Евангелие от Луки, Глава 23, стих 3. Толкования стиха

Пилат, видя упорство первосвященников, предлагает по крайней мере даровать Иисусу свободу, как обыкновенно дается она в пасху какому-нибудь злодею. Таким образом могло и определение Синедриона остаться в своей силе, и обвиненный – остаться в живых. А чтобы сколько-нибудь удовлетворить их ненависти к Иисусу, Пилат положил бичевать Его. Но народ кричал по наставлению первосвященников: отпусти не Иисуса, а Варавву.

Когда Пилат недоумевал, как ему поступить в этом случае, присылает к нему жена (Прокла во святых у греков, 27 октября, но с этим именем нет у нас). Она только сейчас видела сон, по которому принимает сильное участие в Праведнике. Просит, не именуя Праведника, чтобы Он не был осужден, что видно за Пилатом водилось (Мф. 27:19).

Пилат еще сильнее стал расположен дать свободу Иисусу. Мысль – осудить на смерть какого-нибудь Бога могла тревожить и язычника.

Но сильнее стали наступать и первосвященники. Они начали прямо обвинять Иисуса в возмущениях. Он развращает народ, говорили они, запрещает Кесарю дань давать. Т. е. они начали выводить следствия из первого своего обвинения (Лк. 23:2). Настаивая на это обвинение, они упомянули, что Иисус пришел с таким учением из Галилеи.

+++Горский А. В. прот. История Евангельская и Церкви Апостольской. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. С. 223-224++

Как бы нелепо ни было подобное обвинение, но Пилат счел своей обязанностью рассмотреть его, чтобы узнать, не угрожает ли какая опасность императорской власти со стороны Обвиняемого.

Не желая, вероятно, допрашивать Иисуса в присутствии Его обвинителей, Пилат велел Ему войти в преторию, то есть в следственную или судейскую палату внутри дворца. Вошел туда же и Пилат и, посмотрев на кроткое, чуждое даже и тени воинственности, лицо Иисуса, тотчас же пришел к заключению, что такой Человек не опасен для могущественного кесаря. Поэтому он и спросил Иисуса, может быть, не без некоторой доли насмешки: Ты Царь Иудейский? (Ин. 18:33).

Прежде чем ответить на этот вопрос, надо было выяснить, спрашивает ли Пилат об этом сам от себя, понимая под словом «царь» обыкновенного царя с верховной государственной властью, или же спрашивает потому, что ему сказали об этом первосвященники, которые должны были понимать, что Мессия — духовный Царь всего мира. Это необходимо было выяснить для того, чтобы сообразно смыслу вопроса дать ответ. Поэтому Христос и спросил у Пилата: от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне? (Ин. 18:34).

«Разве я Иудей? — сказал Пилат, — какое мне дело до этих тонкостей? Но Твой народ и руководители его, первосвященники, привели Тебя ко мне на суд и обвиняют Тебя в присвоении царской власти. Скажи же, что Ты сделалтакого, что дало им повод взвести на Тебя такое обвинение? Сам-то Ты признаешь ли Себя Царем?»

«Царство Мое, — отвечал Христос, — не такое, как царства мира сего. Если бы оно было похоже на эти известные тебе царства, то у Меня были бы подданные, которые вступились бы за Меня и не допустили бы, чтобы Я был предан синедриону. И они могли бы быть у Меня, если бы Я, например, захотел воспользоваться той торжественной встречей Меня в Иерусалиме, о которой и ты, конечно, знаешь. Но Я отклонил от Себя все, что только могло бы придать Моему Царству хотя малейшее сходство с существующими царствами мира сего, потому что Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18:36).

