Деяния апостолов, Глава 14, стих 11. Толкования стиха

Это явление привлекло еще большую толпу народа. Легковерный народ принял их за богов, явившихся в человеческом образе для сообщения людям своих благодеяний (подобное верование, вытекающее из глубины человеческого сердца, из не отрицаемого ощущения союза рода человеческого с Божеством, издревле было распространенным между язычниками). Так как в этом городе особенно был чтим Юпитер, которого почитали зиждителем городов, начальником, правителем и хранителем гражданского устройства (Ζεύς πολιεύς, πολιούχος), и поэтому посвящен был ему храм пред вступлением в город; то народ думал, что сам Юпитер, покровитель города, низшел на землю. Так как Павел обыкновенно первенствовал в слове пред Варнавой, то его признали за Меркурия, а Варнаву, который, может быть, был старее Павла и имел что-нибудь особенно важное в наружности, – за Юпитера. Суеверные жители сообщили свои догадки друг другу на своем наречии, а Павел и Варнава не знали, какая честь приготовляется им. Народ немедленно сообщил весть о явлении богов в храм и жрец пришел к вратам города с водами на жертву Юпитеру и с венками для жертвенных животных.

Пребывание апостолов в Листре ознаменовалось, между прочим, исцелением хромого от рождения. Но это великое дело Божие, совершенное апостолом Павлом во имя Иисуса Христа, породило печальное недоразумение в жителях города, язычниках, – породило в них мысль, что чудотворцы суть боги, явившиеся в образе человеческом, и они хотели принести жертвы Павлу и Варнаве, так что последним едва удалось убедить неразумных ревнителей в их заблуждении. После того апостолы беспрепятственно некоторое время проповедовали здесь слово Божие. Но пришедшие из Антиохии (Писидийской) иудеи и здесь успели возбудить население против апостолов. Возмущение это было так сильно, что Павла побили камнями и вытащили за город, почитая его умершим. Поэтому на другой день он должен был оставить этот город и отправиться в Дервию.

Исцеление хромого Павлом имело неожиданный эффект. Народ, увидев чудо, «возвысил свой голос, говоря по-ликаонски: боги в образе человеческом сошли к нам». 

8—17. Здесь повествуется о том, как жители Листры, видевшие чудо исцеления хромого, сочли Варнаву и Павла за богов и хотели принести им жертву. Убеждая жителей Листры не делать этого, т. е. не считать их богами, апостолы этим не запрещают нам чтить их память: Ис. 11:6; Сир. 44:13; также не запрещают они нам прославлять подвиги их и просить себе у них молитвы пред Господом: 1 Пет. 3:12.

11—13. Если здесь апостолы отвергли готовившееся им божеское поклонение, то этим они вовсе не отрицают необходимости всякому воздавать должное: „кому честь, честь“: Рим. 13:7; Мф. 19:28; 1 Кор. 6:2; напротив, Писание нам свидетельствует, что за непочтительное отношение к святым людям Бог строго наказывал: 4 Цар. 1:10-12; 2, 23—24.

  οιτε όχλοι (Толпы же) — Лука гораздо чаще употребляет слово δχλος («толпа») в единственном числе, множественное число здесь имеет усилительное значение; ср. ниже Деян. 14:19.

Λυκασνισπ λέγοντες (говоря по-ликаонски) — ликаонский язык, о котором почти ничего не известно, существовал как разговорный по крайней мере до VI в. Ликаонское слово приводит Стефан Византийский (см.: комм, к Деян. 14:6; ВС, V, 237, note 1; Нетег, 110 f., note 22). Уже Иоанн Златоуст объяснил, что Павел и Варнава не поняли содержания криков жителей Дербы и поэтому вмешались в происходившее, только когда увидели, что идут приготовления к жертвоприношению (Деян. 14:13). Жители Дербы, по-видимому, в той или иной степени знали греческий язык — иначе проповедь Павла была бы невозможна.

Впечатление совершенного Павлом чуда над хромым на народ, собравшийся в множестве тут, было чрезвычайно сильное, и выразилось в поступке единственном в своем роде. Исцеление хромого от рождения показалось народу столь чудным, столь божественным, что навело их на мысль, что люди со столь высоким небесным учением и с такой чудотворной силой, пришедшие к ним, суть не люди, а боги в образе человеческом, что и высказывал народ громогласно по-Ликаонски, на собственном народном наречии. Народ вероятно говорил и по-гречески, так как этот язык был тогда распространеннейшим в греко-римской империи, и Павел здесь проповедовал, вероятно, по-гречески; но пораженные чудом ликаонцы не на греческом, а на своем природном наречии выражали свою мысль, что чудотворцы – боги, а не люди, что очень естественно при сильном возбуждении массы народной. Что это за ликаонское наречие, сказать трудно: одни считают его за наречие, родственное ассирийскому, другие считают его тождественным с каппадокийским наречием, иные – за испорченное греческое наречие. Одно лишь несомненно, что Павел и Варнава не понимали этого наречия, ибо иначе они тотчас предотвратили бы тот поступок народа, который за сим последовал, и, кажется, дееписатель замечает, что народ кричал по-ликаонски именно для того, чтобы указать причину, почему апостолы тотчас не предотвратили последующего поступка, – они не понимали, что кричал народ и что он хотел делать (ср. Злат.).

