же время, как на собственное начало евангельской истории, указывает святой Апостол Петр при благовествовании Корнилию (Деян. 10:36 и далее). — «Евангелия Иисуса Христа»: см. кн. 1, предисловие к Евангелиям вообще — 1: Евангелие. — «Сына Божьего»: Евангелист Матфей, назначавший свое Евангелие первоначально преимущественно для уверовавших из иудеев (ср. предисловие к Евангелию от Матфея), говорит: «сына Давидова, сына Авраамова»" (Мф. 1:1), чтобы показать иудеям происхождение Христа от праотцев еврейского народа, что особенно нужно и важно было для иудеев и христиан из иудеев (см. прим. к Мф. 1:1). Марк же, первоначально предназначавший свое Евангелие для христиан из язычников (см. предисловие к Евангелию Марка — 2), говорит: «Сына Божия», чтобы обратить тем особенное внимание уверовавших из язычников на главное лицо этого благовествования, которое есть не простой, хотя бы и великий человек, но Сын Божий, которому подобает всякая слава, честь и поклонение, которого проповедь и дела заслуживают полной безусловной веры в Него. — Сына Божия: в собственном и исключительном смысле слова (см. прим. к Мф. 16:16).

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

Хотя Евангелист Иоанн начинает свое Евангелие от безначального рождения Сына Божия и Слова, Матфей же от Его плотского родословия по Матери, а Лука от зачатия Предтечи и Крестителя: но Марко полагает начало от пророчествовавших о том же Предтече. Виждь же, как просто и кратко начинает Евангелие, им написанное, возвещая немедленно во первых Иисуса Христа Сыном Божиим: «Начало», говорит, «Евангелиа Иисуса Христа Сына Божия». Суть сии слова, писанные Пророками: «се Аз посылаю Ангела Моего», и проч. Но почему же сии пророческие слова суть началом Евангелия? Поелику Иисус Христос немедленно по крещении начал Евангельскую проповедь, чудодействия и другие Его дела; того для начинает от сих слов, яко показывающих Крестителя и крещение Иисуса Христа. Те же Пророки, которые о сем пророчествовали, суть Малахия и Исаия. Первый из сих, беседуя яко от лица Бога, тако сказал: «се Аз посылаю Ангела Моего, и призрит на путь пред лицем Моим» (Мал. 3:1). Также и второй, яко от лица Божия, утешая человеческий род, тако пророчествовал о Христовом Предтече, говоря: «глас вопиющаго в пустыни: уготовайте путь Господень, правы сотворите стези Бога нашего» (Ис. 40:3). Сие же засвидетельствовал о самом себе и самый Предтеча, когда посылали Иудеи из Иерусалима священников и левитов вопросить его, кто он есть? Засвидетельствовал и сказал: «аз глас вопиющаго в пустыни: исправите путь Господень, якоже рече Исаиа Пророк» (Ин. 1:23). Изобразив Евангелист сии пророческие слова, показал потом сих действительное исполнение и совершение на Предтече Иоанне, говоря:

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

Начало. В отличие от Евангелий от Матфея и Луки, Евангелие от Марка не содержит повествования о рождении Иисуса. "Началом" (ср. Быт. 1:1; Ин. 1:1) здесь выступает служение Иоанна Крестителя (ср. Деян. 1:22) и ветхозаветные пророчества о приходе Иоанна.

Евангелия. В переводе с греч.: "благая весть".

Иисуса Христа. "Иисус" — греческая форма еврейского имени Иешуа, означающего "спаситель" (Мф. 1:21). "Христос" — греческий перевод еврейского слова "машиах" — "помазанный".

Слова "Евангелие Иисуса Христа" можно понимать двояко: как "Евангелие об Иисусе Христе" или как "Евангелие, исходящее от Иисуса Христа" (Рим. 1:9; 1 Кор. 9:12; 2 Кор. 10:14).

Сына Божия. Эти слова можно принимать в качестве мессианского титула (см. Пс. 2:7, где они относятся к Давиду), однако этим их значение не исчерпывается, поскольку с их помощью Марк в начале своего Евангелия представляет Иисуса вечным Божественным Сыном (см. ком. к Мк. 13:32; Мк. 14:36; Рим. 1:3).

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

Не внутри ли нас, не в сердце ли нашем приготовить прямой и ровный путь Господу?.. Велико сердце человека, широко, вместительно, если только стало чистым. Ты хочешь познать его величие широту? Взгляни, сколь много божественных чувств вмещает оно... Но не на величину его смотри только, а и на твердость знания истины... Готовь путь Господу добропорядочной жизнью, делами славными держись пути, чтоб из-за какого-нибудь беззакония не прошло мимо тебя Слово Божие.

