Евангелие от Иоанна, Глава 6, стих 27. Толкования стиха

«Старайтесь не о пище тленной», погибающей вместе с телом, «но о пище, возводящей в жизнь вечную», т.е. о такой пище, которая пребывает вечно, и вам послужит к жизни вечной. Эту пищу «даст вам Сын Человеческий», говорит дальше Господь: «сего бо Отец знамена Бог» – Бог Отец положил Свою печать на Сыне Человеческом, удостоверяя людей в том, что это их Жизнодавец, могущий даровать им эту пищу. Под этой «печатью» надобно понимать те знамения и чудеса, которые творил Христос по воле Отца.

И Сам Он есть знамение нам, то есть знамя совершенства и любви, ибо Отец, любя, отметил Сына.

Их волнует не истина, а сенсация…

Иисус говорит: «Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий» . Его спрашивают: а как поступать, чтобы делать дела Божии? С точки зрения иудеев, нужно лишь выполнять Закон. А Иисус показывает: не в этом заключается то, чего ждет от нас Бог, а в том, чтобы люди верили в Того, Кого Он послал. Значит, дело не в выполнении предписанного Законом, а в вере. Вера сделает нас способными на реальные дела — на дела, которые преобразуют мир, совершаемые вместе со Христом.

Делайте не брашно гиблющее, но брашно пребывающее в живот вечный. Заботьтесь не о пище тленной, но о нетленной, и не о той, которая питает плоть, а о той, которая питает душу: а такая пища есть вера, как дальше Иисус Христос скажет. Под деланием гибнущей пищи Он разумеет здесь не ту, которая необходима, но которая излишня, т.е. постоянную и непрерывную заботу о пище чувственной, а необходимая не возбраняется. Поэтому и апостол Павел во многих местах своих Посланий не только позволял делать своими руками, но даже ясно заповедал, говоря: аще кто не хощет делати, ниже да яст (2 Фес. 3:10). Подобно тому, как сказав Марфе: Марфо, Марфо, печешися и молвиши о мнозе: едино же есть на потребу (Лк. 10:41-42), – Иисус Христос не запретил гостеприимства, но предпочел ему слушание Божественных слов, так и здесь, сказав: делайте не брашно гиблющее, но брашно пребывающее в живот вечный, – Он не запретил заботиться о пище телесной, которая необходима, но предпочел заботу о духовной, которая еще более необходима, и увещевал считать заботу о пище духовной самой существенной, а заботу о пище телесной как бы второстепенной. Делайте, говорит, от всей души, всевозможными способами, постоянно, но не эту, а ту, – эту менее, а ту более. Еже Сын Человеческий вам даст… которую Я дам вам для соделывания, которую Сам покажу вам для приобретения. Но чтобы не показать, что Он хвастается, опять обращается к Отцу, говоря: Сего бо Отец знамена Бог Знамена, т.е. предопределил на то, чтобы дать вам эту пищу; или – открыл, явил Своим свидетельством, так как знаменовать (σφραγιξειν) значит и открывать, как например, приемый Его свидетельство, верова (εσφραγισε – запечатлел), яко Бог истинен есть (Ин. 3:33).

Пусть руки твои делают «благое», чтобы мог ты и нуждающемуся подать (Еф. 4:28). И пусть сердце твое всегда будет обращено ко Господу, и тогда будешь делать «брашно пребывающее», а «не гиблющее».

Преподобный Марк, объясняя слова Господа: Делайте не брашно гиблющее, но пребывающее в живот вечный (Ин. 6:27) научает, что значение их заключается в том, чтобы молитвой искать царства небесного, которое внутри нас (Лк. 17:21), как сказал Господь, обетовавший ищущим небесного царства доставить все телесные потребности Своим Божественным Промыслом (Мф. 6:33).

Природа печатей такова, что они отображают вид предмета, вдав-ленного в них, и в точности передают его образ, и когда восприни-мают все, что в них вдавливается, представляют полное отображение того, что вдавлено. Однако этот пример не подходит для Божественного рождения, потому что в печатях есть и вещество, и разность двух веществ, и вдавливание, через которое более мягкая природа запечатлевает образ более твердой... То, что запечатлел Бог, должно нести в себе не что иное, как образ Бога запечатлевающего... Ибо то, что было в образе Божием, через запечатлевающего Себя Бога оставалось Богом. Но поскольку Сын должен был восприять образ раба, и Он должен был быть послушным даже до смерти, Он не присвоил Себе право быть Богом, а умалил Себя для восприятия образа раба. Умалил же Себя от образа Божия, то есть от того, что был равен Богу; однако не через хищение считал Себя равным Богу, хотя пребывал во образе Божием, равный Богу, Бог, запечатленный Богом (Флп. 2:5-11).

После чудеснаго насыщения Господом 5000 человек народа пятью хлебами, когда народ ждал от Него еще подобнаго же чуда, — чуда для телесной пользы, а не для душевной (ст. 26), Господь прямо говорит, что нужно более заботиться о сей последней пользе, а не о первой: старайтесь не о пище тленной (делайте не брашно гиблющее) и пр. Пиица тленная сама по себе показывает, что она не стоит того, чтобы душа была полна забот о ней — она нужна только на время земной жизни (1 Кор. 6:13). Пища же духовная — та, которая остается в душе навеки, сама собою показывает, что об ея приобретении нужно заботиться более всего и постоянно. В этих словах Спаситель, конечно, не говорит, что совершенно не нужно заботиться о нуждах временной жизни, а учит искать прежде всего пищи для души. Ищите прежде царства Божия и правды его, как Он говорит в Евангелии от Матфея (Мф. 6:33). Слова Господа: делайте не брашно гиблющее и пр. имеют тот же смысл, что и слова Его самарянке о воде живой (чит. Ин. 4:13—14). Под пищею духовною здесь разумеется все и всякия блага, какия Господь дает миру и которыя усвояются верою в Него, особенно же — тело и кровь Господа, о чем прямо говорит Он далее и что имело осуществиться после Его страданий, смерти и воскресения (48 и 51). Сын Человеческий. т. е. Он Господь (Ин. 1:51). Сего Отец знамена Бог (на Нем положил печать Свою Отец Бог). Этими словами показывает Господь, что Он — Сын и Посланник Божий, как то все могли видеть и из чудес, совершаемых Им, и из прозрения Им будущаго и т. п.

