Евангелие от Иоанна, Глава 18, стих 28. Толкования стиха

Последующий рассказ о суде Пилата образует смысловой центр всего повествования о Страстях и составляет половину от этого текста¹. Он состоит из семи сцен, происходящих по очереди вне и внутри претории:

1) Дознание (Ин. 18:29²-32);

2) Первый допрос (Ин. 18:33³-38а);

) Христос или Варавва? (Ин. 18:38б⁴-40);

4) Бичевание и терновый венец (Ин. 19:1-3);

5) «Се Человек» (Ин. 19:4⁵-8);

6) Второй допрос (Ин. 19:9⁶-12);

7) Приговор (Ин. 19:13⁷-16).

В них Пилат, после принятия очередного решения, выходит к толпе, собравшейся во дворе, а затем возвращается во дворец, чтобы допросить Иисуса. Они образуют единое целое, центром которого является возложение на Иисуса венца и одеяние Его в багряницу. Благодаря такой композиции евангелист показывает борьбу в душе прокуратора: на одной чаше весов – его убеждённость, что Иисус Христос невиновен, на другой – давление извне, вынуждающее его вынести приговор.

1. Иоанн не сообщает о суде у Каиафы. Совет во главе с первосвященником уже вынес свой вердикт после воскрешения Лазаря. Теперь осталось только получить его одобрение у представителя римской власти. Иудеи, находившиеся под оккупацией римлян, не могли сами приводить в исполнение смертный приговор. «Итак, ведут Иисуса от Каиафы в преторию. Было утро, и сами они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но есть пасху». Опасаясь ритуальной нечистоты, евреи отказываются входить в дом язычника, поэтому, чтобы выслушать их, Пилат вынужден выйти к ним из претории наружу. Начальники избегают осквернения потому, что вечером им предстоит есть пасхального агнца, но при этом отправляют на смерть безгрешного Сына Божия.

В рассказе о днях, предшествовавших распятию и смерти Иисуса, нельзя не обратить внимание на очень существенный момент: в датировке событий Страстной седмицы синоптики и Иоанн резко расходятся. Когда Иисуса приводят к Пилату, Его обвинители не входят в преторию, а стоят снаружи. Дело в том, что в то утро архиереи и старцы боялись оскверниться, ибо приближалась пасхальная трапеза, к которой, согласно закону, нужно подготовиться и быть чистым. Поэтому-то они не входят в дом язычника. Это первое сообщение о датировке этих событий.

Говоря о том, что Пилат осуждает Иисуса на смерть, Иоанн подчеркивает во второй раз, что это произошло накануне Пасхи, в пятницу. И в третий раз: «Но как тогда была пятница, то Иудеи, дабы не оставить тел на кресте в субботу, ибо та суббота была день великий (т. е. первый день Пасхи. — Г.Ч.), просили Пилата, чтобы перебить у них голени и снять их» (Ин. 19:31). Итак, Евангелие от Иоанна трижды свидетельствует, что Иисус умирает на кресте в пятницу, перед Пасхой.

Но это вступает в противоречие с синоптической традицией, согласно которой Иисус совершил пасхальную трапезу — Тайную Вечерю — с учениками до того, как был схвачен. Это значит, что, согласно Евангелию от Иоанна, получается, что Пасха еще не наступила, а Иисус уже арестован, а по синоптикам — Пасха уже наступила, а Иисус еще не схвачен. Как объяснить это несоответствие? Попытки объяснить, в чем здесь дело, предпринимались неоднократно. Некоторые комментаторы считают, что датировку Иоанна вообще не следует принимать во внимание. При этом исследования последних десятилетий все больше подтверждают достоверность рассказа о страстях Господних в Евангелии от Иоанна.

Иные предполагают, что у синоптиков в текст Евангелий включен рассказ о Тайной Вечере, которой в действительности просто… не было. Допустить такое толкование тоже было бы некорректно с точки зрения науки, не говоря уже о том, что это обрушивает сами основы литургического предания: если Тайной Вечери не было, то Иисус до страданий Своих не учредил таинства Евхаристии. Есть веские основания говорить, что рассказ о Тайной Вечере не мог быть вставлен в евангельское повествование синоптиков задним числом. Этот рассказ — если судить по меньшей мере по трем параметрам — очень точен. Во-первых, все три Евангелия описывают обстановку, в которой совершается Тайная Вечеря. Это горница, находящаяся наверху, застланная коврами и т.д. Во-вторых, можно довольно точно восстановить, где сидел, что говорил каждый из ее участников; четко переданы не только слова, но и жесты и движения Самого Иисуса и учеников. Всё это свидетельствует о достоверности рассказа.

