Евангелие от Луки, Глава 23, стих 2. Толкования стиха

Пилат, видя упорство первосвященников, предлагает по крайней мере даровать Иисусу свободу, как обыкновенно дается она в пасху какому-нибудь злодею. Таким образом могло и определение Синедриона остаться в своей силе, и обвиненный – остаться в живых. А чтобы сколько-нибудь удовлетворить их ненависти к Иисусу, Пилат положил бичевать Его. Но народ кричал по наставлению первосвященников: отпусти не Иисуса, а Варавву.

Когда Пилат недоумевал, как ему поступить в этом случае, присылает к нему жена (Прокла во святых у греков, 27 октября, но с этим именем нет у нас). Она только сейчас видела сон, по которому принимает сильное участие в Праведнике. Просит, не именуя Праведника, чтобы Он не был осужден, что видно за Пилатом водилось (Мф. 27:19).

Пилат еще сильнее стал расположен дать свободу Иисусу. Мысль – осудить на смерть какого-нибудь Бога могла тревожить и язычника.

Но сильнее стали наступать и первосвященники. Они начали прямо обвинять Иисуса в возмущениях. Он развращает народ, говорили они, запрещает Кесарю дань давать. Т. е. они начали выводить следствия из первого своего обвинения (Лк. 23:2). Настаивая на это обвинение, они упомянули, что Иисус пришел с таким учением из Галилеи.

+++Горский А. В. прот. История Евангельская и Церкви Апостольской. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. С. 223-224++

Когда Иуда удалился из залы суда, все множество (Лк. 23:1) членов синедриона отправилось к Пилату, куда повели и Иисуса.

Суд Пилата

Пилат был язычник, и потому члены синедриона не вошли в его дворец, боясь оскверниться от такого общения с ним. По закону (Чис. 9:6—11) еврей становился нечистым для совершения в установленное время пасхи только от прикосновения к мертвым; но фарисеи считали всех язычников и даже вещи, принадлежащие им, такой нечистью, от прикосновения к которой еврей становился оскверненным и, вследствие этого, лишался права есть пасху одновременно со всеми. В тот день предстояло им есть пасхального агнца, и они, из боязни сделаться нечистыми для такого дела, не вошли к Пилату. Заведомо Невинного осудить на смерть, по мнению их, можно было, это их не осквернило, но случайно занести на своих сандалиях пыль из дома язычника — это было бы ужасно для фарисея! Забыли они, как Господь обличал их, гордящихся своей внешней чистотой, но внутри преисполненных всякой мерзости.

Синедрион был не в дружелюбных отношениях к Пилату, не мог рассчитывать на его сочувствие, и потому, опасаясь противодействия с его стороны, явился к нему в полном составе своем.

Религиозную сторону мнимого преступления они оставили в стороне и стали обвинять Иисуса в возмущении народа против кесаря. Мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем

Пилат не поверил, конечно, такой ревности первосвященников в охранении власти римского императора над ними же; он прекрасно знал, что они о том только и мечтают, как бы свергнуть эту власть. Он не обратил бы никакого внимания на то, что Обвиняемый синедрионом называет Себя Христом, то есть Мессией, если бы не знал, что ожидаемый евреями Мессия будет, по их понятиям, Царем Иудейским и должен будет восстановить самостоятельное Иудейское царство.

