Евангелие от Иоанна, Глава 14, стих 9. Толкования стиха

7. Что же значит видеть Бога? Не хочу, чтобы ты спрашивал меня, спроси Евангелие, спроси Самого Господа, спроси Того, Кто говорит: Филипп, видевший Меня, видел и Отца, пославшего Меня. Как же ты говоришь: покажи нам Отца? Разве ты не веришь, что Я в Отце и Отец во Мне? (Ин. 14:9—10). Конечно, тело нельзя увидеть в другом теле, и дух нельзя увидеть в другом духе, но только этот Отец видим в Сыне, и этот Сын видим в Отце. Ведь неподобное нельзя увидеть в неподобном, но там, где есть единство действия и силы, там Сын видим в Отце и Отец в Сыне, поэтому и сказал Сын: «Что творю Я, то и Он творит» (см. Ин. 5:19). В делах виден Иисус, и делах Сына познается Отец. Видевший тайну (Ин. 2:7) в Кане Галилейской увидел Иисуса, потому что никто, кроме Господина Вселенной, по может превращать одну стихию в другую. Я вижу Иисуса, когда читаю, что Он помазал глаза слепому брением и вернул ему зрение, потому что узнаю в Нем сотворившего из брения человека, вдохнувшего в него дух жизни и даровавшего ему свет очей. Я вижу Иисуса, когда Он прощает грехи, потому что никто не может отпускать грехи, кроме одного Бога (ср. Мк. 2:5-7). Я вижу Иисуса, когда Он воскрешает Лазаря, а видевшие не видели. Я вижу Иисуса и вижу Отца, когда поднимаю очи к небу, взираю на моря, смотрю в землю, ибо невидимое Его... через созданное Им постигается (Рим. 1:20).

«Столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Дела, какие Я творю, творю не от Себя: Отец, пребывающий во Мне, творит их. Слова, которые Я говорю вам, говорю тоже не от Себя: это Отец говорит во Мне. Пора вам не только верить словам Моим, но даже убедиться делами Моими, что Я в Отце, и Отец во Мне. Следовательно, видевший Меня видел и Отца. А ты просишь показать вам Отца».

Этими и многими другими разъяснениями, Христос определил Свое равенство Отцу, объявил Себя единосущным Отцу. И эти определения Своих отношений к Отцу Он подкрепил Своими делами. Он на деле проявлял власть, принадлежащую Богу. Если же эта власть принадлежит одновременно и Отцу и Сыну, то несомненно, что Отец и Сын — одно, Отец в Сыне и Сын в Отце.

