Евангелие от Иоанна, Глава 18, стих 18. Толкования стиха

Хотя была не зима, все же было холодно, что порой случается даже во время весеннего равноденствия.

+++Горский А. В. прот. История Евангельская и Церкви Апостольской. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. С. 221++

74.Предательски отрекается Петр. Признаём, что отречение произошло, ведь предупредил Господь: Трижды отречешься от Меня (Мф. 26:34). Мне легче принять, что Петр отрекся, чем Господь ошибся. Но от чего он отрекся? От своего поспешного обещания. Он рассчитывал на свою преданность, но забыл о человеческой ограниченности. Он поплатился за обещание положить душу свою См.: Ин. 13:37. , а это уже дело не человеческой немощи, но божественной власти. Если он так тяжко поплатился за необдуманное слово, какова кара за неверие!

75.Где отрекается Петр? Не на горе, не в храме, не в своем доме, но в претории иудейской, во дворе первосвященника. Он отрекается там, где нет правды, отрекается там, где Христос схвачен, где Иисус связан. Как не поддаться греху, если его впустила и расспрашивала привратница иудейская? На беду уговорила Ева Адама, на беду ввела женщина Петра! Пал Адам в раю, где вина неискупима, а Петр — в иудейской претории, где недостижимо целомудрие. Первому было запрещено вкушение, второму предсказано отречение. Непослушание первого было во вред второму, но грех второго привел к освобождению первого.

76.Рассмотрим также, в каком состоянии он отрекается. Было холодно. Если мы обратим внимание на время года, холодно быть не могло. Но холод был там, где никто не признавал Христа, где никто не виде л света, где все отрицали Огонь поедающий (Втор. 4:24; Евр. 12:29). Холодно было душе, а не телу. Далее, Петр стоял у дымного костра, потому что мерзло сердце его. Пагубно пламя иудейское, оно жжет, но не греет, пагубен костер, покрывающий даже души святых сажей заблуждения. Рядом с ним помрачились внутренние глаза Петра, глаза не плоти и крови, но глаза души, которыми он видел ХристаСм.: Мф. 16:17..

77.Мне скажут: «Неужели у иудеев виноваты даже стихии?» Не виноваты стихии, и они не принадлежат иудеям. Я обвиняю пламя неверия, а оно иное. Я обвиняю иудейское пламя, продолжая божественное пророчество: Серебро ваше отвержено (Иер. 6:30). Если отвержено серебро иудеев, то отвержен и огонь, плавящий это серебро. Кроме того, иудеями из их золота была отлита в огне голова тельца См.: Исх. 32:3-6, 24. , образ и начало всякого нечестия.

Замечательно указание на холод, который необычное явление в половине Марта в Иерусалиме, хотя бывают холодные ночи с дождем. Петр находится в каком-то забытьи и стоит греяся, забыв уже, по-видимому, что он отрекся Господа. И дотоле не опомнился он, как замечает Златоуст Бесед. 83, стр. 468. пока Сам Господь не посмотрел на него с горестью Лк. 22:61 см. еще ниже об отречении Петра, ст. 25.

Римские воины по-видимому ушли, их нет во дворе первосвященника; около костра стоят только слуги и храмовые служители.

Была холодная ночь; рабы и служители развели во дворе костер, и все грелись вокруг него. Петр также стоял и грелся с ними. Подошла к ним погреться и привратница, впустившая Петра, и так как в это время Анна допрашивал Иисуса (все же подробности допроса слуги тотчас же сообщали стоявшим на дворе), то гревшиеся у костра стали разговаривать об учениках Иисуса, и тогда-то привратница, всматриваясь в Петра, спросила: и ты не из учеников ли Этого Человека? Петр оробел и ответил: Нет

Второй отрывок Ин. 18:12–28 имеет, как и параллельные части синоптической истории Страстей, два центра: допрос у Первосвященника и отречение Петра. Отрывок богат второстепенными подробностями, которые тоже требуют нашего внимания. Первое упоминание «другого ученика», который был известен

