Евангелие от Луки, Глава 23, стих 25. Толкования стиха

Итак не удержало Пилата опасение попрать истину. Не видел он опасности и для своего правительства, от которого поставлен. Увидел опасность для своего владычества и слабодушно отдался во власть неистовствующих. Он даже не отложил до времени своего решения.

Не сознание долга верности государственного человека, хотя бы ошибочное в отношении к настоящему предмету, – но опасение за себя, за свое место заставило Пилата изменить истине и правде. Что же это был за суд?

+++Горский А. В. прот. История Евангельская и Церкви Апостольской. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. С. 225-226++

Враги Господа, чтобы побудить Пилата произнести смертный приговор над Иисусом, прибегают к решительному средству, намекают ему, что если он отпустит обвиняемого в присвоении Себе царскаго достоинства, то они сделают на него донос в Рим. Это надломило решимость Пилата освободить Иисуса. Он, впрочем, делает еще одну попытку к этому: обращаясь к национальному самолюбию иудеев, к их мечтам о самостоятельности, о своем Царе, он выводить Иисуса на каменный помост пред судилищем и говорит народу: „се, Царь ваш!.. Царя ли вашего распну?* Этим он хотел сказать дошедшим до неразумия в своей злобе иудеям, что, если бы Иисус и действительно заявил Себя царем иудейским, им-то не следовало забывать о себе, о своих надеждах иметь своего собственнаго, самостоятельнаго царя, о своей вражде против Рима. Не следовало бы им если не стремиться поддержать Иисуса в Его стремлениях сделаться Царем иудейским, то, по крайней мере, не предавать Его суду римской власти? Иначе ведь они действуют в интересах Рима. Но иудеи так озлобились против Иисуса, что, лишь бы погубить Его, отказываются от своей национальности и кричат: „нет у нас Царя, кроме Кесаря». Тогда, наконец, Пилат предал им Иисуса на пропятие. При этом ев. Матфей разсказывает, что Пилат, отдавая народу Иисуса, умыл руки пред иудеями (ср. Втор. 21:6.), сказавши: „неповинен я в крови праведника Сего; смотрите вы". А эти, произнося над собою горький приговор, отвечали: „кровь Его на нас и на детях наших».

Предание Пилатом Иисуса во власть синедриона

Тогда (как свидетельствует Евангелист Лука) Пилат решил быть по прошению их, и отпустил им посаженного за возмущение и убийство в темницу(Варавву), которого они просили; а Иисуса предал в их волю.

Так свершился суд людской над Божественной Правдой. Греховный мир, погрязший во зле, не мог перенести этой правды и восстал на Нее; и в этом восстании проявилась отчаянная борьба зла за удержание своего векового господства над людьми. И если зло не в силах победить Божественную Правду, то все-таки в этой ожесточенной борьбе Глашатай Правды, как Человек, должен был быть не побежден, нет, а умерщвлен. Смерть Его предвидели и предвещали вдохновленные Богом Пророки. Даже лучшие люди из язычников понимали, что против Правды, если она когда-либо осуществится в Человеке, ополчится почти весь мир людской; так, например, греческий мудрец Платон за триста лет до явления Христа говорил, что если когда-нибудь явится на земле Праведник, то Его будут бичевать, мучить, свяжут и, после всевозможных поруганий, пригвоздят на столбе. И в этой смерти Вестника Божественной Правды зло дерзало торжествовать свою победу; но оно ошиблось: смерть эта и победила зло! Только после смерти и Воскресения Христа люди поняли, хотя не все и не сразу, что они восстали против Самого Бога; сознав это, они познали волю Божию и подчинились ей; они поняли, что, страдая и умирая на Кресте, Христос Сам добровольно, согласно с волей Отца, принес Себя в Жертву за грехи человечества и что Жертва эта стала для них искупительной.

О суде над Иисусом Пилат донес Тиверию, как о том свидетельствуют Иустин Философ и Тертулиан; Тиверий так был поражен этим донесением, что предложил Сенату включить Иисуса Христа в число римских богов; Сенат не согласился с этим, и Тиверий ограничился приказом не преследовать христиан.

Смерть Пилата

Пилат окончил жизнь самоубийством, но подражатели его живы даже и до сего дня.

Подражатели его

Архиепископ Иннокентий в своем громоносном слове в Великую Пятницу перед плащаницей призывал всех общественных деятелей стать у Гроба Христа и дать отчет, и, обращаясь к судьям, сказал: «Властелин судьбы ближних, кому дано право вязать и решить, стань у Гроба сего и дай отчет! И ты не имеешь никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; и ты творишь суд Божий. Помнишь ли это и со страхом ли Божиим держишь весы правды? Чтоб ты не страшился за истину потерять, в случае нужды, имя друга кесарева, приязнь сильных земли, Голгофский Страдалец приобрел для тебя имя друга Божия; чтобы ты всегда умел отличать невинность от преступления, слабость от злонамеренности, Он, в помощь мерцанию твоей совести, придал светильник слова Своего. Пользуешься ли ты сим средством во благо ближних и твердо ли идешь путем закона и долга? Если ты не зришь на лица, побораешь по истине, как бы она ни была презрена другими; если твой Лифостротон не омыт ни кровью, ни слезами неправедно осужденных, то приступи к будущему Судии своему и Господу, лобызай язвы Его и вдыхай из них новую силу к побеждению лжи и лукавства, к сражению с искушениями и соблазнами, к священнодействию правды. Там, на всемирном Суде, и ты станешь одесную, примешь милость и будешь увенчан венцом правды. Но если ты, имея власть пустить невинного и зная невинность его, тем не менее готов предать его в руки врагов, чтобы не оскорбить их гордости; если, вместо суда и защиты невинности, ты глумишься над ее несчастьями и заставляешь ее влачиться из одного судилища в другое; если твоя правда состоит только в омовении рук пред народом, — то удались от Гроба сего! Твое место не здесь, а в претории Пилата!» (Сочинения архиепископа Иннокентия. 2-е изд. Вольфа. 9 С. 234).

 Наконец, земной судья, видя, яко ничтоже успевает, паче молва (возмущение народное) бывает, произнес смертный приговор на Судью живых и мертвых.
   Приговор этот, по обыкновению римского суда, состоял из кратких слов, что такой-то за такое-то преступление осуждается на такую-то казнь.
   В дополнение евангельской истории суда над Иисусом Христом не лишне заметить, что Пилат отправил впоследствии к Тиверию донесение, в котором описал жизнь Иисуса Христа, Его чудеса и святость, свой суд над Ним и причины, побудившие осудить Его на распятие. В существовании этого донесения, подлинник которого был давно утрачен, не позволяют сомневаться свидетельства Иустина Мученика и Тертуллиана, которые ссылались на него, как на несомненное доказательство, в своих апологиях к сенату и народу римскому. Тиверий, по свидетельству этих же писателей, так был поражен описанием чудес и святости Иисуса Христа, что предложил сенату включить Его в число римских богов; но сенат, неизвестно по каким причинам, на это не согласился, и Тиверий ограничился тем, что под страхом казни запретил преследование христиан.
   Заметим еще, что Пилат беззаконным осуждением Иисуса Христа на смерть не избегнул опасности, которой страшился. Через четыре года после этого он был вызван в Рим на суд по доносу иудеев и, не сумев оправдаться, был заточен в Вену, где покончил с собой.
   Участь другого судьи Иисусова, Ирода Антипы, была немного лучше Пилатовой. Подстрекаемый властолюбивой Иродией, он вместо тетрархии галилейской начал домогаться в Риме царской власти над всей Иудеей, желая владеть ей нераздельно, по примеру отца своего, Ирода Великого. Но это домогательство приняло такой несчастный оборот, что Антипа, вместо венца царского, сослан был в ссылку в Лион и умер в нищете.
  