А эти слова имеют такое значение: не заботьтесь нисколько об этой пище, но – о той духовной. Но так как некоторые из людей, желающих жить праздно, злоупотребляют этими словами, как будто бы Христос отвергал в них трудолюбие, то теперь благовременно ответить и им. Они порочат целое, так сказать, христианство и подвергают его осмеянию за праздность. Но прежде надобно обратиться к изречению Павла. Что же он говорит? Поминайте слова Господа, сказавшего: «блаженнее давать, нежели принимать». (Деян. 20:35). Но из чего было бы давать тому, кто сам ничего не имеет? Как же Марфе сказал Иисус: «ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть» (Лк. 10:41–42), – и еще: «не заботьтесь о завтрашнем дне» (Мф. 6:34)? Необходимо теперь все это разрешить не только для того, чтобы отвратить людей праздных, если только захотят, но и для того, чтобы показать, что слова Божии не противоречат между собою. Вот и в другом месте апостол говорит: «умоляем же вас, более преуспевать и усердно стараться о том, чтобы жить тихо, делать свое дело, ..чтобы вы поступали благоприлично перед внешними» (1 Фес. 4:10–12); и еще: «кто крал, вперед не кради, а лучше трудись, делая своими руками полезное, чтобы было из чего уделять нуждающемуся» (Еф. 4:28). Здесь Павел заповедал даже не просто заниматься делом, но с таким трудом, чтобы было из чего подать и другому. И в другом месте опять он же говорит: «нуждам моим и нуждам бывших при мне послужили руки мои сии» (Деян. 20:34). И в послании к Коринфянам говорил: «За что же мне награда? За то, что, проповедуя Евангелие, благовествую безмездно» (1 Кор. 9:18). И когда он был в том городе (в Коринфе), то находился у Акиллы и Прискиллы, и трудился: «ибо ремеслом их было делание палаток» (Деян. 18:2–3). Все это, по-видимому, находится в большом противоречии с сказанным, и потому необходимо представить на это разрешение. Что же нам ответить? Что не печься не значит не трудиться, но – не привязываться к вещам житейским, т. е. не заботиться о покое на завтра, но считать эту заботу излишнею. Можно и трудиться и не собирать ничего на завтра, можно и трудиться и ни о чем не печься. Попечение и труд не одно и то же. Иной и трудится не для того, чтобы полагаться на труд, но чтобы подать нуждающемуся. Равным образом, и слова, сказанные к Марфе, относятся не к труду и занятию делом, а к тому, что надобно знать время (для труда), и времени, определенного для слушания, не употреблять на дела плотские. Значит, Он сказал те слова не с тем, чтобы вовлечь Марфу в праздность, но чтобы привлечь к слушанию. Я пришел, говорит Он, научить вас необходимому; а ты беспокоишься об обеде? Ты хочешь меня принять и приготовить дорогую трапезу? Приготовь другой пир, предложи Мне усердное слушание и подражай ревности сестры. И не с тем это Он сказал, чтобы запретить гостеприимство, – нет, совсем нет, – но чтобы показать, что во время слушания не должно заниматься другими делами. А словами: старайтесь не о пище тленной (не делайте брашна гиблющего) – не то дает разуметь, будто должно жить в праздности (это-то по преимуществу и есть пища тленная (брашно гиблющее), так как всякому злу научила праздность (Сир. 33:28), – но то, что должно трудиться и подавать. Вот это пища (брашно) уже не тленная (гиблющее). Напротив, если кто трудясь питает, напаяет и одевает Христа, то не найдется никого столько безчувственного и несмысленного, кто сказал бы, что такой человек делает пища тленная (брашно гиблющее), потому что за эту пищу (брашно) обещано будущее царство и те блага. Эта пища (брашно) остается навсегда. С другой стороны, так как иудеи вовсе не заботились о вере, не старались узнать, кто совершает такие дела и какою силою, а хотели только одного – насыщаться, ничего не делая, то Христос справедливо назвал такую пищу пищей тленной (брашном гиблющим). Я напитал ваши тела, говорит Он, чтобы вы отселе искали пищи другой, пребывающей, питающей душу; а вы опять бежите к пище земной. Значит, вы не понимаете, что Я веду вас не к этой несовершенной пище, а к той, сообщающей не временную жизнь, но вечную, питающей не тело, но душу. Потом, так как Он выразился о Себе столь возвышенно и сказал, что Он дает ту пищу, то, чтобы сказанное опять не показалось им странным, Он подаяние этой пищи относит к Отцу, сообщая тем достоверность Своим словам. Сказав: «которую даст вам Сын Человеческий», Он присовокупил: «ибо на Нем положил печать Свою Отец, Бог», т. е. послал с тем, чтобы Он принес вам эту пищу. Впрочем, это изречение допускает и другое толкование, потому что Христос говорит и в другом месте: кто слушает Мои слова, «на нем положил печать Отец», «что Бог истинен» (Ин. 3:33), т. е. показал очевидно. Это же, мне кажется, и здесь означает вышеприведенное изречение. В самом деле, «положил печать» Отец – значит не другое что, как – показал, открыл Своим свидетельством. Правда, Христос и сам Себя показал; но, так как говорил с иудеями, то поставил на вид свидетельство Отца. Научимся же, возлюбленные, просить у Бога того, чего должно просить у Него. Те, т. е. житейские обстоятельства, каковы бы ни были, не приносят нам никакого вреда. Обогатимся ли мы, – насладимся только здесь удовольствиями. Впадем ли в бедность, – не потерпим от того никакой беды. Ни отрадные обстоятельства этой жизни, ни печальные не заключают в себе достаточной причины для печали и для удовольствия, но и те и другие не стоят нашего внимания, и протекают с большою скоростью, отчего справедливо называются и путем, так как проходят и не могут оставаться надолго. Между тем будущие, – и то и другое, остается на веки – как наказание, так и царство. Итак, в отношении к будущему станем прилагать большее старание, чтобы одного избежать, а другого достигнуть. Какая, в самом деле, польза от наслаждения земного? Сегодня оно есть, а завтра – прах рассеянный; сегодня – огонь пылающий, а завтра – пепел остывший. Но не таковы блага духовные: они всегда сияют и цветут и с каждым днем становятся прекраснее. То богатство никогда не гибнет, никогда не переводится, никогда не истощается, никогда не подвергает безпокойству, зависти или порицанию, не губит тела, не растлевает души, не возбуждает зависти, не навлекает ненависти, между тем как все это соединено с богатством. Та слава не доводит до безумия, не рождает надменности, никогда не перестает и не помрачается. Покой и наслаждение на небесах также непрерывны, всегда неизменны и безсмертны: нельзя найти для них ни предела, ни конца. Возжелаем же, убеждаю вас, этой жизни. Если будем ее желать, то не поставим ни во что блага настоящие, но станем презирать их, смеяться над ними. Все, что имеет конец, не очень вожделенно. Все, что прекращается, что сегодня есть и чего завтра нет, хотя бы то было что-нибудь и очень великое, – все это кажется слишком малым и не стоящим внимания. Итак, будем любить не скоротечные, не преходящие и утекающие блага, но блага постоянные и неизменные, чтобы и сподобиться их, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу со Святым Духом слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Делайте не брашно гибнущее, но брашно пребывающее в жизнь вечную Подобному же, как бы обобщая и расширяя речь, научает нас и Павел в словах: «Сеющий в плоть от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную» (Гал. 6:8). Сеют, говорит, в плоть те, кои, плотскими удовольствиями как бы ослабив все удила, стремительно направляются ко всему, чего ни пожелают, нисколько не различая полезного для них от обычно причиняющего вред и зло, совсем не приучившись ценить волю Законодателя, безрассудно увлекаясь одним только приятным и временным и ничего не считая выше видимого. Сеют, напротив, в духа, утверждает (Апостол), то, чем желает нас украшать Святой Дух, употребляя все старание своей души и пользуясь столь напряженной заботой о возделывании благ, что если бы некоторый природный и неотложный закон необходимости не вынуждал их давать пищу телу, то они никогда бы не допустили себе снисходить до этого. Поэтому, думаю, нам отнюдь не подобает заботу о плоти обращать в похоти (Рим. 13:14), а предаваться более необходимому и старательно упражняться в том, что возводит нас к вечной и Божественной жизни. Ведь чтить удовольствия тела и не считать ничего выше пресыщений чрева поистине есть скотское свойство и не чуждо крайнего бессмыслия. А предаваться благу, старательно украшаться добродетелями и подчиняться законам духа, а также со всей охотой получать от Бога то, что может нас напутствовать ко спасению, – все это, соглашусь, поистине приличествует тому, кто познает свою природу и не пребывает в неведении того, что он сотворен животным разумным по образу Создавшего. Так и Сам Спаситель говорит в одном месте: «Не заботьтесь (и не говорите), что нам есть, или что пить, или во что одеться» (Мф. 6:31), но, принимая во внимание, что «душа выше пищи и тело – одеяния» (Мф. 6:25), станем помышлять более о том, чтобы в хорошем состоянии находилась наивысшая сторона нашего существа. Ведь при хорошем состоянии тела и утучнении соответственными ему наслаждениями для бедной души нет никакой пользы, – а, напротив, появится даже и некоторый великий вред, ибо низойдет в огнь вечный, если, конечно, необходимо не соделавшим ничего доброго подвергаться за это наказанию, а при обуздывании тела надлежащим рассуждением и подчинении законам духа, без сомнения, необходимо спастись вместе тому и другой (телу и душе). Поэтому в высшей степени нелепо – о временной и едва уже не имеющей разрушиться плоти употреблять нам такие заботы, чтобы не считать должным отказывать ей в чем бы то ни было из угодного ей, а заботу о душе брать между делом и вменять ни во что, хотя, думаю, нам надо настолько старательнее предаваться заботам о душе, насколько она и лучше, чем плотское. Так, сравнительно высшее предпочитая пред низшим и имея справедливое суждение о том и другом, мы окажемся праведными и мудрыми судьями – и не другим отдадим правильность здравых суждений, но предоставим себе самим. Будем же, как говорит Спаситель, «стараться не о пище гибнущей». Поместившись в чрево и на весьма малое время побаловав душу ничтожнейшим удовольствием, она выходит к афедрону и снова выводится из чрева. А пища духовная, сохраняющая сердце, укрепляет человека к жизни вечной, которую и обещается подавать нам Сам Христос, говоря: «Которую Сын Человеческий вам даст», соединив человеческое вместе с Божественным и совокупив всю тайну домостроительства со плотью в мире. Загадочно как бы указывает на таинственную и духовную пищу, посредством коей, освящаемые и по телу и по душе, мы живем в Нем. Впрочем, несколько яснее, как увидим, Он говорит об этом в дальнейшем. Поэтому и речь об этом пусть сохранится для надлежащего времени и места. Еже Сын Человеческий вам даст: Сего бо Отец знамена Бог Не не ведал Он опять, как Бог, о тех обвинениях, какие будут вследствие иудейского невежества, и о тех поводах, по которым они часто безрассудно впадали в свирепость. Знал Он, что они станут рассуждать в себе самих, смотря на одну только плоть и не разумея сущего в ней Бога Слово, так: кто это такой, присвояющий Себе богоприличные речи? Кто это будет доставлять людям пищу, сохраняющую их к жизни вечной? Таковое совершенно чуждо человеческой природе и подобает одному только над всеми сущему Богу. Посему Спаситель предупреждает Своим ответом и благовременной защитой пристыжает ожидаемые необузданные речи их. Говорит, что «пищу», питающую «в жизнь вечную», подаст им «Сын Человеческий», впрочем, тотчас же при этом утверждает о Себе, что Он «запечатлен» от Отца, или употребляя опять «запечатлен» вместо «помазан», ибо запечатлевается помазуемый, или указуя на то, что Он образован природно соответственно Отцу. Это подобно тому, как если бы говорил: не окажусь не в состоянии дать вам пищу, пребывающую и к жизни вечной и блаженству возводящую, ибо если и оказываюсь как один из вас, очевидно, человеком с плотью, но Я помазан и запечатлен от Бога и Отца в точное подобие с Ним; и действительно, говорит, вы увидите во Мне Его, а Меня опять в Нем природно, хотя Я и родился ради вас человеком от жены по неизреченному устроению Промысла, ведь Я могу все совершать с Божественной властью и ни в каком отношении не имею недостатка в присущей Родителю силе; и если дает вам пищу духовную и сохраняющую к жизни вечной Бог и Отец, то подаст (ее) очевидно и Сын, хотя и явившийся во плоти, но пребывающий неизменным Образом Его, под которым очевидно разумеется сходство во всех отношениях, не по чертам плоти и не по чему-либо из мыслимого в телесном виде, но в славе боголепной и равностепенной силе и во власти царственной. Должно также обратить внимание на то, что, сказав, что Сын Человеческий будет подавать богоприличное и что Он запечатлен по образу Бога и Отца, не допускает разделения, отсекающего храм, воспринятый от Девы, от истинного сыновства, но определяет Себя единым и желает, чтобы так понимали Его. И действительно, ведь один есть над нами Христос, как бы царственной багряницей облеченный Своей ношей, то есть человеческим телом или храмом из души и тела, хотя и один из обоих Христос. Но, любезнейший, скажет опять христоборец, предоставляй власть истине, не перетолковывай изречение, неблагородно насилуя смысл по своему произволу. Вот и посредством этих слов Сын ясно является нам существующим не из сущности Отца, но вернее – отображением сущности Его. Пусть же Он будет, говорит, нечто таковое, что мы говорим. Ведь печать или знак, оттискиваемый на воске или на других удобных для этого веществах и начертывающий одно только подобие себя самого, потом отделяется от оттискивающей печати, без всякого для себя вреда. Так и Отец, внедрив всего Себя в Сына и отпечатлев некоторым образом чрез наиточнейшее уподобление в Нем, не из Себя Самого имеет Его как часть сущности Своей или мыслимую из нее (сущности Отца происходящей), но только как образ и точное подобие. Любознательный да видит опять, что противник и теперь набрасывается на нас, как змей, и поднимает