Пилат мог бы вполне удовлетвориться таким ответом, но так как Иисус все-таки не сказал, в чем же заключается Его царская власть и над кем Он намеревается царствовать, то Пилат спросил: «Итак, Ты все-таки считаешь Себя Царем? Какой же ты Царь? Скажи же прямо: Ты Царь?» (Ин. 18:37). Задавая такой вопрос, Пилат как бы хотел дать Иисусу понять, что при таком понимании Им Своего Царства не следовало бы и называть Себя Царем и тем навлекать на Себя обвинение в присвоении царской власти. Но Христос, отдав Себя добровольно во власть врагам Своим, не захотел, конечно, пользоваться такими средствами защиты, на какие явно намекал Пилат, и потому на вопрос — Ты Царь? — ответил утвердительно: «Да, Я Царь(выражение — ты говоришь, что Я Царь, — равносильно словам: да, Я Царь); Я не отрекаюсь от этого, потому что это — истина. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об этой истине (Ин. 18:37), с какой бы опасностью это свидетельство ни было сопряжено, и всякий, кому дорога эта истина, поверит Мне».

Убедившись теперь окончательно, что Иисус не опасен для Римского императора, Пилат торопился окончить разбор дела, спросил Иисуса: «А что такое истина?» И, не дождавшись ответа, вышел из претории к ожидавшему его синедриону и всенародно провозгласил: я никакой вины не нахожу в Нем.

В этой части евангелист Лука сильно перерабатывает сообщение Марка (Мк. 15:1-5). Он ничего не пишет о повторном вопросе Пилата, о молчании Иисуса и об удивлении Пилата: «Пилат же опять спросил Его: Ты ничего не отвечаешь ? видишь, как много против Тебя обвинений. Но Иисус и на это ничего не отвечал, такчто Пилат дивился» (Мк. 15:4-5). Но зато Лука добавляет слова Пилата о невиновности Иисуса: «.Пилат сказал первосвященникам и народу: я не нахожу никакой вины в этом человеке». У Луки вообще присутствует тенденция, как мы уже указывали прежде, уменьшить вину римских властей за осуждение и смерть Иисуса.

В те времена иудеи не имели права выносить и приводить в исполнение смертный приговор. Его выносил римский прокуратор, обладавший полномочиями судьи. В исполнение приговор тоже приводился римскими властями. Поэтому Иисуса привели в дом римского наместника Пилата. В дни великих праздников прокуратор обычно прибывал в Иерусалим из своей резиденции в Кесарии Приморской. Это он делал на случай беспорядков, которые были вполне возможны при таком стечении народа.

Иудейские начальники начали обвинять Иисуса перед Пилатом в том, что тот подстрекает народ к мятежу. Иисус - опасный мятежник, - утверждали они, и могли при этом сослаться на то, что Он имеет большой успеху народных масс. И это действительно так и было. Вспомним неоднократные замечания по этому поводу: «весь народ неотступно слушал Его»] книжники боялись, что весь народ побьет их камнями; они боятся прилюдно арестовать Иисуса; они молчат, не в состоянии «уловить Его в слове перед народом», они искали «как бы погубить Его, потому что боялись народа» (Лк. 19:48; 20:6, 19, 26; 22:2).

Коварство ненавидевших Иисуса первосвященников и книжников очевидно. На Синедрионе они выдвинули против Иисуса религиозное обвинение, они обвинили Иисуса в богохульстве. Но Пилату до всех этих иудейских споров о религии не было никакого дела. И они хорошо знали, что он не захочет во всем этом разбираться. Поэтому на суд Пилата они привели Иисуса с обвинениями в государственной измене. Он, мол, развращает народ. Это - первое обвинение.

Второе обвинение состояло в том, что Иисус, мол, «запрещает давать подать кесарю». О том, что это была клевета, Лука уже писал в истории с искусительным вопросом подосланных к Иисусу «лукавых людей»: «позволительно ли давать подать кесарю, или нет?» (Лк. 20:22) Тогда Иисуса хотели уловить «в каком-либо слове, чтобы предать Его начальству и власти правителя» (Лк. 20:20). И вот теперь Его «предают» этой самой власти правителя.

