Бытие, Глава 2, стих 3. Толкования стиха

Глава XIII. О праздновании субботы. — Христианская суббота. Благие дела Его мы видим, а Его покой увидим после своих добрых дел. Для обозначения этого покоя, Он заповедовал евреям чтить один день (Исх. 20:8). Евреи понимали это почитание в таком плотском смысл, что, видя Господа, обвиняли Его в том, что Он в этот день делает дело нашего спасения, но Он вполне справедливо отвечал им указанием на дело Отца, одинаково с которым Он занят делом не только управления тварями, но и нашего спасения. Во время явившейся благодати почитание субботы, которое выражалось в праздновании одного дня, снято с верных. В этой благодати празднует уже постоянную субботу тот, кто, что ни делает доброго, делает в надежде на будущий покой, и своими добрыми делами не хвалится, как будто бы обладая благом, которого бы не получил. Понимая и разумея таинство крещения, как день субботы, т. е. Господня покоя во гробе, он вкушает покой от прежних дел своих и, начав ходити в обновлении жизни (Рим. 1:4), познает, что в нем действует Бог, который в одно и то же время и действует и почивает, с одной стороны проявляя Себя в соответствующем управлении тварью, с другой — в Себе Самом оставаясь вечно покойным. Глава XIV. Почему Бог освятил день Своего покоя. Таким образом, Бог не испытывал ни утомления, когда творил, ни отдохновения, когда перестал творить; но только посредством Своего Писания хотел возбудить в нас желание покоя, объявляя нам, что Он освятил день, в который почил от всех дел своих Из всех шести дней, в течение которых Бог сотворил все, мы ни об одном не читаем, чтобы Он освятил что-нибудь; с другой стороны, прибавление: и освяти сделано и не пред шестью этими днями, к словам: в начале Бог сотвори небо и землю. Но Он благоволил освятить тот день, в который почил от всех, какие сотворил, дел Своих, как будто бы и для Него, не испытывающего в Своем делании никакого утомления, покой имеет больше значения, чем действие. В приложении к людям эту мысль внушает нам Евангелие, в том месте, где Спаситель наш называет часть Марии, которая, сидя у ног Его, вкушала покой в слове Его, лучшею, чем часть Марфы, хотя она занята была заботой о многом с целью услужить Ему и хотя занятие её было дело доброе (Лк. 10:38-42). Но каким образом может это быть или мыслиться в приложении к Богу, сказать трудно, хотя мы и можем приблизиться до некоторой степени к мысли, почему Бог освятил день Своего покоя, не освятив ни одного Своего дела, даже и шестого дня, в который сотворил человека и закончив все дела творения. Да и самого главного вопроса, в чем заключается покой Божий, чей проницательный человеческий ум разрешить в состоянии? Однако, если бы этого покоя не было, Писание, конечно, не упоминало бы о нем. Скажу просто, что думаю, предпослав две следующие несомненные истины — с одной стороны, что Бог не услаждался каким-либо временным покоем, как бы после труда и достигнутого конца работы, с другой — что и Писание, справедливо облеченное таким авторитетом, не напрасно и не ложно говорит, что Бог почил в седьмой день от всех, какие сотворил, дел Своих и по этой причине освятил его. Глава XV. Разрешение вопроса, поставленного выше. Бесспорно, то уже — порок и слабость души услаждаться своими делами так, чтобы находить успокоение скорее в них, чем от них в себе самой (ибо, без сомнения, лучше совершение дел, чем самые совершенные дела). Поэтому Бог посредством Писания, которое говорит, что Он почил от всех, какие сотворил, дел Своих, внушает нам, что Он никаким делом Своим не услаждается так, как будто бы имел нужду в его совершении, — что был бы блажен или меньше, если бы его не совершил, или больше, если бы совершил. А так как все от Него и притом в такой степени, что обязано Ему всем, чем есть оно, сам же Он ничему не обязан тем, что блажен: то и предпочел Себя Самого вещам, которые сотворил по любви, отличая не день, в который завершил творение, чтобы не показалось, будто бы дела, какие Он намерен был совершить, или уже совершил увеличивают Его радость, но день, в который почил от них в Самом Себе, сам Он никогда и не выходил из покоя, но нам показал его седьмым днем, давая тем знать, что покой Его обретается только совершенными, так как для внушения мысли о нем назначил день, который следовал за совершением всего творения. Ибо, будучи сам всегда покорен, Он, показав, что почил, почил тогда в нас. Глава XVI. Покой Бога в седьмой день от дел Своих Надобно обратить внимание и на то, что покой, которым Бог блажен в Самом Себе, надлежало сообщить и нам, дабы