Беспричинным представляет ученику его незнание. Даже труднейшие созерцания и для восприятия умом требующие для себя тончайшего исследования, хотя бы, может быть, и не в малое время, но в течение продолжительного срока сделаются доступными для любознательных и станут ясными. Те же, в которых нет ничего затруднительного, но доступны прямому знанию, каждый мог бы понять без затруднения. Что же, говорит, Филипп, препятствует тебе для точного разумения Меня, скажи? Ведь вот уже прошло столь продолжительное время, в которое «Я с вами есмь» и достаточное для удостоверения в том, что подобает тебе знать, а ты все еще сомневаешься, даже более – оказался не знающим, кто Я по природе и откуда, хотя и видишь Меня творцом столь удивительных для тебя дел. Как же не знаешь, говорит, что узревший Меня созерцает Отца? Но об иудеях ты думаешь, что некогда они на горе Синай видели Божественную природу и слышали Ее речи, когда Она полагала законы для деятельности, – а сам ты еще не убедился в том, что ты созерцаешь Отца чрез Меня и во Мне. Ведь «видевший Меня видел Отца». Что не на телесное зрение указывает нам Христос, слушатели, думаю, не нуждаются в длинных доказательствах этого. Никто из имеющих ум не скажет, что природа Бога подлежит телесному видению, но даже и не плотскими очами можно созерцать только едва доступное, как в зеркале, ибо видим, как в загадке (1 Кор. 13:12), и даже величающийся очень большим знанием, думаю, скудно мыслит о Боге. Впрочем, врагам истины, которые изощряют язык свой против нас, вернее же – против самой сущности Единородного, скажем опять вот что. Если Сын есть не из самой сущности Бога и Отца, будучи по рождению тем, что Он есть, то есть Богом по природе и истинно, а одним только внешним видом блистает и лишь приобретенною славою сияет, но не украшается ею как природным достоинством и в этом именно смысле отображает в Себе Отца и является неизменным образом Бога, то, во-первых, Он не был бы Сыном по природе, ни истинным рождением (Бога Отца), но таким же, как мы, творением или чем другим подобным. А приняв это и уверовав так, мы должны, конечно, считать вполне истинным и то, что Отец не будет отцом по действию и природе, но по желанию только и, пожалуй, по мнению, как называется и нашим Отцом. А потом – что же следует отсюда? Должно будет исповедоваться и как бы по необходимости появиться тройство (в Божестве). Ведь тогда у нас является вера уже некоторым образом не в Святую Троицу, а скорее в трех, как скоро Они не пребывают друг в друге существенно, но каждый как бы отделяется от Своих имен в свойство Своей собственной природы (будучи по природе не тем, что дается в названиях Отца и Сына) и совершенно отсекаясь от другого. Но значение этого созерцания побуждает нас сказать об этом и несколько больше. Ведь если допустим это истинным, назовем действительным и признаем Сына совершенно чуждым сущности Бога и Отца, то разве Он не окажется лжецом, когда говорит: «Видевший Меня видел Отца»? Если Отец есть Бог по природе, то каким образом Сын, не будучи, по их словам, Богом по природе, может являть в Себе Отца? Как в созданном мы можем созерцать несозданное? В некогда не сущем, поскольку Он считается сотворенным, как можно видеть Сущего всегда? И пусть никто из высказывающих эти хулы не говорит мне, искажая истину, что как скоро Он имеет славу Бога и Отца, и силу, и премудрость Его, и благость, и всемогущество, и мощь приводить к бытию некогда не существовавшее, то поэтому и есть образ Его. Но пусть докажет прежде, является ли Он Богом по природе, и притом в таком истинном смысле, что отнюдь никакого недостатка нет в общем и всецелом сходстве Образа с Первообразом. Если же он вопреки своему желанию оказывается не в состоянии и это доказать, то, во-вторых, потребуем от него сказать, какое основание позволяло бы, хотя и не сущему по природе Богу, согласно принадлежащей им болтовне, иметь силу исполнять дела Божества? Ведь это значит носить образ Отца. Если Сын, не имея внутри Себя достаточной для сего силы, получает от Отца и наделяется от Него и премудростью и силою, чтобы быть в состоянии совершать то, что и подобает, скажем, одной только природе Отца, то Он в таком случае окажется высказывающим ложь на образ и подобие (когда говорит о Себе как образе Бога Отца). Если же мы не можем допускать, чтобы Он говорил ложь, будучи таковым, как мы сказали (истинным образом Бога), и должны соглашаться с Ним, как говорящим истину, то окажемся повреждающими и самую славу Бога Отца. Как это, скажу. Ведь или необходимо говорить, что говорит ложь на образ Бога и Отца, не имея внутри Себя достаточной силы для дел, но наделяемый ею от другого, ибо не таков Первообраз. Или, если истинны Его слова, что говорящим в Нем оказывается Отец и что совсем ничего нет различающего (их существо) или посредствующего или изменяющего всецелое Их сходство, то необходимо, наконец, даже невольно, сказать, что и Сам Отец имеет силу, полученную от другого, ибо так показать восхотел Он нам Себя в Образе Своей природы или славы. Итак, разве не видите, скажет им наконец кто-либо, куда отклоняется от прямого пути ваше рассуждение и в какие дебри заводит думающих так? Да ведь может, скажут, хотя и будучи тварным, Сын совершать дела Божеской природы, если так угодно Богу и Отцу. Но что может быть нечестивее этого? В таком случае уже ничего не будет большего или высшего в Боге сравнительно с тварью, как скоро станем усвоять ей силу и славу Божества. И никто по великому умоповреждению своему да не считает чем-либо досточудным и великим думать о Сыне и говорить, что