Третье обвинение гласило, что Иисус якобы объявляет себя Мессией, то есть Царем. Именно это обвинение Пилату показалось самым опасным, почему он на него и реагирует вопросом: «Ты Царь Иудейский?», или, если буквально, - «Ты Царь иудеев?». Ответ Иисуса «ты говоришь» кажется нам несколько уклончивым, неопределенным и даже непонятным. Ведь эти слова можно понять как согласие Иисуса: «вот, ты сам говоришь, что я Царь Иудейский». Но, судя по дальнейшей реакции Пилата, не нашедшего никакой вины на Иисусе, евангелист Лука и Пилат в его изображении поняли слова Иисуса не как согласие, а как отрицание. В этом случае краткий ответ Господа для Пилата звучал скорее так: «Это ты говоришь». То есть Иисус не признал себя «Царем Иудейским».

Но возможно, все было еще несколько сложнее. Дело в том, что «царь иудеев» - это официально принятый в Римской империи политический титул. Так, например, царь Ирод Великий считался по принятой в Риме номенклатуре «царем иудеев». То есть вопрос Пилата носил политический характер. А о чем он мог еще спрашивать? Конечно, о подозрении в государственном преступлении. Ведь никаких самозваных политических царей римляне в своем государстве не стали бы терпеть. Всякий местный царь должен был утверждаться Римом! Самозванца Пилат должен был осудить. На это обвинявшие Иисуса иудейские начальники и рассчитывали - Пилат должен увидеть в Иисусе мятежника и узурпатора, который желает стать царем, не считаясь с Римом. Более того, Он, возможно, поднимет восстание против Рима.

На вызывающий тревогу вопрос Пилата Иисус не дает однозначного ответа. Да, конечно, Иисус сознавал себя Царем, Мессией. Но каким Царем? Разумеется, не в смысле политического «Царя иудеев», а в смысле сидящего одесную Бога Сына Давидова, о чем Он, собственно, уже и заявил перед Синедрионом. Что же касается «Царя иудеев», - то, конечно, нет! Впрочем, иудею и в голову не пришло бы именовать Мессию «царем иудеев» (это - подчеркну еще раз - римский официальный титул). Для иудея Мессия, если уж употреблять слово «царь», - это «Царь Израиля», но никак не «Царь Иудейский». Однако Пилату такие наименования, как «Сын Давидов» или «Царь Израиля», были чуждыми, непонятными, а может быть, и неизвестными. Но что стало абсолютно ясным Пилату, это то, что Иисус невиновен: «Я не нахожу никакой вины в этом человеке». Пилат прекрасно понял, что никакой политической цели Иисус не преследует, что речь идет о вопросах не политических, а религиозных. Он также насквозь видел хитрость и уловки иудейских начальников, непременно желавших обвинить ненавистного им Иисуса.

Лука снова обнаруживает определенную тенденцию: жизнь и учение Иисуса Христа никакой политической угрозы для безопасности Римского государства не несут. Но иудейские обвинители продолжают настаивать на своем: Иисус «возмущает народ, уча по всей Иудее, начиная от Галилеи до сего места», то есть до Иерусалима. Галилея упоминается для того, чтобы сделать логичным переход к следующему эпизоду Евангелия, допросу у Ирода, который был правителем Галилеи.

