Деяния апостолов, Глава 7, стих 56. Толкования стиха

Где теперь Он сидит одесную Отца: мы должны рассудительно наблюдать это глазами веры, чтобы не считать, что Он в каком-то месте находится неподвижно и Ему не позволено стоять или ходить. Ведь святой Стефан сказал, что он видит Его стоящим не потому, что видел неправильно или спутал смысл этого образа. Не надо так считать, не надо так говорить. Но Его местопребывание в возвышенном и невыразимом блаженстве было обозначено слова-ми, что Он там сидит.

...о чем сейчас же и говорит вслух, как смелый исповедник, называя Иисуса тем именем, которое Он Сам любил употреблять, — «Сыном Человеческим», в согласии с общеизвестным пророчеством Даниила (Дан. 7:13—14)

Иисус стоял как защитник, стоял, словно стремясь помочь Стефану, Своему сражающемуся воину, стоял, готовый увенчать Своего мученика. Пусть Он стоит и рядом с вами, чтобы вы не боялись Его сидящего, ибо Он сидит, когда судит. Итак, сидя, Он судит, стоя - различает, и судит о несовершенных, но различает среди богов. Пусть Он стоит и рядом с вами как защитник, как добрый пастырь, чтобы на вас не напали злые волки.

Имея свет сердечный, он увидел небеса раскрытыми, чтобы стать свидетелем явления Христа. Он возникает перед мучеником в вышине, и Стефан видит Его стоящим, а исповедание наше видит Его восседающим, поскольку Он торжествует. И в Стефане оно явлено совершенным, поскольку соединено с вожделенным Вседержителем. Всемогущий Вождь вооружает тех, кого призывает к наградам, а чтобы никто не был нетверд в борьбе, зримым образом явился Бог мученику по Своей милости.

Если ГОСПОДЬ Христос есть совершенный Сын и Божий, и Человеческий, то почему блаженный мученик предпочитает называть Его Сыном Человеческим, а не Божиим? Казалось бы, он более прославил бы Его, если бы захотел назвать Его Сыном Божиим, а не Сыном Человеческим, если только он не хотел этим свидетельством осудить неверие иудеев, помнивших о том, что они распяли человека, и не желающих верить в Его Божество. Поэтому для того, чтобы укрепить блаженного мученика в терпении, отверзаются врата Царства Небесного, и, дабы невинный и побиваемый камнями человек не поколебался на земле, распятый и увенчанный Богочеловек является на небе. Поэтому, поскольку стоять свойственно сражающемуся или помогающему, он увидел Стоящего одесную Бога Мк. 16:19., Который и подавал помощь ему, находившемуся посреди людей- гонителей. И пусть не покажется, что противоречит этому месту Марк, когда говорит, что Он восседает одесную Бога (а это - место Судящего), ибо Он и ныне невидимо судит всех, и в конце времен придет как видимый Судия всего творения¹.

