Евангелие от Иоанна, Глава 18, стих 19. Толкования стиха

Встает вопрос, пройти мимо которого нельзя: почему Господь сказал: Я говорил явно миру, — и особенно это: |||тайно не говорил ничего? Разве в ходе той недавней беседы, когда Он говорил после вечери с учениками, не сказал Он им: Я говорил вам притчами; но наступает время, когда уже не буду говорить вам притчами, Col. 1934 но прямо возвещу вам об Отце (Ин. 16:25)? Так вот, если Он даже в ближайшем кругу Своих учеников не говорил прямо, но обещал, что наступает время, когда скажет прямо, когда же Он говорил явно миру? Наконец, как свидетельствует авторитет других евангелистов, с теми, которые были Его учениками, по сравнению с теми, которые Его учениками не были, Он говорил, конечно, более открыто, когда был наедине с ними, вдали от массы других. Ибо тогда Он раскрывал им притчи, которые другим Он рассказывал, оставляя неясными. Что же означает: тайно не говорил ничего? Однако так следует понимать слова Его: Я говорил явно миру, — как если бы Он сказал: «Многие слушали Меня». Само же «явно» некоторым образом было «явно», а в некотором смысле не было «явно». Разумеется, было явно, ибо слушали многие; и, с другой стороны, не было явно, потому что многие не разумели. И то, что Он говорил особо Своим ученикам, Он, как бы то ни было, не говорил тайно. Ибо кто говорит тайно, говоря перед таким множеством людей? Ибо написано: при словах двух свидетелей, или при словах трех свидетелей, состоится дело (Втор. 19:15). Тем более если Он немногим говорил то, что хотел бы через них открыть многим, о чем Сам Господь говорит тем немногим, что были рядом с Ним: что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях (Мф. 10:27).

Стало быть, то самое, что, казалось бы, говорилось Им сокровенно, некоторым образом не говорилось как тайна. Ибо не говорил Он так, чтобы хранили молчание те, кому это было сказано; но, скорее, так говорил, чтобы это было повсюду проповедано. Поэтому что-то может быть сказано явно и вместе с тем не явно или тайно и вместе с тем не как тайна, ибо сказано: «так что видящие видят и не видят» (ср. Мк. 4:12), Ведь почему они «видят», если не потому, что это явно, а не тайно? И с другой стороны, почему они те же самые «не видят», если не потому, что это не явно, но сокровенно? И все же то самое, что люди услышали и не уразумели, было таким, что не могло в действительности стать предметом для обвинения Его в преступлении. И всякий раз, когда, задавая вопросы Ему, они старались найти, за что обвинить Его, Он так отвечал им, что все уловки их разрушались и ухищрения расстраивались. Потому-то Он и сказал: Что спрашиваешь Меня?спроси слышавших, что Я говорил им; вот, они знают, что Я говорил|||.

Желая выяснить, представляют ли последователи Иисуса какую–либо опасность, Анна спрашивает Его: «Кто Его ученики и чему Он их учил?» Господь отвечает, что Своё учение Он излагал прилюдно, и все, кто хотел, могли Его слушать. Пусть Анна спросит у них. Для того что бы узнать это учение, нет необходимости в Его допросе. Это можно было сделать и без Него. Не случайно евангелист попутно упоминает о решении, которое уже вынес синедрион после воскрешения Лазаря (Ин. 18:14): на самом деле всё уже давно решено. Поэтому разбирательство у Анны не носило характера судебного расследования: свидетели не привлекались (21), никаких обвинений не было предъявлено (23). Анна лишь хотел удовлетворить собственный интерес. Не получив ответа на свои вопросы, он отправляет Иисуса к Каиафе для объявления приговора.

Между тем Анна, злорадствуя при виде связанного Иисуса, стал расспрашивать Его об учении Его и учениках. Вопросы эти были предложены из праздного любопытства, так как Анне должно было быть известно учение Иисуса; знал он также, что у Него имеются и ученики.