мы могли понять, каким образом говорится о Боге, что Он в нас успокаивается, а говорится это по той только причине, что Он в Себе Самом сообщает покой и нам. Для правильно понимающих покой Бога — такой покой, который не имеет нужды ни в чьем благе; отсюда, несомненен покой в Нем и наш, потому что мы делаемся блаженными от того блага, какое представляет Собою Он, а не Он — от блага, какое представляем собою мы. Ибо и мы заключаем в себе некоторое благо, получив его от Него, сотворившего все добро зело, в ряду чего сотворены Им и мы. Вот почему, кроме Него, нет ничего дорого, чего бы не сотворил Он, а потому, кроме Себя Самого, Он не нуждается ни в каком благе, не имея нужды в благе, Им Самим сотворенном Таков покой Его от всех дел, которые Он сотворил. Между тем, в каких бы благах Он столь славно не нуждался, если бы не сотворил ничего? Конечно, и в таком случае Он мог бы быть назван ни в чем не нуждающимся, не потому, что в Себе Самом наслаждается покоем от дел, а просто потому, что не творит ничего. Но если бы Он не мог сотворить доброго, то не обладал бы никаким могуществом, а если бы мог, но не сотворил, то было бы это великою завистью. Отсюда, так как Он всемогущ и благ, то сотворил вся добро зело, а так как совершенно блажен благом в Себе Самом, то от дел, которые сотворил, Он почил в Себе Самом, т. е. таким покоем, из коего никогда не выходил. Но если бы было сказано, что Он почил от делания (a faciendis), тогда возможно бы было такое только понимание, что Он не творил. А если бы не сказано было, что Он почил от дел (a factis), в таком случае не с такою бы силою выступала мысль, что Он не нуждается в том, что сотворил. К какому же дню, как не к седьмому, надлежало пpиурочить воспоминание об этом покое Божием? Это поймет всякий, кто припомнит, что совершенство шестеричного числа, о коем мы выше сказали, вполне приложимо к совершенству творения. В самом деле, если творение должно было завершиться, как действительно и завершилось, в шестеричное число и если надлежало внушить нам мысль о покое Божием, каким, как доказано, Бог блажен и помимо сотворения твари: то надобно было, без сомнения, освятить воспоминанием день, следующий за шестым, — день, в который бы вы возбуждались желанием сего покоя, дабы обрасти его в Боге и нам. Глава XVII. Наш покой в Боге. Но не благочестиво было бы подобие, если бы мы захотели быть подобными Богу в такой степени, чтобы в себе самих почивать от своих дел, как Он почил в Себе от Своих. Без сомнения, мы должны искать покоя в некоем непреложном благе, а таким благом служит для нас Он, сотворивший нас. Отсюда, высший, не горделивый и истинно благочестивый покой наш будет заключаться в том, чтобы как Он почил от всех дел Своих потому, что благом, каким Он блажен, служат для Него не дела, а Сам Он, так и мы должны надеяться, что в Нем только обретем от всех не только своих, по и Его дел покой после дел своих, которые в нас скорее — Его дела, чем наши; так что даже и в этом случае почиет собственно Он после Своих добрых дел, представляя в Себе для нас покой после добрых дел, какие мы сотворим, Им оправданные. Для нас великое благо, что мы произошли от Него, но большее будет благо, что в Нем успокоимся. В свою очередь и Он блажен не потому, что сотворил нас, а потому, что, не нуждаясь в сотворенном, почил скорее в Себе Самом, чем в сотворенных делах. Что же в такой степени просто и легко для выражения словом и в то же время высоко и трудно для уразумения мыслью, как Бог, почивающий от всех дел Своих, которые Он сотворил? И где почивающий, если не в Самом Себе? И когда почивающий, если не всегда, в ряду же дней, в течение которых повествуется о совершении вещей, Им сотворенных, и от которых отличается порядок покоя Божия, почивающий когда, если не в седьмой день, следующий за совершением их? Ибо Он почивает от дел совершенных, нисколько не нуждаясь в их совершении, чтобы быть более блаженным. Глава XVIII. Почему седьмой день имел утро, а, вечера не имел. И что касается Самого Бога, то для Его покоя нет ни утра, ни вечера, потому что покой этот ни началом не открывается, ни заключается концом; в рассуждении же совершенных дел Его утро имеет, а вечера не имеет: ибо совершенная тварь имеет некоторое начало своего обращения к покою своего Творца; но она не имеет конца, как бы предела, своего совершенства, как тварь. Отсюда, покой Божий имеет начало не для самого Бога, а для совершенства созданных им вещей, чтобы все, что Им совершается, в Нем обретало покой и имело утро; ибо в своем собственном роде оно ограничено как бы