Евангелие от Иоанна, Глава 5, стих 5. Толкования стиха

Давайте же посмотрим, что Он хотел показать в том одном муже, Col. 1529 которого Он, сохраняя тайну единства, как я сказал прежде, единственного удостоил исцелить из такого множества больных. Он нашел в количестве его лет своего рода число немощи: тридцать восемь лет он пребывал в немощи (см. Ин. 5:5). Необходимо чуть подробнее растолковать, что это число связано скорее с немощью, нежели со здоровьем.

Я хочу, чтобы вы были внимательны. Господь поможет, чтобы я смог подобающим образом сказать и вы смогли достаточно услышать.

Число сорок вверено нам как священное и в некотором роде совершенное. Я полагаю, вам, возлюбленные, это известно. Священные Писания весьма часто свидетельствуют об этом. Пост освящен этим числом, вы хорошо это знаете. Ведь и Моисей соблюдал пост сорок дней (см. Исх. 34:28), и Илия столько же дней (см. 3 Цар. 19:8), и Сам Господь наш и Спаситель Иисус Христос держал пост столько же дней (см. Мф. 4:2). Моисей символизирует Закон, Илия символизирует Пророков, Господь символизирует Евангелие Ср.: Преп. Иоанн Дамаскин. Слово на Преображение Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа // Патристика. Труды отцов Церкви и патрологические исследования. Нижний Новгород, 2007. С. 118. Блж. Феофилакт Болгарский. Толкование на Евангелие от Матфея // Блж. Феофилакт Болгарский. Благовестник. Кн. 1. М., 2004. С. 151. — Ред. . Потому-то и явились на той горе трое, когда Он показал Себя ученикам в яркости лица Своего и одежд Своих (см. Мф. 17:1—3). Ибо Он появился в середине между Моисеем и Илией, как если бы Евангелие получало свидетельство За-кона и Пророков (ср. Рим. 3:21). Так вот, и в Законе, и в Пророках, и в Евангелии открывается нам в отношении поста число сорок.

Великий же и всеобщий пост (generale ieiunium/) состоит в том, чтобы воздерживаться от не-справедливостей и непозволительных желаний мира, что и является совершенным постом: чтобы мы, отвергши нечестие и мирские похоти, целомудренно, праведно и благочестиво жили в нынешнем веке (Тит. 2:12). Какую ценность апостол придает этому посту? Он продолжает и говорит: мы ожидаем блаженного упования и явления славы благого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа (Тит. 2:13). Итак, в этом мире мы как бы держим сорокадневный пост, когда хорошо живем, когда воздержи-ваемся от несправедливостей и непозволительных желаний. Но поскольку это воздержание не должно быть без награды, мы ожидаем блаженного упования и явления славы благого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа. В той надежде, когда надежда сбудется, мы получим в награду динарий. Ибо эта самая плата дана работникам, трудившимся в винограднике (см. Мф. 20:9—10), что вы, какя полагаю, помните (ибо нам не следует повторять вам всего, словно людям невежественным и незнающим).

Итак, дается динарий (denarius), который получил имя от числа десять (decem), и он, прибавленный к сорока, образует пятьдесят, отчего мы с трудом держим сорокадневный пост перед Пасхой, но с радостью, словно бы получив награду, проводим пятьдесят дней после Пасхи. Ибо за этим, словно бы за спасительным трудом бла-годеяния, который относится к числу сорок, добавляется динарий отдыха и счастья, чтобы образовалось число пятьдесят.

И Сам Господь Иисус еще более явно указал на это, когда после воскресения Своего в течение сорока дней пребывал на земле и общался с учениками Своими (см. Деян. 1:3).

В сороковой же день Он вознесся на небо, а спустя еще десять дней отправил им в награду Святой Дух (см. Деян. 2:1—4). Эти сорок дней были предзнаменованиями, а сами предзнаменования предвещают для нас события. Col. 1530 Знамения напитывают нас, чтобы мы, проявляя терпе-ние, смогли дойти до самих событий. Ибо мы — труженики и до сих пор работаем в винограднике. Когда будет завершен день, когда завершится работа, будет дана нам награда.

Но какой работник сможет дождаться получения платы, если не будет получать питание во время работы? Разве ты даешь работнику твоему единственно лишь плату и не предоставляешь ему того, благодаря чему он мог бы восстанавливать силы для работы? Как бы то ни было, ты даешь ему пищу. Поэтому-то и Господь напитывает нас, работающих, теми предзнаменованиями из Писаний. Ибо если бы мы оказались лишены той радости от постижения священных тайн, мы бы пришли в изнеможение от труда и не было бы никого, кто бы достиг вознаграждения.