Архиерей (первосвященник) Анна (ст. 18) вопроси (спросил) Иисуса о учениках Его и о учении. Из ответа И Христа Анне видно, что первосвященник, спрашивая Господа об Его учении, разумел не религиозно-нравственное Его учение, а политическое, имеющее целию провозглашение Его царем. Он представлял Господа главою тайнаго заговора, с тайным опасным учением. (Злат. и Феоф.) Отвеща (отвечал) ему Иисус и пр. Господь в своем ответе Анне не говорит об учениках, вероятно, с тою же целию охранения их, как и в саду Гефсиманском, когда сказал о них пришедшим взять Его: оставьте их, пусть идут (ст. 8); но говорит только об одном Своем учении и говорит именно с той стороны, что Его учение не есть какое либо тайное учение, учение какого- нибудь главы тайнаго общества—заговорщика, мятежника, и в доказательство сего прибавляет: Я говорил (учил—Аз глаголах) явно (не обинуяся) миру и пр. Подобное, по Матфею, Господь сказал посланным от Синедриона взять Его: как будто на разбойника—бунтовщика—вышли вы с мечами и кольями взять Меня? каждый день с вами сидел Я, уча в храм? (Мф. 26:55). Словами: тайно не говорил Я ничего, не отрицается того, что Господь иногда предлагал ученикам Своим разъяснение Своего учения наедине (Мф. 10:27), потому что это не было учение тайное в том смысле, который имел первосвященник в своем вопросе о Его учении. «Ты подозреваешь во Мне какого-то мятежника, тайно составляющаго заговоры, как бы так, но словам блаж. Феофилакта, говорил Господь Анне, а Я тебе говорю, что тайно Я не говорил ничего, т. е. ничего возмутительнаго, и,—как тебе думается—ничего новаго не ввожу, и с хитрым и тайным намерением Я не говорил ничего Своего". Поэтому Господь и предлагает первосвященнику узнать об Его учении от слышавших оное, как и закон требует, т.-е. отобрать показания свидетелей: вопроси слышавших и пр.

Второй отрывок Ин. 18:12–28 имеет, как и параллельные части синоптической истории Страстей, два центра: допрос у Первосвященника и отречение Петра. Отрывок богат второстепенными подробностями, которые тоже требуют нашего внимания. Первое упоминание «другого ученика», который был известен

Первосвященнику и ввел Петра, не имеет члена в лучших рукописях (ср. ст. 15). Из древних кодексов он встречается только в С и Θ: άλλος μαθητής, без члена, может быть любой из учеников Христовых. Старые переписчики, поставив член, внесли толкование; и, вероятно, правильно: они отождествили «другого ученика» с учеником, которого любил Иисус. Но мы видели, что его имя обвеяно тайной. Эта тайна лежит на нем и в нашем отрывке. Он ввел Петра, и больше о нем не слышно. Петр отрекся; он , подразумевается, не отрекся. Рассказ о двух учениках, как и повествование об отречении Петра, относится к теме о Петре. Но в нашем отрывке ударение не лежит ни на Петре, ни на другом ученике. Доминирует образ Каиафы, который упоминается в связи с допросом у Анны (ср. ст. 13–14, 24, 25). Допрос у Анны есть новая и важная черта, которую вносит Иоанн. Она отвечает тому, что мы знаем из нехристианских источников о влиянии Анны, но ударение лежит не на Анне, а на его зяте Каиафе, в связи с изречением им пророчества о заместительной смерти Иисуса (ср. ст. 14 и XI. 49–52). Именно это – и только это – подчеркивается в Евангелии. И учитывается впечатление, которое должно сложиться у читателя: о неудержимом течении событий к их последней цели. На вопрос Первосвященника Иисус ответа не дает – ни о своем учении, ни об учениках. Свой отказ ответить об учении Он оправдывает ссылкой на слышавших (ср. ст. 20–23). Об учениках же Он просто не говорит ничего. Это все тот же отрицательный аспект искупления и молчаливое осуждение Первосвященника. Не должно быть оставлено без внимания, что учение, о котором Его вопрошает Первосвященник, Иисус считает возвещенным миру. В глазах Иисуса Первосвященник тоже принадлежит к миру. От Анны Иисус препровождается к Каиафе (ст. 24) и от Каиафы в Преторию (ст. 28), и «было утро, и сами они не вошли в Преторию, чтобы не оскверниться, но есть Пасху». На этом почти кончается допрос у Первосвященника. Они блюдут обряд.

