«К вам первым, — говорит
, — Бог, воскресив Сына Своего Иисуса, послал Его благословить вас». Значит, и к другим; но прежде — к вам, распявшим Его.
«Благословить вас, отвращая каждого от злых дел ваших».
Не просто сказал: к вам послал Отрока Своего, но именно: по воскресении, после того, как Он был распят. Чтобы не думали, что Сын даровал это, а Отец — нет, для этого присовокупил:
«благословить вас». Если Он брат ваш и благословляет вас, то это и есть обещание, т.е., вы не только имеете участие в этих (благах), но Он хочет, чтобы и для остальных вы стали их виновниками. Итак, не считайте себя отринутыми и отверженными. «
Отвращая каждого, — говорит
, — от злых дел ваших». Вот в каком случае Он благословляет вас, а не просто. Какое же тут благословение? — Великое. Обращения от грехов недостаточно и для того, чтобы разрешить их. Если же этого недостаточно было и для разрешения (грехов), то как могло это дать благословение? Ведь кто поступил несправедливо, тот получает прощение в своих грехах, но еще не благословляется.
Сказав таким образом, он вслед за тем справедливо уже говорит:
«к вам первым послал Его благословить вас». Не сказал: спасающего, но — что важнее — «
благословить», показывая, что Распятый благословляет распявших.
Будем же и мы подражать Ему! Отвергнем от себя убийственное и враждебное расположение души. Не достаточно не мстить (это было и в Ветхом Завете); но будем делать все для обидевших нас, как для искренних друзей, как бы для себя самих. Мы — подражатели, мы — ученики Того, Который по распятии употребляет все меры для (спасения) распявших и посылает (к ним) апостолов. Да притом, мы часто страдаем и справедливо, а Его (подвергли страданиям) не только несправедливо, но и нечестиво: иудеи распяли благодетеля, Того, Кто ничем (их) не обидел. За что? — скажи мне. Из-за славы ли? Но Он выставлял их достойными уважения. Каким образом?
«На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи; итак всё, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают» (
Мф. 23:2, 3). И опять в другом месте:
«пойди, покажи себя священнику» (
Мф. 8:4). В то время, как мог погубить их, Он спасает. Станем же подражать Ему, и пусть никто не будет чьим-либо врагом, никто — неприятелем, разве только — диавольским.
Не мало способствует этому и то, если мы не клянемся и не гневаемся. Когда мы не будем гневаться, — не будем иметь и врага. Отними у человека клятву, — и ты отнял крылья у гнева, погасил всю ярость. Клятва — это как бы ветер для гнева. Распусти паруса: парус ни к чему не служит, когда нет ветра. Итак, если мы не будем кричать и клясться, — мы отнимем всю силу у гнева. Если же вы не верите этому, то сделайте опыт, и тогда узнаете, что это действительно так. Положи гневливому закон никогда не клясться, и тебе не будет нужды говорить ему о кротости. В этом случае все будет успешно: вы не станете нарушать клятв, да и совсем не будете клясться. Не знаете ли, в какие несообразности впадаете вы от этого? Вы сами на себя налагаете узы и (сами же) всеми средствами стараетесь о том, чтобы освободить от них свою душу, как будто бы это было какое-либо неизбежное зло. Но так как вы не можете (сделать этого), то уже по необходимости проводите жизнь в скорби и распрях и предаетесь гневу. А между тем, все это бывает без нужды и напрасно. Итак, грози, предписывай, делай все — без клятвы. Тогда можно, если хочешь, отменить и сказанное, и сделанное. Вот сегодня (мне) необходимо беседовать с вами более кротко. Так как вы послушались (слов моих), то и сделались гораздо лучше. Итак, скажем, если угодно, отчего появилась клятва и для чего она допущена. Рассказав о первоначальном ее происхождении, о том, когда она возникла, и как, и от кого, мы этим рассказом возблагодарим вас за послушание. Тому, кто поступает, как должно, необходимо и любомудрствовать; а кто еще не (таков), тот недостоин и слушать (наше) слово. Авраам и бывшие с ним заключили много договоров, заклали жертвы, сделали приношения, а клятвы еще не было. Откуда же явилась клятва? Когда умножились беззакония, когда все пришло в крайний беспорядок, когда (люди) склонились к идолослужению, вот тогда-то, — тогда, когда они уже оказались недостойными веры, стали призывать Бога в свидетели, представляя как бы верного поручителя в том, что говорили. Ведь клятва в этом и состоит, — в поручительстве, — потому что уже не доверяют честности. Следовательно, она, прежде всего, служит обвинением тому, кто клянется, если ему не верят без поручителя и, притом, без поручителя великого, потому что от великого недоверия происходит то, что требуют в свидетели не человека, но Бога. Во-вторых, столько же виновен бывает и тот, кто принимает клятву, если он, споря об условиях, влечет Бога в поручительство и говорит, что не поверит, если не будет иметь Его (поручительства). Какая чрезвычайная бесчувственность! Какое поругание! Ты — червь, земля, пепел и дым, влечешь к поручительству Владыку своего и принуждаешь Его быть (поручителем).
