Евангелие от Иоанна, Глава 18, стих 23. Толкования стиха

Что может быть более верным, более очевидным, более правдивым, чем такой ответ? Ибо Его ответ — тот, о котором возвестил пророческий голос: «приступи, преуспей и царствуй во имя правды, смирения, справедливости» (ср. Пс. 44:5). Если мы помыслим о том, Кто получил пощечину, разве не захотели бы мы, чтобы тот, кто ударил Его, или был поглощен огнем небесным, или погребен разверзшейся землей, или унесен, схваченный бесом, или наказан какой-либо иной подобного рода казнью или даже еще более тяжкой? Ибо что из этого не мог бы повелеть властью Своей Сотворивший мир, если бы не возжелал научить нас терпению, которым одо-левается мир? Здесь кто-нибудь скажет: «Почему Он не сделал того, что Сам предписывал?» Он, дескать, не должен был ответить Col. 1935 ударившему тем же, но обратить к нему другую щеку (см. Мф. 5:39). А как насчет того, что Он ответил правильно, смиренно и справедливо и не просто подставил другую щеку обидчику, но все тело, чтобы оно было пригвождено к дереву?

И тем самым Он скорее показал, что нужно было показать, а именно, что Его великие заповеди о терпении следует исполнять, не подставляя тело, но приготовляя сердце. Ибо может случиться и так, что для виду другую щеку подставит исполненный гнева человек. Насколько же лучше, имея внутреннее умиротворение, сказать в ответ правду и быть готовым со спокойной душой снести более тяжелые страдания! Ибо счастлив тот, кто во всем, что несправедливо претерпевается за правду, может правдиво сказать: готово сердце мое, Боже, готово сердце мое, благодаря чему, разумеется, случится то, что следует далее: буду петь и славить (Пс. 56:8), что смогли в жесточайших узах исполнить Павел и Варнава (см. Деян. 16:25) Блж. Августин, возможно, ошибочно упоминает именно апостола Варнаву, хотя в Деяниях апостолов речь идет о Павле и Силе. — Пер..

Чтобы вразумить слугу, Господь кротко посоветовал ему: «Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?» — то есть, если ты можешь доказать, что Я учил народ чему-нибудь худому, то докажи это, а не бей без оснований.

Желая выяснить, представляют ли последователи Иисуса какую–либо опасность, Анна спрашивает Его: «Кто Его ученики и чему Он их учил?» Господь отвечает, что Своё учение Он излагал прилюдно, и все, кто хотел, могли Его слушать. Пусть Анна спросит у них. Для того что бы узнать это учение, нет необходимости в Его допросе. Это можно было сделать и без Него. Не случайно евангелист попутно упоминает о решении, которое уже вынес синедрион после воскрешения Лазаря (Ин. 18:14): на самом деле всё уже давно решено. Поэтому разбирательство у Анны не носило характера судебного расследования: свидетели не привлекались (21), никаких обвинений не было предъявлено (23). Анна лишь хотел удовлетворить собственный интерес. Не получив ответа на свои вопросы, он отправляет Иисуса к Каиафе для объявления приговора.

Не буквально понимал Христос и приведенный Им пример непротивления злому: подставление другой щеки. Евангелист Иоанн свидетельствует, что когда опрашивал Иисуса первосвященник Анна и один из служителей, стоявший близко, ударил Иисуса по щеке, сказав: так отвечаешь Ты первосвященнику? — то Иисус не подставил другой щеки, а отвечал ему: если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня? Не подставил Христос другой щеки не потому, чтобы хотел уклониться от вторичного оскорбления; исполняя волю Отца Своего, Он уже готов был отдать Себя на мучительную смерть, которую не раз предсказывал, и потому удар служителя по другой щеке не мог бы устрашить Его; если бы, действительно, необходимо было подставить другую щеку, если бы заповеди Его надо было исполнять буквально, то Он, несомненно, подставил бы ударившему Его и другую щеку. Но Он поступил иначе: кротким вопросом Он воспротивился злому служителю и тем избавил его от повторения тягчайшего преступления.

Эти примеры доказывают, что Иисус Христос не буквально понимал и исполнял Свою заповедь о непротивлении злу; следовательно, и нам заповедал исполнять ее не буквально.