   Однако же важность обвинения не позволяла более уклоняться от судопроизводства; надлежало приступить к допросу. Поскольку первосвященники в доказательство, что Иисус Христос есть возмутитель народного спокойствия, ссылались единственно на присвоение Им царского имени; поскольку для римского прокуратора важность обвинения в присвоении себе кем-либо звания Мессии иудейского состояла единственно в том, что с этим званием, по отзыву синедриона, соединялось наименование царя, то Пилат, вместо всех расследований, обратился к Господу и спросил Его: «Царь ли Ты Иудейский?»
   При настоящих обстоятельствах такой вопрос не мог быть задан без улыбки. Перед Пилатом стоял такой Человек, о Котором нельзя было и подумать, чтобы Он претендовал на престол Иудейский и осмелился спорить о правах на Иудею с кесарем. Конец суда, по-видимому, зависел от того, что Обвиняемый скажет в ответ: признает или не признает Себя царем. Судья, конечно, не ждал, чтобы Узник объявил Себя перед ним царем, не ждал, может быть, и того, что Он прямо отвергнет обвинение иудеев: ибо, во всяком случае, следовало предполагать какое-то основание в обвинении, выдвинутом целым синедрионом. Каково же должно быть удивление Пилата, когда Господь решительно ответствовал: «Я — царь!» (Мк. 15:2.)
   Лучше ответа не могли желать враги Иисуса; опаснее его не мог вообразить Пилат. При таком ответе иудеи могли тотчас сказать, что дело кончено, потому что Обвиняемый свидетельствует против Себя. Может быть, Пилат и в самом деле окончил бы теперь свой суд подтверждением приговора Иисусу Христу, сделанного синедрионом, если бы внушающий к Себе благоговение вид Господа, твердость и спокойствие, с которыми произнесено Его признание, личное нерасположение Пилата к синедриону и самолюбие — не побудили его продолжить расследование, защищая очевидную невиновность Обвиняемого.

  Такого расследования, впрочем, требовала и справедливость. Иисус Христос, называя Себя царем, не признавал вместе с тем, что Он, как клеветали враги Его, развращает народ и запрещает давать дань кесарю (Лк. 23:2). Такая неопределенность ответа давала судье достаточный повод потребовать объяснения, в каком смысле Он называет Себя царем?

Ты ли еси Царь Иудейский? и пр. Другие евангелисты (Мф. 27:11 и дал., Мк. 15:2 и дал.), особенно Иоанн (Ин. 18:29 и дал.) подробнее говорят об этом допросе; еванг. же Лука излагает только существенное – именно то, на что Пилат обратил свое особенное внимание. На обвинение, что Иисус Христос развращает народ и запрещает платить подать Кесарю, Пилат не обратил внимания, потому что знал, что это ложь, клевета; так как ему было известно от своих чиновников все относительно И. Христа. Ты глаголеши (говоришь). Это значит да. (Чит. в объясн. Лк. 22:70).

– Форма вопроса «Так Ты “еврейский царь”?» говорит о презрении, которое испытывает Пилат к стоявшему перед ним человеку, в котором не было ничего царственного. Только язычник мог назвать Мессию «еврейским царем», евреи называли его «царем Израиля».

Иисус ответил: «Это ты так говоришь», что означает согласие, но с оговорками: Иисус действительно Царь, но Он вкладывает в это понятие совсем иной смысл, чем Пилат. Если бы Иисус ответил «да», участь Его была бы предрешена. Вряд ли поведение Пилата можно объяснить тем, что он понял слова Иисуса как отрицание, ведь, как правило, любой обвиняемый не признает свою вину, так что Пилат должен был бы не полагаться на отрицательный ответ, а в ходе дальнейшего допроса удостовериться в Его невиновности.

+++Кузнецова В. Н. Евангелие от Луки. Комментарий. М.: 2004. С. 509++

Теперь мы переходим к защите. Все евангелия согласно говорят, что Пилат предложил Иисусу один и тот же вопрос в одних и тех же словах: Ты Царь Иудейский? , и что после Его утвердительного ответа этот римлянин пришел к парадоксальному заключению, что не находит в Нем никакой вины.

В четвертом евангелии мы находим разговор, объясняющий вполне эту кажущуюся парадоксальность (Ин. 18:33-38). Утвердительный ответ Иисуса поражает своей силой. Иисус, как видно из всех евангелий, употреблял по временам этот сильный способ выражения, и особенно в трудных обстоятельствах Своего служения, или когда Он касался сокровенных «тайн царства», проповеданного Им, или когда подвергались сомнению Его собственные права. Эта особенность в Его образе выражения все более и более усиливалась к концу Его земного поприща. Поэтому мы утверждаем, что рассматриваемый ответ, хотя упоминается только в последнем евангелии, но предполагается необходимо и всеми другими, имеет все внутренние признаки исторической подлинности.