Но если руководствоваться филологическими методами исследования, то следует признать, что и рассказ Иоанна, с его датировкой событий, достоверен, тем более что эту датировку подтверждает Талмуд. В одном из трактатов Вавилонского Талмуда говорится, что Иешуа был казнен накануне Пасхи. Итак, датировку, предлагаемую четвертым Евангелием, отвергнуть нельзя. С другой стороны, нет оснований считать недостоверными и рассказы синоптиков о Тайной Вечере. Как же «примирить» эти повествования?

Высказывалось мнение, что Тайная Вечеря, описанная у синоптиков, была не пасхальной иудейской трапезой, а обычной вечерней трапезой, которую Иисус превратил в таинство Евхаристии. Эта точка зрения удобна тем, что сразу снимает вопрос, когда именно — до или после Пасхи — был схвачен Иисус. К тому же, если встать на эту точку зрения, Иисус не совершает пасхальный седер иудеев, а просто собирает Своих учеников — таким образом Тайная Вечеря как бы отделяется от иудейского ритуала и, более того, прямо ему противопоставляется. Эта концепция очень удобна для тех, кому хотелось бы отделить христианство от иудаизма и обосновать точку зрения, согласно которой с иудаизмом Иисус вообще ничего общего не имеет. Тогда получается, что Тайная Вечеря, которая ложится в основу всей церковной жизни — как будущая литургия, как таинство Евхаристии, — не связана с иудейским культом.

При этом синоптические Евангелия не дают никаких оснований говорить о том, что Тайная Вечеря — не пасхальная трапеза. Ученики спрашивают Иисуса: «Где велишь нам приготовить Тебе пасху?. Ученики сделали, как повелел им Иисус, и приготовили пасху» (Мф. 26:17, 19). Все три синоптических Евангелия многократно подчеркивают пасхальный характер Вечери. Слово «пасха» употребляется у Матфея три раза, у Марка — четыре, у Луки — пять раз, в нескольких стихах, буквально на одной странице. Кроме того, известный немецкий экзегет Иоаким Иеремиас указывает на четырнадцать моментов в рассказе о Тайной Вечере, которые подтверждают, что это именно пасхальный седер. И если сравнить описание пасхального седера из Агады с евангельским рассказом о Тайной Вечере, то окажется, что это одно и то же.

Владыка Кассиан (Безобразов), епископ Катанский, говорит: чтобы принять точку зрения, что Тайная Вечеря не была пасхальной трапезой, нужно пойти на сознательное искажение евангельского текста. Отец Киприан (Керн) в своей книге «Евхаристия» также подчеркивает, что Тайная Вечеря Иисуса — это пасхальная трапеза и что понимать ее как-то иначе невозможно.

Но если Тайная Вечеря — пасхальная трапеза, то как тогда «примирить» свидетельства синоптиков и Иоанна? На этот вопрос попыталась ответить Анни Жобер из Сорбонны, серьезный исследователь, автор нескольких книг о Евангелии от Иоанна. Она предположила, что пасхальная трапеза была совершена Иисусом по ессейскому календарю, то есть. по календарю тех, кого мы называем кумранитами. Кумраниты праздновали Пасху во вторник, и тогда всё вроде бы встает на свои места и все события укладываются во временную схему.

Точка зрения Анни Жобер была принята научным миром восторженно. Однако, с другой стороны, ессеи — маргинальная группа внутри иудаизма, а Иисус никак не выглядит маргиналом. Он открыто проповедует в храме. Все Евангелия говорят о том, что в последние дни перед Тайной Вечерей он учил в храме ежедневно. Уже схваченный, Он отвечает первосвященнику: «Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда Иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего» (Ин. 18:20). В Синодальном переводе сказано «в синагоге», в греческом же тексте слово «синагога» стоит в единственном числе, но без артикля, а это значит, что речь идет не о конкретной синагоге, а о синагоге вообще, то есть об иудейском сообществе в целом. Поэтому было бы точнее перевести это слово в форме множественного числа — «учил во всех синагогах». Далее, в византийском тексте дважды употреблено слово «всегда»: «всегда учил в синагогах», «где всегда Иудеи сходятся».