вверх исполненную яда голову. Но Сокрушающий главы дракона (Пс. 73:14) сокрушит и эту и даст нам силу избежать разнообразных злоухищрений их. Пусть же скажет нам только что оглушивший нас ужасными словами: печать или знак, сделанный из какого бы то ни было вещества – из железа или золота, не должен ли обозначать в каком-либо начертании (изображении) то, в чем он состоит (свой образ), или и без начертания (изображения) он будет существовать и мыслиться как знак (печать)? Но, думаю, каждый и из них, влекомый неотразимой силой истины, даже невольным окажется признать, что должна (печать), конечно, отпечатлевать в начертании (изображении), а без начертания, по правильному рассуждению, никоим образом (не может быть мыслима и существовать). Когда поэтому, как свидетельствует нам Божественное Писание (Евр. 1:3), Сын есть «начертание (χαϱαϰτὴϱ) ипостаси» Бога и Отца, будучи очевидно в ней и из нее природно, то Сам Он (Сын) в ком имеет знак Свой или чрез кого другого (кроме Сына) Отец будет отпечатлевать Свое начертание (изображение)? Никто, конечно, не скажет, что Отец не имеет боголепного вида, который есть Сын, образ Родителя Своего, Коего если кто станет созерцать духовно, то, очевидно, узрит Самого Отца. Вот поэтому-то и говорит о Себе, что Он в Нем есть природно, хотя и мыслится сущим из Него по особому или личному свойству, подобно тому как, например, излучение в излучающем и из излучающего, хотя и есть нечто другое по нашему умопредставлению, но опять и не другое, когда рассматривается по отношению к нему, потому что из него, говорится, и в нем опять существует. И не в смысле отделения или отсечения вообще и по сущности берется это, ибо прирожденным оказывается по тожеству сущности тому, от чего происходит, и считается сущим из него, представляясь нашему уму как бы произникающим в другое нечто и особое, однако же не отделяясь. Запечатлевается поэтому от Отца не Слово, которое из сущности Его, то есть не Само в Себе и бестелесное, но, вернее, то, что чрез Него возводится по мере возможности к уподоблению с Богом, как разумеем мы и то изречение, в котором от лица некоторых говорится: «Назнаменован на нас свет лица Твоего, Господи» (Пс. 4:7). Лицом Бога и Отца называет Сына, которое есть опять начертание. А светом из него – распространяющуюся на тварь чрез Духа благодать, посредством которой чрез веру мы преобразовываемся по Богу, воспринимая чрез Сына как бы в виде некоего закона сообразность с Ним, Который есть образ Отца, дабы вполне сохранялось в нас созданное по подобию и образу Творца. Поскольку же лицо Бога и Отца есть, бесспорно, Сын, то Он же, конечно, должен быть и начертанием, в котором запечатлевает Бог. Пусть так, говорит противник, – мы веруем, что чрез Духа Бог запечатлевает святых. Но твои рассуждения оказываются не имеющими никакого значения для предложенного вопроса. Посему опять и снова скажем: печать, из железа ли, например, или из золота представляемая, начертывает свое подобие на каком бы то ни было веществе, ничего от себя не отдавая, а одним только действием оттискивания оставляя знак (начертание) на том веществе, которое принимает отображение. Так разумеем мы и отпечатление Отцем Сына, ничего не имеющего из сущности Его, а получившего одно только точное уподобление и существующего как другое нечто, отличное от Него, подобно тому как образ по отношению к первообразу. Какое безмерное безумие и какие головокружительные мысли! Как легко забыл ты, о чем мы только что спорили! Ведь мы сказали, что Сын есть начертание Отца, а запечатлевается в Нем чуждое, а не Сам Он, дабы не мыслился Он начертанием Самого Себя. Ты же, несправедливо отстранив наше рассуждение об этом, не стесняешься усвоять Ему подобие по одному только действию (а не по существу). Следовательно, Сын, по-вашему, будет Богом по одному начертанию и отнюдь не по природе, а по отображению только и образованию соответственно сходству с Родителем. Да и совсем даже не с Родителем, ибо благодаря этому пора вам уничтожать и рождение, а вернее – даже совершенно необходимо, если вы и не хотите этого. Но о необходимости верить, что Сын рожден от Отца, у нас уже было сделано большое рассуждение, как в свое время и еще будет сделано. Теперь же целесообразнее для нас обратиться к продолжению начатого рассуждения и предложить привыкшим к необузданным речам такой вопрос: разве, без сомнения, не скажут они, что данное может быть и отнято, и разве не признают, что прибывшее может всецело и отойти? Или разве не случается иногда, что некоторые отвергают от себя все то, что не вкоренено в них по природе? Но очевидно так, хотя бы кто из них и не согласился с этим. Следовательно, Сын, по вышепринятому основанию, может когда-либо лишиться подобия, ибо по одному только действию, как утверждаете, исходящему от Отца, Он отображен соответственно Ему (Отцу), не имея неотъемлемого обладания Его (Отца) природными преимуществами, но будучи мыслим и существуя как некто другой, совершенно отличный от Родителя и всецело отсеченный от Его сущности. Да, весьма прекрасно поступая и мудрейшими рассуждениями предусматривая вещи, вы обезопасили Отца утверждением, что Он ничего не дал из Себя Сыну, кроме только того, что удостоил одного лишь уподобления, чтобы относительно Его не мыслилось что-либо страдательное. Ведь такова затаенная глупая мысль ваша! Вы, как видно, не признали, что Бог и Отец, творя все бесстрастно, и рождать должен бесстрастно, – и что Он выше огня – рассуждение заставляет нас воспользоваться этим сравнением, – не чрез страдание и отсечение телесное порождающего из себя огненность (каление). Пусть же эти люди, сильные на одни только предположения и необузданное богохульство считающие не безбожным делом, а, напротив, добродетелью, выслушают, что если Сын, как они утверждают, находится с Отцом в одном только свойстве по подобию, то Он не будет иметь неотъемлемого обладания благами, но окажется в опасности, конечно, и Его бытие Богом по природе и, согласно принятому основанию, допускать будет возможность и превращения к худшему. Ведь и к лицу дьявола со всей основательностью мы необходимо должны применять то, что говорилось к вождю тирян: «Ты (еси) отпечаток подобия» (Иез. 28:12). Но оказывается отпавшим от подобия тот, к кому говорятся эти слова. Уже отсюда со всей ясностью можешь усматривать, сколь нетвердо в отношении к неизменности состояния для духовных существ обладание одним только подобием с Богом и как недостаточно даже для неизменного пребывания в каких бы то ни было благах одного только запечатления соответственно природе Творца. Упадает и это и низвергается, переходя часто в худшее настроение, чем было вначале. Итак, ввиду такого рассуждения нашего, необходимо допускать, что Сын, восходя к подобию с Отцом по одному только тожеству действия, не утверждаясь на основе природного единства и имея опору в одних только влечениях Своей воли, может подвергнуться и перемене или, если бы и не подвергся, должен будет иметь это состояние плодом досточудного