хотя Он и тварь, но не как одно из творений. Пусть знает он, что немалый вред наносит славе Его. Ведь надо исследовать не то, имеет ли Он изрядную пред другими тварями природу, но то, тварен ли Он вообще. В самом деле, разве может избежать быть творением что-либо, хотя бы это было и прекраснейшим из всех творений? При уничижении славы Сына отнесением Его к тварям зачем как бы в некоторое обличение Ему всуе указывают на то, что Он находится в прекраснейшем сравнительно с другими (тварями) месте? Итак, мы нанесем вред сущности Бога и Отца, если силу совершать такие дела (Божеские) усвоим Сыну, и притом как тварному, по невежественному и безрассудному рассуждению их. Мы не должны допускать их речей о том, что дела Божества совершает Сын, будучи тварью по природе, ибо так угодно Богу и Отцу. Если же они могут доказывать это от Божественного Писания, то пусть приводят, что хотят, только пусть сохраняют нам неподдельными изречения святых. И если и здесь они составляют такие рассуждения, которые суть изображения их собственного мнения, то мы ласково скажем: «Горе пророчествующим от сердца их» (Иез. 13:3). Ведь мы должны согласиться с тем, что Отец всегда желает того, что может соблюдать в неизменности Его Божескую славу и что сохраняет правильность догматов о Нем. Поэтому, распрощавшись с безрассудством тех, обратимся к истинному учению о Нем, веруя, что Сын истинно рожден из сущности Бога и Отца и есть Бог от Бога по природе. Итак, будучи образом и подобием Бога и Отца, Он оказывается истинным, когда говорит: «Видевший Меня видел Отца; как же говоришь: покажи нам Отца?» Ведь тебе, Филипп, можно, говорит, созерцать во Мне природу Отца и из того, что Я есть Сам, усматривать Родителя, ибо Я явился и есть истинно и по сущности Его образ точный и образ сходный, начертывая в Себе всю природу Бога и Отца. Какой же еще станешь отыскивать другой образ Боговидения, если оказывается (уже) присущею тебе возможность мыслить правильно, – или какого (еще), скажи мне, созерцания требуешь? Неужели ты думаешь, что древним дано было высшее и точнейшее (Боговедение), когда сошел (Бог) в виде огня на гору Синай? Ведь иудеям обычно этим особенно величаться. Так примерно, можем предполагать, рассуждал Христос. А что проявление чудес нашего Христа по (сообщению) познания о Боге и Отце выше бывшего на Синайской горе, об этом считаю для себя нужным говорить теперь же немедленно. Ты увидишь таким образом, что Филиппу, как скоро пред ним был истинный Образ (Бога), не было необходимости требовать другого рода созерцания Бога и Отца, которое дано было и древним на горе Синай. Сошел там Господь в виде огня, как написано (Исх. 19:18), то есть так созерцали израильтяне. Но, думаю, никто никогда не мог бы чрез это (созерцание Бога в виде огня) достигнуть истинных представлений о Боге или возвыситься до надлежащего понятия о Божестве. В самом деле, как бы это посредством огня, как от некоего образа, мы пришли бы к Первообразу, то есть к Отцу и Богу? Ведь Бог благ по природе и, кроме того, Творец, призывающий некогда не сущее к бытию, и все содержит для существования и животворит, Он есть премудрость и сила, благостен, милосерд и милостив. Но ничего этого совсем нет в огне. Никто не может подумать, если имеет ум, что огонь благостен и человеколюбив, – ни один благоразумный человек не скажет, что зиждителен, премудр и животворен. Потом как, скажи мне, посредством огня мог бы кто получить представления об истинном Божестве? Или каким образом в зеркале и загадке мог бы узреть какое-либо из природных свойств Его? Какое же, спросят, основание и какая была причина, побуждавшая Бога принимать на горе Синай вид огня? Ответим, что в то именно время начиналось воспитание Израиля Богом и, как бы некое правило их собственной жизни, сообщался им руководительный закон, почему и надлежало тогда Богу являться им преимущественно наказующим и страшным, чтобы преступники могли знать, что с огнем у них дело. Поэтому-то и великий Моисей провозглашал израильтянам: «Бог наш – огонь истребляющий» (Втор. 4:24; ср. Евр. 12:29). Мы не можем, конечно, утверждать, чтобы столь премудрый (Моисей), изъясняя природу Бога, стал уподоблять ее огню, но он называл так Бога потому, что по превеликому отвращению ко злу Он, наподобие огня всепожирающего, не отказывается истреблять и уничтожать презирающих Его. Итак, чрез огонь Бог познается не по тому и не с той стороны, что Он есть по природе. Но Он допустил назваться и явиться таким для пользы слушателей (и зрителей-израильтян времени Моисея). Обратимся же наконец к истинному и точнейшему созерцанию Отца, то есть к Сыну. И мы увидим в Нем образ Родителя, если устремим очи ума на присущие Ему преимущества. Благ по природе Бог Отец, таковым найдем и Сына, ибо разве не благ Тот, Кто претерпел ради нас такое унижение и «пришел в мир грешников спасти» (1 Тим. 1:15) и положил душу Свою за них? Всемогущ также Отец, таков и Сын; ибо что может быть могущественнее Того, Кто повелевал и самим стихиям, запрещал морю и ветрам, преобразовывал природу вещей, во что хотел, прокаженному повелевал очиститься, слепым давал зрение Своею Божественною властью? Жизнь по природе – Отец, Жизнь также есть и Сын, животворящий истлевших, разрушающий власть смерти и потому воскрешающий мертвых. Справедливо, следовательно, говорит Филиппу: «Видевший Меня видел Отца». Если, говорит, есть у тебя возможность вполне усматривать во Мне и чрез Меня Родителя, то какой другой род Боговидения требуешь, получив гораздо лучший данного древним и находясь с истиннейшим Образом, то есть со Мною?