В древних же рукописях стоит не πάντοτε («всегда»), а πάνθης — «все»: «где все иудеи сходятся». Иисус подчеркивает, что Он учил там, где собираются все иудеи, то сть Он обращается не к какой-то маленькой группе, а ко всем без исключения иудеям. Из всех четырех Евангелий мы знаем, что Иисус постоянно проповедовал в синагогах. В Назарете Он входит «в день субботний в синагогу» и, взяв свиток книги пророка Исайи, начинает читать, как там написано, «по обыкновению Своему», то есть. так, как делал это обычно (Лк. 4:16—17). Словом, Иисус никак не выглядит религиозным маргиналом или эзотериком, который сознательно противопоставил Себя остальным, поэтому допустить, что Он празднует Пасху по какому-то маргинальному календарю, невозможно. Это никак не укладывается в общий контекст всех Евангелий.

Итак, проблема принципиально разных датировок на основании предположения Анни Жобер не снимается. Однако нельзя не обратить внимания на то, что во всём, что говорит Иисус, огромную смысловую нагрузку несет слово «ныне». Когда Закхей произносит свою знаменитую фразу «Половину имения моего я отдам нищим», Иисус говорит: «Ныне пришло спасение дому сему» (Лк. 19:8–9). На слова разбойника: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое» — Он отвечает: «Ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23:42—43). Можно привести десятки других фрагментов евангельского текста, где наречие «ныне» играет ключевую роль. Есть еще одно слово, которое постоянно звучит в Евангелиях, — «уже». Иисус говорит, что Царствие Божие не только приблизилось, но «достигло до вас», и ныне уже происходит все то, что обещал Бог. На это слово не всегда обращают внимание. Между тем в Евангелии постоянно утверждается: будущее уже наступило, оно уже здесь. Как в формуле: «Яко грядет час и ныне есмь» — «время приходит и уже пришло».

Как религию уже наступившего будущего понимает христианство и святоотеческая традиция. В литургии Иоанна Златоуста мы, молясь, благодарим Бога за то, что Он «Царство… даровал еси будущее». Парадоксально: будущее Царство даровано нам уже сегодня. Да, о христианстве можно говорить как о религии уже дарованного, уже наступившего будущего. Царство Божие, о котором учит все ветхозаветное предание, мыслилось иудеями как нечто, что наступит когда-то потом. Иисус же говорит, что оно уже наступило и задача христианина, каждого Его ученика, заключается в том, чтобы увидеть это уже наступившее завтра. Этот момент очень важен для понимания того, что же произошло в дни Страстной седмицы.

Признав Иисуса виновным в том, что он выдает Себя за Мессию, синедрион приговорил Его к смертной казни, по закону смертный приговор Моисея. Но лжемессия мог быть опасен и для римской власти, мог произвести возмущение в народе и восстать против кесаря; поэтому, по мнению синедриона, Иисус подлежал смерти и по римским законам. Как бы то ни было, но синедрион, сохранив еще за собой право судить виновных в религиозных преступлениях, лишен уже был права приводить в исполнение смертные приговоры без разрешения или утверждения римской власти. Вот почему синедрион, признав Иисуса повинным смерти, должен был представить свой приговор на утверждение римского правителя, Пилата. Откладывать это дело до окончания праздника пасхи, наступавшего с вечера того дня, синедрион находил опасным, и потому решил немедленно, в полном составе своем, идти к Пилату и требовать утверждения и немедленного исполнения приговора. И поднялось все множество их, чтобы идти к Пилату.<...>

Когда Иуда удалился из залы суда, все множество (Лк. 23:1) членов синедриона отправилось к Пилату, куда повели и Иисуса.