предызбрания, а не в качестве неотъемлемой природной основы, как Бог. Итак, что же, любезнейшие? Сын стал для нас уже не Бог? И если Он, по-вашему, должен оказываться таковым, то зачем поклоняемся Ему? Почему же сопрославляется с Богом и Отцем? Каким образом и над вышними силами восседает как Бог? Следовательно, и сами святые серафимы не знают вместе с нами, что они уклоняются от должного, славословя Того, Кто не есть Бог по природе, но заблуждаются, как надо бы думать, называя Господом Саваофом равночестного им (Ис. 6:3). Или разве не станем утверждать, что и вышние силы, начальства и престолы, и власти, и господства, по возможности, достигают сообразности Богу? Ибо если столь малое, по сравнению с теми тварями, земное животное, разумею человека, удостоен такого отличия (быть образом Бога), то какое основание имеет он гораздо превосходнейшие существа не считать и в этом отношении гораздо выше нас? Как же поэтому они называют Его Господом Саваофом и стоят окрест Его в качестве копьеносцев, как слуги кругом Царя всяческих? Чего же ради и приседит Он Самому Отцу, и притом одесную Его, раб – Владыке, Творцу – тварь? Неужели же неизменность, приобретаемая внимательным бдением, должно скорее усвоять тварям, чем Богу по существу, природно обладающему бесстрастностью? Но это все очевидно, хотя бы они и не говорили. Кто же, ввиду этого, уже может выносить таких болтунов, или разве не должны они со всей справедливостью выслушать: «Увы упивающиеся без вина!» (Ис. 28:1). Но, быть может, устыдятся нелепости таких рассуждений и прибегнут к другому утверждению, а именно, что Сын отпечатлен Отцом в подобие «наиточнейшее», так что Он обладает неизменной природой, хотя и не есть из (сущности) Отца. Но каким образом, скажи мне, то, что не из Бога по природе (не имеет Божественной природы), может обладать свойствами Его и как может оказаться существенно небеспричастным преимуществам Божественной сущности то, что не произошло из нее по истинному способу рождения? Для всякого, полагаю, ясно и бесспорно, что свойства Божества совершенно недоступны для созданной твари и природно присущее тому (Божеству) отнюдь не может быть у чего-либо другого из сущего в точно таком же и неизменном виде. Как неизменность присуща Богу по природе, так в нас ее отнюдь не может быть, но делает нас сообразными Ему в этом посредством внимательности и бдительности (нашей в добре) некое постоянство, не допускающее нас легко переходить к тому, что не подобает. Если же, по мнению их, вполне допустимо, что какое-либо из свойств Божества может быть присущим чему-либо, что не из него по существу, то что воспрепятствует, скажи мне, и всему вообще Божественному находиться уже и в тех существах, кои не суть боги по природе? Если совершенно беспрепятственно это допустило одно свойство, разумею неизменяемость, то и остальные откроют эту возможность. И что же отсюда? Все смешивается у нас, ибо высшее разве не уступит низшему, а низшее не взойдет на высшее место? И какое будет препятствие к тому, чтобы уже и Вышний Бог снисходил в наше положение, а мы, со своей стороны, были богами и такими, как Отец, при отсутствии уже всякого между нами и Богом различия, если присущие природно одному только Богу преимущества перейдут и будут существовать и в нас? И как скоро Бог и Отец, по всей истинности, в Одном только Себе Самом содержит то, чрез что мы должны быть сообразными Ему, то мы остаемся людьми и с нами Ангелы – тем, что они суть, не переходя в Существо Превышнее. И если бы Бог, как не имеющий зависти, передал всем существам во власть Свое собственное свойство, то, без сомнения, было бы много богов по природе, могущих создавать землю и небо и всю прочую тварь; ибо то, что уже раз вместило в себе преимущества Творца по природе, как не будет таким же, как Он (творцом)? Или что воспрепятствует являться в точно такой же славе тому, что отличается равными Богу качествами? Но, без сомнения, видит богоборец, какое накопляется у нас отсюда множество нелепых мыслей, и сам обвиняет присущее ему невежество: в собственной природе должно пребывать Божество и тварь причаствует Ему посредством духовного свойства (подобия), но никоим образом не возвысится до присущего Ему достоинства. Ввиду этих нами представленных рассуждений мы должны находить неизменяемость существенно присущей Сыну. Следовательно, Он есть Бог по природе и необходимо (рожден) уже от Отца, дабы что-либо сущее не из Него (Божества) по природе не оказывалось достигающим равенства с Ним в Божестве. А как они выставляют нам в качестве неопровержимого доказательства то соображение, что Сын есть другой, отличный от Отца, как образ в отношении к первообразу, и на таком основании думают отсечь Его от сущности Родившего, то опять окажутся немало безрассудствующими и совершенно ничем не могущими подтвердить того, чтобы и в действительности было так, как это хорошо слагается у них в уме. В самом деле, зачем они стараются об этом всуе и почему на основании одного только отличия по личному бытию они отсекают Сына от Отца? Ведь личное Его существование отнюдь, конечно, не являет Его чуждым сущности Родившего. Поэтому бесспорно Он – из Отца, как из сущности Его, но с другой стороны Он – и в Отце по причине существования в Нем по природе. Вот и от Него Самого можешь слышать – то: «Я от Отца исшел и иду» (Ин. 8:42), то опять: «Я в Отце и Отец во Мне» (Ин. 14:10). Ведь отделяется Он не в совершенно и всецело отделенную особность, так как Святая Троица мыслится как единое Божество, но, будучи в Отце, как Нераздельный от Него и Единосущный Ему, Он должен быть мыслим из Него (сущим) по неизреченно совершающемуся происхождению, состоящему как бы в отблеске, ибо Он есть Свет из Света. Итак, Он – в Отце и из Отца нераздельно и вместе отдельно, как начертание существуя в Нем, а как образ по отношению к первообразу будучи мыслим существующим особо (лично). Не простое только словесное рассуждение мы можем дать об этом, но подтвердим подзаконным примером, отовсюду защищая силу истины против иномыслящих. Так, закон повелевал израильтянам приносить выкуп каждому за свою голову «половину дидрахмы» (Исх. 30:13), а в одном статире была дидрахма (монета в две драхмы). И в этом также нам прикровенно указан Сам Христос, за всех как бы, ото всех в выкуп принесший Себя Богу и Отцу и представляемый как бы в одной драхме, впрочем, нераздельно от другой, так как, по выше уже сказанному нами, в одной монете заключались две драхмы. Так можно представлять и Сына по отношению к Отцу и Отца опять в отношении к Сыну, обоих – в одной природе, Каждого в частности – отдельно, как существующего в особом лице, однако ж не совершенно отсеченно и не Одного без Другого. И как в одной монете были две драхмы, имевшие совершенно равную одна с другой количественную меру, и одна нисколько не меньше другой, так разумей полное тожество сущности Сына с Богом и Отцом, или обратно также Отца с Сыном, – и в таком случае получишь наконец здравое учение обо всем, что говорится о Нем.