Особенно же привело в волнение синедрион и воспламенило его гнев то, что Моисей, которого они, как им казалось, с особенным вниманием изучали, оказался защитником учения Стефанова. Посему, вставши, приводят дело к концу, достойному и их собственного озлобления и желания Стефана. Ибо он, переступив пределы естества, прежде исшествия из тела, чистыми очами видит отверстые пред ним небесные врата, открытое внутреннее святилище, и как самую божественную славу, так и «сияние славы» (Евр. 1:3). Вид славы Отчей не может быть описан никаким словом; «сияние же» в видимом для людей образе созерцается подвижником, являясь настолько, насколько может то вместить человеческая природа. И так он став выше человеческой природы и преобразившись в ангельскую красоту (так что служил предметом удивления и для самих убийц, когда вид лица его изменился по подобно достоинства ангельского) увидел недоступное взору и громогласно возвестил явившуюся ему благодать. А они затыкали уши и не хотели слушать повествования о видении, поступая хорошо по крайней мере на сей раз; ибо слух нечистых не был достоин принять повествование о божественном явлении. И так, он сообщал всем предстоящим о благодати, передавая своим рассказом во всеобщее сведение то, чего был удостоен только он один; «вижу, – говорит он, – небеса отверста и Сына человеча одесную стояща Бога» (Деян. 7:56). Они же, возопив громким голосом и затыкая уши, единодушно устремились на него. Очень хорошо в повествовании о них и вопль их причислен к делам, чтобы показать сродство произволения их с произволением Содомлян. Ибо и их беззаконие Судьею названо воплем; «вопль, – говорит он, – Содомский и Гоморрский умножися взыде ко Мне» (Быт. 18:20). И так они вопияли для того, чтобы был услышан их вопль против Стефана. Подвижнику же не было неизвестно, что чрез озлобление убийц он получает благодеяние; ибо как бы венцем увенчанный в кругу побивавших его камнями, он так принимал происходившее, как будто руки противников сплетали ему победный венец. Посему-то убийцам и мстит благословением, прося не возмездия за содеянное над ним, в противоположных последствиях, – чтобы ему принесло это жизнь, противникам же его погибель; но моля, чего удостаивался сам, того не лишать и врагов, как содействовавших ему в достижении благ. Так умеет относиться ко врагам тот, который зрел Христа; поелику он увидел Законодателя терпения, то припомнил закон, повелевающий любить врагов, добро творить ненавидящим нас и молиться за враждующих с нами (Мф. 5:44). <...> Безумно восстающие против славы Духа называют соучастником своего безумия Стефана, который воззрев на небо, увидел славу Божию и Иисуса, стоящего одесную Бога. И так, извращающие догматы благочестия говорят, что если Дух должен быть несомненно счисляем со Отцом и Сыном, то как Стефан, в видении, с Сыном не видел и Духа? Как же Стефан прострет руку помощи тем, которые обольщаются такими словами? Как поможет тем, кои слабы в искусстве спорить? В том же самом (месте писания) помощь, которая ниспровергает неверие противника. Ты, духоборец, спрашиваешь: если видима была слава Отца и Сын, стоящий одесную, то где Дух? Если бы в тебе был Дух, то ты не пропустил бы предложенного о Нем слова, как потерявшие зрение проходят, не узнавая лежащего у их ног золота. По крайней мере теперь послушай, если ты не затыкаешь ушей подобно иудеям. Каким образом Стефан видел пренебесную славу? Кто отверз ему небесные врата? Человеческих ли сил то было дело? Или кто из ангелов подъял на оную высоту долу находящуюся человеческую природу? Нет; не то говорит дееписание о Стефане, будто бы он видел, что видел, в следствие особенной своей силы, или будучи исполнен ангельской помощи. А что говорит? «Стефан же сый исполнь Духа Свята, виде славу Божию» и Единородного Сына Божия (Деян. 7:55). Нельзя, как говорит пророк, увидеть свет иначе, как видя его при посредстве света; ибо «во свете Твоем, – говорит, – узрим свет» (Пс. 35:10). И так, если созерцание света возможно не иначе как при посредстве света же, то каким образом может взирать на солнце тот, кто находится вне лучей солнца? И так, поелику Единородный Сын созерцается в Свете Отца, то есть, во Святом Духе, от Него исходящем, то посему предосвещенный славою Духа уразумевает Славу Отца и Сына. Потом как назовем истинным Евангельское изречение, что «Бога никтоже виде нигдеже» (Ин. 1:18)? Как слова Апостола не будут противоречить рассказанному, когда он говорит: «Его же никтоже видел есть от человек, ниже видити может» (1 Тим. 6:16)? Ибо если слава Отца и Сына