Евангелие от Луки, Глава 23, стих 47. Толкования стиха

Исповедание язычника

Не свободен от преступления тот, кто распял на кресте Источник своего спасения, а затем не взмолился

о прощении. Пусть до этого он не ведал, Кого преследовал: однако в Распятом на кресте он должен был узнать Господина всех стихий, под властью Которого все стихии вострепетали, небо потемнело, солнце скрылось, земля сотряслась, гробы с покойниками отверзлись, мёртвые вновь стали соучастниками живых. Тогда и сотник сказал: воистину Он был Сын Божий (Мф 27:54). Сотник признаёт Чужого, левит не узнаёт Своего: язычником Он благоговейно почитается, а еврей Его отрицает. Стало быть, не просто так поколеблены столпы земного круга, когда не уверовали первосвященники: но поколеблены ветхие, а новые должны были утвердиться, как Сам Он изволил сказать: Я утвержу столпы её (Пс 74:4).

Относительно повествования ев. Луки о смерти И. Христа нужно заметить, что он в расположении отдельных событий не следует строго порядку времени, а делает и логическое сопоставление. Так, он сначала указывает чудесныя события, сопровождавшия смерть И. Христа: потемнение солнца и раздрание завесы, а потом говорит о последних предсмертных словах И. Христа и смерти Его. В то же время он очень краток здесь в своем повествовании. Но, несмотря на это, он делает значительныя пополнения сказаний других евв., именно: он один передает последния слова умирающаго Христа: „Отче! в руце Твои предаю дух Мой»; он один разсказывает, что чудесныя события, сопровождавшия смерть И. Христа, поразили не только сотника, но и «весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь». .

Страх напал на всю толпу, находившуюся на Голгофе, сошедшуюся туда, как говорит Евангелист Лука, на сие зрелище. Все стали поспешно расходиться; многие, вероятно, плакали, другие же с отчаяния били себя в грудь. Мысль о том, не Мессия ли распятый Иисус, должна была запасть в душу тех, кто не совсем еще заглушил голос совести. Даже язычники, римский сотник и воины, которые стерегли Иисуса, были настолько потрясены всем, что им довелось видеть и слышать, что из уст их невольно вырвалось восклицание: воистину Он был Сын Божий.

.

В этом самом траурном разделе Лука за некоторыми исключениями следует рассказу евангелиста Марка (Мк. 15:33-41). Исключения состоят в том, что евангелисты по-разному передают последние моменты жизни Иисуса и Его последние слова перед смертью. У Марка «Иисус возопил громким голосом: Элои! Элои! ламма савахфани ? ~ что значит: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мк. 15:34), после чего следует рассказ о том, как некоторые подумали, будто Иисус зовет Илию, давали Ему пить уксус и говорили: «посмотрим, придет ли Илия сиять Его», а у Луки ничего этого нет, но сказано, что «Иисус, возгласив громким голосом, сказан Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух».

Перед предсмертным криком Иисуса «сделалась тьма по всей земле... и померкло солнце» с шестого до девятого часа дня, то есть, по нашему времени, с 12 до 15 часов; «и завеса в храме раздраласъ посредине». Это - космически-религиозные предзнаменования смерти Спасителя. Возможно, рассказ Луки следует пророчеству Иоиля о наступлении Дня Господня, когда появятся знамения его на небе и на земле:

Солнце и луна померкнут,

и звезды потеряют блеск свой.

И возгремит Господь с Сиона,

и даст глас Свой из Иерусалима;

содрогнутся небо и земля (Иоил. 3:15-16; ср. Ам. 8:9).

Но возможно, Лука мыслит о том, что смерть Иисуса распространяет свое следствие на все человечество («по всей земле») и на Израиль («завеса в храме»). В любом случае, День распятия понимается как день Суда Божьего над этим миром.