Суд Пилата

Пилат был язычник, и потому члены синедриона не вошли в его дворец, боясь оскверниться от такого общения с ним. По закону (Чис. 9:6—11) еврей становился нечистым для совершения в установленное время пасхи только от прикосновения к мертвым; но фарисеи считали всех язычников и даже вещи, принадлежащие им, такой нечистью, от прикосновения к которой еврей становился оскверненным и, вследствие этого, лишался права есть пасху одновременно со всеми. В тот день предстояло им есть пасхального агнца, и они, из боязни сделаться нечистыми для такого дела, не вошли к Пилату. Заведомо Невинного осудить на смерть, по мнению их, можно было, это их не осквернило, но случайно занести на своих сандалиях пыль из дома язычника — это было бы ужасно для фарисея! Забыли они, как Господь обличал их, гордящихся своей внешней чистотой, но внутри преисполненных всякой мерзости.

Синедрион был не в дружелюбных отношениях к Пилату, не мог рассчитывать на его сочувствие, и потому, опасаясь противодействия с его стороны, явился к нему в полном составе своем.

Римский прокуратор Иудеи, которому достался несчастный жребий осудить на распятие Господа славы, был Понтий Пилат; человек, по свидетельству иудейских писателей, высокомерный, жестокий и корыстолюбивый. Впрочем, такой отзыв мог быть следствием национального предубеждения против чужеземного правителя, и если заслужен Пилатом, то скорее всего в последние годы его правления. По крайней мере, история суда Пилатова над Иисусом Христом не показывает в нем особенного высокомерия, тем более корыстолюбия. Если бы приговор прокуратора можно было купить сребрениками, то первосвященники, вероятно, не пощадили бы церковного корвана, только бы скорее достигнуть своей цели и избавить себя от унижения, которому они подвергались в претории.

Понтий был собственно прокуратором Иудеи, Самарии и Идумеи — должность, которая сама по себе ограничивалась сбором податей государственных; впрочем, с полным правом претора — решать все дела и казнить смертью, такое совмещение прав делалось в некоторых не очень значительных провинциях, куда не почитали нужным посылать особых преторов и проконсулов. Такими прокураторами обычно назначались люди всаднического (eguestris) достоинства, иногда из вольноотпущенных (libertini), чем-либо отличившихся, и назывались, подобно другим главным начальникам, игемонами, или правителями. Пилат принадлежал к сословию всадников. Обыкновенным местопребыванием иудейских прокураторов был город Кесария; но на праздники, особенно на Пасху, они переселялись в Иерусалим для непосредственного надзора за спокойствием народа и для подавления возмущений, которые нередко происходили во время праздников.

С синедрионом иудейским римскому игемону трудно было жить в мире, ибо две различные и по духу совершенно противоположные власти часто сталкивались. Пилат имел немалые причины негодовать на иудеев и их синедрион. Вскоре после вступления в должность иудейского прокуратора ему захотелось (вероятно, из угождения кесарю) ввести в Иерусалим римские знамена с изображением кесаря — поступок сам по себе не очень важный, но противный иудейским обычаям. Упорство народа, соглашавшегося лучше лишиться жизни, нежели видеть языческие изображения в святом граде, привело к тому, что Пилат принужден был вынести знамена из Иерусалима. Потом Пилат вздумал построить за счет церковных средств водопровод для Иерусалима: намерение, весьма полезное для жителей столицы, частенько, и особенно в праздники испытывавших недостаток в хорошей, здоровой воде, — но неприятное синедриону, которому принадлежали деньги. В этом случае произошло народное возмущение, так что Пилат с трудом успокоил народ, окруживший его лифостротон и нагло требовавший оставить его — без воды.

Об Иисусе Христе и Его действиях Пилат не мог не слышать, но, без сомнения, не имел верного понятия, кроме того, что действия Его нисколько не опасны для римского правительства. Известно было, конечно, Пилату и о происшествиях минувшей ночи: взятии Иисуса Христа под стражу, собрании синедриона и проч., ибо римская стража, усугублявшая свою бдительность во время праздников, сообщала прокураторам о всех происшествиях, заслуживающих внимания. Пилату даже известно было гораздо более, чем хотели и, может быть, ожидали первосвященники: что они преследуют Пророка Галилейского единственно по личным соображениям, из зависти и злобы (Мф. 27:18). Таким образом, появление Иисуса Христа в виде узника не было для прокуратора вовсе неожиданным явлением: неожиданно было то, что для обвинения Его явился весь синедрион так рано и в тот день, когда всякий израильтянин, и искренно и лицемерно набожный, старался, сколько можно, удаляться от язычников и всего языческого, чтобы не потерять законной чистоты, необходимой для совершения Пасхи.