Начало - см. Ин. 18:30, 31

Обвинение, потребованное Пилатом, пришлось принести, потому что он решительно настаивал на своем праве судьи в этом деле. Обвинение описано с значительной подробностью в евангелии от Луки; и хотя опущено в трех других евангелиях, но первый вопрос, обращенный Пилатом к Иисусу и упоминаемый во всех евангелиях, дает нам право заключить, что вопросу его предшествовало обвинение. Лука передает обвинение в следующем виде: «мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать Кесарю, называя Себя Христом Царем». Если бы обвинение сохранило тот свой вид, какой оно получило на синедрионе, если бы теперь была указана чисто религиозная или церковная вина, то был бы предложен и иной вопрос. Если бы главные священники, когда они начали обвинять Иисуса, сказали прямо то, что вопияли в страстном увлечении при окончании дела: «мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божьим» (Ин. 19:7), то могло быть сомнительным, как поступил бы в этом случае Пилат. Он, как правитель, имел полномочие приводить в действие их закон или имел право надсмотра и контроля при этом; но он мог подобно Галлиону увидеть во всем этом деле не что иное, как спор о словах, хотя мог остановиться и на той мысли, что эти слова заключают в себе важные последствия для государства. Выбор для него, однако, был устранен переменой в форме обвинения. Если мы признаем выражения, приводимые Лукою, равносильными доносу (nominis delatio) по римскому закону или клятвенному показанию двух (не менее) свидетелей-обвинителей по еврейскому закону, то и предыдущее и последующее сделаются для нас яснее. Обвинение в развращении (δίαστρεφοντα), заключающее в себе, быть может, понятия как о «возмущении», так и «обольщении» народа, было совершенно искренно и ясно высказываемо в Иудейском судопроизводстве предшествовавшей ночи. Без сомнения, это обвинение было двусмысленно для римского слуха, но эта двусмысленность не остановила обвинителей от принесения его. Они гораздо раньше еще рассудили: «Если оставим Его так, то все уверуют в Него, и придут римляне, и овладеют и местом нашим и народом» (Ин. 11:48). Главное обвинение в том, что Иисус называл себя «Христом Царем», было также верно и было признано верным самим Обвиняемым, хотя едва ли в том смысле, в каком, по ожиданию обвинителей, должен был понять его правитель. Но если мы обратимся к повествованию Луки, то убедимся, что обвинение не остановилось на этой сомнительной и не достигающей своей цели форме. Руководители обвинения, без сомнения, не хотели представить пред языческим судилищем намеренно неверное обвинение. Они хотели с возможно малой затратой лжи обратить на иноземную власть ту ненависть, которую должна была возбудить в народе смертная казнь пророка. Но объявление Христа невинным, сделанное Пилатом (Лк. 23:4) совершенно неожиданно для них, кажется, вынудило их к той гнусности, которой они сами по себе признали бы за лучшее избежать: к неопределенным обвинениям в развращении народа и присвоении царского достоинства Мессии они прибавляют в виде пояснения запрещение давать подать Кесарю. Последнее обвинение было чистой ложью, и некоторые из обвинителей должны были знать, что оно стояло в прямом противоречии с известным ответом Иисуса Христа по этому вопросу. В этом фальшивом обвинении указывалась такая подробность, которая, как они были уверены, могла придать смертоносную силу другим, более неопределенным, хотя и верным, пунктам обвинения и поставить правителя в невозможность отклонить уголовный процесс.

Таким образом, мы можем теперь безошибочно определить то преступление, какое выставлено было обвинением. Это — «оскорбление величества», величайшее преступление, по римскому закону, величайшее преступление, какое только могло быть представлено римским воображением, т. е. нападение на верховную власть или верховное величество римского государства ¹. В ранние времена республики название perduellio употреблялось для обозначения измены и восстания, и гражданин, осужденный народом за это преступление, «лишался огня и воды» или подвергался повешению на злосчастном дереве (arbor infelix). Когда закон города Рима распространил свою власть до пределов мира, тогда измена получила смысл нападения на величество миродержавного города, были изданы разные законы для определения этого преступления и правил суда над ним, и главное место между ними занимал закон Юлиев (Lex Julia). По этому закону каждое обвинение в измене, направленное против римского гражданина, должно было излагаться в виде письменного доноса. Гражданин иудейской провинции, само собою разумеется, не пользовался таким покровительством закона. Он, стоя пред прокуратором Кесаря, не имел иной защиты против неправильного употребления неограниченной власти, кроме доводов правосудия.

*1 «Crimen adversus populum romanum vel adversus securitatem ejus (Преступление против римского народа или против его безопасности)». Ulpian, Dig. XLVIII, 4, 1. Происхождение названия — ясно. Цицерон определяет majestas (величество) как «magnitudo populi romani (весь объем, всю полноту римского народа)», и полное название преступления выражается так: «crimen laesae aut imminutae majestatis (преступное оскорбление или уменьшение величества)». Оно очень точно передается нашими словами «государственная измена».

Суд над Иисусом Христом с юридической точки зрения

***

Тогда и иудеи, убедившись, что дерзостью ничего нельзя достигнуть и напротив можно испортить все дело, стали излагать пред Пилатом обвинение, и тут Каиафа не преминул придать политический характер всему делу, чтобы сразу дать понять прокуратору, что сму предстоит решать весьма серьезное дело, требующее самаго полнаго внимания со стороны римской власти. Поддерживаемый голосами сборища, Каиафа стал обвинять Узника в том, что «Он развращает народ и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем» . Нельзя не заметить при этом именно сильной, преднамеренной политической окраски в обвинении. Ведь на ночном заседании синедриона решительным основанием осуждения Христа на смерть было то, что Он «называл Себя Сыном Божиим» (Лк. 22:70, 71), от какого заявления Его Каиафа пришел в священный ужас и даже разодрал на себе одежды. Но так как это обвинение не могло иметь значения для Пилата, как язычника-римлянина, то Каиафа и перевел все обвинение на чисто политическую почву, придав ему крайне ложный характер. Пилату хорошо было известно, что по первым двум пунктам обвинение было совершенно ложно, и его агенты в свое время могли донести ему, как галилейский Учитель ответил Своим совопросникам на их коварный вопрос о том, позволительно ли платить дань кесарю (Лк. 20:22-25).