вечером, в Боге же не может иметь вечера, ибо ничего уже не будет совершеннее того совершенства. В самом деле, в тех днях, в течение которых творилось все, мы приняли выше вечер в смысле окончания создания одной твари, а утро — начала новой. Отсюда, вечер пятого дня был пределом твари, созданной в пятый день, а наступившее после этого дня утро — началом создания твари в шестой день, после которого, когда она создана была, наступил вечер, как бы предел её. И так как создавать ничего больше уже не оставалось, то после этого наступило такое утро, которое было уже не началом создания новой твари, а началом покоя всей твари в покое Творца. Ибо небо и земля со всем, что на них находится, т. е. вся духовная и телесная тварь, пребывают не в себе самих, а в Том, о Ком сказано: о Нем живем, и движемся и есмы (Деян. 17:28). И хотя каждая часть может существовать в целом, частью которого она служит, однако само это целое может существовать только в Том, Кем оно создано. Таким образом, наступившее после вечера шестого дня утро не будет странным разуметь так, что им обозначалось не начало новой твари, как в прочих днях, а начало пребывания и успокоения всего созданного в покое Создавшего. А этот покой не имеет ни начала, покой же твари начало имеет, но предела не имеет, и потому седьмой день для твари начался утром, но вечером уже не заканчивается. Ибо, если в прочих днях вечер и утро означают такие же смены, какие время проходит ежедневно и теперь, то я не знаю, почему бытописатель не закончил и седьмого дня вечером, а его ночь — днем, сказав и в настоящем случае: "и бысть вечер и бысть утро день седьмый", ибо и этот день — один из тех семи дней, из повторения коих доставляются месяцы, годы и века; так что утро, которое следовало за вечером седьмого дня, должно было быть началом восьмого дня, на коем уже и следовало, наконец, остановиться, потому что восьмой день — первый, к которому возвращается и с которого опять начинается седьмица. Отсюда вероятнее, что нынешние семь дней, с именами и числом тех дней, сменяясь в своем течении новыми и новыми, составляют периоды времени; первые же шесть дней чередовались при самом творении вещей неизвестным и необычным для нас образом и их вечер и утро, как и самый свет и тьма, т. е. день и ночь, не представляли той смены, какую представляют нынешние дни, благодаря движению солнца; но крайней мере, так должны мы сказать относительно первых трех дней, упоминаемых и перечисляемых раньше создания светил. Отсюда, каковы бы в тех днях ни были вечер и утро, ни в каком случае однако не следует думать, что в наступившее после вечера шестого дня утро получил начало покой Божий, дабы не явилось у нас пустой и дерзкой мысли, что к вечности и неизменяемости Бога прибавилось некое временное благо; напротив, покой, каким Бог почивает в Самом Себе и блажен благом, какое представляет Сам для Себя. не имеет ни начала, ни конца; по отношению же к произведенной Им твари этот же самый покои Божий имеет уже начало. Ибо совершенство каждой вещи утверждается не столько на целом, частью которого она служит, сколько на Том, от Кого она существует и в Ком существует и само целое, — утверждается в меру своего рода. чтобы быть спокойною, т. е. сохранять свойственное ей место. Отсюда, и вся, совершенная в течение шести дней, совокупность твари иное имеет в себе самой и иное в том порядке, в каком она существует в Боге, — существует не как Бог, однако же так, что покой собственной её устойчивости заключается только в покое Того, Кто, кроме Самого Себя, не желает ничего, с получением бы чего мог быть покойным. И в то время, как Он пребывает в Самом Себе, все, что от Него происходит, возвращается к Нему; так что всякая тварь в себе самой имеет предел своей природы по которому она не то, что Он, а в Нем — место покоя, в коем Он сохраняет ее, чем она есть. Знаю, что слово место употребил я не в собственном смысле: ибо в собственном смысле оно прилагается к пространствам, которые занимаются телами; но так как и тела остаются только на том месте, до которого они достигают как бы стремлением своей тяжести, чтобы на нем оставаться уже в спокойном состоянии, то не будет несообразностью перенести это слово с телесного на духовное, хотя духовное весьма отлично от телесного. Итак, тем утром, которое следовало после вечера шестого дня, обозначается, по моему мнению, начало твари в покое Творца; ибо обрести покой в Нем она могла только тогда, когда была совершена, почему, когда в шестой день было совершено все, то после вечера наступило такое уже утро, в котором