Первосвященники и книжники, пожирая, по выражению Евангелия, верблюдов, действительно, не забыли теперь отцедить комара (Мф. 23:24). Придя к претории Пилатовой, они не вошли в нее, чтобы не оскверниться; и дали знать игемону, что ожидают его на лифостротоне для такого дела, которое не терпит отсрочки. Не забыли, без сомнения, извиниться перед игемоном в том, что закон не позволяет им войти внутрь претории для личного с ним объяснения.

Повествование о суде над Господом у первосвященника Каиафы еванг. Иоанн опускает, как известное читателям из первых трех Евангелий (Мф. 26:59. Мк. 14:55. Лк. 22:66 и дал.). Суд над И. Христом у Каиафы был решительный. У него собран был весь Синедрион. Первосвященники и старейшины и весь Синедрион, так повествует Еван. Матфей об этом суде над Господом, собравшись, искали лжесвидетельства против Иисуса, чтобы предать Его смерти, и не находили... Наконец первосвященник сказал Ему: заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам: Ты ли Христос, Сын Божий, т.-е. обещанный Мессия? Заклинаю Тебя Богом живым—это обычная формула заклинания, когда требовалось на суде, чтобы обвиняемый непременно отвечал на вопрос обвиняющаго и отвечал сущую правду: тут обыкновенно призывали в свидетели Самого Бога, Который карает ложно клянущихся, чтобы пред лицем Его обвиняемый не скрыл истины. Бог здесь называется живым, т. е. истинным, — в противоположность идолам,—богам мертвым, не истинным, ложным. Па такой торжественный, именем Божиим сделанный, вопрос, и притом относительно истины, для которой И. Христос и жил на земле, Он ответил—Иисус говорит ему, Каиафе: ты сказал, т.-е. да, ты сказал справедливо, что Я действительно Христос, Мессия, Сын Божий. (Мф. 26:59-64.) При этом так замечает один из толкователей Евангелия (В Тр. Л.): «Вопрос Господу Каиафою поставлен был так, что грешно было не отвечать, и из всякаго ответа на него судьи могли вывести обвинение Ему. Если Господь скажет да, Его объявят богохульником, а если нет, то Его обвинят как обманщика, потому что пред народом Он явно выдавал Себя за Мессию». «Хотя Господь знал, что судьи не уверуют в Него, замечает Зигабен, однакож говорит, чтобы потом не могли они сказать: если бы Он исповедал Сепя после заклинания, то мы уверовали бы в Него". По сказанию еванг. Луки, (Лк. 22:63 и дал.) ответ Господа на вопрос: Он ли Мессия? сопровождался обличением, обращенный!, к Его врагам, из котораго они могли ясно понять, что судимый ими есть Господь—сердцеведец, и что поэтому известны все Ему помышления их—судей; известно и то, что суд производится над Ним только для формы, и что ни говорил бы Он в Свою защиту, к разъяснению того, что Он Мессия и что они ошибаются, не имея веры в Него, все равно, Он непременно будет осужден— участь Его окончательно решена: если Я скажу вам, не поверите; если же Я спрошу вас о том, что могло бы вывести вас из ослепления, вы не будете отвечать и не отпустите Меня. Потому и остается Мне сказать вам—судьям лишь одно,—что, но Матфею, сказано Господом прямо после слов Каиафы на предложенный им вопрос: Отныне узрите Сына Человеческаго, Его, Господа, сидящаго одесную силы Божией и грядущаго на облаках небесных. Отныне, т.-е. в последующее за теперешним время и в последующих за осуждением Господа событиях. Сидящаго одесную силы Божией,— сильнаго, т.-е. Бога. Сидеть одесную,—по правую сторону царя или какого либо великаго человека значит иметь особенное достоинство (Мф. 20:21, 1 Цар. 20:25). Тут Господь указывает на слова 109 псалма царя и пророка Давида, где Мессия изображается сидящим одесную всесильнаго Бога, и тем прямо подтверждает Свой ответ, что Он действительно Мессия. Грядущаго на облаках небесных, т.-е. для всемирнаго суда. Этими словами Господь указывает на изображение Мессии в книге прор. Даниила (Дан. 7:13—14), и также подтверждает Свое мессианское достоинство. «Я действители но Мессия, и вы увидите Меня в том величии и славе, в каких изображали Мессию древние пророки, как бы так отвечал И. Христос этими словами. Посему образумьтесь. Кого вы судите? Судите Судию всего мира. Вы этим осуждаете самих себя».