признается вместимою для человеческой природы и силы, то конечно был бы лжецом тот, кто сказал, что видение божества невозможно для людей. Но необходимо допустить, что он не лжет и то, что повествуется, истинно. Итак, ясно открывается зломыслие духоборцев, потому что, по свидетельству Писания, подобное усматривается подобным. Стефан зрит Божество не с человеческою природой и силами оставаясь, но исполнившись благодати Святого Духа, которою он возвысился до созерцания Бога. Посему, если без Духа нельзя даже «рещи Господа Иисуса» (1 Кор. 12:3), как говорит Апостол, ни уразуметь Отчую славу, то ясно открывается, что где есть Дух, там зрится и Сын и вместе созерцается Отчая слава. Другое оружие нечестия находят против нас в том же повествовании христоборцы. Они говорят, что в этом событии обнаруживается низшее достоинство Единородного; ибо тем, что Он стоит одесную Отца, дастся указание на то, что Он подвластен Отцу. Что же Павел, – сказал бы я таковым, что же прежде его живший Пророк Давид, – оба по научению от Духа повествующие о славе Единородного? Ибо Давид говорит: «Рече Господь Господеви Моему: седи одесную Мене» (Пс. 109:1); а Апостол говорит, что Господь сидит «одесную» престола Божия (Кол. 3:1). Следовательно, если стояние есть знак умаления, то сидение конечно есть знак равночестия. Пусть же они, или уничтожат свидетельства о Божеском достоинстве, которыми обозначается высота (пребывания) одесную, или благочестно примут сие, ибо один учитель у каждого из сказанных, – благодать Духа. Стефан видел то, что видел, будучи исполнен Святого Духа (Деян. 7:55), и то, что видел, рассказал; «Давид же Духом Господа Его нарицает» (Мф. 22:43), как говорит Евангелие, а Павел, как сам говорит, «Духом... глаголет тайны» (1 Кор. 14:2). И так, если один Учитель, не разногласящий сам с собою (ибо учитель есть Дух истины, пребывающий в богодухновенных мужах), то каким образом мог бы кто подозревать какое-либо разногласие в догматах! Но по обыкновенному разумению, говорят, иной смысл соединяется с понятием сидения и иной с понятием стояния. И я соглашаюсь с этим. Но слово, в том значении, в каком оно прилагается к предметам телесным, не может быть правильно применяемо к природе бестелесной. По отношению к человеку, сидение означает успокоение тела на бедренных частях, чтобы коленные чашки, держа на себе тяжесть тела, не страдали от постоянного напряжения; наоборот, стояние обозначает прямое положение человека на ногах, не успокаивающегося сидением на бедрах. В отношении же к высшей природе, сидение и стояние не соединены с сими понятиями; то и другое равно далеко и от обыкновенного значения (сих слов); ибо мы не поймем ни стояния на ногах того, что бестелесно, ни сидение на бедрах того, что не имеет внешнего вида; но под каждым из сих слов благочестно будем разуметь твердость во всяком добре и неизменяемость во всем. Говорящий, что Божество сидит и говорящий, что Оно стоит, ни сколько не разногласят между собою относительно смысла, не смотря на различие речений; первый утверждая, что Божество твердо стоит в добре, и последний, что Оно неизменно пребывает в нем. И как Пророк Давид и Апостол Павел, каждый в свойственных себе выражениях говоря о сидении Единородного, не дают тем разуметь, что Сын сидит на престоле, тогда как Отец стоит; так и в словах Стефана, услышав о стоянии Сына, ты неправильно стал бы предполагать, что сидение свойственно только Отцу. Ибо как у Павла и Давида сидением Сына одесную предполагается вместе и сидение Отца, хотя прежде и не было речи об Отце; таким же точно образом и у Стефана стоянием Сына указывается вместе на такое же положение и относительно славы Отца. Ибо понятие «образа» (Евр. 1:3) может сохраниться только тогда, если мы все, что ни разумеем и усматриваем в нем, будем признавать находящимся и в первообразе. Как во благе благо, в свете свет, и во всем соответственными свойствами отображается в образе первообразная красота; так и в сидении Сына (что бы ни давало разуметь сие наименование), вместе разумеется и сидение Отца, подобно тому и в стоянии Его, стояние Отца; иначе исчезло бы понятие образа, как скоро с изменением свойств он стал бы иным, чем Первообраз. Вот что, братие, мы могли сказать мимоходом на представившийся вопрос, так как видение Стефана подало повод нашему слову коснуться рассмотрения этого предмета. Нам же, дай Бог, быть не зрителями только подвига Стефанова, но и участниками благодати, исполненными Святого Духа, в низложение противников, во славу Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