***

При самом поверхностном взгляде на образ суда над Иисусом Христом тотчас открывается, что он во многом был отличен от обыкновенных и даже необыкновенных судов человеческих. В продолжение нескольких часов выдержать истязание от трех различных властей — иудейской, галилейской и римской — за такое дело, которое ни одна из них не признавала своим; быть упорно обвиняему иерусалимским синедрионом и народом за то, чего синедрион и весь народ нетерпеливо ожидали; найти ревностного защитника своей невиновности в римском прокураторе, которого все, по-видимому, не располагало в пользу Подсудимого: и Его бедность, и молчание, и силазрагов, и опасность обвинения; из уст судьи слышать неоднократно торжественное признание Своей невиновности и непосредственно за этим от того же судьи выслушать приговор на смерть крестную, с наименованием Праведника; иметь множество и естественных, и сверхъестественных средств для Своей защиты и пользоваться ими не больше, чем нужно для обнаружения Своей невиновности, — это такие обстоятельства, которые находим только в истории суда над Иисусом Христом!
   Каждое судилище обнаруживало свой собственный характер. В синедрионе Иисус Христос был судим личными врагами Своими — как судит беззаконие. Во дворце Ирода жребий Его находился в руках деспота, который не знает другого закона для себя, кроме прихоти, и все правосудие которого состояло в том, чтоб не быть слишком неправосудным. Претория Пилатова могла служить убежищем невиновности человеческой, но не могла вместить правды Божественной. Здесь вместе с правосудием заседал дух мирской, языческой власти, на суде которой голос невиновности или не был слышен, или должен был отзываться выгодой. Истина небесная в лице Сына Божьего, кажется, посетила теперь все суды человеческие, чтобы видеть, аще есть разумеваяй или взыскаяй правду. И теперь, как во время Давида, оказалось, что все уклонились и сделались непотребными: несть творяй благое, несть до единаго (Пс. 13:3).
   Ослепление и буйство народа иудейского, особенно вождей его, обнаружилось во всей силе. Если бы Иоанн Креститель воскрес, то и теперь, когда вся Иудея наполнилась славой чудес Иисуса Христа, когда первосвященники сами неоднократно слышали беседы Его, рассматривали лицо и дело Его и готовились вознести Его на крест, — и теперь проповедник покаяния мог бы снова сказать всему народу иудейскому: «Се стоит посреде вас некто, Егоже вы не весте!» (Ин. 1:26.) — Нельзя вероломнее отвергнуться Мессии, как отвергаются Его теперь; нельзя жесточе преследовать Его, как преследуют теперь. Не будем предполагать, что враги Иисуса Христа действовали против Него вопреки ясному и твердому убеждению, что Он — обетованный Мессия: это значило бы приписывать природе человеческой злобу и ожесточение дьявола, который ненавидит истину, потому что она истина. Должно однако же сказать, что со стороны вождей народа иудейского сделано все, чтобы им остаться некогда безответными. Как недостойно и бесчестно поступили они при самом взятии Иисуса Христа под стражу! Как безрассудно и опрометчиво решили на своем соборе дело о Мессии — лица, с Которым неразрывно соединено временное и вечное благо всего Израиля, в Котором они могли узнать своего Царя, Судию и Господа! Положим, что нищета Иисуса Христа соблазняла их: но разве они не слыхали о чудесах Его? Разве не перед их почти очами совершилось за несколько дней воскрешение Лазаря? Если и это событие не могло убедить синедрион в том, что Иисус Христос есть Мессия, то, по крайней мере, должно было заставить его действовать осмотрительнее, не спешить с казнью человека, который, по общему мнению, имел в себе столько признаков Мессии. Сама медлительность, с которой производился суд над Господом в претории, по-видимому, допущена Промыслом для того, чтобы враги Его имели время увидеть свою ошибку и придти в чувство. Можно сказать, что Пилат был для них в этом случае проповедником покаяния. Между тем, к каким низким средствам не прибегают старейшины иудейские, чтобы достигнуть цели, слепо выбранной! Подкупают ученика, вдут после вечери пасхальной с мечами и дубинами в Гефсиманию, собираются, подобно разбойникам, в полночь для совещания; переходят из одного судилища в другое, наущают народ, притворяются усердными слугами кесаря, угрожают судье клеветой, даже кричат вместе с чернью — это ли стража дома израилева, драгоценные камни святилища, преемники Моисея и пророков?.. Никогда верховный совет иудейский не унижался до такой степени, до какой унизился теперь; чтобы собственным посрамлением купить бесчестную казнь для своего Мессии.
   Трудно представить, чтобы среди толпы народа, требовавшей Господу смерти, не было людей, к Нему приверженных. Но их собственная безопасность заставляла не объявлять, по крайней мере, при первосвященниках, своего мнения. В противном случае, они сделались бы жертвой необузданности слуг и клевретов фарисейских, которые до того простерли свою дерзость, что начали угрожать самому прокуратору. А поэтому молчание евангелистов о том, чтобы хоть кто-то из иудеев вызвался защищать Иисуса Христа перед Пилатом, надо принимать за решительное свидетельство, что таких защитников не было; и так называемое Никодимово евангелие, в котором Никодим, силоамский расслабленный, жена кровоточивая и капернаумский сотник повествуют перед прокуратором о учении и чудесах Иисуса Христа, не стоит доверия исторического. Испросившая смерть Господу толпа однозначно показала, что значит народный голос и как легко злоупотреблять его действием людям злонамеренным. Вместо того чтобы гласу народа быть звучным, но мирным гласом Божьим, он сделался теперь диким воплем Веельзевула…
   Поведение Пилата служит выразительным примером, чего можно ожидать от судьи со слабым характером, поставленного перед необходимостью отказаться во имя истины от всех личных выгод. Над ним вполне оправдались слова Господа: светильник телу есть око: «аще убо будет око твое просто, все тело твое светло будет, аще око твое лукаво будет, все тело твое темно будет» (Мф. 6:22-23). Око души Пилатовой — начало его действий — было лукаво: не вечный, непременяемый закон правды лежал в глубине его сердца и диктовал линию его поведения, а нечистая любовь к самому себе, пристрастие к земным выгодам, прикрытое любовью к справедливости; и вот, все тело Пилата является темным, все поступки его, несмотря на похвальную их сторону, содержат что-то, достойное сожаления и презрения. Самое первое действие прокуратора уже запечатлено изменой истине: он хочет уклониться от осуждение невиновного, предоставляя это то иудеям, то Ироду: как будто позволить другим совершить злодеяние, имея возможность остановить его, — не то же самое, что самому совершить его! Потом единственно из угождения именитым и сильным обвинителям Праведник подвергается мучительному бичеванию. Не важно, что Он может умереть под бичами: для судьи довольно, что он хотел спасти Его от смерти. Таково правосудие людей века. Думают, что все сделано с их стороны, между тем как не хотят сделать именно того, что должно. И все прочие усилия Пилата для освобождения Иисуса Христа представляют жалкую борьбу своекорыстия с чувством долга. Видишь человека, который мучает сам себя, устремляется во все стороны, обращается с распутия на распутие, чтобы выбраться из пропасти, в которую зашел добровольно; но не хочет возвратиться на царский путь правды, который лежит прямо перед его очами и на который зовет совесть.
   Наконец, страх и своекорыстие превозмогли; но Пилат, поправ справедливость, хочет сохранить на себе ее личину: судия омывает руки и думает быть чистым от крови Праведника!.. При этом зрелище чувство сожаления невольно превращается в негодование…
   Впрочем, мы не имеем права простирать суждения своего о Пилате далее приговора, который уже произнесен вслух Самим Господом. Более (во всяком отношении более) греха на том, кто предал ему Господа — на Иуде, иудеях, особенно на старейшинах иудейских. Тогда как первосвященники, видимо, приближались к ужасной крайности (некоторые, может быть, и впали в нее) греха против Духа Святого, который, по слову Самого Спасителя, не простится ни в сем веке, ни в будущем (Мф. 12:32), Пилат явно грешил только против Сына Человеческого, следовательно, принадлежал к числу тех грешников, за спасение которых осужденный им Сын Божий шел теперь на крест.
   Великодушным поступком жены Пилатовой некоторым образом искупаются низкие действия мужа ее. Какая разительная противоположность между этой язычницей и той иудеянкой, наложницей Ирода, которая так мало уважала Иоанна Крестителя (Мк. 6:17)! Что Иоанн был праведник, даже пророк, достойный того, чтобы признавать его за Мессию, — этому все верили; и несмотря на это, Иродия, не колеблясь, принесла его в жертву своей бесстыдной страсти. Прокула, напротив, будучи язычницей, имела открытое сердце для всего истинного и доброго. Она видит необыкновенный сон, принимает его за откровение небесное и спешит, даже вопреки отечественному закону, не позволявшему женам вмешиваться в дела мужей — правителей, спасти Праведника от смерти. Различие религий, которое, к несчастью, так часто удаляет людей друг от друга, не препятствует ей искать спасения иудейскому Узнику. Не напрасно приняла она сон свой за указание свыше. Если бы он был следствием одного воображения, то почему оно именно в ту ночь вызвало сочетание мыслей, настолько совпадающее с положением Пилата и Господа? Нет! Воображение скорее представило бы, что теперь для ее мужа настал удобный случай осуждением на смерть бедного Галилеянина приобрести выгодную дружбу синедриона. Но, видно, такая нечистая мечта не могла возникнуть в благородной душе Прокулы.
   Невероятно, чтобы Клавдия Прокула принадлежала к числу иудейских прозелиток. Кем она могла быть обращена в иудейство? Такими ревнителями веры, какими Господь описывал фарисеев (Мф. 23. 15)? Но от этих наставников она не получила бы выгодного представления об Иисусе Христе и, наученная фарисеями, скорее всего согласилась бы поддержать их в борьбе против Праведника.
   Вероятнее, что Прокула сама по себе имела благородный образ мыслей и чувствований180 и было достойна того, чтобы Промысл открыл ей волю свою, как некогда открывал ее и другим язычникам — Авимелеху (Быт. 20:3), друзьям Иова и т. д. (Иов. 20:7).
   «Но что вышло из этого сна? — спросит кто-нибудь, — если он не был игрой фантазии? Предостережение пришло слишком поздно; оно не могло изменить, по крайней мере, не изменило хода дел».
   Действительно, сон жены Пилатовой не изменил судьбы, ожидавшей Господа: и, может быть, если бы он мог изменить ее, то не был бы и послан; но тем не менее, он был нужен и сделал свое дело. Жена Пилата, конечно, не осталась равнодушной к дальнейшей судьбе Праведника, Который так сильно задел ее душу; она приняла участие в последующих событиях христианства, вступила в контакт с учениками Иисуса и уверовала в Него. Предание, весьма древнее, утверждает, что Прокула, находящаяся в греческих святцах, — не кто иная, как жена Пилата, обратившаяся в христианство и претерпевшая мучения за имя Праведника, Которого не смогла спасти от казни.
   Сам Пилат не остался глух к предостережению жены, хотя, к своему несчастью, и не последовал ее совету. Оно-то, вероятно, побудило его перед произнесением смертного приговора подтвердить свою уверенность в невиновности Господа таким выразительным действием, как умовение рук; оно-то побудило его торжественно назвать Праведником осужденного на смерть Узника: это выражение, очевидно, взято им у жены, которая так назвала Иисуса Христа. Такое свидетельство о невиновности Иисуса Христа из уст судьи — язычника служит к чести христианской религии, заграждает уста врагов Иисусовых и впоследствии могло подействовать на сердце самих иудеев.
   Кроме того, Промысл ниспосланием чудесного сна жене Пилатовой показал, что Он никогда не попускает человеку искушаться сверх сил (1 Кор. 10:13). Пилату предстояло величайшее искушение: для защиты невиновного Узника отказаться всенародно от наименования друга кесарева. Совесть его, сама по себе слабая, без опоры на истинную религию неминуемо должна была пасть под тяжестью этого искушения. Между тем, Пилат до сих пор довольно верно, по-видимому, следовал ее слабому мерцанию. И вот, Промысл посылает ей подкрепление свыше. Пилат не воспользовался небесным вразумлением; но Промысл оправдал пути свои. Без этого некоторые из нас, может быть, пожалели бы, что Пилат, сделавший столько попыток быть правосудным, в таких крайних обстоятельствах был предоставлен самому себе.
   Господь среди обвинителей и судей Своих является в неподражаемом величии духа. Платон, может быть, узнал бы теперь своего праведника, изображением которого так полна была душа его, если б был свидетелем суда над Иисусом. Теперь уже совершенно не приметно в Нем следов той кровавой, изнурительной борьбы с Самим Собой, которую Он испытал в саду Гефсиманском. Теперь виден лев от колена Иуды (Апок. 5:5), который, будучи связан невидимыми узами правосудия небесного, явился агнцем, не отверзающим уст (Ис. 53:7), когда ведут его на заклание. Между тем как судьи и обвинители все приписывали себе, Господь взирает на них как на орудия, которыми управляет высшая сила. Духом, невидимо Он стоял на другом суде — на суде Отца, Который освятил Его и послал в мир, дабы Он вознес телом Своим грехи рода человеческого (1 Петр. 2:24). Невидимый суд этот, происходивший в совете триипостасного Божества, касался уже не одного лица Иисусова, а всего мира, искупление которого принял на Себя Сын Божий. Здесь врагом Господа был князь тьмы, который был должен потерять владычество над родом человеческим (Ин. 12:31-32), обвинителем — сама правда Божья, требовавшая удовлетворения за грехи людей, освобождаемых от смерти вечной. Здесь — прежде сложения мира произнесен приговор, который теперь исполнялся перед лицом неба и земли. С этой божественной высоты что значил для Сына Божьего Пилат с его Преторией, синедрион с его лжесвидетелями, Ирод с его царедворцами?..
   Зная, что чаша страданий не может мимо идти, Господь спокойно взирал, как она перед Его очами наполнялась до верха. Впрочем, святое молчание Его нимало не препятствовало правильности суда. Личным врагам Своим, первосвященникам и книжникам, Он дважды сказал более того, нежели они желали знать: что Он есть Мессия и что отныне они сами увидят в Нем Божественного Судию. Их ослепление было виной, что они не обратили внимания на это грозное предостережение. Убийца Иоанна требовал чудес, а не слов, хотя не стоил ни того, ни другого. Предтеча сказал уже ему все, что могло поселить в его сердце любовь к справедливости, и отсеченная в угождение Иродиаде глава его засвидетельствовала, чего должно ожидать от сердца Иродова. Пилат не получал ответа только тогда, когда спрашивал из любопытства, а не по долгу, и знал истину настолько, что, даже осуждая Иисуса Христа на смерть, принужден был своей совестью назвать Его Праведником. Римский всадник уступил бы необходимости осудить Праведника, хотя бы слышал несколько самых красноречивых речей в Его защиту. «Уне, да един умрет за люди», было правилом более римского, нежели иудейского правления. Чтобы не допустить народ до возмущения, чтобы удержать титул друга кесарева, иудейский прокуратор не пощадил бы ни Демосфена, ни Цицерона…
   Ответы Иисуса Христа судьям, при всей краткости их, постоянно выражают высшую мудрость. Сердцеведец видел состояние их совести и более с ней, нежели с лицами и вопросами их, соразмерял Свои ответы. Поэтому-то кое-что в словах Его может быть для нас не совсем понятно; что-то даже, судя по обстоятельствам, в которых они произнесены, может показаться как бы несоответственным, между тем как на самом деле все слова Господа были сильны и убедительны, как это лучше всего доказывает пример Пилата.
   Самый внешний вид Господа, несмотря на мучения и поношения, без сомнения, отличался невыразимым величием и трогательностью. Если толпа народная была к Нему не столь чувствительна, как можно было ожидать, то потому, что, наущенная книжниками, распаленная злобой, не видела, можно сказать, сама себя. Но посмотрите на судью-язычника! Каждый раз, как только он вступает в личную беседу с Божественным Узником, даже не получив ответа на свои вопросы, даже оскорбившись Его молчанием, всегда однако же возвращается к обвинителям с новым убеждением в невиновности Подсудимого. Что заменяло для него в таком случае слова, брало верх над его самолюбием, как не кроткое величие чистоты и святости, сиявшее, несмотря на внешнее уничижение, в лице и взорах Богочеловека? Не то же ли самое обуздало и удержало от строгих мер и тетрарха галилейского, чье самолюбие так много страдало, не будучи удостоено ни одним словом в ответ на столько вопросов?.. Вообще, образ суда над Иисусом Христом со всей точностью показывает, как премудро Промысл управляет деяниями человеческими: как он, не нарушая свободы человеческой, приводит в исполнение свои судьбы через тех самых лиц, которые противятся этому исполнению. По-видимому, все происходило случайно: каждый действовал по своей воле, даже по страстям, самым противоположным: сребролюбивый Иуда получает сребреники, честолюбивый синедрион мстит за оскорбленную гордость, прихотливый Ирод хочет видеть чудо, человекоугодливый Пилат страшится кесаря, грубые воины предаются насмешкам; между тем, запечатлеваются видения и пророки, приводится правда вечная, истребляется помазание, град и святилище иудейское предобручаются разрушению (Дан. 9:24-26).
   «Нет! — скажем и мы словами знаменитого витии-пастыря, — не человеки здесь ругаются Божьему величеству, Божий Промысл посмевается буйству человеческому, без нарушения свободы, заставляя его служить высочайшей своей премудрости. Не лукавые рабы перехитряют Господа: всеблагий Отец не щадит Сына, чтобы не погубить рабов лукавых. Не вражда земная уязвляет любовь небесную; небесная любовь скрывается во вражду земную, чтобы смертью любви убить вражду и распространить свет и жизнь любви сквозь тьму и сень смертную. Бог возлюби мир, и Сына Своего единородного дал есть, да всяк веруяй в Онь, не погибнет, но имать живот вечный».
  