— «Нужно полагать, пишет Иннокентий Херсон., что благомыслящие члены Синедриона или не были при настоящем решительном осуждении Господа, или вынуждены были молчать. Их честный голос только повредил бы им, ничего не сделав в пользу невинно осужденнаго. Касательно Иосифа Аримафейскаго в Евангелии Луки прямо замечается, что он не участвовал в настоящем преступном совете и беззаконном деле Синедриона» (Лк. 23:51). Когда же Господь прямо сказал о Себе Каиафе, что Он Сын Божий, то первосвященник разодрал одежды свои и сказал, обратясь к судьям, о Нем: Он богохульствует! Как вам кажется? Судьи же сказали в ответ: повинен смерти. Раздрание одежды, т.-е. передней части ея, у евреев выражало скорбь и сетование. Также раздирали у них одежды, когда слышали богохульство, т. е. дерзкия, унизительныя слова для Бога (4 Цар. 19:1). Так поступил и первосвященник Каиафа. В раздрании одежды Каиафою некоторые из толкователей (Феофил. и др.) видят образ раздрания ветхозаветнаго священства. «Каиафа, разсуждает св. Лев великий, для усиления ненависти к ответу И. Христа, растерзал ризы свои, и не разумел того, что он выражал этим безумием,—именно лишил себя таким образом первосвященническаго сана». Он богохульствует, т. е. будучи простым человеком, называет Себя Сьном Божиим. Как ни очевидно было, что И. Христос был истинный Мессия, первосвященники и книжники не верили сему, и вот, когда Господь назы-вает Себя таковым Мессиею, Сыном Божиим, они видят в этом богохульство. Как вам кажется, т. е. каково ваше мнение по поводу произнесенной И. Христом, по их мнению, хулы? Наказанием за богохульство у евреев была смертная казнь (Лев. 24:10—16). Тогда судьи поспешили воспользоваться тем, что И. Христос прямо назвал Себя Сыном Божиим,—признали Его повинным смерти. Так кончился беззаконный суд над Господом в Синедрионе! После осуждения Господа Синедрионом. Его заключили в темницу на дворе архиерейском, где много издевались над Ним слуги архиерейские (Лк. 22:63 и д.) Бе же (было) утро. Это— утро великаго но событиям с Господом Искупителем пятка, кануна тогдашней еврейею й Пасхи. В это утро было еще новое собрание Синедриона, на котором подтверждено постановление предшествовавшаго ночнаго собрания (Мф. 27:1). Тут решено было предать Господа смерти, именно крестной. По еврейскому закону, уличенные в богохульстве, должны быть побиваемы камнями (Лев. 24:10—16), но иудеи, согласно непостижимой для них воле Божией, не хотели предать Господа этой казни, а решились подвергнуть более поносной казни—распять на кресте, и потому, как повествуется далее, силились обвинять Господа не только в богохульстве, но и в политических преступлениях (Ин. 19:12). Ведоша (повели) Иисуса от Каиафы в претор (преторию), д. е. повели Господа для окончательнаго решения суда над Ним к тогдашнему римскому правителю в Иудее, Пилату (29 ст.). С тех пор, как иудеи подпали под власть римскаго царя, у Синедриона было отнято право наказывать преступников смертию, без утверждения римскаго правителя (31 ст.) Когда судили И. Христа, тогда в Иудеи правителем был Понтий, но прозванию, Пилат. Он получил правление (прокураторство или игемонство) от римскаго императора Тиверия в 26 году по Р. Хр. Правители сии обыкновенно жили в Кесарии (Деян. 25:1 и др.), но на праздник Пасхи переселялись в Иерусалим, по случаю большаго стечения народа, и здесь поселялись, вероятно, в самой крепости или близ крепости Антониевой, в которой стояли римския войска (3 ст.) Претор, или претория, так называлась судебная палата римскаго правителя и вообще место жительства его, во время пребывания его в Иерусалиме. Здесь правители произносили суд над преступниками, которых осуждал Синедрион на смертную казнь и т. и. Тии не внидоша (они не вошли) в претор и пр.Так как день, когда привели Господа на суд к Пилату, был кануном праздника Пасхи, с вечера котораго евреи уже начинали вкушать пасхальнаго агнца (Ин. 13:4); то в это время они всячески старались избегать соприкосновения с чем нибудь языческим. Такое соприкосновение они считали осквернением для себя, которое служило для них препятствием ко вкушению пасхальнаго агнца и требовало предварительнаго очищения в течение известнаго времени (Ин. 11:55). Вот прямое доказательство того, что Господь с апостолами совершил Пасху накануне узаконеннаго для этого времени, вечером, а не в самый пасхальный день, так как в этот день Он, как истинный пасхальный Агнец, уже долженствовал принести Себя в жертву за грехи мира (Ин. 13:2).

