Деяния апостолов, Глава 22, стих 29. Толкования стиха

Тогда тысяченачальник повелел ввести апостола в крепость и, чтобы узнать, в чем именно он виновен, хотел подвергнуть его пытке. Уже Павла растянули с этою целью ремнями, но он прибег к защите звания римского гражданина, каковым он был по рождению, и это избавило его от невинных побоев. Тысяченачальник, узнав, что Павел римский гражданин, испугался даже и того, что связал его (ст. 29). Однако же, желая достоверно узнать, в чем обвиняют его иудеи, он не отпустил его, но, освободив его на другой день от оков, повелел собраться первосвященникам и синедриону и, выведши Павла из крепости, поставил его пред ними (ст. 30).

έφοβήθη (испугался) — не потому что арестовал Павла, но потому, что того связали и собирались бичевать.

Лука не пишет о том, что Павел был немедленно освобожден от оков — это само собой разумется после того, как Лисий узнал, что Павел является римским гражданином. «Западный» текст, в котором редактор старался уточнить все детали, здесь добавляет: καί παραχρήμα έλυσεν αυτόν — «и немедленно развязал его».

Это заявление привело в смущение и самого Лисия, который мог опасаться неприятностей себе, если бы апостол принес жалобу на обращение с ним, и он по­старался поскорее сдать узника на суд синедриону, чтобы изба­виться от всякой ответственности по этому очевидно скорее религиозному, чем гражданскому делу.

– Ты Римский гражданин? Купивший сам за большие деньги право римского гражданства, трибун, вероятно, усомнился, чтобы бедный узник его столько имел денег, что мог купить себе это право (ср. Злат.); но узнав, что у него это право наследственное, поверил и испугался не только того, что хотел пытать его, но и того, что связал его (ср. прим. к Деян. 16:38), так как не только телесное наказание, но и заключение в оковы римского гражданина было преступлением, если было насильственно произведено и без предварительного дознания вины его, а доселе такого дознания еще не было произведено. Если Павел и после носил оковы (Деян. 23:18; Деян. 26:29), то это уже после доказательства вины его перед синедрионом (Деян. 23:1 и дал.); хотя и не доказана была виновность его здесь, но римский чиновник мог счесть его виновным и содержать его в узах, зная о его римском гражданстве.

Испуг начальника за свое жестокое обращение с Павлом показывает, что в нем был в достаточной мере дух соподчиненности, но человечности мало, а равно и скромности. Он не стыдился сказать, что не заслугами, а большими деньгами он приобрел римское гражданство. Впрочем, по мнению святого Иоанна Златоуста, «он сказал это потому, что подозревал, не обман ли это со стороны Павла, назвавшегося римлянином, и, может быть, заключал так по наружной простоте Павла. Что же произошло от этого? Сняв с него оковы, тысяченачальник отвел его к иудеям. Итак, не ложь сказал он, назвав себя римлянином, ибо и пользу получил от этого, освободился от уз». Начальник поверил и испугался не только того, что хотел пытать его, но и того, что связал его (ср. Деян. 16:37-38), так как не только телесное наказание, но и заключение в оковы римского гражданина было преступлением, если было произведено насильственно и без предварительного дознания его вины, а до этого момента такого дознания еще не было произведено. Если Павел и после носил оковы (см. Деян. 23:18; 26:29), то ЭТО уже после дознания его вины перед синедрионом (см. Деян. 23:1); хотя и не доказана была виновность его здесь, но римский чиновник мог счесть его виновным и содержать его в узах, зная о его римском гражданстве.

Римский тысяченачальник повелел собраться первосвященникам и всему синедриону для рассмотрения дела о Павле. До какого унижения дожил гордый и свободолюбивый синедрион, когда простой военачальник римский мог по своему желанию созывать его. Вероятно, во время отсутствия прокураторов (а они жили по большей части в Кесарии) вся власть сосредотачивалась в руках начальника стражи в Иерусалиме и иудейские начальники невольно подчинялись его распоряжениям. С другой стороны, до чего должна была простираться злоба иудейских начальников и первосвященников против Павла, когда они по столь неважному делу, каково представляемое им, собираются, рассуждают, как о чем-то важном.