И если бы даже он говорил неправду, то следовало бы отпустить его, как исступленного. Но он сказал это с тем, чтобы обратить их. Так как он сказал только о смерти (Христовой), а о воскре­сении не сказал ничего, то теперь благовременно присовокуп­ляет учение и об этом предмете. Он говорит, что (Христос) явился ему так, как он рассказывает, чтобы, хотя таким образом расположить их к принятию слов его; сказать, что сидит (одесную Бога), было бы невыносимо для них; потому он проповедует только о воскресении и говорит, что Христос стоит (одесную Бога). Думаю, что и лицо его прославилось от этого (видения). Человеколюбец Бог чрез то самое и хотел призвать их к Себе, за что они негодовали, если бы и не было ничего более.

Он сказал это и был побит камнями, и таким образом исполнил совершенное учение, во всем мученичестве своем подражая Учителю и молясь за тех, которые убивали его, словами: Господи, не вмени им греха сего Деян. 7:60. Так были совершенны те, которые знали Одного и Того же Бога, от начала и до конца помогающего роду человеческому посредством разнообразных распоряжений, как говорит пророк Оси я: Я... умножил видения, и руки пророков указали Меня ! Ос. 12:10.

είπεν aor. ind. act. от λέγω говорить, θεωρώ praes. ind. act. от θεωρέω видеть, διηνοιγμένους perf. pass, part, от διανοίγω открывать. Perf. указывает на состояние или условие: "открыты".

В Дан. 7:13,14 Сын Человеческий гря-Дет, чтобы оправдать праведных (Израиль) перед их угнетателями (другими народами); слушатели Стефана, вероятно, поняли, к какой категории он причисляет самого себя и к какой их.

Он, несомненно, все это видел и своими святыми устами в чистом порыве сердца возвестил о том.

"Небеса отверстые..." - множественное число указывает на отверзение для духовного ока Стефана внутреннейшего святилища неба, или неба высочайшего (ср. 2 Кор. 12:2). "Сына человеческого, стоящего..." Замечательно здесь наименование Господа Иисуса Сыном Человеческим. Наименование это так любил употреблять о Себе Сам Господь, и однако - апостолы нигде более не именуют Его так - ни в Евангелиях, ни в Деяниях, ни в посланиях. Употребление в данном месте этого наименования Стефаном объясняется, по мнению толкователей, тем, что в эту минуту духовному взору его предносилось подобное же видение пророка Даниила, который видел также подобного Сыну Человеческому (Дан. 7:13 и дал. ). Сын Человеческий является Стефану стоящим одесную Бога, тогда как в изречениях подобных и самого Господа (Мф. 26:64), и апостолов (Мк. 16:19; Еф. 1:20), Он представляется седящим одесную Бога. Св. Григорий Великий объясняет эту особенность таким образом: "седение есть положение повелевающего и господствующего, а стояние - воюющего и помогающего. Стефан увидел стоящим Того, Кого имел помощником себе..." (Бес. 29-я на день Вознесения). Возможно, что этим стоянием Господа выражалась Его готовность принять душу верного свидетеля Своего (Деян. 7:59).

Следовательно, цель Стефана состояла в том, чтобы исторически показать, что евреи всегда оказываются противниками тех лиц, которые Самим Богом посылаются для их спасения.

Суд синедриона, или лучше сказать речь Стефана была прервана возмутившимся народом. Как ни озлоблены были члены синедриона против Стефана, они не могли формально произвести суд над ним, не выслушав объяснения обвиняемого и не произведя надлежащего следствия о нем. Между тем, мы видим, что едва Стефан сказал, что он видит Господа Иисуса, стоящего в славе одесную Бога Отца, как все собрание возмутилось этими словами и, схватив его, вывело за город и побило камнями, как богохульника. Так как в это время у иудеев уже было отнято римлянами право осуждения на смерть, то, очевидно, избиение Стефана было осуществлено не по приговору синедриона, а явилось вспышкой народного фанатизма. Синедрион мог только тайно, неофициально, поддерживать этот фанатизм, слагая с себя ответственность за совершившийся факт. Остановить же движение раздраженной массы не мог ни синедрион, ни римский гарнизон, который вообще был очень незначителен в Иерусалиме и усиливался только во время больших праздников.

И Иисуса стояща одесную Бога. Стоянием означает твердость и непоколебимость. Прочем это допускали уже и они: они тогда уже считали Его стоящим.