Надо понимать особое значение, которое в Евангелиях придается тому, что «завеса в храме раздраласъ посредине». Символическая задача храмовой завесы сводилась к тому, чтобы скрывать присутствие Божье в святая святых храма от взора грешных людей. За завесу никто никогда не мог войти, кроме первосвященника, да и он только один раз в году, в день Искупления. И вот теперь эта завеса раздралась, святилище открылось, присутствие Бога отныне не сокрыто от людей, слава Божья излучается с креста! Отныне, взирая на Распятого, мы, люди, можем видеть Бога. И потому мы отныне можем понять и исповедать Иисуса Сыном Божьим.

«Отче! в руки Твои предаю дух Мой», - такова предсмертная молитва Иисуса. Это слова из 30-го Псалма Давида (Пс. 30:6) - молитвы упования на Бога и надежды на спасение. Вспомним, что этот псалом начинается словами мольбы: «На Тебя, Господи, уповаю» и заканчивается словами благодарности: «Ты услышал голос молитвы моей, когдая воззвал к Тебе» (Пс. 30:1, 23). Некогда Иисус, предрекая свою смерть, говорил: «Сын Человеческий будет предан в руки человеческие» (9:44; ср. 20:19; 22:53; 24:7). И вот теперь, когда Его жизнь отнимается «руками человеческими», Он возвращает ее «в руки Бога Отца».

Напомню, что, следуя Господу Иисусу, похожими словами завершил свою земную жизнь первомученик архидиакон Стефан: «Господи Иисусе! приими дух мой» (Деян. 7:59).

Римский сотник, «видев происходившее, прославил Бога и сказал: истинно человек этот был Праведник». «И весь народ... видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь», то есть раскаиваясь и испрашивая у Бога прощения (ср. Лк. 18:13). Галилейские женщины, которые следовали за Иисусом, и все Его знакомые0 «стояли вдали», что напоминает нам еще об одном Псалме Давида:

Друзья мои и искренние отступили от язвы моей,

и ближние мои стоят вдали (Пс. 37:12).

Некоторые женщины из Галилеи были уже названы ранее. Это «Мария, называемая Магдалиною... Иоанна, женаХузы, домоправителя Иродова, и Сусанна, и многие другие, которые служили Ему имением своим» (Лк. 8:2-3). Теперь они, проделавшие весь путь с Иисусом, - свидетельницы Его смерти.

Какие разные реакции, какие разные характеры! - Злобные враги Иисуса, то есть иудейские начальники, глазеющая на зрелище казни, а потом кающаяся толпа, делающие свое дело солдаты, застигнутый врасплох Симон Киринеянин, пораженный римский сотник, сострадающие галилейские женщины, свидетельницы последних часов и минут их Господа. И все это на небольшом пространстве евангельского текста.

Именно так следует перевести «все, знавшие Его»: речь идет не о тех, кто знал Иисуса, а о тех, кого Он знал, то есть о знакомых Ему людях.

