Евангелие от Луки, Глава 15, стих 11. Толкования стиха

Так с особенной ясностью Он раскрыл сию мысль в третьей еще притче о блудном сыне, где младший сын представлял в себе мытарей, старший, занятый своей праведностью, – фарисеев.

+++Горский А. В. прот. История Евангельская и Церкви Апостольской. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. С. 162++

212. Не будем бояться, если мы расточили дарованное Отцом духовное достоинство в земных удовольствиях Толкование притчи о блудном сыне (см.: Лк. 15:11-32). . Отец отдал Сыну сокровище, которым владел, но богатство веры никогда не оскудевает: хотя Он отдал все, у Него осталось все, потому что Он не теряет того, что даровал. И не бойся, что Он тебя не примет: Не радуется Бог погибели живых (Прем. 1:13). Он выйдет тебе навстречу, когда ты вернешься домой, и бросится тебе на шею, ибо Господь поднимает сокрушенных (Пс. 145:8), поцелует в знак милости и любви, велит вынести одежду, перстень и обувь. Ты все еще страшишься, что оскорбил Его, а Он восстанавливает твое достоинство; ты опасаешься наказания, а Он удостаивает тебя поцелуя; ты опасаешься Его упреков, а Он устраивает тебе пир.

Но рассмотрим теперь притчу подробно.

У некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: дай мне мою часть имения (Лк. 15:11—12).

213. Ты видишь, что просящим дается божественное наследство; не ставь в вину отцу, что он дал его младшему. Нет возраста, неспособного к Царству Божьему, и вера не чувствует бремени лет. Несомненно, просивший считал себя достойным наследства! О если бы он не удалился от отца! Тогда бы он не ощутил недостаточность возраста.

Странный дар

Многие наши современники говорят, что верят в Бога, но вопрос о том, в какого Бога они верят, очень часто повергает их в замешательство. Зачастую их образ Бога эклектичен, сформирован на основании собственных воззрений, предпочтений, жизненного опыта, страхов и ожиданий. Каков же Бог, в Которого верят христиане? О Нем говорится во многих притчах, но среди них есть одна, которую обычно называют притчей о блудном сыне, хотя ее вполне можно было бы назвать и притчей о любящем Отце. Чарльз Диккенс назвал ее прекраснейшим рассказом, написанным за всю историю человечества. Однако перед нами не просто замечательное литературное произведение, а евангельская притча, которая относится к каждому из нас. Рассказывая ее, Христос открывает нам истинный образ Бога – не просто сотворившего наш мир и давшего нам жизнь, но чрезвычайно близкого и неравнодушного к каждому из нас, Бога, Который есть любовь (см.:1 Ин. 4:8).

Как видно из первых стихов притчи, Бог любит нас настолько, что позволяет делать свой собственный выбор, – и именно это обычно больше всего смущает нас. На протяжении последних столетий человечеству настойчиво и успешно внушали основные положения детерминизма, учения об обусловленности всех наших действий: мы не в ответе за свои поступки, мы – игрушка в руках внешних обстоятельств. Еще Спиноза сравнивал рассуждения человека о его свободе с мыслями падающего камня, говоря, что мы обладаем лишь иллюзией свободы. Карл Маркс доходчиво объяснял, что человек – продукт окружающих его экономических условий, Зигмунд Фрейд стремился показать, что поведение определяется неудовлетворенными половыми желаниями, а генетика уверяет нас, что жизнь в значительной мере предопределена еще до момента рождения полученным от родителей хромосомным набором. Люди охотно используют эти и другие подобные теории для оправдания своих ошибок и падений – чтобы не нести за них ответственность.

Однако Священное Писание являет нам иной взгляд на человека: с первых страниц Книги Бытия и до заключительной панорамы Апокалипсиса мы видим человека, наделенного свободой. Это слово означает сегодня для многих совсем не то, что вкладывает в него христианство. Сейчас, говоря о свободе, мы чаще всего имеем в виду свободу индивидуума от тех или иных предписаний (в том числе этических), которые рассматриваются как некое «внешнее бремя». Однако уже в Ветхом Завете мы читаем простые и глубокие слова, обращенные Богом к Израилю и к каждому из нас: …жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь (Втор. 30:19). Каждого Бог рассматривает как обладающего свободой выбора и, как следствие, несущего личную ответственность перед Ним. Каждый человек – не просто космическая пылинка в вихре мировой истории, но участник диалога с Богом, который длится всю нашу жизнь. Более того, основные этические категории «добра» и «зла», «добродетели» и «греха» также возможны только при условии свободного волеизъявления.