Утром в эту пятницу Пилат заседал в своей претории, решал дела и отправлял правосудие, как обыкновенно. Нельзя определить наверно, в каком месте Иерусалима находилось на этот раз его судейское седалище. Может быть, в крепости под башней Антония, под этим видимым символом римского владычества, грозно возвышавшимся около храма, а быть может (что гораздо более вероятно) ¹, римский суд происходил в «претории Ирода», великолепном дворце к северу от храма, описанном Иосифом Флавием и выстроенном незадолго до этого времени идумейскими царями. Пред дворцом лежало белое мраморное полукружие, представлявшее собою открытое пространство, обращенное к священному городу и бывшее почти таким же общественным местом, как пространство между крепостью Антония и храмом. На этом помосте мог быть воздвигнут в самое короткое время подвижный трибунал (Bema или βημα). В это утро Пилат еще заседал в палате суда — внутри дворца; извне слышался шум восточного города, пробуждающегося накануне пасхи: внутри раздавался лязг римского оружия, возвышались алтари римских богов и, может быть, стояло скульптурное изображение далекого полубога Тиверия. Священники и учителя народа, строго соблюдавшего свои народные обычаи, не могли входить в эту языческую палату в продолжение всей священной недели пасхи...

*1 Прибытие прокуратора или тетрарха Галилеи на праздник Пасхи возбуждает вопрос, кто из них занял это новое и более блестящее здание, тем более, что между Пилатом и тетрархом существовали соперничество и враждебность.

***

По произнесении смертнаго приговора над Христом, Он передан был под стражу дворовых служителей, и от грубых рук их потерпел первое поругание. Грубая чернь всячески издевалась над Ним, как бы желая этим угодить своим сановным господам. Последние, между тем, составили план и дальнейшаго действия. По обычной иудейской практике, человека, над которым произносился смертный приговор, нужно было вывести за город и побить камнями. Но вследствие подчинения Иудеи римлянам у верховнаго иудейскаго судилища отнято было право жизни и смерти, так что приговор должен был получить утверждение еще со стороны римскаго прокуратора, и поэтому на следующее утро началась новая и самая важная стадия суда над Христом, именно разбирательство Его дела перед Пилатом.

БЫЛО раннее утро того дня, который назывался «приготовлением к пасхе» Ин. 19:14: παρασκευη του πασχα, “пятница перед пасхой”. , следовательно, великая пятница. Жизнь на востоке обыкновенно пробуждается рано, потому что все спешат воспользоваться для совершения своих дел приятной прохладой утренних часов до наступления томительнаго зноя полуденнаго солнца. Поэтому лишь только начался разсвет, как улицы Иерусалима быстро наполнялись оживленными толпами, торопливо двигавшимися по всем направлениям. Древний Иерусалим с его узкими улицами и тесными базарами и вообще был крайне многолюден, но к празднику Пасхи в него стекалось такое множество народа, что святой город должен был производить поистине необычайное впечатление. По свидетельству I. Флавия, в праздновании одной Пасхи вместе с населением города участвовало до 2.700,000 Bell. Jud. 6:9, 3. См. G. А. Мuller, Pontius Pilatus, Stuttgart 1888; П. Маккавейского, Археология истории страданий Г. наш. I. Христа. Киев 1891, глава II; Иннокентия. Последние дни земной жизни I. Хр. изд. 3-е, стр. 231 и сл., и соответствующия главы в жизнеописаниях I. Христа у Фаррара, Эдершеиима, Рейки и др. Воспроизведение статьи А. И. Митя?ина из ״Христ. Чтения” выпуск 2, 1893 г.