Желая вернее достигнуть своей цели, прежнее обвинение в богохульстве они заменяют теперь новыми тремя: Иисус Христос, по их словам, есть 1) развратитель народа; 2) Он «запрещает давать подать Кесарю» и 3) называет Себя «Христом Царем». Если последнее было справедливо, хотя, конечно, не в том смысле, в каком, по ожиданию обвинителей, должен был понять его Пилат, то первые два обвинения были совершенно ложны. Из них второе прямо противоречило известному ответу Господа Иисуса Христа на вопрос: «позволительно ли давать подати Кесарю или нет?» Лк. 20:22–25.. Тем не менее, именно это обвинение являлось самым важным: в то время как другие два не отличались ясностию, это запрещение давать подати Кесарю являлось столь ясным и серьезным обвинением, что сразу должно было обратить внимание Пилата на кроткого и полного достоинства Узника, стоявшего пред ним со связанными руками. Делался донос о величайшем преступлении, какое только знало и предусматривало римское законодательство. Это было так называемое majestas, или crimen laesae aut minutae majestatis, преступное оскорбление или уменьшение величества (государственная измена нашего юридического кодекса), за которое в ранние времена республики осужденный «лишался огня и воды» или подвергался повешению на «несчастном древе» (arbor infelix). – Так серьезно начинается процесс Господа Иисуса Христа у Пилата. Последний, с целью ближе познакомиться с делом, возвращается в преторию, куда, по его приказанию, вводят и Подсудимого.

В нежелании членов Синедриона посвятить римского правителя в подробности обвинения Иисуса Пилат усмотрел умаление своей власти и достоинства и хотел отклонить от себя решение этого дела. Возьмите Его (Иисуса) вы, и по закону вашему судите Его, – сказал он. Желание во что бы то ни стало предать Христа смерти принудило членов Синедриона выступить обвинителями Иисуса перед Пилатом и таким образом признать право последнего на решение дела по существу. Говоря об этом, евангелист Иоанн замечает: Да сбудется слово Иисусово, которое сказал Он, давая разуметь, какой смертью Он умрет (18, 32). Христос предсказывал, что Он будет предан в руки язычников и будет распят. Это пророчество и исполняется передачей Иисуса на суд языческой римской власти, осуждавшей, в случае смертного приговора, всех, не имевших звания римского гражданина, к распятию на кресте.

В Синедрионе Христос был осужден на смерть за богохульство, за то, что называл Себя Сыном Божиим. Это обвинение для Пилата было бы недостаточным для осуждения Христа на смерть, и скорее всего Пилат, ввиду религиозного характера обвинения, уклонился бы от разбора дела. Это соображение заставило членов Синедриона изменить обвинение Христа. Непримиримые противники власти римского кесаря, мечтавшие все время поднять народное восстание для свержения римского владычества, они теперь выступают перед Пилатом ревностными защитниками власти кесаря. Они обвиняют Христа в том, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем (Лк. 23:2).

Понтий Пилат ненавидел Иерусалим и иудеев, его правление сопровождалось многочисленными кровавыми столкновениями с евреями и самарянами. Чтобы добиться от Пилата утверждения смертного приговора Христу, члены Синедриона сговорились привести к Нему Христа как политического преступника, так как богохульство могло показаться римскому правителю недостаточной причиной для казни. Перед лицом Пилата иудеи обвинили Спасителя в том, что Он возмущает народ, запрещает давать подать кесарю и провозглашает Себя царем. Все это имело политический характер, поэтому Пилат повелел ввести Обвиняемого в судебную палату и спросил Его наедине: «Ты Царь Иудейский?»(Мк. 15:20). «От себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне?»(Ин. 18:34) – спросил его Христос. На это Пилат с пренебрежительной гордостью римского гражданина заметил: «Разве я иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал?»(Ин. 18:35). Тогда Христос сказал Пилату, что Он действительно Царь, но Царство Его не от мира сего, но что Он пришел, чтобы свидетельствовать об истине.