«Существо нашей души одарено свободой, – пишет митрополит Московский Платон. – Поэтому мы не как машины, управляемые стремлением, но с рассуждением и советом без принуждения избираем доброе или злое. Если человеческий ум способен немного проникать в тайны советов Божьих, я полагаю, что Премудрый Творец дарованной свободой предуготовлял для нас путь к блаженству. Ибо известно, что где нет свободы, там нет места ни наказанию, ни награде. Если бы ты был всегда склонен только к добру, невозможно было бы тебе приписать ни добродетели, ни заслуги, ни чести; ты был бы тогда неким невольным орудием, которым действует другой, а не ты сам. Ты казался бы хорошим, но эта доброта, как не твоя, не от твоего произволения и усилия происшедшая, не приносила бы тебе ни чести, ни славы, ни награды. Нет! Премудрый Бог устроил тебя иначе, чтобы более тебя прославить и возвеличить: дал тебе свободную волю; поэтому ты стал склонен к добру, но стал склонен и к злу». Дар свободы велик и одновременно страшен, поскольку цена его верного или ложного использования чрезмерно высока – наша жизнь или смерть.

Мы нередко задаемся вопросом: почему Бог не вмешивается и не останавливает нас или других людей от совершения ошибок? Нам хочется, чтобы Бог шлепал ошибающихся по рукам, осуществлял больший контроль – особенно над другими людьми, чьи недостатки и грехи мы видим как на ладони. Но если бы Бог принуждал человека творить добро из‑под палки и предохранял от зла, наш мир превратился бы в общество бездушных роботов, запрограммированных на совершение добра, и оно потеряло бы смысл из‑за отсутствия необходимого пространства свободы. Богу нужно именно сердце человека, а не хорошо отлаженная и выдающая один ответ программа. Следовательно, мы можем сделать ложный выбор, оказаться на неправильном пути, зайти в тупик, – и это наш собственный выбор, винить за который мы должны только себя.

Святитель Василий Великий пишет о даре свободы: «Но говорят, почему в самом устройстве не дано нам безгрешности, чтобы нельзя было согрешить, хотя бы и хотели? Потому же, почему и ты не признаешь слуг достойными, если держишь их связанными, но когда видишь, что добровольно выполняют перед тобою свои обязанности. Поэтому и Богу угодно не вынужденное, но совершаемое добровольно; добродетель же происходит от свободной воли, а не от необходимости, а свобода воли зависит от того, что в нас; и что в нас, то свободно. Поэтому, кто порицает Творца, что не устроил нас безгрешными, тот не что иное делает, как предпочитает природу неразумную, неподвижную и не имеющую никаких стремлений природе, одаренной произволением и самостоятельностью».

Улетевший птенец

Младший сын не просто проснулся однажды утром в свинарнике: он очутился там, сделав ряд ложных шагов, неправильно распорядившись своей свободой. Первый шаг – разрыв отношений с отчим домом – он сделал, можно сказать, от скуки. У него была семья, он ни в чем не нуждался, однако, вероятно, испытывал то, что когда‑либо чувствуют все молодые люди – ему надоела монотонная семейная жизнь, у него возникло желание пожить в «настоящем» мире, вкусить «полноценной» жизни. Этот соблазн есть у каждого из нас: мы пресыщаемся благополучной обыденной жизнью и стремимся придать ей немного «остроты», на первый взгляд совершенно невинной, однако непредсказуемой по своим последствиям.

Святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет о таком духовном состоянии: «От постоянно ясной погоды высыхает земля и заводятся во множестве черви и прочие вредные насекомые. Подобно этому действует на душу продолжительное спокойствие, даже производимое благодатью: в душе зарождается высокоумие, самомнение, самонадеянность, презрение к ближним, уничижение и осуждение их и тому подобные недуги духа человеческого, самые опасные и самые страшные».

Младший сын делает выбор – и глубоко ранит этим отца. Он просит выделить ему часть полагающегося наследства в неподобающее время и в высшей степени оскорбительным образом. Обычно наследство получают после смерти родственников, и молодой человек как бы говорит отцу: «Мне хочется жить так, как я считаю нужным, но ты, к сожалению, еще жив и проживешь неизвестно сколько, а я хочу уже сейчас вести себя как вступивший в права наследства, как будто ты уже умер». Падение начинается в тот момент, когда человек заявляет о своих правах, забывая о возложенных на него обязанностях. Сын видит в отце помеху своей молодой жизни: она скоро пройдет, и юноша не успеет самореализоваться так, как считает правильным и нужным, ведь именно он – кузнец своего счастья! Пусть не физически, но все же он убивает отца, устраняет из своей жизни ограничивающий свободу авторитет и открывает дорогу в мир, где нет запретов и господствует его собственное «я».