εργάζεσθε praes. med. (dep.) imper. от εργάζομαι работать, зарабатывать (Barrett). Praes. imper. с отр. μή в этом случае может быть усилительным: "прекратите попытки заработать" (Вагrett). βρώσις пища, άπολλυμένην praes. med.part, (adj.), см. ст. 12. μένουσαν praes. act. part, (adj.) от μένω оставаться. "Эта пища остается навсегда с вами и дает жизнь, которая длится вечно" (Могris). δώσει fut. ind. act. от δίδωμι давать, έσφράγισεν aor. ind. act. от σφραγίζω запечатывать, удостоверять (см. Ин. 3:33). Жертвенные животные подвергались осмотру и отмечались печатью, еели были совершенны. Возможно, Христос имеет в виду принятие жертвы (Westcott). Возможно, имеется в виду удостоверение того, что Сын Человеческий дает истинную, непреходящую пищу (NIDNTT).

В диалоге между Иисусом и народом обыгрывается понятие дело; в иудаизме подчеркивалась необходимость совершать праведные дела, но Иисус сосредоточивает внимание только на одном деле: вере в Него (еврейские учителя восхваляли Авраамово «дело» веры в Бога, но требование Иисуса более конкретно). Люди требуют от Иисуса «дела», что в данном случае означает «чуда» (ст. 30); такое же значение имеетиногда это понятие и в еврейской литературе. «Печать» (ст. 27) означает, что Бог удостоверяет личность Иисуса; ср. коммент. к 3:33.