***

Оскорбление Иисуса служителем Анны

Анна понял, что иного ответа и нельзя было ожидать и, вероятно, прекратил бы допрос, но стоявший тут же служитель его нашел в ответе этом нечто неуважительное к такому важному лицу, как бывший первосвященник, и, желая показать особенное усердие к своему господину, ударил Иисуса по щеке и дерзко сказал: так-то отвечаешь Ты первосвященнику?

Если бы Иисус молча перенес это оскорбление, то могли бы подумать, что Он признает его заслуженным; особенно же возгордился бы не в меру ревностный слуга таким молчаливым одобрением его поступка. Поэтому, чтобы пресечь зло в самом его начале, чтобы дать слуге почувствовать всю тяжесть его греха, Иисус побеждает зло добрым словом. «Если Я сказал худо, — говорит Он, обращаясь к Своему оскорбителю, — то покажи, что худо, укажи, что именно в моем ответе первосвященнику ты считаешь дурным; а если Я сказал хорошо, то за что же ты бьешь Меня?

Свидетельствуй о зле, т.е. скажи, что именно худого было сказано, обличи сказавшего худо (Некоторые спрашивают, почему Иисус Христос не подставил и другой щеки ударившему, как Он заповедал делать апостолам, а высказал даже неудовольствие? На это мы говорим, что эта заповедь о немстительности была дана вследствие тех раздоров, которые происходят из мщения; и теперь Иисус Христос не ответил тем же ударившему, а напротив, не оттолкнув его, и не отойдя в сторону, Он показал этим Свою готовность претерпеть и другие удары. Оправдывался же Иисус Христос для того, чтобы в случае Его молчания не сочли Его гордым, — в чем и обвиняли Его).

В ответе И. Христа первосвященнику Анне относительно Его учения и учеников не было ничего оскорбительнаго для первосвященника; но одному из служителей (слуг) первосвященнических показался он оскорбительным для его господина; и тог, из подобострастия к своему владыке, ударил Господа по щеке (в ланиту), сказав (рек): так отвечаешь ты (тако отвещаваеши) первосвященнику? Что же тогда Господь? Он только кротко заметил жестоко оскорбившему Его: если Я сказал худо (аще зле глаголах), покажи, что худо (свидетельствуй о зле); а если Я сказал хорошо (аще или добре), что ты бьешь Меня? Блаж. Феофилакт так разъясняет этот ответ Господа: «Если, говорит Господь служителю, ты можешь порицать сказанное Мною, то докажи, что Я сказал худо, если же не можешь, то за что бьешь Меня?» Еще разъясняет и так: «Если Я учил худо, когда учил в синагогах, то приступи теперь и свидетельствуй об этом худом учении, и доставь полныя сведения первосвященнику, который теперь спрашивает Меня о Моем учении. Если же Я учил хорошо, и вы, служители, дивились Мне, то за что же ты теперь бьешь Меня. Которому ты прежде удивлялся?» «Видишь, христианин, какую кротость показал Господь в данном случае, поучает посему поводу один из проповедников. Такими кроткими должно бы быть и нам, Его последователям. Но, увы, как по большой части мы далеки от сего примера своего Господа!» После допроса Анна послал Господа, связаннаго, прибавляет евангелист, т.-е. в таком виде, в каком Он приведен был к нему из Геосиманскаго сада (ст. 12), послал к настоящему первосвященнику (архиереови). Каиафе, где, по сказанию прочих евангелистов, уже собрались книжники и старейшины, т.-е. члены верховнаго еврейскаго судилища, Синедриона для суда над Господом (Мф. 26:57. Мк. 14:53. Лк. 22:66). Это собрание Синедриона против Господа было второе (первое было, когда судьи только совещались, как бы взять и погубить Его (Мф. 26. 3. Мк. 14:1. Лк. 22:2) — собрание не обыкновенное, каковыя всегда происходили в здании при храме, а особенное, тайное, для совещания по особенному (экстренному), спешному делу. Оно и было устроено не по закону, — устроено ночью, когда, по закону, нельзя было разбирать уголовныя дела, и еще накануне таких праздников, как Пасха. Но Синедрион спешил привести дело к концу и не счел нужным справляться с законом.