Почему же работа укладывается в число сорок? Возможно, потому, что Закон дан в десяти заповедях и Закон должно было проповедовать по всему миру, а весь этот мир состоит из четырех частей: востока, запада, юга и севера, а число десять, умноженное на четыре, дает сорок? Или, может быть, потому что Закон исполняется через Евангелие, состоящее из четырех книг, ибо сказано в Евангелии: не нарушить пришел Я Закон, но исполнить (ср. Мф. 5:17)? Так вот, причина либо та, либо эта, либо еще какая-то не менее правдоподобная, которая сокрыта от нас, но не сокрыта от более ученых мужей; очевидно тем не менее, что в числе сорок предвещается некоторое совершенство в добрых делах; эти добрые дела исполняются прежде всего в некотором воздержании от непозволительных желаний века, то есть во всеобщем посте (generali ieiunio).

Услышь также апостола, изрекшего: любовь есть исполнение закона (Рим. 13:10). Откуда любовь? От благодати Божией, отДуха Святого. Ибо мы не можем обладать ею сами по себе, словно бы сами производя ее в себе. Она — дар Божий, причем великий дар. Потому что любовь Божия, — говорит апостол, — излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам (Рим. 5:5). Так вот, любовь исполняет Закон, и весьма справедливо сказано: любовь есть исполнение закона (Рим. 13:10). Давайте же спросим об этой любви, каким образом она вверена Господом. Вспомните о том, что я уже сказал: я хочу истолковать, почему число тридцать восемь скорее связано с немощью, нежели со здоровьем. Так вот, как я уже сказал, любовь исполняет Закон. Число тридцать восемь относится к исполнению Закона во всех деяниях, в отношении же любви нам вверены две заповеди. Будьте внимательны, прошу вас, и укорените в памяти своей то, что я сейчас говорю, не будьте небрежны к словам, чтобы душа ваша не стала дорогой, на которой не произрастают семена, на нее брошенные, ибо налетят, как сказано, птицы небесные и поклюют их (см. Мк. 4:4). Блаженный Августин Гиппонский

Примите и вложите это в сердца ваши. Су-ществуют две заповеди любви, вверенные Господом: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим (Мф. 22:37), а также: возлюби ближнего твоего, как самого себя. На этих двух заповедях утверждается весь закон и пророки (Мф. 22:39—40).

По справедливости и та вдова все богатство свое, две лепты, принесла в дар Богу (см. Лк. 21:2-4). По справедливости, содержатель гостиницы взял за лечение бедняка, Col. 1531 израненного разбойниками, две монеты (см. Лк. 10:35). По справедливости Иисус провел у самарян два дня, чтобы утвердить их в любви (см. Ин. 4:40). Таким образом, поскольку в этом числе «два» заключено нечто хорошее, особенное значение заключено в двоякой любви. Итак, если число «сорок» содержит совершенство Закона, а Закон не исполняется иначе, как в двойной заповеди любви, почему же ты удивляешься, что был болен тот, кому в числе прожитых лет двух не хватало до сорока?

Оказавшись в купальне, Иисус увидел человека, который уже в течение 38 лет лежал там. Узнав о его бедственном положении, Он подошёл к нему и спросил: «Хочешь ли быть здоров?» (Ин. 5:6). Ответ расслабленного показывает его полное одиночество все эти годы: «... господин, нет у меня человека, чтобы опустить меня в водоем, когда возмутится вода. А пока я иду другой раньше меня спускается» (Ин. 5:7)

Взор Иисуса падает на человека, который в ожидании выздоровления уже 38 лет живет где-то поблизости. 38 лет человеческой жизни — цифра, конечно, огромная, но здесь она имеет еще и символическое значение. Это почти 40 лет — срок блуждания иудеев по пустыне во времена Моисея. Нельзя упускать из виду, что эта цифра не просто обозначает конкретный срок. Для людей библейской культуры это почти фразеологизм. Это бесконечно долгое время, времени более долгого они просто не могут себе представить. Иисус подходит к расслабленному и спрашивает: «Хочешь ли быть здоров?» Именно «хочешь ли», или по-гречески θέλεις! Он обращается к его желанию, к его воле. Иисус не исцеляет больного вопреки его желанию, Он зовет этого человека захотеть быть здоровым, не ждать милости от неведомого божества, но по-человечески захотеть, чтобы его жизнь изменилась. И расслабленный оказывается человеком достаточно активным.

В Евангелии от Иоанна Иисус обращается к этому расслабленному с теми же словами, с какими в синоптических Евангелиях Он обращается к расслабленному, которого принесли на носилках (Мф. 9:6–7; Мк. 2:11–12; Лк. 5:24–25). Но если тот больной был почти безучастен, то в четвертом Евангелии расслабленный восклицает: «Так, Господи». В этом «так», безусловно, отражено: «Я хочу».

Итак, два рассказа об исцелении расслабленных — у синоптиков и у Иоанна — очень похожи, но различаются деталями. В синоптических Евангелиях больной окружен заботящимися о нем людьми, которые его приносят, раскапывают крышу, чтобы опустить постель, на которой он лежит. В Евангелии от Иоанна расслабленный одинок, оставлен всеми. Ответив на вопрос Иисуса: «Так», он добавляет: «Но не имею человека, который опустил бы меня в купальню». Тем Человеком, Который протягивает ему руку помощи, оказывается Сам Иисус. При этом чудо исцеления происходит вовсе не на фоне того, что Ангел Господень возмущает воду, а на фоне языческого святилища. Христос стоит посередине этого святилища среди людей, с точки зрения ортодоксального иудея неполноценных, недостойных, и именно здесь Он вступает в разговор с несчастным.