Иноки не держaтся мудровaния, противного Церкви, но стaрaются следовaть мудровaнию Христову, по словaм aпостолa: "сие дa мудрствуется в вaс, еже и во Христе Иисусе: Иже, во обрaзе Божий сый, не восхищением непщевa быти рaвен Богу: но Себе умaлил, зрaк рaбa приим" (Флп. 2:5-7). Знaй же, что тaкой обрaз мыслей и жизни дaровaн Богом и порождaет великую добродетель - смиренномудрие. Совершaть же сие дело зaповедaл Господь в Церкви, скaзaв: "делaйте не брaшно гиблющее, но пребывaющее в живот вечный" (Ин. 6:27)". Зaконоведец скaзaл: "Прошу (тебя, скaжи нaм), чтобы и мы узнaли: кaкое это дело?" Подвижник отвечaл: "То, чтобы молитвою искaть Цaрствия Божия и прaвды Его, которое "внутрь нaс", кaк скaзaл Господь (Лк. 17:21), обещaвший ищущим его "приложити" и все потребное для телa (Мф. 6:31).

Старайтесь (собственно — соделывайте) не о пище тленной и пр.: ищите Меня, идите ко Мне не потому, что Я накормил вас, а потому, что у Меня есть пища, дарующая жизнь вечную; этой пищи ищите от Меня, а не той. Вчерашняя чудесная пища укрепила вас, но только на короткое время; ныне вы уже опять хотите есть. Опять ли для вас умножать хлеб? Опять он укрепил бы вас ненадолго. Нет, ищите у Меня другой пищи, которая бы навсегда питала вас, которая бы пребывала в жизнь вечную, и эту пищу Я вам дам. Очевидно, речь такая же иносказательная и тот же имеет смысл, как и речь с Самарянкою о воде живой, которую пия человек не будет жаждать вовек (Ин. 4:13—14). Эта пища — все и всяческие духовные блага, какие дарует миру Господь и которые усвояются верою в Него особенно же Тело и Кровь Господа, о чём прямее говорит Он несколько после в этой же беседе и что имело осуществиться по Его страданиях, смерти и воскресении. — Тленной: не по силе только, но и по самому существу (ср. Мф. 15:17; 1 Кор. 6:13) Которую даст вам: обетование ещё только, а не исполнение, как и Ин. 4:14. Оно должно возвысить дух слушателей к пище высшего рода, которой только образом было чудное напитание в пустыне. Мысль об этой пище как даре не стои́т в противоречии со старанием получить эту пищу; ибо для того, чтобы получить дар, нужно стараться усвоить его; дар со стороны Бога и искание его со стороны человека предполагаются взаимно. — Сын Человеческий: название, нарочито здесь употреблённое для обозначения более глубокого смысла слов о пище, ещё пока не раскрываемого здесь Спасителем, именно — что Он Сам есть эта высочайшая пища, пребывающая в жизнь вечную, и именно по силе Своего вочеловечения и явления во плоти (Ин. 6:33, 38, 50, 58). — На Нём положил печать: ср. Ин. 3:33. Отец запечатлел Его, дал удостоверение (ср. Злат, и Феофил.) о Нём как именно о Том, Который может даровать эту пищу. Речь идёт, без сомнения, о том высшем помазании, которым знаменовал Сына Своего Отец Небесный при послании в мир для совершения великого дела искупления мира (ср. Ин. 10:36; Евр. 10:5 и далее). — Отец, Бог: усиление мысли о запечатлении указанием на высочайший авторитет. «Так как Он выразился о Себе столь возвышенно и сказал, что Он даст ту пищу: то, чтобы сказанное не показалось опять им странным, Он подаяние этой пищи относит ко Отцу, сообщая тем достоверность Своим словам» (Злат.).