И между тем, как за такой ответ Его ударили в ланиту, Он, несмотря на то что мог все поколебать, и истребить, и ниспровергнуть, — ничего такого не делает, а, напротив, произносит слова, могущие укротить всякое зверство.

Аще зле, говорит, глаголах, свидетельствуй о зле, то есть, если ты можешь порицать Мои слова, докажи это, если же не можешь, что Мя биеши?. Видишь ли судилище, исполненное шума, смятения, ярости и бесчинства? Архиерей спрашивал злонамеренно и коварно; Христос отвечал прямо и как должно. Что же затем следовало сделать? Опровергнуть или принять слово Его. Но этого не делают; а раб ударяет Его в ланиту. Значит, это уже не судилище, а заговор и насилие.

* * *

Если же владыка ангелов отвечает и оправдывается перед рабом, то нет нужды говорить более. Храни только эти слова в уме, часто повторяй их и говори: "если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?" Представляй себе, Кто говорит это, кому говорит и почему, и будут для тебя эти слова некоторым божественным и непрестанным припевом, который в состоянии будет утишить всякое раздражение; представляй достоинство Оскорбленного, ничтожество оскорбившего, чрезмерность оскорбления. Раб не только поносил, но и ударил, и не просто ударил, но в ланиту; нет ничего поноснее такого удара; однако Господь все перенес, чтобы ты наилучшим образом научился смиренномудрию. Об этом не только будем рассуждать теперь, но вспомним и тогда, когда придет время. Вы похвалили сказанное, но выразите мне эту похвалу делами. Ратоборец упражняется в своей школе для того, чтобы при ратоборстве показать пользу этих упражнений; так и ты, когда разгневаешься, покажи пользу здешнего слушания, и непрестанно повторяй эти слова: "если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?" Начертайте это в своем уме; для того я непрестанно и повторяю вам эти слова, чтобы все сказанное внедрилось в вашей душе, чтобы осталось неизгладимым в вашей памяти, и от этого памятования была польза. Если мы будем иметь эти слова ясно начертанными в нашем уме, то никто не будет столь каменным, непризнательным и бесчувственным, чтобы когда-нибудь увлечься гневом; эти слова, лучше всякой узды и всяких удил, могут удержать наш язык, выходящий из пределов умеренности и благопристойности, успокоить возбужденный ум, расположить к постоянной скромности и водворить в нас полный мир, которым да сподобимся мы наслаждаться всегда, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава и поклонение, ныне и всегда и во веки веков. Аминь.

Можно, чудный, когда другие оскорбляют, не оскорбляться, и когда обижают, не обижаться.

Если же кажется тебе это загадкою, то постараюсь немедленно ее решить. Любомудрый и кроткий, перенося оскорбления и обиды от врагов, когда оскорбляют, не оскорбляется, и когда обижают, не обижается. А если надлежит говорить правду, то обиженными и оскорбленными бывают сами обидчики и оскорбители: их и люди осуждают, о них и отзываются худо. А тот, кто выше оскорбления и обиды, и здесь будет увенчан от всех похвалами как препобедивший не только врага, но и раздражительность, и там приимет от Бога самые великие награды.

Если же скажешь: много нужно пота и труда, чтобы оскорбляемому это перенести, — не буду этого отрицать, но скажу, что наибольшими трудами порождаются венцы. А если угодно тебе угасить воспламенение души удобоприменимым примером, то приведи себе на мысль, что, когда скверная рука заушала священное лицо Господа, тогда изрек Он слова, которые лучше и выше всякого любомудрия: аще зле глаголах, свидетельствуй о зле; аще же добре, что Мя биеши? И сим изречением не переставай врачевать душу.

Второй отрывок Ин. 18:12–28 имеет, как и параллельные части синоптической истории Страстей, два центра: допрос у Первосвященника и отречение Петра. Отрывок богат второстепенными подробностями, которые тоже требуют нашего внимания. Первое упоминание «другого ученика», который был известен