Первосвященнику и ввел Петра, не имеет члена в лучших рукописях (ср. ст. 15). Из древних кодексов он встречается только в С и Θ: άλλος μαθητής, без члена, может быть любой из учеников Христовых. Старые переписчики, поставив член, внесли толкование; и, вероятно, правильно: они отождествили «другого ученика» с учеником, которого любил Иисус. Но мы видели, что его имя обвеяно тайной. Эта тайна лежит на нем и в нашем отрывке. Он ввел Петра, и больше о нем не слышно. Петр отрекся; он , подразумевается, не отрекся. Рассказ о двух учениках, как и повествование об отречении Петра, относится к теме о Петре. Но в нашем отрывке ударение не лежит ни на Петре, ни на другом ученике. Доминирует образ Каиафы, который упоминается в связи с допросом у Анны (ср. ст. 13–14, 24, 25). Допрос у Анны есть новая и важная черта, которую вносит Иоанн. Она отвечает тому, что мы знаем из нехристианских источников о влиянии Анны, но ударение лежит не на Анне, а на его зяте Каиафе, в связи с изречением им пророчества о заместительной смерти Иисуса (ср. ст. 14 и XI. 49–52). Именно это – и только это – подчеркивается в Евангелии. И учитывается впечатление, которое должно сложиться у читателя: о неудержимом течении событий к их последней цели. На вопрос Первосвященника Иисус ответа не дает – ни о своем учении, ни об учениках. Свой отказ ответить об учении Он оправдывает ссылкой на слышавших (ср. ст. 20–23). Об учениках же Он просто не говорит ничего. Это все тот же отрицательный аспект искупления и молчаливое осуждение Первосвященника. Не должно быть оставлено без внимания, что учение, о котором Его вопрошает Первосвященник, Иисус считает возвещенным миру. В глазах Иисуса Первосвященник тоже принадлежит к миру. От Анны Иисус препровождается к Каиафе (ст. 24) и от Каиафы в Преторию (ст. 28), и «было утро, и сами они не вошли в Преторию, чтобы не оскверниться, но есть Пасху». На этом почти кончается допрос у Первосвященника. Они блюдут обряд.

В то время, как происходило это безааконное судбище над Святейшим из людей, на первосвященническом дворе (о его устройстве см. Ин. 18:13) вооруженная толпа служителей и дворни, расположившись вокруг пылающаго костра, занималась собственным обсуждением всего происшедшаго. Вся эта дворня естественно была враждебно настроена к Христу, в котором видела лишь мятежнаго галилеянина и издевалась над Ним и Его разбежавшимися от страха учениками. Однакоже не все разбежались они. На этом самом дворе были двое из них, которые имели достаточно мужества для того, чтобы проникнуть в самую среду врагов своего Учителя. Одним из них был Иоанн, возлюбленный ученик, который, как не неизвестный в первосвященническом доме рыбак, мог проникнуть на двор без особаго затруднения, и другой—Петр, который мог проникнуть только тайком, с опасением за свою свободу и даже жизнь. С трепетным сердцем подошел он к костру и стал греть свои коченевшие от холода и ужаса члены. Из среды толпы одна служанка, обратив внимание на незнакомца, вдруг спросила его: «и ты был с Иисусом Галилеянином»? Вопрос этот был так неожидан для Петра, что чувство самосохранения не дало ему времени обсудить свое положение, и он угрюмо и нехотя ответил: «не знаю, что ты говоришь».

В это время во дворе дома первосвященника сидели слуги и грелись у костра. Между ними сидел и апостол Петр, пришедший сюда вместе с апостолом Иоанном, чтобы узнать, чем кончится суд. Но галилейское наречие и поведение Петра возбудили подозрение у слуг, тем более что один из них был родственником рабу, которому Петр недавно отсек ухо, и видел Петра в саду. Петра трижды спрашивают, не из учеников ли он Иисуса Назарянина, но апостол под действием сильного страха трижды отрекается с клятвой, что не знает Этого Человека. Уже после первого отречения раздался петушиный крик, но Петр не вспомнил предсказание Спасителя об отречении. Не вспомнил он этих слов и после третьего отречения и, как отмечает евангелист Лука, только после того, как Спаситель, не оставивший ученика без вразумления даже в такой момент, когда над Ним Самим творилось беззаконие, повернувшись, взглянул на Петра, тогда «Петр вспомнил слово Господа, как Он сказал ему: прежде нежели пропоет петух, отречешься от Меня трижды, и, выйдя вон, горько заплакал» (Лк. 22:61–62).