  

У евангелиста Матфея (Мф. 27:19) здесь приводится следующий случай. Между тем, как Пилат сидел на судейском месте, послала к нему жена его сказать: не делай ничего Праведнику тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него. У древних писателей она называется Проклою или Клавдиею Прокудою и говорится, что она исповедовала еврейскую веру и была женщиною благочестивою. Предание говорит, что впоследствии она приняла христианскую веру. (Мих.). Не делай ничего Праведнику тому (И. Христу), т. е. не осуждай Его на смерть, Он праведен, невинен; иначе ответишь за Него пред Богом. Я ныне во сне много пострадала за Него. Что это был за сон, в Евангелии не сказано. Римскими законами было строго запрещено женам судей вмешиваться в их дела по должности, и если жена Пилатова решилась сообщить свой сон мужу, то значит, она была очень убеждена в истине того, что ей было открыто во сне. В сочинении, известном под именем «Письма жены Пилата» к подруге говорится, что во сне она видела, как И. Христос, облеченный божественным величием, судил всех людей, которые трепетали пред Ним, и между душами осужденных Им и низвергнутых в бездну пламени, находились те, которые на суде требовали от ее мужа смерти Христовой. Сон удостоверял жену Пилата не только в том, что Иисус Христос невинен, но и в том, что Он – праведник, а это в устах язычницы означало человека необыкновенно добродетельного, любимца Божия. «Дивное дело, замечает блаж. Феофилакт, Судимый Пилатом устрашает его жену!.. Сон этот был делом промышления Божия – не для того, чтобы был освобожден Христос, а – чтобы спаслась та жена.» «Почему же не сам Пилат видит сон? вопрошает св. Златоуст, и отвечает: или потому, что жена наипаче была достойна сего, или потому, что если бы он видел, то не поверил бы ему, и даже, может быть, не сказал бы о нем. Посему так и устроено, чтобы жена видела сей сон, дабы известным это сделалось для всех. Но и не просто видит она сон, а и страдает много, дабы муж, хотя бы из сострадания к жене, помедлил совершить убийство».