Все, что Иисус делает и к чему призывает других, отмечено печатью жизни вечной.

Он указывает народу на непрочность той пищи, которой тот ищет: эта пища не может продлить жизнь на веки для тех, кто ее вкушает. Есть другая пища, которая не исчезает и питательность которой простирается на всю вечность (эта пища то же, что и вода, о которой Христос говорил самарянке в Ин. 4:14). Вероятнее всего, под этой пищей Христос разумеет Себя Самого как посланного от Отца и раздаятеля небесных благ (ср. Ин. 6:35). И пищу эту может дать только Сам же Христос, ибо Его запечатлел Отец, т. е. дал относительно Христа Свое удостоверение (Ин. 3:33) как относительно раздаятеля этой вечной небесной пищи. Запечатление же совершилось посредством дел вообще, какие совершал Христос (Ин. 5:36 и сл.), и особенно через чудо насыщения пяти тысяч. Бог. Слово это поставлено в самом конце предложения, для того чтобы оттенить особую важность Этого Свидетеля о Христе.

Делайте не брашно гиблющее, говорит Господь, но брашно пребывающее в живот вечный, т.е. исполняйте заповеди, <...>

Вы, говорит, ищете Меня из-за хлебов, желая насытиться ими. Но вы не должны всецело заниматься чревом, а должны преимущественно стараться о духовном и не употреблять всей заботы на пищу телесную. Ибо ее Он назвал пищею гибнущею. Так как многие из желающих жить праздно, и особенно масалиане, употребляют сии слова в защиту своей праздности, то необходимо уяснить это изречение. Господь наш Иисус Христос сказал это не потому, будто желал пресечь телесную деятельность и расположить к праздности: "ибо праздность научила многому худому" (Сир. 33:28). И если нужно сказать точнее, то именно желание жить праздно и есть та гибнущая пища. А последователь Христов должен трудиться, чтобы мог и другим уделять. Ибо в награду за сие обещано будущее царствие. Как же, скажут, Господь сказал, что не должно стараться о пище гибнущей? Он сказал это с тем, чтобы пресечь усиленную заботливость их об яствах и перевести оную на предметы духовные. Так, скажут; но что Христос искореняет телесную деятельность, это видно из слов Его к Марфе: Марфа, ты заботишься и суетишься, а нужно одно только; Мария же выбрала благую часть (Лк. 10:41, 42), и из слов: не заботьтесь о завтрашнем дне (Мф. 6:34). Так рассуждают желающие быть без труда. Что же скажем? То, что сказанное к Марфе сказано ни о деле, ни о деятельности, ни о праздности, но о том, что нужно знать время и времени слушания не употреблять на заботу об яствах. Он сказал это с целью научить ее, что время учения не нужно употреблять напрасно, на занятие тем, что относится до чрева. И тогда, как говорит "не заботьтесь", не отвергает деятельности, ибо - иное забота, иное - деятельность. Бывает, что человек и делает что-нибудь, но нисколько не заботится. Итак, Господь, научая нас не пригвождаться к житейским вещам, не заботиться об успокоении на завтра, но желая лучше, чтобы мы трудились каждодневно, говорит: не заботьтесь о том, как бы вам, потрудившись сегодня, быть назавтра спокойными, но, каждый день приобретая пищу дневным трудом, не заботьтесь о завтрашнем дне. Пищею пребывающею называет таинственное причастие Плоти Господней, которую Сам дает нам, соделавшись Сыном Человеческим, на котором Отец "положил печать Свою", то есть показал, подтвердил, что Он есть Сын Его. Хотя Христос и Сам подтвердил свое достоинство чудесами, но как Он говорит иудеям то, чтобы они не возмутились, обращается к Отцу и говорит, что Им запечатлен, то есть доказан, засвидетельствован. Так как Сын есть образ Отца, и печать, и отражение, то Он запечатлен Отцом, поколику есть Его образ и печать. Посему слова сии имеют такой смысл: Сего, Который по виду есть Сын Человеческий, Отец запечатлел, то есть родил печатью и образом Своим, сохраняющим совершенную неизменяемость и естественное с Ним тожество.

Ст. 26, 27. «Вы ищете меня не потому, что видели чудеса, но потому, что ели хлеб и насытились», говорил Господь. Он не отвечает на вопрос: когда пришел? Он говорит о состоянии сердец и о том, что нужно для этих бедных душ. – Эти люди, видевшие несколько чудес Иисуса, в самом чуде ценили только пользу для земной жизни. Они были одной закваски с утилитаристами нового времени. Для подобных людей духовное важно только в той мере, в какой выгодно оно для земной жизни, иначе иные из них не дадут за него ни вздоха. Что же сказано таким людям? «Ищите не пищи тленной, но пищи пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын человеческий». Εργαζεσθαι значит трудиться над чем либо, приобретать Притч. 21:6? (в ориг. опеч. :63): Лк. 16:16 сопоставленное же со словом: ищите, ст. 26. требует того, чтобы домогались приобретать. Пища тленная сама по себе показывает, что она не стоит того, чтобы душа полна была забот о ней. «Пища для чрева и чрево для пищи: но Бог уничтожит то и другое» 1 Кор. 6:13. Пища остающаяся в душе на целую вечность также сама собою показывает, что о её приобретении надобно заботиться искреннею душою и постоянно. Спаситель не говорит, что надобно быть беззаботным о нуждах временной жизни. Это не в Его духе 1 Фес. 4:10; 2 Фес. 3:12. Еф. 4:28; 1 Кор. 9:18. Он учит – искать прежде всего пищи духовной Мф. 6:25. 33; Лк. 10:41. Он собственно говорит против утилитаристов, которые так низко ценят духовное и слишком высоко удобства земной жизни. Он требует, чтобы прежде всего была во внимании пища духовная, та, которую может подавать только Он. Люди многому дают название духовной пищи: наукам, наслаждениям изящными предметами и пр. Но это – дела людей, а не Сына Божия. Милль своей защитой любимого им утилитаризма хотя поставил его выше эпикурейской жизни, но не возвысил его над эвдомонизмом людского земного быта: а стоит ли и такой утилитаризм забот бессмертного духа? Больно смотреть, что иным хочется непременно видеть себя животными, а не людьми. По Ренану, человек в начале был животным, потом был религиозным, а далее является мыслящим. Поелику же последнее состояние, состояние мыслящее, у Ренана мыслит только об удобствах телесной жизни, да и религиозность его – чувство безотчетное: то выходит что это опять то же, что состояние животного. Эта теория и антифилософская и антиисторическая: антифилософская, потому что, невольно сознавая низость животного пред человеком, все таки оставляет человека в состоянии животного и не объясняя, как животное может перейти в состояние религиозности или разумности, допускает к бесчестию Творца, будто человек не мог выйти из рук Творца человеком, и только сам становится человеком. Теория эта и антиисторическая, потому что наперекор не только откровенной истории, по историям всех народов и всех религий говорит, будто религия не современна бытию человека тогда как и по опыту каждого дня человек нисходит из состояния человека в состояние животного, напр. пьяный, или г. Ренан с своей саддукейской теорией столько позорной для человека. Так истинная философия есть философия Сына Божия. Он указывает человеку как высокое достоинство его в его бессмертном духе, так и смиренную земную долю его. Он же, и только Он один, дает человеку средства достигать высокого назначения его. Пищу, которая дает жизнь душе на целую вечность счастливую, подает только Он – Сын Божий. «Ибо на Нем положил печать Отец». Чудеса, прозрения в даль незримую людьми, известные в Его деятельности, уверяют, как царская печать, что Он возлюбленный Богом Посланник, какого еще не видал мир (Златоуст), и что Он в состоянии подавать самую питательную, самую лучшую, и отнюдь не обманчивую, пищу. – (Августин).