***

Поэтому прокуратор обратил внимание лишь на последний пункт обвинения, что будто Узник называл Себя «Христом Царем», т. е. по буквальному смыслу этих слов—«царем, помазанным на царство». Для обвинения в сущности достаточно бы и этого одного пункта, потому что в нем заключалось все, что только могло возбуждать против себя грозу римскаго закона. Назвать себя царем значило совершить в глазах римлян величайшее преступление, именно нанести оскорбление величию римскаго императора, и оно было тем страшнее, что император Тиверий, в своей болезненной подозрительности, не знал пощады к подобнаго рода претендентам и жертвою его мрачной подозрительности уже сделались многия выдающияся личности. Нельзя было поэтому оставить такого обвинения без разследования, и Пилат порешил произвесть личный допрос Узнику, Окинув своим любопытным взором смиреннаго Страдальца, с спокойным величием невинности безмолвно стоявшаго среди возбужденнаго сборища Его ожесточенных врагов, и не найдя в Его страшном уничижении ни малейшаго соответствия с приписываемыми Ему притязаниями, римский прокуратор захотел допросить Его наедине, и потому приказал ввесть Его за собой в самую преторию. Тут Христос впервые вступал в царския палаты, но вступал как уничиженный узник. Узурпатор Црод когда-то в этих самых палатах блистал величием и гордою пышностью, а истинный Сын Давидов стоял в них теперь со связанными руками— пред лицом натянуто-грознаго судьи-язычника!

С смешанным чувством удивления и высокомерия Пилат, взглянув на Божественнаго Узника в Его страшном уничижении, спросил Его: «Ты царь иудейский?» Неужели Ты действительно заявляешь это опасное притязание? В душе Пилат не верил этому, но формально он должен был разъяснить для себя это опасное обвинение, и самый вопрос задал Узнику очевидно для того, чтобы получить от него отрицательный ответ. Но, к его великому изумлению, Узник не дал этого отрицательнаго ответа, а в свою очередь спросил его, в каком смысле он понимает слово Царь—в исключительно ли политическом, или религиозном? Такой смысл, по-видимому, имеет вопрос Христа Пилату: “От себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне?” —Ин. 18:34. См. Иннокентий, Последние дни, стр. 237. Когда Пилат на это с раздражением заметил, что ведь он не иудей, чтобы понимать все в религиозном смысле, то Христос отвечал, что если в политическом, то пусть он знает, что царство Его не от мира сего: “еслибы от мира сего было царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан иудеям; но ныне царство Мое не отсюда». Прокуратор недоумевал, что все это значит. Оп почувствовал невольное смущение пред этим таинственным заявлением страннаго Узника. Чтобы поправиться от смущения, Пилат опять ухватился за слово «царство». Узник, повидимому, хочет как-то иначе объяснить Свое царство; но ведь царство предполагает все-таки царя. Упирая на это, Пилат с настойчивостью задает опять вопрос: «Итак Ты Царь?»—«Да, Царь!»—отвечал Иисус, употребляяя своеобразный оборот утвердительного выражения (Ин. 18:37). Пилат не мог не изумиться столь странному ответу, которым Узник Сам подвергал Себя страшной опасности быть обвиненным в оскорблении величества, тем более, что по римским законам сознания преступника было достаточно для его осуждения. Но его изумленно- строгое выражение не могло не перейти в благодушное, когда он выслушал дальнейший ответ Узника, Который говорил: «Я на то родился, и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего». Вот в каком смысле Я царь и вот кто Мои последователи. Такой ответ положительно разсеял в Пилате все сомнения на счет Узника. Он убедился, что этот Узник отнюдь не мятежник обычнаго рода, а просто какой-нибудь совершенно безвредный мечтатель, который, наподобие греческих философов и их римских подражателей, всецело занят решением вопросов об истине и тому подобных возвышенно безплодных предметах, совершенно не касающихся римской власти. Пилат, как образованный римлянин, в свое время, в период увлечений юности, наверно и сам увлекался подобными же мечтами— открыть для себя истину всех вещей, и с этою целию посещал философския школы; но вынес лишь то убеждение, что чем более философы занимались решением вопроса об истине, тем более затемняли ее, пока наконец некоторые не пришли к полному отчаянию в возможности вообще найти истину. Да не только в философии, но и в жизни истина есть одна лишь мечта, пустыя бредни, которыми вовсе не к лицу заниматься римскому сановнику, особенно вынужденному иметь дело с самым лживым и коварным народом в мире. Поэтому, невидимому, саркастически исказив свое гладко-выбритое лицо и нетерпеливо махнув рукой, Пилат пренебрежительно произнес: да «что такое истина?” В экзегетике было много разных попыток объяснить смысл этого вопроса Пилата. Quid est veritas? или по-гречески: Τι εστιν αληθεια; no-евр. “Ма-ги гаэмэт?“—״Что есть истина?“— Ин. 18:38. В виду обстоятельств дела, представленное объяснение нам кажется наиболее соответствующим тону самаго вопроса, который задан был очевидно не с целью его разрешения, а прямо с выражением сомнения в самой возможности его решения, равно как и в практическом вообще значении подобных предметов. и повернувшись, вышел из претории и всенародно произнес свой оправдательный приговор: «Я никакой вины не нахожу в Нем».