См. также толкования на параллельные стихи.

Но крики разбушевавшейся толпы, требовавшей отправить Иисуса на крест, сломили волю Пилата, и он уступил и вынес незаконный приговор. Отдал в их полное распоряжение – то есть вынужден был уступить их желанию. Правда, некоторые толкователи склонны считать, что Пилат отдал Иисуса в руки Его врагов (но см. 20:20; 23:32; Деян. 13:28). Но то, что Лука не говорит прямо о казни Иисуса римлянами, подтверждает тенденцию, наметившуюся в Новом Завете, переложить всю вину за смерть Иисуса на евреев, тем самым сняв ее с римлян, вынесших Иисусу смертный приговор и исполнивших его (см. также Деян. 2:23, 36; 4:10). Лука не упоминает и о том, что Иисус после вынесения приговора подвергся осмеянию римских солдат (см. Мф. 27:27-31; Мк. 15:16-20).

В рассказе о суде много трудных и неясных моментов. Мятежник Бар-Абба был уже осужден, а приговор Иисусу еще не был вынесен. Что мешало Пилату, человеку высокого положения, обладавшему огромной властью, просто освободить Иисуса, если он был убежден в невиновности Иисуса? Психологический портрет Пилата, как его изображают современники, тоже мало соответствует поведению, описанному в Евангелиях. Многие сомневаются в том, что жестокий, упрямый и заносчивый префект стал бы вступать в перепалку с толпой относительно того, кого из заключенных он должен освободить. С другой стороны, нам известно, что у Пилата с Кайафой было полное взаимопонимание, недаром срок его первосвященства практически совпал со сроком правления Пилата, и как только Пилат был отозван в Рим, Кайафа тоже был смещен со своего поста. Что Пилату было до жизни одного безвестного заключенного? У Матфея Пилата пытается отговорить его жена (27:19), у Иоанна им овладевает мистический страх (19:8). Но Лука ни о чем подобном не говорит. Возможно, там было много подводных камней, о которых евангелист или не знает, или не считает нужным сообщать. Иоанн, например, говорит о давлении еврейских властей на правителя (19:12). Угрозы в адрес Пилата могли быть небезосновательными: Пилат был приближенным всемогущего временщика Сеяна, который в 31 г. был свергнут и казнен, а с ним и многие его сторонники. В такой ситуации Пилат должен был бояться доносов на него императору Тиберию, известному своей подозрительностью и жестокостью. Трудность, правда, заключается в том, что нам неизвестен год смерти Иисуса: одни полагают, что это было в 30 г., другие же – что в 33 г.

+++Кузнецова В. Н. Евангелие от Луки. Комментарий. М.: 2004. С. 514-515++

Но у врагов Христа сердце было жестче гранитной скалы, и они, оправившись от невольнаго смущения и опасаясь, как бы жертва не ускользнула от них, еще яростнее закричали и затопали, и кровожадными воплями: «распни, распни, Его!»—зловеще потрясали воздух. Это крайне раздражило Пилата, и он ответил им: в таком случае — «возьмите Его вы, и распните, ибо я не нахожу в Нем вины».

Еслибы Пилат обладал большим нравственным и гражданским мужеством, то в сущности этим и должно бы закончиться все дело. На основании римскаго закона Узник признан невиновным, и представитель этого закона признал обвинение Его в оскорблении величества своим политическим самозванством— недоказанным. Значит, оставалось решить дело лишь по иудейскому закону; а так как сила этого закона была ограничена и по нему нельзя было казнить человека смертию, то Пилат, говоря иудеям: «возьмите Его вы и распните!»—сделал лишь опять колкий намек на то, что они не имеют права распоряжаться жизнью людей. Оставалось закрыть собрание и разогнать сборище. Но у Пилата не хватило на это решимости, и он своею нерешительностью погубил все дело. Иудеи, видя, что первое обвинение в оскорблении величества, на какое они собственно более всего и разсчитывали, не удалось, с поразительною изворотливостью перешли на другую почву и дерзко отвечали прокуратору: если ты не находишь в Нем вины по своему римскому языческому закону, то «мы имеем (свой) закон, и по закону нашему он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим» (Ин. 19:7). Это последнее заявление теперь, после всего, что уже произошло и было перечувствовано прокуратором, произвело на него необычайное действие. Услышав его, Пилат положительно испугался. «Filias Dei» — да, все показывает в Нем, что Он более, чем человек. Не даром и Клавдия получила таинственное предостережение во сне. Таким образом, делая несправедливость по отношению к Нему, можно оказаться несправедливым и к самому божеству. Нужно наследовать эту сторону дела, и Пилат, до крайности растерянный, вновь позвал Христа вовнутрь претории, чтобы опять подвергнуть Его единоличному допросу. «Откуда Ты?»—спрашивает Его Пилат.—Земное ли Ты существо, или, в самом деле, не с неба ли Ты, таинственный и страшный filius Dei?—Как образованному римлянину, Пилату, конечно, известна была как римская, так и греческая литература; а она проникнута была ожиданием какого- то таинственнаго явления на земле для обновления одряхлевшаго мира. Даже столь трезвые и серьезные писатели, как римские историки, и те записали на страницах своих летописей широко распространенную молву, что скоро должен был явиться и притом именно в Иудее какой-то необыкновенный человек, имеющий покорить весь мир Тацит, Истор. 5:13; Светоний, Vesp. с. 4. См. “Христ. Чтение“ выпуск 1, 1893 г. и ст. ”Волхвы с востока”, стр, 22 и 23, . Как правителю Иудеи, эта молва конечно была более известна Пилату, чем кому-нибудь другому, так как с нею связывалась опасная для римскаго владычества мысль. Не стоит ли пред ним это воплощенное божество? Пилату казалось, что он напал на истинную суть дела. Если, в самом деле, пред ним стоит бог или полубог, так жестоко потерпевший от рук иудеев, то пусть только он откроет это, и тогда прокуратор, уверенный в поддержке себе со стороны благодарнаго божества, немедленно разгонит эту отвратительную иудейскую чернь и сам готов сделаться правой рукой его в деле покорения мира (в надежде на приличное, конечно, вознаграждение впоследствии). Пилат нетерпеливо ждал ответа на свой вопрос, «но Иисус не дал ему ответа», потому Что мысль его, верная в начале, стала на ложную, политическую почву в конце. Тогда с обычною у суеверных язычников изменчивостью благоговейный страх у Пилата перешел в гневное раздражение, и он запальчиво воскликнул: «мне ли не отвечаешь? Не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя, и власть отпустить Тебя?» Какое жалкое самообольщение! Если и в борьбе с иудейским сборищем вполне обнаружилось все безсилие прокуратора, то тем богохульственннее выставлять свое самовластие, когда всякая власть в действительности исходить от Бога. И Христос отвечал Пилату: «ты не имел бы надо Мною никакой власти, еслибы не было дано тебе свыше; посему (хотя и ты совершаешь грех, не действуя с достаточным мужеством в защиту справедливости), но более греха на том, кто предал Меня тебе». Даже и в Своем крайнем уничижении, понесенном по вине этого римскаго правителя, Христос безконечно милостив и сострадателен к нему, и сделавшись в этот момент судией, пред Которым гордый язычник оказался подсудимым, Он преподает ему урок вечной правды.

Пораженный таким глубоким ответом, который можно бы услышать скорее от какого-нибудь глубочайшаго философа, а ее от жалкаго галилейскаго Узника, Пилат задумался опять и не звал, что ему теперь делать. Но во всяком случае, замечает евангелист, отселе «Пилат (еще более) желал отпустить Его». Испытав все средства, он надумал сделать еще одну последнюю попытку, именно подействовать на самую чувствительную струнку иудейскаго на* рода, на его патриотизм и национальное самолюбие. Выйдя из претории и заняв свое место на гаввафе, он приказал вывесть за собой и Иисуса, и когда бож. Страдалец опять появился у гаввафы—все тот же величественный и спокойный, так что терновый венец казался на Нем победным лавровым венком, а издевательская багряница великолепной царской порфирой, то Пилат, указывая на Него, торжественно сказал: «Се Царь ваш!» Но напрасен был и этот изворот. Старейшины успели настроить толпу так, что какие бы доводы ни приводились ей, она неистово кричала одно и το-же: «распни, распни Его!» А когда прокуратор, растерявшись от этой новой неудачи, в раздражении спросил: «царя ли вашего распну?» то высокие злоумышленники, а за ними и весь народ закричали: «у нас нет царя, кроме кесаря. Если отпустишь Его, ты не друг кесарю. Всякий, делающий себя царем (а также и потворствующий таковому), противник кесарю». Такого оборота совсем не ожидал Пилат, так как не предполагал, чтобы заведомые ненавистники римскаго владычества, открыто и еще более тайно проповедывавтив, что у избраннаго народа один только Царь, именно Иегова, и постоянно подстрекавшие народ к мятежам учением, что скоро придет истинный царь иудейский, сын Давидов, который ниспровергнет ненавистное владычество хищнаго римскаго орла, чтобы они дошли до такого гнуснаго лицемерия, заявленнаго так всенародно.