законченная тварь начала свой покой в своем Творце. А вместе с этим началом она обрела в Себе Самом почивающего Бога, в Коем могла почить и сама, — почить тем тверже и крепче, чем более она в Нем, а не Он в ней, нуждалась для своего покоя. Но так как чем вся тварь ни будет после всевозможных своих изменений, без сомнения ничем она уже не будет, то вся тварь будет вечно пребывать в своем Творце; а потому после того утра и не было вечера. Глава XIX. Другое основание для объяснения, что седьмой день не имел вечера. Мы сказали, почему седьмой день, в который Бог почил от всех дел Своих, после вечера шестого дня утро имел, а вечера не имел. Но относительно этого предмета возможно и другое, по моему мнению, более прямое и лучшее, но несколько более трудное для уяснения, понимание, именно — что покой Божий в седьмой день имел не для твари, а для самого Бога утро без вечера, т. е. начало без конца. В самом деле, если бы было сказано: почи Бог в день седьмый, но не прибавлено: от всех дел Своих, яже сотвори, в таком случае мы напрасно бы стали искать начала этого покоя. Бог почивать не начинает: Его покой без начала и конца, вечен. Но так как Он почил от всех дел Своих, которые Он сотворил, не нуждаясь в них, то хотя покой Его, действительно, не начинается, однако покой от всех дел, которые Бог сотворил, начался после того времени, когда Он совершил эти дела. Ибо даже и не нуждаясь в Своих делах, Он мог почить не раньше, чем они явились (хотя и в совершенных делах Он не нуждался); а так как в Своих делах Он никогда нисколько не нуждался и Его блаженство, не нуждаясь в них, не будет, как бы возрастая, более совершенным, то за седьмым днем не последовало вечера. Глава XX. Сотворен ли седьмой день. Но, без сомнения, возможен и заслуживает рассмотрения вопрос, как понимать, что Бог почил в Самом Себе от всех дел Своих, которые сотворил, когда написано: и почи Бог в день седьмый? Ибо не написано: "в Себе Самом", а: в день седьмый. Что же такое этот седьмой день — тварь ли какая-нибудь, или же только пространство времени? Но и пространство времени сотворено вместе с временною тварью, почему и само оно без сомнения — тварь. Ибо нет, не могло и не может быть никаких времен, творцом которых бы не был Бог; отсюда кто же сотворил седьмой день, если он — время, как не Творец всех времен? Но с какими тварями, или в каких тварях сотворены шесть первых дней, это показывает предыдущая речь священного Писания. Посему в порядке нынешних семи дней, вид которых нам известен и которые хотя и проходят, но передают некоторым образом свои имена другим, сменяющим их, дням, так что удерживают имена шести творческих дней, мы знаем, когда были сотворены первые из них, но когда сотворен Богом седьмой, называемый субботою, день, этого мы не видим. В самом деле, в этот день Бог не сотворил ничего, а от дел, которые сотворил в течение шести дней, почил в седьмой день. Каким же образом почил Он в день, которого не сотворил? Или каким образом сотворил его после шести дней, когда в шестой день Он закончил все дела творения, и в седьмой не сотворил уже ничего, а почил от всех дел Своих? Разве, может быть, Бог сотворил один только день, так что чрез повторение его проходили многие, так называемые, дни, и творить седьмой день не было уже надобности, потому что этот день образовался от седьмого повторения того дня, который был сотворен? И действительно, свет, о котором написано: и рече Бог: да будет свет, и бысть свет, — этот свет Бог отделил от тьмы и назвал его днем, а тьму назвал ночью (Быт. 1:5). Тогда именно Бог и сотворил тот день, повторение которого Писание называет вторым днем, третьим и так до шестого, в который Бог закончил дела Свои; седьмое повторение этого, первоначально сотворенного, света и получило название седьмого дня, в который Бог почил Отсюда, седьмой день не новое какое-либо творение, а то самое, в седьмой раз повторяющееся, творение которое создано было, когда Бог назвал свет днем, а тьму назвал ночью. Глава XXI. О свете, который до светил служил причиной перемен дня и ночи. Таким образом, мы снова возвращаемся к тому вопросу, с которым выступали уже в первой книге, именно — каким образом свет мог круговращаться для произведения дневной и ночной перемен не только раньше светил небесных, но раньше, чем создано было самое небо, названное твердью, раньше даже какого-либо вида земли или моря, который бы обусловливал обращение света и откуда бы этот свет отходил, когда наступала ночь. В виду трудности этого вопроса, мы осмелились тогда свести рассмотрение его к такому как бы