Первосвященнику и ввел Петра, не имеет члена в лучших рукописях (ср. ст. 15). Из древних кодексов он встречается только в С и Θ: άλλος μαθητής, без члена, может быть любой из учеников Христовых. Старые переписчики, поставив член, внесли толкование; и, вероятно, правильно: они отождествили «другого ученика» с учеником, которого любил Иисус. Но мы видели, что его имя обвеяно тайной. Эта тайна лежит на нем и в нашем отрывке. Он ввел Петра, и больше о нем не слышно. Петр отрекся; он , подразумевается, не отрекся. Рассказ о двух учениках, как и повествование об отречении Петра, относится к теме о Петре. Но в нашем отрывке ударение не лежит ни на Петре, ни на другом ученике. Доминирует образ Каиафы, который упоминается в связи с допросом у Анны (ср. ст. 13–14, 24, 25). Допрос у Анны есть новая и важная черта, которую вносит Иоанн. Она отвечает тому, что мы знаем из нехристианских источников о влиянии Анны, но ударение лежит не на Анне, а на его зяте Каиафе, в связи с изречением им пророчества о заместительной смерти Иисуса (ср. ст. 14 и XI. 49–52). Именно это – и только это – подчеркивается в Евангелии. И учитывается впечатление, которое должно сложиться у читателя: о неудержимом течении событий к их последней цели. На вопрос Первосвященника Иисус ответа не дает – ни о своем учении, ни об учениках. Свой отказ ответить об учении Он оправдывает ссылкой на слышавших (ср. ст. 20–23). Об учениках же Он просто не говорит ничего. Это все тот же отрицательный аспект искупления и молчаливое осуждение Первосвященника. Не должно быть оставлено без внимания, что учение, о котором Его вопрошает Первосвященник, Иисус считает возвещенным миру. В глазах Иисуса Первосвященник тоже принадлежит к миру. От Анны Иисус препровождается к Каиафе (ст. 24) и от Каиафы в Преторию (ст. 28), и «было утро, и сами они не вошли в Преторию, чтобы не оскверниться, но есть Пасху». На этом почти кончается допрос у Первосвященника. Они блюдут обряд.

Ответ Иисуса поразителен. В нем Он опять решительно становится на почву юридических прав еврея — почву, с которой Он после, без сомнения, поднялся на высшую, но которой Он, однако, никогда совершенно не оставлял: «Если Я сказал худо, покажи, что худо, а если хорошо, что ты бьешь Меня?».

Эти слова, без сомнения, выражают требование свободы слова и свободы для обвиняемого. Но они опять опираются на то начало еврейского закона, по которому свидетели брали на себя всю тяжесть ответственности и самый почин всякого обвинения, и даже обязаны были являться по окончании дела и из собственных рук побивать камнями обвиненного. И повторенный протест достиг своей цели. Потому что теперь выступили, или, точнее, были приглашены, свидетели представить свои свидетельства. Когда они явились — и не раньше, — тогда только по еврейским законам начался настоящий формальный суд.

***

Такое дикое самоуправство служителя заставило самого первосвященника почувствовать угрызение совести, особенно, когда он услышал бесконечно кроткое замечание Христа: «если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня»?

Став таким образом на почву юридических прав, Иисус Христос отказался отвечать на допрос Анны и потребовал законного судопроизводства, опиравшегося единственно на показания свидетелей. И хитрый, поседевший в суде первосвященник, прекрасно понимая всю справедливость такого протеста, не мог после этого продолжать свой незаконный допрос и отправил узника к Каиафе 24..

<...> Христос тому, кто ударил Его в ланиту, сказал: аще зле глаголах, свидетельствуй о зле, аще ли добре, что мя биеши?, — то знай, что Господь Иисус сказал сие не с тем, чтоб противиться, как ты думаешь, но поелику Он греха не сотвори, ниже обретеся лесть во устех Его (1 Пет. 2:22), то и сказал так, чтоб не подумали, что раб тот право ударил Его, как погрешившего и виновного. Вот для чего Он сказал это слово, — для того, чтоб показать, что Он неповинен. Христос Господь в начале страданий сказал так, но после все терпел, что было гораздо хуже этого, и не видно, чтоб сказал где что-либо против; напротив, видно, что молил и просил Бога и Отца Своего простить тех, которые распяли Его.

Прост был ответ Спасителя нашего, — Господь ему на это кротко ответил: «если Я сказал плохо, то докажи, что плохо; а если хорошо, за что ты Меня бьешь?». Сохранилось предание, которое у святых отцов есть, что ударивший Спасителя был тот, которого когда-то Он исцелил от расслабления, — так он отблагодарил Своего Божественного Исцелителя!