Текст этот имеет, если можно так выразиться, скандальный оттенок. Сцена происходит в таком месте, куда благочестивому иудею и зайти-то нельзя, потому что не только ожидание чуда, а и само пребывание здесь рассматривалось как идолослужение, как грубое нарушение первой заповеди.

Какою болезнию был болен этот человек, неизвестно, но из слов его самого о болезни (ст. 7) видно, что он даже не мог ходить. Хощеши ли цел (здрав) быти? Этим вопросом Господь хотел возбудить веру и надежду в больном, поелику он, как видно тоже из слон его самого, потерял всякую надежду на выздоровление. Ей (так), Господи и пр. Блаж. Феофилакт замечает при этом: «Больной отвечает кротко, не высказывает никакой хулы, не отвергает Христа, как бы предложившаго неуместный вопрос, не проклинает дня своего рождения, как мы малодушные делаем, и притом в болезнях легчайших».

Между многими страждущими здесь был один бедняк, который уже около тридцати восьми лет находился в разслаблении от паралича. Оп жил в самых притворах этого пруда, но безполезно; так как сам он был беспомощен, а движение воды происходило неправильными промежутками, то другие, более счастливые и менее слабые, всякий раз успевали раньше его бросаться в пруд, пока еще не потерян был благоприятный момент.

Одром св. Григорий называет отдохновение тела, которое расслаблено удовольствиями. И, говорит он, ты не имел человека — то есть не имел мужественного помышления — человека, который опустил бы тебя в купальню, когда возмутится вода, то есть помышление, которое опустило бы тебя в воду очищения, когда в тебе родится помышление, смущающее способность различать лучшее и худшее. А ныне нашел ты человека, вместе и Бога: когда кто-либо очищает, прибегая к учению, то Бог есть тот, кто действует, а человек — орудие, к которому Он прибегает для спасения страждущего. Ты взят от одра, или, лучше, сам взял одр, то есть деятельной добродетелью поднял тело, более им вниз не увлекаемый.

* * *

Предающийся телесным наслаждениям не может быть неутомимым в добродетели и легко устремляющимся к ведению. Поэтому он не имеет человека (Ин. 5:5-15) – то есть сознательного рассуждения, который, когда возмутится вода, опустил бы его в купальню, то есть в добродетель, могущую вместить ведение и исцеляющую всякий недуг, если, конечно, болящий по своему нерадению не мешкал и не был охвачен еще раньше и другим недугом, препятствующим его исцелению. Поэтому расслабленный и пролежал в немощи тридцать восемь лет. Ибо тот, кто созерцает зримое творение не для прославления Бога и не возносит благочестиво мысль свою к умопостигаемому естеству, по справедливости пребывает в расслаблении указанное число лет. Ведь число тридцать, воспринимаемое с точки зрения естественного созерцания, означает чувственную природу, а рассматриваемое с точки зрения духовного деления, оно означает практическую добродетель. Число же восемь, постигаемое с точки зрения естественного созерцания, означает умопостигаемую природу нетелесных (существ], а с точки зрения умозрительной — премудрое богословие. Тот, кто не подвигается этим к Богу, остается расслабленным до тех пор, пока не приходит к нему Бог Слово и не научает его, повелевая кратко: Встань, возьми постель твою и ходи (Ин. 5:8) — то есть Бог Слово повелевает быть властителем своего ума и хранить его от обдержащей любви к наслаждениям, тело поднять на плечи добродетелей и уйти в дом свой, то есть, разумеется, на Небо. Ибо подобает более худшему быть поднятым лучшим на плечи духовного делания ради добродетели, нежели чем допустить, чтобы лучшее увлекалось худшим, вследствие расслабленности души, в погоню за наслаждениями.

Какой был тот человек, — то есть, какой фамилии, поколения, имущества, — умолчал Евангелист; видно же, что был бедный и неимущий, может быть, и странник, когда ни прислужника, ни сродника, ни друга не имел, который бы его ввергнул в купель. Время же ясно означил, говоря, что тридцать осмь лет страдал недугом, да и тяжесть болезни страждущего и величество силы Врача познаем.

Душа человеческая, ослабевшая от наслаждений и впавшая в похоть мира сего, стала расслабленной – все помыслы ее и все члены тела ее разбил паралич. Она оказалась неподвижной и неспособной трудиться ради блага. Ведь три части души, а именно: разумение, яростное начало и желание, не являются здравыми и не пребывают вне восьми главных страстей. Отсюда и душа каждого из нас находится тридцать восемь лет в немощи, словно расслабленный. Ибо невозможно ей, чье разумение, яростное начало и желание охвачены болезнью, не быть вовлеченной в восемь страстей и не попасть в рабство им.