И римские воины увидели теперь, что Тот, Чье мертвое тело они охраняют, едва ли не выше всех божеств их. Они не знали Бога Израилева, но Бог всей природы, по мановению Которого колебалась теперь земля, известен всякому. Стоя на трепещущей Голгофе и сознавая себя виновными перед умершим Праведником, стражи от сильного страха не знали, что предпринять, но единодушно говорили, что распятый Страдалец должен быть Сын Божий (Мф. 27:54).
   Особенно поражен был благоговением и удивлением римский сотник, начальник стражи. Внимание к Иисусу Христу возникло в нем еще прежде (Мк. 15:39) страшных знамений, вероятно, из-за отзыва прокуратора о Его невиновности и удивительных слов, сказанных Господом на пути к Голгофе и со креста. Если он не запретил своим воинам глумиться вместе с первосвященниками, то сам не участвовал в насмешках. По замечанию св. Марка (Мк. 15:39), сотник стоял прямо напротив креста, когда Иисус Христос предал дух, наблюдая, вероятно, не только за последними словами, но и за выражением лица Богочеловека. Громкие восклицания Иисуса перед смертью очень удивили его. Заключая из них об избытке в Нем телесных сил, он не иначе объяснял себе тут же последовавшую смерть Его, как благоволением богов, восхотевших прекратить страдания своего любимца. Наконец, страшное землетрясение, рассеяв остающиеся в душе сотника сомнения, обнаружило веру его во всей полноте и силе. Признавая вместе с прочими воинами, что Иисус есть действительно Сын Божий, он не остановился на этом хладном признании, но вслух прославил Бога (Мк. 15:39), Который так грозно показывал теперь смертным, что рано или поздно Он награждает добродетель и наказывает зло, попускает иногда страдания праведным, даже смерть, но и в самой смерти показует, что упование их исполнено бессмертия (Прем. 3:4).
   Непосредственный переход этот от страха и удивления к прославлению Бога служит доказательством того, что сотник и прежде отличался набожностью и по образу мыслей своих достоин был чести стоять на страже у креста Христова. Нет сомнения, что слова «Сын Божий» в устах его теперь имели значение не выше того, какое придавал им Пилат: но древнее предание утверждает, что Лонгин (имя сотника) узнал впоследствии в Иисусе истинного Сына Божьего и своей кровью засвидетельствовал твердость исповедания, произнесенного им на Голгофе. Церковь ублажает страдания его 16 октября.
   Исповеданием сотника окончилось видимое действие страшных знамений на сердца людей, окружавших крест Иисуса.
   Но неужели эти чудесные явления никак не подействовали на первосвященников и старейшин иудейских — тех людей, которые, можно сказать, были их главной причиной, вознеся, в безумии своем, на крест Господа славы?
   К сожалению, на этот важный вопрос нельзя не ответить отрицательно. В то время, как помрачалось небо, тряслась земля, распадались каменные скалы, отверзались гробы и восставали мертвые, в то самое время первосвященники помышляли о приличии праздника, требовавшем, чтобы тела распятых не оставались долго перед лицом торжествующего Иерусалима! — о том, как сократить жизнь несчастных! — о новом посрамлении Иисуса, намереваясь предать тело Его земле вместе с телами злодеев! Явление ужасное для сердца, любящего человечество, не желающего видеть между людьми извергов, достойных ада!
   «Такова, — восклицает св. Златоуст, — сила зависти! Враги Иисуса Христа единожды и навсегда обрекли себя на все злодеяния». Но не одна зависть владела сердцами первосвященников и книжников, в них жила и суеверная приверженность к преданиям старцев, к своим мнениям, которые постоянно были отвергаемы Иисусом Христом как зловредные; в них было и алчное корыстолюбие, соединенное с притеснением ближних, Им нередко обличаемое; были личная ненависть и злоба; был, наконец, стыд — явиться перед всем народом иудейским убийцами Мессии или, по крайней мере, пророка. Столько демонов (ибо так по справедливости св. отцы называют страсти) — до какой слепоты и ожесточения