Ф. М. Достоевский с замечательной глубиной выразил философию этого образа жизни в словах Ивана Карамазова: «Если Бога нет, то все позволено».

Отец был глубоко опечален наглым и жестоким требованием, но исполнил его. Согласно ветхозаветному закону, старший сын получал две трети наследства, младший – одну треть (см.: Втор. 21:17). Греческий оригинал притчи очень выразителен, в нем буквально сказано, что отец «разделил им свою жизнь», то есть отдал сыну не просто часть своего имущества, но часть своего сердца, самого себя. Он сделал это не потому, что был отцом‑тряпкой, который не может настоять на своем и не заботится о дальнейшей судьбе своего чада. Отец поступает по любви, желая научить совершеннолетнего самостоятельного сына ответственности, которую мы берем на себя, делая жизненный выбор. Отец отдает сыну то, о чем он просит, чтобы показать его заблуждение, – не прибегая к суровым обличениям или запретам, но самым действенным способом, обучая на собственных ошибках, позволяя вкусить горечь плода свободы. Так бывает с каждым из нас: мы просим у Бога (или даже не просим, а просто берем сами как нечто само собой разумеющееся) то, что кажется нам необходимым в жизни, и Бог зачастую позволяет нам получить это – в надежде, что некогда мы захотим чего‑то несравненно лучшего, захотим истинных благ, которые существуют только в доме Небесного Отца.

О различии этих истинных и мнимых благ прекрасно пишет митрополит Вениамин (Федченков): «Ну подумайте только, что обещает нам „тот“ мир! Он открывает и утверждает прежде всего, что он есть, воистину есть этот другой величайший мир. Боже! Какая радость! Если Колумб и его моряки не знали, как выразить свой восторг, и кричали в восхищении: „Земля, земля!“, то как же мы, верующие, должны радоваться и взывать: „Небо, Небо!“ Там человек сбрасывает с себя ограниченность свою – пространством и временем, сбрасывает свою большую телесность, как куколка, снимает свою оболочку прежнего червяка и радостно порхает по красивым цветам, вкушая из них сладкое питье! Там уже нет ни борьбы из‑за куска хлеба, из‑за одежды на нагом и беспомощном теле, из‑за „жизненного места“ – из‑за коего теперь ведутся ожесточеннейшие войны озверевших людей… Ну что перед этим все блага земли! Целый новый блаженный мир тайн, чудес, преславных вещей открывается вере нашей! И не понимаю, не понимаю: почему это род человеческий делает над собою такое духовное самоубийство, что хочет ограничить себя лишь этой малюсенькой планеткой – Землей, с ее несовершенством и ожидающими мертвеца тремя аршинами темной могилы, полной жадных и гнусных червей! Бедные, бедные люди! И счастливы верующие!»

Отец в притче позволяет сыну на собственном опыте почувствовать разницу между отчим домом и всеми прелестями самостоятельной жизни вдали от него. Сын не останавливается на получении надлежащей ему части и идет дальше, делая следующий опрометчивый шаг – он продает свое наследство. Слова «собрал все» сегодня мы могли бы перевести как «продал все имущество». В культуре той эпохи это было совершенно немыслимо – ни один находящийся в здравом уме человек никогда не продал бы землю, которая принадлежала его семье. Однако сын, не заботясь о том, как его эгоизм отразится на домашнем хозяйстве, берет треть всех семейных ресурсов и уходит из дома – чтобы наконец‑то пожить, как ему хочется. Продажа имущества показывает, что он не собирался возвращаться; совершенно самостоятельный и уже «похоронивший» отца, он порвал со своим прошлым. Сегодня мы живем в другой культуре: большие семьи, в которых под одной крышей жили несколько поколений, практически исчезли. Молодежь стремится как можно раньше покинуть родительский дом, чтобы жить самостоятельно. Однако две тысячи лет назад такой не мотивированный никакими внешними обстоятельствами уход воспринимался как вызов, как плевок в лицо – не только отцу, но и всем окружающим. Этот уход от добродетели ко греху зачастую незаметен, но именно в этом заключается его опасность.