Преторы в Риме и пропреторы в провинциях обыкновенно имели у себя квесторов, на обязанности которых лежало предварительное расследование дела. Пред римским трибуналом являлись обвинитель, заносивший жалобу, обвиняемый и свидетели, показания которых должны были решить виновность или невинность подсудимого. Сам претор или пропретор принимал жалобу и, по окончании процесса, так или иначе решив дело, сам объявлял судебное постановление. Допросы же обвинителя, свидетелей и обвиняемого были делом квестора Friedlieb. Archäolog. d. Leidensgesch., s. 105.. – У Пилата не было своего квестора, и потому он весь судебный процесс ведет сам. Он не требует от обвинителей доказательств выставляемой ими виновности Подсудимого, не интересуется, найдутся ли свидетельские показания против Него, а начинает с допроса самого Обвиняемого, желая в Нем найти разъяснение дела Такой порядок ведения судебного процесса иногда оказывался самым целесообразным, потому что по древнему римскому праву достаточно было сознания подсудимого для признания его виновности. Magistratus de confesso sumat supplicium – было основным началом римского судопроизводства. См. Quint. decl. 314. Senec. sontrov. exc. 8, 1. Sallust. Cat. 52: de confessis sicuti de manifestis rerum capitalium more majorum supplicium sumundum.. И та глубоко знаменательная беседа в претории наедине с Царем неземного Царства, которую передает святый евангелист Иоанн См. Ин. 28:33–38. Сравн. Мф. 27:11; Мк. 15:2; Лк. 23:3., привела прокуратора к убеждению в невинности Подсудимого. Пилат выходит из претории и публично, пред лицом членов синедриона и народной толпы, объявляет: «я не нахожу никакой вины в этом человеке» Лк. 23:4; Ин. 18:38..

Понтий Пилат ненавидел Иерусалим и иудеев, его правление сопровождалось многочисленными кровавыми столкновениями с евреями и самарянами. Чтобы добиться от Пилата утверждения смертного приговора Христу, члены Синедриона сговорились привести к Нему Христа как политического преступника, так как богохульство могло показаться римскому правителю недостаточной причиной для казни. Перед лицом Пилата иудеи обвинили Спасителя в том, что Он возмущает народ, запрещает давать подать кесарю и провозглашает Себя царем. Все это имело политический характер, поэтому Пилат повелел ввести Обвиняемого в судебную палату и спросил Его наедине: «Ты Царь Иудейский?»(Мк. 15:20). «От себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне?»(Ин. 18:34) – спросил его Христос. На это Пилат с пренебрежительной гордостью римского гражданина заметил: «Разве я иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал?»(Ин. 18:35). Тогда Христос сказал Пилату, что Он действительно Царь, но Царство Его не от мира сего, но что Он пришел, чтобы свидетельствовать об истине.