не могли довести сердца, и без того давно ожесточенные, холодные к истине и добродетели, преданные фанатизму или чувственности, привыкшие саму религию обращать в орудие страстей самых низких! Фараон, Дафан и Авирон уже давно явили собой пример ослепления и упорства, видимых теперь в старейшинах иудейских. Злое сердце всегда неистощимо в возражениях против самых очевидных истин, когда они для него нестерпимы. А что могло быть нестерпимее для гонителей Иисусовых Его Божественного достоинства? В уме книжников и фарисеев был уже гибельный запас возражений против чудес Иисуса Христа; те же самые возражения могли они использовать и против чудес, бывших ради Иисуса Христа. Ничто не препятствовало грубым изуверам думать и говорить, что настоящие знамения если не явления естественные, то действие темных сил, которые огорчены потерей своего наперстника, каким злоба их давно изображала Иисуса (Мк. 3:22; Мф. 9:34; Лк. 11:15). Для саддукеев, отвергавших бытие духов и бессмертие, настоящие знамения могли не иметь особого значения уже потому, что Иисус Христос умер: ибо, по их учению, смертью человека все оканчивалось. Знамения не произвели никакой видимой перемены в судьбе Иисуса Христа: Его тело оставалось спокойно на кресте, язвы были открыты; оно подверглось всем поруганиям. «Явный знак, — могли толковать книжники, — что помрачение солнца и землетрясение не имеют отношения к смерти Иисуса». Притом, между знамениями не было ни одного, которое привело бы к гибели кого-либо из врагов Иисусовых: они все оставались живы, невредимы, неприкосновенны — еще одно доказательство для сердец грубых, что это знамения не божественные, не ради Иисуса; потому что, вспоминая события своей истории, они видели, что людей, раздражавших Бога, немедленно постигала смерть. Что всемогущество Божье щадит их теперь, оставляя им время на покаяние, что Мессии Искупителю не свойственно мстить личным врагам Своим казнью — мысли эти были выше Каиафы, который мог сребрениками купить достоинство первосвященника, но не мог стяжать истинного познания о Боге и Его совершенствах, о Мессии и великой цели Его пришествия в мир. Нельзя забывать и того, что самое поразительное из знамений, последовавших за смертью Иисуса Христа — воскресение мертвых, — теперь еще не было известно.
   Если бы, несмотря на высказанное, ожесточение первосвященников показалось кому-либо непонятным, то нужно вспомнить, что история, не имея возможности проникать в сердце, судит о человеке по деяниям; а деяния не всегда бывают согласны с сердцем, по крайней мере, часто не выражают с точностью состояния сердца человека действующего. Многие из врагов Иисуса уничиженного останутся до времени врагами Иисуса прославленного; в их жизни не произойдет еще видимая перемена, но из этого нельзя заключать, что не произошло никакой перемены в их сердце. Положим, что сердце самого Каиафы сильно дрогнуло от мысли: не от Бога ли знамения, бывшие на Голгофе? Если не произошло совершенной перемены в образе его мыслей, то одна хитрость заставит надменного, преданного плотоугодию саддукея (Деян. 5:17) не обнаруживать своих сомнений, продолжать, даже против совести, дело, однажды с такой торжественностью начатое, следовать волей или неволей течению обстоятельств. После Вознесения Господа на небо сама история показывает значительную перемену в поступках первосвященников в отношении к христианству: они стали уже менее жестокими к апостолам, не так решительны в преследовании христиан. Весьма вероятно, что такой перемене в поступках (хотя все еще двусмысленной) давно предшествовала некоторая перемена в мыслях. Кроме того, видим что по Вознесении Господа весьма многие из священников иудейских обращаются в христианство (Деян. 6:7); между тем, известно, что сословие священников особенно преследовало Иисуса Христа. Что заставило этих людей уверовать в Распятого? Вероятно, не только известие о Воскресении Иисуса, но и страшные знамения, свидетелями которых они были.
  