Связанного Иисуса Христа Анна послал к Каиафе, может быть, только в другое отделение архиерейского дома. Перед тем или другим (это все равно) из этих сановников Обвиняемый, несомненно, был подвергнут предварительному допросу прежде, чем были призваны свидетели. Трудно решить, Анной или Каиафой был произведен этот первосвященнический допрос ¹, записанный у одного Иоанна. Впрочем, это совершенно безразлично для нашей задачи ² анализа суда над Иисусом Христом на предмет соответствия закону. Главное здесь то, что если допрос, подробно записанный Иоанном, происходил у Анны, то он был отделен и местом и временем от последующего разбирательства у Каиафы. В таком случае более вероятно, что допрос свидетелей и осуждение, происходившее пред младшим штатным первосвященником, происходили несколько позже — или ночью, или даже уже под утро — и имели форму и порядок правильного гласного разбирательства. С другой стороны, если Анна без разбора дела отослал Узника к Каиафе и если допрос, записанный в Евангелиях, производился последним, то за этим допросом непосредственно могли последовать представление свидетелей, заклинание (Мф. 26:63) и осуждение; и в таком случае вероятно, что за всеми этими событиями последовал значительный промежуток времени, прежде чем на формальном или открытом утреннем заседании совета было утверждено неформальное ночное осуждение. Но главный пункт относительно первосвященнического допроса не зависит от решения вопроса, кто производил допрос. Во всяком случае, допрос был совершенно незаконен. В некоторых странах, например во Франции, Шотландии и в России, обвиняемого приводят к судебному следователю и подвергают официальным допросам, прежде чем предадут публичному суду. В других странах, и между прочим у евреев, дело ведется не так. Здесь обвиняемый освобождался от всякого такого личного допроса, пока его не представят для разбора дела пред собрание его братий³. Это правило о публичности допроса, кажется, вытекло из еврейских основоположений относительно как судей, так и свидетелей. «Не будь один судьею, — гласит один из известнейших афоризмов, — ибо нет одного судьи, кроме Единого» ⁴. Еще яснее не только из мишны, но и из Пятикнижия видно, что один свидетель не имел значения и что «два или три свидетеля», на показаниях которых должно основываться всякое дело, должны давать свои показания публично (Втор. 19:15–18). Их показания составляли основу всякого судебного разбирательства, и пока они публично не были даны против какого-нибудь человека, он считался пред судом закона не только невинным, но и необвиняемым. Этим принципом вполне объясняются ответы Иисуса Христа на полночные вопросы первосвященника: церковный сановник, вероятно, в частном заседании и, несомненно, прежде, чем были призваны свидетели, спросил Иисуса об учениках Его и об учении Его.

*1 Это зависит отчасти от того, что значит слово άπέστειλεν у Ин. 18:24: «послал» или «посылал».

*2 Дюпен утверждает, что Анна не был членом суда и что его вмеша­тельство, несомненно, только увеличило неправильность допроса обви­няемого.

*3 «Принцип, постоянно проводимый в еврейских писаниях, требует двух условий, гласности и свободы. Здесь не подвергали обвиненного тайным допросам, при которых и невинный мог в смятении дать смер­тельные оружия против себя». Salvador, Inst. I, 366.

*4 Мишна, Pirke Avoth, IV, 8.

Суд над Иисусом Христом с юридической точки зрения
***

Этот престарелый заштатный первосвященник, увидав Узника, с злорадством приступил к допросу и прежде всего «спросил Иисуса об учениках Его и об учении Его».

Вызванная из Александрии Иродом Великим, семья священника Анны, или Анана, как называет его Иосиф Флавий, скоро стала одною из знатнейших и влиятельнейших фамилий в Иерусалиме. Ей принадлежали богатейшие постройки на Сионе; она имела обширные сады у подошвы горы Елеонской; она же почти в течении 50 лет, с незначительными промежутками, держала в своих руках всю силу первосвященнической власти. И всем этим фамилия была обязана главным образом своему главе, Анану. Сделавшись первосвященником при Квиринии, в 6 году по Р Х., он проходил эту должность до 15 года, когда был отставлен прокуратором Валерием Гратом См. Antiqu. VIII, 2, 1–2.. Но чрез год ловкий Анна сумел заместить себя своим сыном Елеазаром (от 16 по 17 год), а потом доставить это место своему зятю Иосифу, прозванному Каиафой. Может быть, благодаря этой же влиятельности своего знатного тестя, последний так долго занимал первосвященнический пост, в то время как другие до и после него сменяли друг друга чуть не каждый год. После Каиафы сан первосвященника носили еще четыре сына Анны См. Lehrbuch d. neutest. Zeitgesch. v. Em. Schbrer, s. 418. Иосиф Флавий так говорит об этом первосвященнике Анне: «об этом старейшем Анне говорят, что он был счастливейший из людей, потому что имел у себя пятерых сыновей, из которых каждому досталось служить Богу в чине первосвященника, кроме того, что сам он долгое время носил этот сан. Такого счастия не удостоился ни один из первосвященников, бывших прежде него». Antiqu. XX, 9, 1..