Не трудно представить себе, какая суетня и толкотня царствовала на улицах Иерусалима в такой день и при таком огромном стечении столь разнородного по своим привычкам люда; но в описываемое именно утро нельзя было не замечать в толпе более чем обычнаго возбуждения. Народная толпа вообще, а восточная в особенности, крайне чутка к происходящим среди нея событиям, и от нея не могло ускользнуть того, чтО совершилось в предшествующую ночь. Стоустая молва уже конечно успела разнести повсюду весть, что тот галилейский Пророк, Который еще так недавно с необычайным торжеством вступал в Иерусалим и был прославляем, как Сын Давидов, схвачен вождями иудейскими и предан суду, как обманщик и обольститель народа, месит и богохульник, и синедрион в своем ночном заседании произнес над Ним свой страшный приговор: иш мавеф — «человек смерти» (т.-е. достоин смерти). Оставалось только получить утверждение этого приговора со стороны прокуратора римскаго и — народу предстояло зрелище, ради котораго можно было еще остаться в Иерусалиме на несколько дней. И действительно молва не ошиблась. Часов около шести или семи утра, по нашему счислению, от дома первосвященника Каиафы показалась необычайная процессия,, которая направлялась но узким улицам верхней части города, очевидно поднимаясь на гору Сион, где красовался роскошный дворец, некогда построенный со всею пышностию изысканнаго стиля Иродом Великим, конечно, для себя и своих преемников, но теперь по большей части пустовавший и только по большим праздникам служивший местом временнаго пребывания представителя римской власти, прокуратора. Среди этой процессии, состоявшей из знатнейших вождей народа, книжников и фарисеев, с спокойным величием, хотя и с томною грустью на божественном лице, двигался со связанными назад руками и с признаками грубаго издевательства на одежде тот галилейский Пророк, Который именно обвинялся как обольститель народа и богохульник. Можно представить себе, как, падкая на все необычайное, толпа с крайним любопытством ринулась к даровому зрелищу, так что с приближением ко дворцу римскаго прокуратора процессия но необходимости должна была представлять необозримую массу голов, — над которой носился разноголосый и своеобразный гвалт, составляющий особенность крайне возбужденной и разнородной толпы.

Процессия остановилась перед дворцом, который, как служивший иногда резиденцией римскаго сановника претора, а также и местом судебнаго разбирательства, назывался обыкновенно «Преторией». Дворец, построенный на выдающейся возвышенности, гордо высился с своей колоннадой над окружавшими его домами, так что из окон его открывался далекий вид на город с его извивающимися улицами. Сам прокуратор или его часовой мог издали заметить приближение необычайной процессии и сделать необходимые справки и приготовления. Судя по возбуждению толпы, можно было предполагать, не произошла ли опять какая-нибудь вспышка народнаго фанатизма, в роде тех, которыя то и дело случались по большим праздникам, причиняя массу хлопот римскому прокуратору, который, собственно в видах поддержания общественнаго порядка, и переселялся на праздники в Иерусалим из своей обычной резиденции — Кесарии приморской, представлявшей больше удобств к сношению с Римом, Но скоро разъяснялось, что никакого возмущения не было, а вожди народа привели к претории узника, чтобы получить от прокуратура утверждение на произнесенный над ним приговор. В претории была особая палата, служившая местом разбора судебных дел, со всеми принадлежностями, необходимыми для формальнаго судопроизводства. Но старейшины иудейские теперь не хотели вступать внутрь претории с ея языческими украшениями и эмблемами, так как-де это подвергло бы их обрядовому осквернению и лишило возможности вкушать пасху. Эти гробы повапленные, внутри наполненные всякою мерзостью и нечистотою, безчеловечные изверги, сердца которых пылали кровожадною злобою на неповиннаго Страдальца, остались до последняго момента верными своей грубозаконнической праведности и, не боясь оскорбления высшей правды, опасались хотя случайнаго, чисто внешняго осквернения чрез соприкосновение с чем-нибудь таким, что, по обрядовому закону, можно было счесть за нечистое. В таком смысле доложено было прокуратору, который поэтому должен был выйти на площадку претории, чтобы с нея выслушать и разобрать предстоявшее дело.