С достаточным основанием был бы признан виновным в великом безрассудстве (αβουλίαν) христоборцев или справедливо считался бы беснующимся верящий тем, кто называет Сына подобным (όμοιον) изволению Отца, а не Самому Отцу, хотя и божественное Писание не такое выносит о Нем определение, и Сам Спаситель не сказал:«видевый Мене, виде изволение Отчее». Право же, нужно было Христу, сказавшему: «Аз есмь Истина», не Отцу по природе Себя уподоблять, а скорее Его изволению, если действительно дела обстоят так, как они говорят. Но, нигде не упомянув изволение, образом же Отца назвав Себя, Он явственно опровергает их вымысел.

***
Они лгут на Сына, что Он есть образ и подобие изволения Отчего, а не Самого Отца. Поэтому следует снова спросить христоборцев: подобен ли Отец Своему изволению, или нет? Ведь если не подобен, то имеет изволение не подобным Себе, и я умолчу насчет этой хулы; а если Он имеет изволение подобным Себе, коего изволения, как вы говорите, начертанием и образом является Сын, то, значит, Сын благодаря этому схож с Отцом. Как же будет Сын не подобен Ему по сущности, будучи — через уподобление изволению — Его образом? Ведь, если это так, по-вашему, то Сын будет складываться из подобного и неподобного, по одному чему-то походя на Отца, а по другому — отчуждаясь от подобия по отношению к Нему. Затем, какая логика позволит то, что одно по сущности и числом, как, например, Павел или Петр, делать в то же самое время двумя, по сущности противоположными? Ибо никто не сможет сказать: «я словесный и бессловесный»; ни, опять же, огонь не назовет горячим и холодным, ибо необходимо, если в чем-либо присутствует <75.108> одно из обозначенных свойств, отрицать другое. Итак, невозможно, чтобы в Сыне было и подобие, и неподобие. Поскольку же божественное Писание удостоверяет Его по отношению к Отцу подобие, и Сам Он говорит:видевый Мене, виде Отца, то мы не приемлем неподобие, будучи направляемы этими свидетельствами к наиболее истинному и подобающему пониманию. Опять же, поскольку Он не сказал:«видевый Мене, виде изволение Отца Моего», мы будем исповедовать Сына образом не изволения, но образом Самого Отца считаем Его, как Сына.

  Если иносущен Сын по отношению к Отцу, то как Отец в Нем является, и Он — в Отце? Ведь Он говорит: «Видевый Мене, виде Отца». Ведь не увидим же мы в лошади образ человека; и наоборот — ее образ никто не усмотрит в человеческом обличии. Ибо подобное в подобном является, а иновидные (ετεροειδή) и обособленные от природного друг с другом подобия никогда не явятся одно в другом. А Сын является в Отце, и Отец в Сыне. Стало быть, Он не иносущный, как это будет по-вашему, но единосущный, как начертание и образ Отца.

Положение как бы из числа Аэтиевых. И как бы могло, говорит он, сохра-няться тождество сущности у Отца и Сына, если Отец является нерожденным, а Сын — рожденным? Ибо тогда всячески необходимо говорить, что нерожденное ни в чем не отличается по отношению к рожденному. Если же так, то ничто не мешает и Отца называть рожденным, и Сына — нерожденным, и все смешалось бы.
Опровержение на это. Невежественно предлагающий эти аргументы услышит в ответ от нас: и как могло бы не сохраняться тождество сущности у Отца и Сына, если образом Отца является Сын и в Себе Самом показывает Отца? Ибо само собой очевидно и всеми признаваемо, что никто не увидит в одной природе другую, и никто не мог бы, видев лошадь, сказать, что видел кого-то из людей. Ведь именно в единоприродных бывает демонстрация подобных, а не в отстоящих друг от друга по логосу окачествованного бытия (κατά τον τού πώς είναιλόγσν). Итак, если ищущему видеть Отца Филиппу Христос указывает на Самого Себя, говоря: «видевый Мене, виде Отца»   , то всяко необходимо говорить, что Сын — одной сущности с Отцом, как неизменный образ и начертание ипостаси Его (Евр. 1:3) .

Видевший Меня видел Отца. Иисус не отрицает здесь различия Божественных Лиц между Собой. Но Он отклоняет просьбу Филиппа дать какое-то иное откровение об Отце. Иисус был самым полным откровением Отца из всех, которые когда-либо видел мир. Он обладает одной и той же сущностью с Богом Отцом и Святым Духом и являет Собой зримое выражение этой сущности.