Святитель Григорий Нисский пишет: «Гнусное лицо порока раскрашено разными, хотя только наружными, но соблазнительными красками. Он представляет себя не под видом зла, а как будто добра, он обещает великие наслаждения, удовольствия, выгоды. Он готов тотчас эти обещания исполнить, как только кто им поверит. А чтобы его хитрость была удачнее, он свою соперницу, то есть добродетель, представляет в виде угрюмом, жестоком, тяжелом. И обещания ее ставит под сомнение: они или не сбудутся никогда, или если и сбудутся, то не скоро, и плоть уже изнурится подвигом, и дух утомится от ожидания. Лучше, дескать, пользоваться настоящими выгодами, сразу получаемыми, чем теми, которые еще остаются в надежде, да и требуют великого терпения, да и вообще сомнительны. Вот прельщения порока, вот его подлоги и искушения! Так мы и привлекаемся ко греху, так и уклоняемся от добродетели!»

Притча о блудном сыне

Продолжая обличение книжников и фарисеев и вместе с тем поучая остальных Своих слушателей, Христос произнес притчу о блудном сыне. У некоторого человека были два сына; младшему надоело быть под попечением отца, захотелось пожить веселой, разгульной жизнью подальше от родительского дома; с этой целью он попросил отца выделить его, а когда получил надел, то, собрав все доставшееся на его долю, ушел в дальнюю сторону и там расточил все свое состояние, живя распутно. Наступившая нужда, а затем и голод заставили его наняться пасти свиней. Во все время своей беспутной жизни он ни разу не подумал об отце, и только теперь, когда дошел до отчаянного положения, когда приходилось умирать от голода, вспомнил про него и, надеясь на его милосердие, сказал: встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою (Лк. 15:18). Встал и пошел к отцу своему.

Как часто мы уклоняемся от Бога только потому, что, по тяжести своих грехов, признаем себя недостойными прощения! Как часто мы говорим: «Грехи мои так велики, что Бог не простит мне, как бы я ни молился Ему; поэтому бесполезно и молиться». Рассуждая так, мы приписываем Богу свои недостатки, свои несовершенства: сами мы не простили бы брату, так же много нагрешившему против нас, и потому думаем, что и Бог не простит нас, если мы обратимся к Нему. Но внимательное чтение притчи о блудном сыне должно убедить нас в необъятной любви и безграничном милосердии Бога. Будем же чаще вспоминать эту притчу и, как бы грешны мы ни были, не будем отчаиваться; сознав тяжесть своих грехов, свернем с греховного пути, вспомним, что есть у нас Отец, Который скорбит о нас и ждет нашего возвращения на путь Божественной истины; скажем: пойду к Отцу моему! И пойдем к Нему смело, надеясь на Его милосердие. Но, рассчитывая на милосердие Божие, будем сами прощать всех, согрешивших против нас, помня слова Иисуса Христа: если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших (Мф. 6:15); да и прощать-то будем не со злобой, а с радостью, что согрешивший против нас сознал свой грех и, следовательно, почти освободился от него, с такой радостью, с какой отец притчи простил своего блудного сына.

В этой притче Господь пред фарисеями, которые роптали на Него за Его любвеобильное обращение с мытарями и грешниками (ст. 2), с особенною наглядностию и трогательностию изображает любовь Божию к кающемуся грешнику, каковыми были мытари и грешники, окружавшие Господа во время земной Его жизни, и отношение к грешнику людей, считавших себя праведниками, каковыми были книжники и фарисеи.

Под образом отца здесь разумеется Бог – Отец всех человеков, Который хочет всем спастись и в разум истины приити (2 Тим. 3:9); под двумя сыновьями его – люди: грешные, под именем младшего, и мнимые праведники, еврейские книжники и фарисеи, под именем старшего. Как сын имеет жизнь от отца по рождению, так и всякий человек имеет бытие и жизнь от Бога, по сотворению. Как сын при отце все, что имеет, имеет от отца, так и всякий человек все, что имеет, первоначально имеет от Бога. Некоторые толкователи разумеют под сыновьями иудеев и язычников, – две части рода человеческого до пришествия Христова, первых под старшим, а вторых под младшим.

Но с особенною живописностью безконечное милосердие Божие к кающимся грешникам изображено в знаменитой притче о блудном сыне (Лк. 15:11-32). В ней младший сын богатаго отца прежде времени захотел воспользоваться независимостью и, взяв от отца следуемую часть имущества, удалился в чужую страну. Там он своею роскошною и преступною жизпыо быстро промотал свое богатство и стал терпеть даже голод, для удовлетворения котораго вынужден был наняться в пастухи свиней, т.-е. занять самое унизительное положение, до какого только мог пасть иудей! Ему приходилось и питаться вместе с свиньями, теми именно плодами рожковаго дерева, которыми на востоке откармливают свиней, а по временам в крайней нужде питаются и бедные люди.

у некоторого человека. См. ком. к Лк. 14:16.