Скажи мне: если бы в то время, как ваши слуги спорят между собою и не доверяют друг другу, один из рабов сказал, что он не поверит до тех пор, пока не будет иметь поручителем общего господина, то не получил бы он тысячи ударов и не узнал ли бы, что господином надобно пользоваться для других дел, а не для этого? Что я говорю о рабе (и господине)? Если бы даже он избрал (и другого) почтенного человека, то не счел ли бы тот такой выбор позором для себя? Но я, скажешь, не хочу. Прекрасно! В таком случае не принуждай и Бога, когда и между людьми бывает так, что, если кто скажет: я представлю такого-то в поручители, ты не берешь на себя (этого поручительства). Что же, скажешь, ужели мне потерять то, что я дал? Не говорю этого; но (утверждаю), что ты оскорбляешь Бога. Поэтому-то принуждающий (к клятве) еще неизбежнее, чем тот, кто клянется, подвергнется наказанию, равно как и тот, кто клянется, когда никто не требует. И, — что особенно тягостно, — каждый клянется из-за одного овола, из-за малой выгоды, из-за несправедливости. Это (я говорю о тех случаях), когда не будет клятвопреступления; если же последует клятвопреступление, то все окажется в крайнем беспорядке, и виною всего будет и тот, кто принял, и тот, кто дал (клятву). Но иногда бывает, скажешь, нечто неизвестное? А ты предусматривай это и не делай ничего легкомысленно; если же делаешь что-либо легкомысленно, то сам с себя и взыскивай за вред. Лучше так потерпеть вред, чем как-нибудь иначе. Скажи мне, когда ты требуешь от человека клятвы, — чего ты ожидаешь? Того ли, что он нарушит клятву? Но это крайнее безумие, потому что наказание обратится на твою голову. Лучше тебе потерять деньги, чем тому погибнуть. Для чего делаешь это во вред себе и в оскорбление Бога? Это свойственно душе зверской и человеку нечестивому. Но я (скажешь) надеюсь, что он не нарушит клятвы? В таком случае поверь ему и без клятвы Но многие, скажешь, без клятвы решались на обман, а после клятвы — нет. Обманываешься, человек! Кто привык красть и обижать ближнего, часто решается попрать и клятву. Кто благоговеет пред клятвою, тот тем более побоится нанести обиду. Но он сделает это по неволе? В таком случае он достоин прощения. Но что я говорю об этих клятвах, оставляя клятвы, (бывающие) на рынке? Там ты не можешь сказать ничего подобного, потому что из-за десяти оволов бывают клятвы и клятвопреступления. Так как не падает с неба молния, так как не все ниспровергается, то ты стоишь и держишь (при себе) Бога. Для чего же? Чтобы получить несколько огородной зелени, чтобы (взять) башмаки. Из-за нескольких серебряных монет ты призываешь Его во свидетельство. Но если мы не подвергаемся наказанию, то не будем думать, что и не грешим. Это происходит от человеколюбия Божия, а не от нашей добродетели. Клянись своим сыном, клянись самим собою; скажи: пусть палач приступит к бокам моим. Но ты (этого) боишься. Так ужели Бог бесчестнее боков твоих? Ужели Он ничтожнее головы твоей? Скажи: пусть я ослепну! Но Христос так щадит нас, что запрещает нам клясться даже и собственною головою; а мы до того не щадим славы Божией, что всюду привлекаем Его. Разве не знаете, что такое — Бог и какими устами надобно призывать Его? Рассуждая о каком-нибудь добродетельном человеке, мы говорим: умой уста твои и тогда вспоминай о нем; а между тем, имя досточтимое, которое выше всякого имени, — имя, чудное по всей земле, слыша которое, трепещут демоны, — мы всюду произносим безрассудно.