И он объят был ужасом, так как эти самые злоумышленники, будучи злейшими врагами римскаго владычества, в данном случае могли выступить в качестве сторонников римской короны и донесть на Пилата в Рим, как на изменника, публично поддерживавшаго какого-то самозваннаго «царя иудейскаго». Нечто подобное было уже с ним и раньше. Когда он, желая польстить императору Тиверию, выставил однажды посвятительные щиты с его и своим именем на горе Сионе, то иудейские зилоты, усмотрев в этом оскорбление своему закону, шумно требовали от него удаления щитов, угрожая в противном случае принести жалобу самому Тиверию, «воля котораго, как кричали они, состоит в том, чтобы их законы пользовались уважением”. Уже тогда это заявление сильно напугало прокуратора, потому что, по свидетельству Филона, он опасался, чтобы иудейская депутация не раскрыла пред императором всех его преступлений, «продажности его приговоров, его грабительства, разорения им целых семейств, и всех совершенных им постыдных дел, многочисленных казней лиц, не осужденных никаким судом, и причиненных им крайних жестокостей всякаго рода» Philo, Leg. ad Cajum, 1389 . Так как он тогда хотел, однако, настоять на своем, то жалоба на него действительно была принесена, и Тиверий, оставшись недоволен затеей Пилата, приказал ему удалить щиты из Иерусалима н повесить их в храме Августа в Кесарии. Если уже тогда столь неблагоприятным для него оказался исход его столкновения с фанатическим народом, то чего было ожидать теперь? Ему, конечно, известно было, что в это самое время закон об оскорблении величества действовал в Риме с неумолимою жестокостью; жертвою подозрительности Тиверия пали уже многие важные сановники, и в этом отношении, как говорить Тацит, «ни Тиверий, ни обвинители-доносчики не знали усталости” Тацит, Летопись 3:38; см. также в перев. проф. И. И. Модестова прим. 153 на стр. 160.

. Донос, сделанный при настоящих условиях, мог стоить ему не только зани* маемаго места, но и жизни. Тогда он окончательно потерял голову и, заботясь теперь больше о себе и своем положении, чем о правосудии, решился уступить крикам ненавистнаго ему народа “И превозмог крик их и первосвященников”, с грустию замечает св. Лука, “и Пилат решил быть по прошению их”. .

Но жалкий, растерявшийся правитель, оп все-таки хотел выгородить себя от страшной ответственности в столь ужасном попрании справедливости, и хотя внешним знаком думал заявить иудеям о своей непричастности к великому злодеянию. Естественным символом для этого издавна служило омытие рук. Этот символ употреблялся и у язычников, но он имел особенную обрядовую важность у евреев, где он встречается уже в отдаленной древности. Так, по закону Моисееву, в случае неизвестно кем совершеннаго убийства, старейшины города, близ котораго найден убитый, должны были совершить омовение рук с произнесением слов: «руки наши не проливали крови сей, и глаза наши не видели» (Втор. 21:1-7). Отсюда естественно самое выражение «омывать руки» вошло в пословицу, и оно неоднократно встречается в поэтически восторженных псалмах Давидовых (Пс. 25:6, Пс. 82:13). Мишна свидетельствует, что самый обряд продолжал сохранять свое значение до позднейшаго времени Sot, 9:6. Привед. у Эдершейма 2, р. 578. Срав. Дан. 13:46: ״чист я от крови ея“ . И вот этим-то обрядом и воспользо- вгилен Пилат для заявления о своей непричастности к осуждению Праведника. Замечательно, что само употребленное им при этом выражение вполне соответствует именно характеру иудейскаго обряда. Желая придать в глазах иудеев особенную выразительность своему действию, он не ограничился простым языческим символом, а совершил именно иудейский обряд со всею его узаконенною торжественностью. Приказав принести себе сосуд с водою, он «умыл руки пред народом и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего Мф. 27:24. — Эдершейм справеддиво обращает внимание на то, что самое выражение Пилата: ᾽Αθῷός εἰμι ἀπὸ τοῦ αἵματος (свободен от крови) есть гебраизм, букв. перевод еврейскаго оборота: наки миддам. Т. 2. стр. 578. Ср. 2 Цар. 3:28: ”невинен я в крови Авенира“. .—Смотрите вы»,—с грозною торжественностью прибавил он. По свидетельству мишны, когда старейшины, совершив установленный обряд и омыв руки, заявляли о своей непричастности к крови убитаго, священники отвечали на это заявление молитвой, которая гласила: «Прости, о Господи Боже, дело сие пароду Твоему, который Ты искупил, и не возложи невинной крови на народ Твой Израиля!» Эта молитва не могла не быть известна присутствовавшим тут первосвященникам и книжникам, и потому должна бы хотя на момент затронуть их закосиелую совесть. Да она, не- сомненно, и припомнилась им; во это только еще более разъярило их, п заявление Пилата было мгновенно заглушено воплями обезумевшей от злорадства черни и ея вождей: «кровь Его на нас и на детях наших!» Многие из этой самой толпы, наверно, живо припомнили себе эту ужасную клятву, когда лет тридцать спустя на этом самом месте произнесен был разъяренным прокуратором Флором приговор, в силу котораго 3,600 иудеев, и среди них много знатнейших, подвергнуты были бичеванию и распятию Bel. Jud. 2:14, 9 , а несколько лет спустя тому же наказанию подвергнуты были уже безчисленныя массы злополучнаго народа, так что, по ужасному свидетельству иудейскаго историка, «места недоставало для крестов, и крестов недоставало для тел» Bel. Jud., 5:11, 1, Нельзя не отметить глубоко-поразительнаго суда Божия, как он проявился над иудеями. Все те муки и истязания, которым они подвергали Христа, им пришлось испытать и на самих себе: “сначала они были подвергаемы бичеванию, а затем и всевозможным видам пыток и истязаний перед своею смертию, и затем были распинаемы на крестах пред стенами города”. Там же.

. Поистине безумная клятва возымела свою силу, и на евреях вполне оправдался древний богоустановленный закон, угрожавший взыскать кровь, пролитую рукою человеческою (Быт. 9:5-6). Но тогда пред трибуналом Пилата они, в своем безумном изступлении, попрали этот закон своего писания и закон своей со- вести, и дико ликовали, когда прокуратор, наконец, в отчаянии дал приказ воинам приготовить крест и распять на нем «царя иудейскаго». По римским судебным законам приговоры всегда требовалось оформить, т.е. письменно изложить и скрепить подписью. По одной из дошедших до нас версий этого приговора, он гласил: «Иисуса Назарянина, возмутителя народа, оскорбителя Кесаря и ложнаго Мессию, как доказано свидетельством большинства его собственнаго народа, отвесть на обычное место казни и в посмеяние его (мнимаго) царскаго величества среди двух разбойников пригвоздить к кресту. Иди, воин, готовь кресты!» Латинский подлинник этого приговора приведен у Маккавейского, стр. 100. Эта версия приговора однако весьма поздняя (от XVI в.) и рядом с нею известно еще несколько версий более подробных. .