У еванг. Матфея, также и Марка сказано, что не только сотник, но и с ним стрегущие Иисуса, увидев землетрясение и все бывшее, устрашились весьма и говорили: истинно человек сей был (бе) Сын Божий. Сотник, т. е. начальник над сотнею римских солдат, который распоряжался при распятии И. Христа и с Ним двух разбойников. Устрашились весьма, потому что видели в затмении солнца и землетрясении гнев Божий и боялись, что они, служившие казни, подвергнутся наказанию Божию. Сын Божий, здесь у св. Луки праведник. Распинатели вероятно знали, что И. Христа судили за то, что Он называл Себя не только царем, но и Сыном Божиим, и в том спокойствии духа, с каким Он страдал, и в страшных знамениях, которые сопровождали смерть Его, видели, что действительно Он Сын Божий. Праведник в языческом смысле значит угодный богам. Посему необыкновенные явления при смерти Господа сотник мог объяснять не иначе, как гневом богов за умерщвление угодного им человека. (Мих.). Сотник этот назывался Лонгином и впоследствии сделался христианином и пострадал за Христа. Память его 16 окт.

Сотник же, сказано, видев происходившее, прославил Бога и сказал: истинно человек этот был праведник (Лк 23:47).

И некоторые из иудеев били себя в грудь (Лк 23:48), всячески сокрушаясь. Они взирали на Господа духовными очами, возможно, пытаясь освободить себя от нечестия против Христа тем, что ругались на распявших Его, хотя делали это не явно вследствие нечестия их правителей. Итак, истинно Господь говорил: Когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе (Ин 12:32).

– В момент смерти Иисуса происходит еще одно событие: римский офицер прославил Бога и заявил о невиновности Иисуса. Ср. Деян. 3:14; 7:52; 22:14. Центурион – см. коммент. на. 7:2. Он, вероятно, возглавлял команду палачей, и это еще раз подтверждает, что казнь совершалась римлянами. Увидев, что произошло – то есть тьму в дневное время и, вероятно, услышав слова Иисуса раскаявшемуся преступнику и Его последнюю молитву. Прославил Бога – возможно, речь идет об обращении, потому что прославить Бога мог лишь еврей или христианин. Этот человек был невиновен – дословно: «Это был праведник». Но в устах римлянина это слово значит «невиновный», в таком значении оно часто употребляется в Септуагинте. У Марка и Матфея центурион назвал Иисуса Сыном Бога. Римский центурион воспринял смерть Иисуса как жертвенную смерть мученика. С ним случилось что-то очень важное: в отличие от противников Иисуса, которые издевательски обещали поверить в Него, если Он сойдет с креста и не умрет, центуриона убедила Его смерть.

Позднейшее христианское предание сообщает, что центуриона звали Лонгин, что он стал христианином и проповедовал в Каппадокии, где и умер мучеником.

+++Кузнецова В. Н. Евангелие от Луки. Комментарий. М.: 2004. С. 528++

Эти изумительные обстоятельства, вместе со всем, что было замечено в Распятом, смутили даже жестокое и беззаботное равнодушие римских воинов. На сотника, командовавшего ими, все это зрелище произвело особенно глубокое впечатление. Стоя перед крестом и видя умирающего Спасителя, он прославил Бога и воскликнул: «Истинно человек этот был праведник», нет, даже больше того – «человек сей был Сын Божий|||»

Теперь, когда даже неодушевленная природа как бы сострадала страдавшему на кресте, омрачалась и сотрясалась при виде умершего искупителя, самые жестокие сердца умягчились и безумные крики злословия и клеветы смолкли. римский сотник, стоявший напротив распятого, слыша предсмертный вопль Его и видя помрачение солнца, землетрясение и все происходившее, прославил Бога и сказал: воистину Человек Сей праведный Сын бе Божий. Вместе с ним и те воины, которые стерегли Господа, приведенные в великий страх знамениями, сопровождавшими кончину Его, говорили: воистину Божий Сын бе Сей. Это исповедание, без сомнения, еще не было полным и сознательными признанием Божества Христова в том смысле, как оно возвещено самим Господом; тем не менее, устами язычников говорило искреннее, глубокое чувство, которое впоследствии привело сотника и двух воинов к истинной и совершенной вере во Христа. Предание называет сотника Лонгином. Став очевидцем всех событий, совершившихся при крестных страданиях Христа, а затем землетрясения при Его воскресении и явления Ангела, отвалившего камень от входа в пещеру гроба господня, Лонгин всецело уверовал во Христа с двумя присутствовавшими при этом воинами и сделался проповедником воскресения Христова, возвестив всё бывшее Пилату и первосвященникам иудейским.

Когда же первосвященники, подкупив воинов, научили их утаить истину воскресения Христова и хотели подкупить также и Лонгина, то он не только не согласился на это, но даже не пожелал молчать о том, чему был свидетелем. Лонгин с двумя воинами оставил военную службу, принял крещение от святых апостолов и удалился в Каппадокию, где обратил многих в христианство. Здесь же он был обезглавлен за имя Христово вместе со своими товарищами (память 16/29 октября).