О, привычка! От нее-то произошло то, что (это имя) пренебрегается. Ведь, если бы ты заставил кого-нибудь поклясться святым домом, — ты, без сомнения, считал бы это за страшную клятву. А отчего это кажется столь страшным, как не оттого, что ту (клятву) мы употребляем без разбора, а эту — нет? Иначе не следовало ли содрогаться, при произнесении имени Божия? У иудеев это имя было столь священно, что его писали на дощечках, и никому не позволялось носить эти буквы, кроме одного только первосвященника; а мы теперь везде произносим это имя, как обыкновенное. Если и просто называть Бога не всем дозволено, то, скажи мне, какая дерзость, какое безумие — призывать Его во свидетельство? Ведь, если бы и все надлежало бросить, — не следовало ли бы охотно согласиться на то? Вот я говорю и настоятельно требую: оставьте эти клятвы, бывающие на площади, а всех, которые не слушаются, приведите ко мне. Вот, в вашем присутствии, я заповедую тем, которые отделены на служение молитвенным домам, внушаю им и объявляю, что никому не дозволяется клясться безрассудно, а лучше сказать — и как бы то ни было. Итак, ведите ко мне (клянущегося), кто бы он ни был, — потому что и это должно доходить до нас, как будто бы вы были малые дети. Но не дай Бог, чтобы это случилось! Стыдно, если вы еще имеете нужду чему-нибудь учиться. Осмелишься ли ты, не будучи посвящен в тайны, прикоснуться к священной трапезе? Но, что еще хуже, — ты, посвященный в тайны, дерзаешь прикасаться к священной трапезе, которой и не всем священникам позволено касаться, — и таким образом клянешься! Ты не коснешься, по выходе (из дома), и головы дитяти, а касаешься трапезы, — и не трепещешь, и не боишься? Веди ко мне таких (людей)! Я произведу суд и отпущу обоих с радостью. Делайте, что хотите: я полагаю закон — отнюдь не клясться. Какая надежда спасения, когда мы все так унижаем? Ужели для того записи, для того обязательства, чтобы ты принес им в жертву свою душу? Приобретаешь ли ты столько же, сколько теряешь? Нарушишь ли клятву (тот, кого ты обязал ею)? Ты погубил и его, и себя. Не нарушил? И в этом случае ты погубил его, принудив его преступить заповедь. Удалим от души эту болезнь. Прежде всего будем гнать ее с рынка, из лавок и из всех прочих торговых заведений. Нам будет от этого больше прибыли. Не подумайте, что от нарушения божественных законов житейские дела идут лучше.
Но мне, скажешь, не верят? Действительно, мне случалось иногда слышать от некоторых и это, что если я не произнесу тысячи клятв, то мне не верят. Ты сам причиной этому, потому что легкомысленно клянешься. А если бы этого не было и если бы всем было известно, что ты не клянешься, то поверь словам моим, что ты сделал бы только знак, и тебе поверили бы больше, чем тем, которые употребляют тысячи клятв. Вот, скажи мне, кому вы больше верите: мне ли, хотя я не клянусь, или тем, которые клянутся? Но ты, — скажете вы, — начальник и епископ? Что же, если я докажу, что не поэтому только (верите мне)? Отвечайте мне со всею искренностью, прошу вас: если бы я часто и всегда клялся, помогло ли бы мое начальственное положение? Отнюдь нет. Видишь ли, что не поэтому (верите мне)? Да и какую, скажи мне, приобретаешь ты, наконец, выгоду? Павел терпел голод; решись и ты лучше терпеть голод, чем преступить какую-либо из заповедей Божиих. Отчего ты так неверен? Ужели тогда, как ты решишься все сделать и претерпеть для того, чтобы не клясться, — Бог не вознаградит тебя? Ведь Он каждый день питает клятвопреступников и (людей) часто клянущихся: ужели предаст голоду тебя за то, что ты послушал Его? Пусть все знают, что из собирающихся в эту церковь никто не клянется! Пусть мы будем известны и этим, а не верою только! Пусть будет это нашим отличием от язычников и от всех (людей)! Пусть примем печать с небес, чтобы нам везде являться как бы царским стадом! Пусть тотчас же узнают нас, как варваров, по речам и языку, и пусть отличаемся этим от варваров, подобно знающим по-гречески! Скажи мне: по чему узнают так называемых попугаев? Не по тому ли, что они говорят по-человечески? Так пусть же и нас узнают по тому, что мы говорим, как апостолы, говорим, как ангелы. Если кто скажет: поклянись, то пусть услышит, что Христос заповедал не клясться, и я не клянусь. Этого довольно, чтобы ввести всякую добродетель. Это — некоторая дверь к благочестию, путь, ведущий к благоговейному любомудрию, это — некоторого рода училище. Будем соблюдать это, чтобы сподобиться и настоящих и будущих благ, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