Произнеся этот или подобный приговор, Пилат так или иначе покончил с крайне тяжелым, причинившим ему столько безполезных хлопот и нравственных страданий, делом. Подписав приговор, он оставил гаввафу с «омытыми руками»,—но с очищенным ли сердцем? В Абиссинии недавно найдена одна весьма древняя рукопись так называемой исповеди Пилата. Рукопись эта написана на эфиопском языке и, вероятно, коптскаго происхождения (по мнению проф. Джемса—часть апокрифическаго евангелия, занесеннаго в Абиссинию коптамп). На одном листе рукописи изложен отрывок беседы Пилата у гроба Христа, где сказано: ״Я верую, что Ты воскрес и мне явился, и верую также, что Ты, Господи, не будешь судить меня, ибо я действовал, осуждая Тебя, из боязни евреев. Верую в Твои слова и в дела, какия Ты совершил, когда находился среди людей. Ты воскресил многих мертвых״. В Абиссинии Понтий Пилат, как известно, причислен к лику святых, а имя его жены Клавдии Прокулы значится в святцах и греческой церкви (27 октября). О том, что она уверовала во Христа, свидетельствуют Ориген в толк. на ев. Матфея, св. I, Златоуст и Иларий, Предание о ней сохранилось у Никифора в церк. истории 1, 30, и в апокриф. еванг. Никодима (״Прокла״ или ״Клавдия Прокула״). . Мы можем только гадательно предполагать, в каком душевном состоянии отправился он сообщить о содержании своего приговора над «Праведником» своей жене Клавдии, которая, как мпого настрадавшаяся и наболевшаяся душой за того же «Праведника», конечно первая встретила его во внутренних покоях дворца. Не знаем также, долго ли все это страшное дело тяготело на совести Пилата и скоро ли ему удалось (если только удалось вообще) при помощи ловких извивов языческо-римской законнической казуистики снять с себя это тяжелое бремя совершенной им неправды; но одно несомненно, что ему не удалось оправдаться пред совестью человечества, и его имя навсегда связалось с совершенным или допущенным им ужасным преступлением богоубийства Уже язычник Тацит в своей знаменитой “Летописи», какбы выражая совесть языческаго мира, написал роковые слова, что «Христос в правление Тиверия предан казни прокуратором Понтием Пилатом» Тацит, Летопись 15, 44: ״Christus Tiberio imperante per procuratorem P.Pilatum supplicio affectus erat”. Это одно из самых ясных и несомненных свидетельств языческой древности в пользу достоверности евангельской истории о распятии и смерти Иисуса Христа. , и этот голос языческой совести нашел громоносный отголосок в символе веры христианской вселенской церкви, которая, ежедневно исповедуя свою веру во Христа, исповедует ее не иначе, как вспоминая о том, что Господь наш Иисус Христос «распят за ны при Понтийстем Пилате».

«Взял Иисуса и велел бить Его», – говорит другой евангелист Ин. 19:1. Истязание и издевательства над Господом Иисусом Христом, по повествованиям двух первых евангелистов, имели место уже после окончательного судебного приговора Пилата (Мф. 27:26–31. Мк. 15:15–20), между тем, в четвертом Евангелии они падают на сцену с Вараввою. Здесь нет никакого противоречия. Полную историю события можно воспроизвести только на основании повествования всех евангелистов. После сцены с Вараввою Пилат уже уступил требованию народа и решил осудить Иисуса Христа; поэтому бичевание и издевательства были уже прелюдией к казни. Картина страдания Господа после этой ужасной прелюдии вызвала у Пилата надежду на сострадание народа к Обвиняемому и на возможность другого исхода дела. Отсюда замедление в процессе. Окончательное решение является только после сцены, переданной одним евангелистом Иоанном (19:4–15)..

Уже в законодательстве Моисея мы находим упоминание о телесном наказании, орудиями которого, вероятно, были палки или прутья Лев. 19:20. Втор. 22:18. Сравн. Притч. 10:13.. Отличаясь гуманностью, закон предписывал при этом не давать более 40 ударов Втор. 25:1–3.. В позднейшее время, когда начал изменяться мягкий теократический дух правления, упоминаются «скорпионы» 3 Цар. 12:11. – род бичей с острыми крючками на концах. Наказание, которому приказал подвергнуть Господа Иисуса Христа Пилат, было не иудейское, а римское. Это – очень часто практиковавшееся у римлян бичевание. К нему обращался римский судья, когда считал почему-нибудь необходимым подвергнуть подсудимого пытке, и в таком случае бичевание имело особое название – quaestio per tormenta Flagella quaestionia causa. Sen. ir. 3, 18.. Бичевание практиковалось как жестокая, страшная прелюдия к смертной казни, особенно в тех случаях, когда последняя совершалась чрез распятие Hieron. in Matth. 27: sciendum est, Pilatum Romanis legibus ministrasse, quibus sancitum erat, ut qui crucifigeretur, prius flagellis verberetur. Cравн. Cic. in Verr. 5, 54. Liv. 7, 19; 10, 9; 33, 36. Bell. jud. II, 14, 9; V, 11, 1. Dio Cass. 49, 22.. Наконец, оно же было и особым видом наказания в собственном смысле Cic. in Verr. 5, 62.. Орудиями бичевания были иногда тонкие вязовые прутья, удары которых с сильным шумом со всех сторон сыпались на несчастного Strepitus plagarum. Ibid., но чаще плети из ремней, к концам которых прикреплялись острые костяные иглы или куски свинца Lipsius, de cruce 1, 3.. Пред бичеванием с осужденного снимали все одежды Dionys. Hal. IX, p. 596. Cic. in Verr. 5, 62. Suet. Cal. 26. Tacit. hist. 4, 27. Phil. Flacc. 976. и потом совершенно нагого привязывали к низкому столбу так, что тело его было в согнутом положении Ad palum alligatus. Cic. in Verr. 5, 6. Adstringite ad columnam fertiter. Plaut. Bacch. 4, 7, 24. Сравн. Евсев. Церк. ист. IV, 15.. Очень часто подвергались ударам не спина только, а и грудь, лицо, даже глаза Cic. in Verr. 5, 54. Евсев. Церк. ист. VI, 41; VIII, 6.. «Присутствовавшие» при таком процессе бичевания, – говорит Евсевий, – «приходили в ужас, видя, как растерзывали тело до самых нервов, так что члены его лежали совершенно разбитые и даже видны были внутренности» Церк. Ист. Евсевия Памфила. IV, 15. Здесь идет речь о смирнских мучениках второго века.. Неудивительно, что результатом такой жестокости нередко бывала смерть Ministrorum immanitate multi sub hujusmodi flagellis interierunt, – говорит Ульпиан. Lib. de poenis. Сравн. Philo in Flacc. § 10.. Этот ужаснейший из видов телесных наказаний предназначался, собственно, для рабов. Римский гражданин, по законам Порция и Семпрония, освобождался от него и наказывался в таких случаях ударами палок Liv. X, 9. Dig. XLVIII de poenis 19,10. Cic. in Verr. 5, 63.. Но что на самом деле, особенно в провинциях, бичеванию подвергались не одни рабы, за это достаточно говорят свидетельства Цицерона о Верресе и Иосифа о Флоре. По приказанию последнего, как мы знаем, многие из знатных иудеев, имевшие притом права римского гражданства, были подвергнуты бичеванию пред его судебным трибуналом и затем отправлены на распятие Bell. jud. II, 14, 9. Cic. in Verr. V, c. 54. Tacit. hist. IV, 27.. Нечего говорить о простом народе, который подвергался этому наказанию очень часто.

Не имея у себя ликторов, обыкновенно исполнявших роль палачей при проконсулах и преторах Двух таких ликторов-палачей было достаточно для исполнения наказания, но их число доходило иногда до шести. См. Cic. in Verr. 5, 54., Пилат бичевание Господа Иисуса Христа поручил своим солдатам; поэтому не может подлежать сомнению, что орудиями в данном случае послужили не прутья, обычная принадлежность ликторов, а бичи из ремней То же отчасти подтверждается и словом φραγελλώσας (Мф. 27:26; Мк. 15:15), употребленным в Евангелии для обозначения бичевания Господа Иисуса Христа.. Местом истязания, как можно заключать на основании дальнейшего повествования евангельского, служила не площадь, вся занятая шумною, волнующеюся толпою, и, конечно, не само здание суда, а, вероятно, особое отделение при претории, быть может, двор, специально для этого назначенный, и, в частности, – столб бичевания, обычная и необходимая принадлежность всякой римской претории Что бичевание Господа Иисуса Христа имело место именно у такого столба, важным доказательством тому служит предание, долго указывавшее самый этот столб бичевания. Так, упоминание о нем мы находим у Бордоского путника, у блаженного Иеронима (в описании паломничества св. Павлы), у Феодосия, у Антонина Мартира, у Аркульфа и мн. др. См. Itinera hierosol. ed. Tobler, et Malin., pp. 17, 33, 65, 103, 160, 218.. Сколько времени продолжалось это ужаснейшее истязание, евангелисты не говорят нам О бичевания Господа Иисуса Христа только одним словом упоминают три евангелиста (Мф. 27:26; Мк. 15:15; Ин. 19:1). Евангелист Лука, как бы желая набросить покрывало на всю эту ужасную сцену, которую нельзя воспроизводить мыслью без благоговейного трепета в сердце, ничего не говорит о ней в своем повествовании. «И отпустил им (Пилат) посаженного за возмущение и убийство в темницу, которого они просили; а Иисуса предал в их волю», – как бы с грустным волнением замечает он (Лк. 23:25). Тем не менее, у некоторых являлось желание сосчитать даже количество ударов, понесенных Господом Иисусом Христом или причиненных Ему ран. Так, в одном стихотворении Бартол. Лаврентия встречается такое замечание об этом: Credere pro nobis passus tot vulnera Christe, Quot compreuduntur quatuor hisce cifris 5475. Inclyta quod natu, ac vita magis inclyta, per te Asserit ostensum diva Brigitta sibi. (Сравн. Barradius, commentar. IV, 7, 6, p. 246). То же говорит Людольф Саксонский (de vita Christi part. 2. cap. 58). Некоторые тремя последними цифрами, 475, определяли число ударов; другие называли число их 5375, или 5460 и т.п. См. R. Hofmann. Das Leben Jesu nach d. Apokr., s. 364–365., но нельзя сомневаться в его жестокости.