– Боги в образе человеческом сошли к нам: что боги могут являться и являются людям в образе человеческом, – это было всегдашней и повсюдной народной верой в язычестве (вероятно – остаток древнейшего предания о явлениях праотцам единого истинного Бога). Философы отвергали такие богоявления и смеялись над этой народной верой, но у народа простого эта вера была всегда и везде.

Народное отношение к чудесному исцелению хромого в Листре было самое восторженное. Они уразумели, что это было Божественное действие, и потому, имея понятие о богах как существах человекоподобных, решили, что совершившие это перед глазами их и есть сами боги, которых они знали: Зевс (Варнава) и Меркурий (Павел), ибо первый был более представителен, а другой был молод (см. Деян. 7:58) и красноречив, что считалось обычными качествами Меркурия. А жрец даже поспешил с жертвоприношением для мнимых богов. Все это весьма важно для определения характера величайшего воздействия апостолов на листрян, а вместе и того, сколь грубо и непосредственно было народное верование в городе Листре, а равно и в других местах, где также безраздельно царствовало идолопоклонство. Из этого понятно, что рассеяние евреев по важнейшим городам сослужило великую службу в деле предуготовления язычников к восприятию евангельской проповеди. Но сердцеведец Бог там, где не совершилось раньше этого предуготовления, сразу совершал такие знамения и чудеса, которые и одни, сами по себе могли совершить величайший переворот в душах непредубежденных — только нужно было сделать должное направление естественным влечениям к Богу как единому Виновнику всех благ и всех совершеннейших даров, какие только бывают в мире сем. Этим и занялись апостолы, оставшись в Листре. По поводу идолослужения листрян блаженный Феофилакт замечает: «Видишь, как у эллинов было в обычае делать богами людей... Запомни происхождение идолослужения. Таким же точно образом эллины из людей делали богами и апостолов. И дьявол вначале подобным же образом старался ввести в мир это нечестие, говоря: будете, как боги (Быт. 3:5). И так как тогда ему это не удалось, то с тех пор он домогается этого и до сего дня, всюду стараясь вводить многобожие». «Языческие народы вообще соединяли совсем другой смысл с чудесами, чем иудеи; для этих чудеса были теологическим доказательством бытия Божия, а для тех — непосредственным откровением, обнаружением Божества. Поэтому нет ничего удивительного, что листряне приняли Павла и Варнаву за богов. Сам дееписатель лично был свидетелем, как позднее апостола Павла на острове Мальта туземцы сочли за бога (см. Деян. 28:6). Рассказ дееписателя, несомненно, историчен, а не есть воспроизведение по Посланию апостола Павла к Галатам (Гал. 4:14-15). Два эпизода, о которых идет речь в Послании к Галатам и в Деяниях, совершенно различны. Историческую подкладку для происшествия в Листре нужно искать не в Послании к Галатам, а в веровании язычников, что боги сходят с неба, принимают человеческий образ и вращаются среди людей. Жизнь Аполлония Тианского (из Ликаонии) считали путешествием Бога по земле». Общее же отношение Деяний к Посланиям апостола Павла, скорее, следовало бы формулировать так: один писатель умалчивает о многом, что известно через другого, один рассказывает подробно, о чем другой только намекает. Кратко: оба священные писатели совершенно независимы друг от друга. «В чудесном действии чужеземца (Павла) ликаонцы увидели что-то знакомое, что-то соответствующее их смутным понятиям о Боге и Его отношении к человечеству. Таившаяся в них идея Божественного, как остаток чистого библейского предания о Боге, представляла их умственному взору Божество как нечто высшее внешней природы и человеческих сил, как существо, действия которого направляются ко благу человека. Все это было налицо. Оставалось сказать только: “с нами Бог”. Но язычники слишком долго ходили своими путями. Опустившись в помышлениях своих, они изменили славу нетленного Бога в образ, подобный человеку (см. Рим. 1:22-23); они поклоняются твари вместо Творца. Мысль их сходит с сути истины и вступает в область заблуждения. Листряне признают апостолов — только вестников живого единого Бога — за богов, сошедших к ним в образе человеческом. Но могут ли боги сходить к таким ничтожным людям, как они, ликаонцы? И это нашло себе разрешение в рассказе о путешествии Зевса и Гермеса по земле. Фригийский миф повествует, что означенные боги нашли себе приют не в славных чертогах, а в бедной хижине Филимона и Бавкиды. Зевсу был посвящен храм в Листре. Поэтому одного из богов листряне весьма естественно могли принять за Зевса. Сопровождать же Зевса было обязанностью Гермеса. Он являлся как бы посредником между Зевсом и людьми. Но как таковой он обладал отменным красноречием и был богом добра и отвратителем от зла. Всем этим атрибутам соответствовал именно тот, который своим мощным словом исцелил хромого. Что касается Варнавы, то, вероятно, в наименовании его Зевсом имел значение его внушительный вид».

говоря по-ликаонски. Т.е. на родном языке большинства жителей.