Нет ничего удивительного, что богатый, знатный и хитрый саддукей, так давно уже отставленный от первосвященнической должности, Анна все еще называется первосвященником Ин.18:19, 22. и является начинателем судебного процесса Господа Иисуса Христа. И раньше, в год призвания Иоанна Крестителя Лк. 3:2., он не только называется первосвященником, но и ставится впереди Каиафы, тогда уже штатного первосвященника. Далее, в этот же год смерти Иисуса Христа мы видим его снова впереди первосвященников Каиафы, Иоанна, Александра и других из первосвященнического рода Деян. 4:6.. Для объяснения этого нет необходимости вместе с Фридлибом принимать предположение Гуга Einleitung, T. II, s. 218. См. Friedlieb. Archäolog. d. Leidensgesch., s. 73., что Анна продолжал быть первосвященником и при Каиафе, только в исполнении этой должности чередуясь с последним, по обоюдному соглашению, по годам или праздникам. Такого совмещения и чередования не знает история. Одна знатность и влиятельность Анны служит достаточным объяснением его первого места в ряду священников.

Раз твердо решив умертвить Того, Кого считали опасным для себя, враги Господа Иисуса Христа хотели поднять против Него уголовный процесс и уголовным порядком во что бы то ни стало осудить Его на смерть. Само собою понятно, что этот смертный приговор могла произнесть только высшая судебная инстанция, какою был в то время так называемый великий синедрион. Но непосредственному суду великого синедриона подвергались только сами члены этого верховного судилища и высшие священники. Дело всякого другого прежде проходило среднюю судебную инстанцию, малый местный синедрион Sanhedr. II. Сравн. Antiqu. IV, 8, 14.. Члены последнего или его президент снимали предварительный допрос по этому делу и на основании его решали – подлежит ли дело их местному суду, или должно быть передано на рассмотрение высшей инстанции. Таким образом, если враги Господа Иисуса Христа желали стоять на почве хотя бы только формальной законности, они не могли сразу поставить Его на суд великого синедриона, а должны были устроить предварительно частный допрос. Вот почему мы видим Иисуса Христа прежде всего во дворце хитрого Анана как самом удобном месте для этого предварительного следствия. Очень может быть при этом, что отставленный от первосвященнической должности Анна, не желая терять влияния на дела, занял пост президента местного иерусалимского синедриона.

Ошибся бы тот, кто стал бы судить об уголовном процессе древних евреев по форме и порядку этого процесса в нашем современном судопроизводстве. У нас уголовный процесс может быть начат и помимо жалобы потерпевших или просто частных лиц, самою полицейскою или судебною властью. У древних евреев этого не было. Какой бы ни взяли мы из тех судебных процессов, о которых упоминает Библия, он никогда не начинался самою судебною властью. Так, отец и мать сами приводят своего непокорного сына к городским воротам, на место, где производился суд старейшин в древнейшие времена исторической жизни евреев, и судебный процесс начинается прямо с публичного принесения жалобы родителями Втор. 21:18–20.. Суд над Сусанною возбуждается и начинается теми двумя старцами, которые ложно объявляют себя свидетелями ее преступления Дан. 13:28–40.. То же видим мы в суде над Навуфеем 3 Цар. 21:13–14. и в других библейских процессах Напр., Иер. 26:7–11.. Таким образом, древнееврейский уголовный процесс мог быть поднят только по жалобе свидетелей. Они, а не власть, выступали в качестве обвинителей и на суде.

Такой порядок обычного древнееврейского судопроизводства располагает нас ожидать повторения подобной сцены и у первосвященника Анны: выступят свидетели против Господа Иисуса Христа и объявят Его вину. Но ничего подобного мы не видим здесь. Не ожидавшие столь скорого исполнения своих злых мечтаний и застигнутые врасплох предложением Иуды, первосвященники еще не успели найти и подготовить свидетелей. Их отсутствие, впрочем, не смущает представителя правосудия. Вероятно, надеясь в словах самого Подсудимого найти если не основание, то хотя какой-нибудь повод к обвинению, первосвященник прямо обращается к Нему с собственными вопросами о Его учении и учениках Ин. 18:19..

На взгляд вопрос простой. О чем и спра­шивать учителя, как не об учениках и об учении? Но это простота — не простота невинности, а самой тонкой хитрости, самой лукавой злобы. Анан, предлагая простой вопрос об учениках и об учении, имел в виду наблюдать зорко, не найдется ли в ответе Иисуса о Его учении, что нибудь такое, что можно было бы вы­ставить как улику в новизне, в расколе, в ереси; не сказано ли будет что-нибудь и об учениках, за что можно было бы позвать их на суд, а чрез них ввесть и Учителя в допросы не легкие, даже одно сознание в том, что много учеников у Иисуса, для Анана по­служило бы поводом к тому, чтобы обвинять Ии­суса в заговорах и возмущении против гражданской власти.

Господь видел Анана, даже глубже, чем сам Анан видел свою черную душу. Он не сказал ни слова об учениках: любовь Его так берегла их. Он отвечал об учении.