***

На южной стороне улицы, идущей от Гефсиманских ворот к западу и известной у арабов под именем Тарик-ситти-Мариам, на северо-западном углу храма, расположено здание, или, лучше сказать, целая группа зданий, в настоящее время занятых турецкими казармами. Каменные постройки, образующие длинную линию с запада к востоку и потом угол к югу, занимают выдающийся пункт местности и называются арабами ес-Серай. Они очень обширны, неправильной формы, с плоскими крышами и несколькими дворами, различными по величине и внешнему виду. Ни один пилигрим, обозревающий святыни Иерусалима под руководством туземного чичероне, не может пройти мимо этого здания, чтобы не остановиться пред одними заложенными воротами его, – с завитками из сарацинских украшений, с рядами довольно древних бледно-желтых и красных камней в стене и полукругом расположенною на земле мостовою, составляющею воротный порог. Последний, впрочем, в 1857 г. был почти совершенно закрыт при постройке тротуара вдоль здания казарм См. Erm. Pierotti, Ierusalem explored. Vol. 1, p. 138.. В этом полукруглом помосте легко признать остаток лестницы, и вот предание говорит, что здесь во дни земной жизни Господа Иисуса Христа была лестница, по ступеням которой взошел Он на суд к Пилату, а место нынешнего Серая было занято тогда преториею римского областеначальника. Если пилигриму удастся проникнуть внутрь, на двор казарм, ему укажут и то место, где Господь был увенчан тернием Место «тернового венчания» знает, впрочем, только латинское предание.. Это небольшая четырехугольная капелла с нишею на каждой стороне, может быть, та самая, в которой в XVII в. стоял богатый гроб Людовика, короля Сицилии См. Tobler. Topogr. B. 1, s. 230.. Теперь здесь склад ячменя для артиллерийских лошадей Pierotti. Ierusalem explored. Vol. 1, p. 138..

Постройки нынешнего серая по своему новейшему арабскому стилю принадлежат, без сомнения, недавнему времени В частности, ворота, на которых останавливается внимание пилигримов, по мнению Пиеротти, представляют остаток сооружения времени Саладина или Солеймана. См. ibid., p. 139., но диагональная обсечка лицевой стороны некоторых камней, ясно указывая на времена крестоносцев, говорит, что для этих построек пользовались и более древним материалом, который мог быть здесь под руками. Проследить более точно историю сооружений на этом месте и их назначения нет возможности. Несомненно, что турецкие паши в Иерусалиме имели здесь свою квартиру, но с какого именно времени, неизвестно. Тоблер полагает, что это началось не раньше конца XV в. Между 1483 и 1495 гг. См. Topogr. B. 1, s. 230–231.. Что касается тех 28 ступеней мраморной лестницы, которые видел А. С. Норов в Риме, «в церкви, называемой Святое крыльцо (la santa scala), близ собора св. Иоанна Латеранского» «Путеш. по св. земле» А. Норова. Ч. 1. стр. 121., то они были перевезены сюда из Иерусалима, вероятно, крестоносцами.

Крупная латинская надпись золотыми буквами: «Пилат взял Иисуса и велел бить Его» отмечает на правой стороне, почти против места «святой лестницы», капеллу «бичевания» с маленькою решетчатою железною дверью. Место, где стоял столб бичевания и происходило истязание, хозяева капеллы – францисканцы – указывают посредине, под ее алтарем. В начале XVII в. Кварезмий видел здесь хорошо сохранившуюся, маленькую прекрасную капеллу, которую Мустафа Бей, сын правителя города, обратил в конюшню. Полтора века после этого, аббат Марити, говоря о капелле на том же месте, уже находил недостоверным связанное с нею предание. Ибрагим-паша отдал это место в собственность францисканцам, которые в 1839 г. восстановили и расширили капеллу на средства, пожертвованные Максимилианом, герцогом баварским Pierotti. Ierusalem explored. Vol. 1. p. 139–140..

Оставив место scalae sanctae святого крыльца на левой стороне и францисканскую капеллу flagellationis бичевания – на правой и пройдя около 100 шагов по улице в направлении к западу, мы встречаем большую арку, известную под именем арки Ecce-homo се человек. Она поднимается на значительную высоту над головами проходящих и обоими своими концами теряется за пределами улицы. Весьма удобно поместилась на арке небольшая комната с тремя четырехугольными решетчатыми окнами, – два на восточной стороне и одно на западной. Это жилище дервиша, в которое входят по лестнице, устроенной на южной стороне, из-под арки. Острый шпиц вверху служит для него украшением Tobler. Topogr. B. 1, s. 243. См. Palästina in Bild und Wort v. G. Ebers u. Guthe, s. 27.. Предание делает эту арку местом той глубоко трогательной сцены, которая совершилась у дверей судилища Пилатова, на Гаввафе Поэтому, кроме Ecce-homo, арку называли иногда Гаввафа или Лифостротон. С такими именами встречается она у Сиголи, Цуаллярта, Фабри и др. См. Tobler. Topogr. B 1, s. 242 n. 6.. Здесь, указывая на обагренного кровью и увенчанного тернием Иисуса Христа, прокуратор сказал народу: се человек!

Первые следы арки, напоминающей нынешнюю Ессе-homo, Тоблер находит у Марина Санута (начала XIV в.). Два большие белые камня и на них Иисус Христос под тяжестью креста были тогда ее завершением Marinus Sanutus. Liber secretorum fidelium Crucis. 3, 14, 10.. С половины XV века Gumpenberg. Warhafftige Beschreibung der Meerfahrt. 462. прекрасная арка с двумя камнями на верху упоминается и описывается уже многими пилигримами. То говорят, что она возвышается как ворота над улицею Fratris Felicis Fabri Evagatorium in Terrae sanctae Arab. et Aeg. Peregrin. 1, 360., то представляют ее подобною старому, почерневшему, сводчатому мосту, но при том так искусно построенною, что между камнями ее нельзя найти ни одной щели; возле нее видны две другие меньшие арки Rauwolff. Aigentliche beschreibung der Raisz... in die Morgenländer, S. 621. Brebning. Orientalische Reysz., s. 244. Оба второй половины XVI в.. Соответственно представлению обстановки суда над Господом Иисусом Христом у Пилата или, лучше сказать, – положения судьи и Обвиняемого во время процесса, придавали особое значение и двум камням наверху арки. Во второй половине XV в. их считали современными самому событию, приурочиваемому к этому месту: на одном из камней был поставлен судейский стул Пилата, а на другом стоял Господь Fabri. Evagatorium I, 360. По Альберту Саксонскому, на одном камне сидел Иисус Христос, а на другом Пилат. Peregrinatio sev Passagium ad Terr., s. Alberti Ducis Saxoniae, p. 2105. По Тухеру, и судья, и Допрашиваемый оба стояли. Hans Tuchers Reyszbeschreibung, s. 664.. Самые камни, по описанию, имели четырехугольную форму, были широки. белого цвета и гладко высечены Ibid.. Во второй половине XVI в. появляются упоминания уже о надстройке сверху арки, четырехугольной, продолговатой комнате; из окна ее, говорили, смотрел Пилат и произнес слова, давшие имя всей арке Melch. Lussy. Reiszbuch gen Hierusalem, s. 24. Ioan. Cotovicus. Itinerarium Hierosolymitanum et Syriacum, p. 306. Zwinner. Blumen-Buch Des Heiligen Lands Palestinae, s. 223.. В настоящее время некоторые из сводных камней арки имеют латинские и греческие надписи; между ними можно разобрать имя римского императора autocrator Aurelius и CAMCOL, которое Крафт прочитал Colonia Aelia Magna Capitholina Die Topographie Ierusalem’s v. W Krafft, s. 229.. Раньше здесь находили между многими другими латинскими, греческими и еврейскими надписями также – tolle, tolle, crucifige eum возьми, возьми, распни Его. В половине ХVI в. Левенштейн прочитал два слова: tolle eum возьми Его, a Люсси, двадцать лет спустя, – tolle, tolle возьми, возьми, высеченные на большом камне, в верхней части, прямо над пролетом. К концу того же столетия оставались уже только две буквы to, последнюю из которых еще видел аббат Марити в 1767 г. Lnuwenstein. Pilgerfahrt gen Ierusalem. S. 360. Lussy. Reiszbuch gen Hierusalem. s. 24. Cotovicus. Itinerarium Hierosolimit, p. 306. Mariti. Istor. del. stat. pres. d. Cit. di Gerusal. 1, 222. Cм. Tobler. Topogr. B. I, s. 243–248. Сравн. Pierotti. Ierusalem. Vol. 1, p. 140–141..