Источник

PG 13:1856; Гомилия 21.
*** Евангелие есть прежде всего Евангелие Христа Иисуса, главы всего спасаемого тела (Ср. Еф. 4:15; Кол. 1:18), как говорит Марк: Начало Евангелия Христа Иисуса... Однако начало Евангелия (ибо у него есть величина, имеющая начало, продолжение, середину и конец) - это весь Ветхий Завет, образ которого и есть Иоанн. Но и ради связи Нового с Ветхим окончание Ветхого Завета тоже представлено здесь через Иоанна. Поэтому приходится удивляться, как иные1 приписывают эти два Завета двум богам, что их и обличает помимо всего прочего.

Источник

Комментарии на Евангелие от Иоанна. TLG 2042.005, 1.13.79.1-5; 80.1-6; 1.13.82.1-1.14.82.3.
*** Те, кто идет впереди2, не бесчестят написанного в законе, как вы заявляете, а уделяют ему еще большую честь... Когда Марк говорит: Начало Евангелия Иисуса Христа, как написано у пророка Исаии3: вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою, он показывает тем самым, что начало Евангелия связано с Писаниями иудеев.

Источник

Против Цельса TLG 2042.001, 2.4.15-7. 25-31.

Примечания

    *1 Греч. ὸι ετερόδοξοι, «инославные», например последователи Маркиона (умер ок. 160 г. н.э.) . - Прим. ред. *2 Т.е. христиане. *3 Ориген использует ту версию Евангелия, где вместо у пророков стоит у пророка Исайи. См. соответствующее место в NTG. - Прим.ред.
++

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

В основном содержание Евангелия от Марка весьма близко содержанию Евангелия от Матфея, но отличается по сравнению с ним большей краткостью, сжатостью; в нем всего шестнадцать глав. Ничего не говоря о рождении и младенчестве Иисуса Христа, ап. Марк начинает благовествование с описания служения св. Иоанна Крестителя, далее говорит о служении Христа в Галилее и Иудее, Его Страданиях, Воскресении и Вознесении на небо – рассказ краткий и динамичный. В отличие от Евангелия от Матфея, где сделан акцент на том, что Иисус есть «Сын Давидов» (Мф. 1:1) и воплощение ветхозаветных обетований, особенность образа Христа в Евангелии от Марка состоит в том, что Иисус здесь показан как Сын Божий, Владыка и Повелитель твари, Царь вселенной (для ср.: Мф. 1:1 и Мк. 1:1). Власть Христа над миром является в чудесах Христовых – в Евангелии от Марка описаний чудес больше, чем изложения учения Спасителя.


Источник

Ю. В. Серебрякова. Четвероевангелие. Учебное пособие. 2-е изд., испр. и доп.. М.: ПСТГУ, 2017. - С. 25

Толкование на группу стихов: Мк: 1: 1-1

По русскому переводу первый стих стоит в непосредственной связи с следующими тремя стихами, и мысль всех первых четырех стихов, по общепринятому толкованию (см. Толк. Еванг. еп. Михаила), такая: "началом Евангелия Христова о наступлении благодатного Царства Мессии было явление Иоанна Крестителя, который проповедовал крещение покаяния для отпущения грехов". - Но с таким пониманием первого стиха нельзя согласиться. Если предложение первого стиха считать подлежащим, а продолжение четвертого стиха - сказуемым (второй и третий стихи будут в таком случае выносным предложением), то получается слишком растянутый период, Между тем евангелист Марк везде в Евангелии выражает свои мысли в сжатых предложениях. Затем. Если евангелист хотел особенно выставить на вид своим читателям, что выступление Иоанна Крестителя было началом Евангелия, то следовало бы ожидать, что он в точности отметит, что было продолжением этого начала. Однако, такого точного обозначения мы далее не находим. В виду сказанного лучше принять, как более естественное, такое понимание первого стиха, которое видит в нем написание книги. "Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия" (Иисуса Христа - родит. принадлежности), т.е. радостная весть, как ее возвестил Иисус Христос, Сын Божий, в той форме или в том виде, в каком она предлагалась на первоначальной стадии христианского просвещения стоявший христианам, еще только вступившим в Церковь Христову (подробнее об этом см. во "введении" - в статье "О цели написания Евангелия от Марка"). - Иисуса Христа см. Мф. 1:1. - Сына Божия. Если ев. Матфей, писавший свое Евангелие для христиан из иудеев, должен был показать им, что Христос происходит от праотцев иудейского народа - Давида и Авраама (Мф. 1:1), то евангелисту Марку, как писавшему свое Евангелие для христиан из язычников, не было надобности в подобном указании. Он прямо называет Христа Сыном Божиим - конечно, в смысле исключительном, как Единородного от Отца (см. Мф. 16:16). - Но если Евангелие, которое далее Марк предлагает своим читателям, исходит от Сына Божия, то оно - как бы говорит он - должно иметь непререкаемый авторитет для всех В некоторых древних кодексах (напр., в Синайском) и у некоторых св. Отцов и писателей церковных слов "Сына Божия" не читается. Но зато большинство кодексов, как Ватиканский, Парижский, и сирийские и латинские переводы это прибавление имеют.
Preloader