«Достаточно одного взгляда на арку и ее историю, чтобы ясно видеть, что она не имеет ничего общего с древностию», – говорит Тоблер Topogr. 1, 249.; но с этими словами скептического исследователя едва ли можно согласиться. Уже размеры арки, слишком обширные сравнительно с узким пространством улицы восточного города, наводят на мысль о древности сооружения. Когда в декабре 1857 г., приступая к постройке монастыря на новоприобретенном месте католической общины «сионских сестер милосердия», архитектор Пиеротти освободил северный базис арки от засыпавшего его мусора, оказалось, что к этому концу арки примыкает и составляет с ним одно целое другая, меньшая арка См. Pierotti. Ierusalem explored. Vol. 1, p. 60.. Открытие было весьма важно, так как наводило на мысль о трехсоставном устройстве и, следовательно, римском происхождении арки. Последнее, действительно, вполне подтвердилось свидетельством одного старого имама, который хорошо помнил такую же побочную арку, уничтоженную лет 50 назад, и на южной стороне арки Ecce-homo. После этого не оставалось сомнения, что арка принадлежит к категории римских триумфальных ворот, подобно триумфальной арке, воздвигнутой в самом Риме Титом. Исследования местности вокруг арки показали, что прежде она не была связана ни с каким зданием, а стояла совершенно свободно, на большой дороге, проходившей по направлению нынешней Тарик-ситти-Мариам, следовательно, как раз на оси арки. Прочная мостовая из огромных известковых плит, покрывавшая эту дорогу и простиравшаяся в ширину на З6 футов к северу от арки (может быть, настолько же и к югу), была положена не на живом грунте, а на грудах мусора и мелких развалин древнееврейского периода. Под нынешнею улицею пласт такого мусора простирался на 20 футов в глубину. Это обстоятельство дает право думать, что как эта триумфальная дорога, так и трехсоставная арка на ней были построены на тех развалинах, которые оставило после себя завоевание и разрушение Иерусалима Титом. Молчание Иосифа служит верным ручательством, что не самому Титу принадлежало это сооружение; в то же время латинские и греческие надписи на некоторых из камней арки, указывающие на принадлежность их другим римским же памятникам, не дозволяют приписать его и Адриану и отожествить арку Ecce-homo с τρικάμερον этого императора. Может быть, она заняла лишь место Адрианова сооружения и была воздвигнута в IV веке матерью Константина Великого как памятник победы не язычества над иудейством, а христианства над иудейством и самим язычеством «Св. земля» А. А. Олесницкого. Ч. 1. стр. 499.. Как бы то ни было, арка не имеет никакого отношения к месту претории и событию, связываемому с нею. Ни Бордоский пилигрим, ни Феодосий, ни Антонин Мартир, ни Аркульф, ни Виллибальд, ни Бернард монах, ни Епифаний, словом, ни один из древнейших свидетелей о святых местах Иерусалима не делает ни малейшего замечания об этой арке; между тем, если бы она была по соседству с местом претории, всякий, кто говорил о месте судилища Пилатова, не мог бы умолчать о прекрасном сооружении близ него: хотя бы с самою аркою еще и не связывалось священное воспоминание об обращении Пилата к чувству сострадания народа в виду мучений Спасителя, – все же она могла бы служить лучшим средством определения места претории как пункт близкий к нему и занятый видным, обращающим на себя внимание, сооружением.

Пилат, побежденный настойчивостью, злобой и наглостью членов Синедриона и видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы! (Мф. 27:24). Кровь Его на нас и на детях наших (ст. 25), – неистово кричал народ, заразившийся чувством злобы своих руководителей. И Пилат решил быть по прошению их, и отпустил им посаженного за возмущение и убийство в темницу, которого они просили, а Иисуса предал в их волю (Лк. 23:24–25). Омыл Пилат перед народом руки, но это формальное оправдание участия в беззаконном суде не избавило его от укоров совести. И совесть стала мучить его еще сильнее, когда он узнал, что император Тиверий намеревался даже включить Иисуса Христа в число римских богов и, только ввиду протеста сената, ограничился распоряжением не преследовать учеников Христовых.

Вскоре после суда над Иисусом Христом Пилат, по жалобе на него самарян, за жестокость и различные преступления по службе был отрешен от должности и сослан в Галлию, где и окончил жизнь самоубийством.

Когда первосвященники поняли, что Пилат намерен все-таки отпустить Христа, они решили добиться Его казни с помощью угроз. Как только Пилат появился из здания претории Претория – резиденция римского наместника. и вновь спросил иудеев: «Царя ли вашего распну?», – они, словно забыв, что ненавидят язычников и римскую власть, закричали: «Если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю» (Ин. 19:12). Угроза иудеев написать донос императору подействовала на Пилата, и он уступил их желанию. Разбойник Варавва получил свободу, а Христос был приговорен к распятию. Пилат демонстративно умыл руки перед народом, сказав: «Невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы» (Мф. 27:24). На эту попытку самооправдания толпа отреагировала криком: «Кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27:25) – то есть иудеи приняли на себя ответственность за смерть Христа. Подлинное значение этих безумных слов открылось вскоре, когда римляне потопили Иерусалим в крови и разрушили его, а также в дальнейшей истории еврейского народа, полной кровавых гонений и преследований.

После суда Христос опять отдан был в руки римских воинов для исполнения приговора.

Бывает, что человек по заслугам своим и по законам осуждается на смертную казнь. И ведут его за город, и следует за ним множество народа, и на определенном месте принимает казнь. От этого позорища обрати, христианин, ум свой и размышление к страшному и ужасному позорищу спасительного Христова страдания. Так Христос, Сын Божий, был судим и осужден на смерть. Но неправедно и неповинно был веден Он на смерть, как овца на заклание, «и шло за Ним великое множество народа» (Лк. 23:27). И за городом выведен был на место смерти, и там между двумя злодеями претерпел крестную и смертную казнь. Ужасное и умилительное позорище! Сын Божий и Господь славы, как злодей, был осужден и веден на смерть, и смертную казнь принял! От кого? От злых рабов Своих! За кого? За непотребных рабов Своих! Рабы согрешили, и наказание претерпел Владыка! «Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши» (Ис. 53:5). Где? Вне врат Иерусалимских! Перед кем? Перед очами Божиими, ангельскими и человеческими. Видишь, христианин, страшное и ужасное позорище. Смотри же и рассуждай о причине его! Причина тому – грехи наши. Так и мои, и твои, и всего мира грехи очищались. Так правда Божия удовлетворялась, которая грехами мира была раздражена! Так Бог с миром примирялся и мир с Богом! Так оправдание нам, грешным, заслуживалось, и спасение вечное соделывалось! Так от пленения и власти диавольских, адского мучения и вечной смерти избавлялись мы! Так восход на небо готовился нам, и небесное царствие, грехами нашими закрытое, открывалось, и все, что во Адаме мы потеряли, возвращалось! Во Адаме мы диаволу и власти его темной подверглись – а через Христово страдание от него избавились. Во Адаме согрешили мы и прокляты стали – а через Христово страдание оправдание и благословение Божие возвратилось нам. Во Адаме мы умерли и погибли – а Христовым страданием ожили и спаслись. Во Адаме мы от Бога удалились, а Христовым страданием к Богу привелись. В Адаме мы из рая изгнаны – а Христовым страданием в рай не земной, а небесный возвратились. Во Адаме мы обесчестились и посрамились – а через Христово страдание почтены и прославлены. Во Адаме мы всего добра лишились и во всякое бедствие и окаянство впали – а Христовым страданием всякое добро получили и от всякого злополучия избавились. 
            Итак, от Христова страдания, как от источника спасения, все наше благополучие проистекает. Его страдание – причина нашей отрады. Его смерть – причина нашей жизни. Его судом и осуждением мы от суда и осуждения вечного избавились. Его ранами мы исцелились. Его узы, которыми Он связан был, нас от уз греховных разрешили, за что поем Ему с пророком: "Ты расторг узы мои. Тебе принесу жертву хвалы» (Пс. 115:7-8). От Его печали, скорби и туги мир и радость вечная нам проистекли. Его милосердными слезами отираются слезы очей наших, и действительны перед Отцом Небесным бывают. Обнажение Божественного Его Тела ризу спасения и одежду веселия нам сделало. Смирением и унижением Его мы вознеслись. От поругания и бесчестия Его вечная честь и слава нам последовала. Словом, все блаженство духовное и вечное от этого спасительного Источника нам проистекло. За это Ему, Начальнику жизни нашей, с Отцом и Святым Духом, воссылаем вечное благодарение. Помни всегда, христианин, то время, в которое это блаженство наше устраивалось. Помни то время, в которое Бог в образе человеческом и рабском ради нас на земле явился и жил, между грешниками обращался, с грешниками ел, пил и беседовал; то время, в которое хуление и гонение от злых рабов Своих претерпел; в которое грехов ради наших скорбел, тужил, ужасался и кровавым потом обливался; в которое льстивым и неблагодарным учеником был продан, предан и прочими учениками оставлен; в которое был связан, веден на суд, судим и осужден был на смерть, был поруган, оплеван и заушен; в которое вопили на Него: «возьми, возьми, распни Его» (Ин. 19:6); в которое к беззаконным причтен, и ради нашего спасения на Кресте умер. И старайся Искупителю твоему верою, любовью, смирением, кротостью и терпением следовать и угодить, и да будешь с Ним вечно царствовать.