мнению, что этот, первоначально сотворенный, свет представляет собою стройность духовной природы, а ночь — материю, еще долженствовавшую получить образование в следующем затем творении вещей, — материю, которая основоположена была, когда Бог в начале сотворил небо и землю, прежде чем по Его слову создан был день. Но теперь, по поводу рассмотрения седьмого дня, мы легче можем сознаться, что не знаем, каким образом названный днем свет обусловливал дневные и ночные перемены — своим ли обращением, иди сжиманием, или рассеянием, если он — свет телесный, или, если он — свет духовный, присутствовал при создании всех тварей и своим присутствием производил день, а отсутствием — ночь, началом присутствия — утро, а началом отсутствия — вечер, — легче можем сознаться в незнании этого, не подлежащего нашим чувствам, предмета, нежели идти в очевидном предмете против слов божественного Писания, говоря, что седьмой день есть нечто иное, чем седьмое повторение того дня, который сотворил Бог. В противном случае или Бог не сотворил седьмого дня, или же и после шести дней сотворил нечто, т. е. седьмой день, и, таким образом, ложно будет написанное, что Он в шестой дет совершил все дела Свои и в седьмой почил от них. Но так как ложным это, конечно, быть не может, то остается думать так, что при всех делах творения повторялось присутствие того света, который Бог назвал днем, — повторение столько раз, сколько насчитано дней, со включением сюда и седьмого дня, в который Бог почил от дел Своих. Глава XXII. Как понимать, что духовный свет производил смену дня и ночи. Но так как мы не доискались, каким своим обращением, или приближением или же удалением телесный свет раньше, чем создано было небо, называемое твердью, на которой устроены и светила, мог производить перемены дня и ночи: то не должны оставлять этого вопроса без разъяснения своего мнения, что этот, первоначально сотворенный, свет — не телесный, а духовный. Именно, как после тьмы явился свет, при чем, разумеется, свет, сделавший оборот от некоторой своей бесформенности к Творцу и уже образовавшийся, так и после вечера должно наступить утро, когда этот свет после познания своей собственной природы, поскольку он не то, что Бог, возвращается к прославленно того света, который есть сам Бог и от созерцания которого он образуется. И так как прочие, после него являющиеся, твари не являются помимо его познания, то чрез все творение повторяется один и тот же день; так что от повторения его является столько дней, сколько в сотворенных вещах различается родов, число которых должно было определяться совершенством шестеричного числа. Так, вечер первого дня представляет собою познание света что он — не то, что Бог, а наступившее после вечера, заканчивающего собою первый день и начинающего второй, утро — его возвращение к прославлению Творца за свое создание и восприятию от Слова Бога познания являющейся после него твари, т. е. тверди, которая является сначала в его познании, когда говорится: и бысть тако, а потом в природе самой тверди, которая создается, когда к уже сказанному прибавляется: И бысть тако. И сотвори Бог твердь. Затем, наступает вечер этого света, когда он познает твердь не в Слове Бога, как прежде, а в её собственной природе; это познание, будучи меньшим, справедливо будет назвать вечером. После сего наступает утро, которым заканчивается второй день и начинается третий: и это утро точно также представляет собою возвращение света, т. е. сотворенного Богом дня, к прославлению Бота за сотворение Им тверди, и восприятие от Слова Бога познания твари, которая должна быть сотворена после тверди. Поэтому, когда Бог говорит: да соберется вода, яже под небесем, в собрание едино и да явится суша, действие это свет познает в Слове Бога, которым эти слова изрекаются, почему дальше и следует: и бысть тако, т. е. бысть в его познании от Слова Бога; затем, когда, не смотря на то, что уже было сказано: и бысть тако, прибавляется: и собрася вода и проч., творение это является уже в своем собственном род, и когда оно светом, который раньше знал о нем в Слове Бога, познается в собственном своем роде, является вечер в третий раз, и так далее, до наступившего после вечера шестого дня утра. Глава ХХIII. Познание вещей в Слове Бога и в самих себе. По этой причине существует большое различие между познанием вещи в Слове Бога и познанием её в собственной её природе, так что первое по справедливости будет относиться ко дню, а последнее к вечеру. И действительно, по сравнению с тем светом, который созерцается в Слове Бога, всякое познание, коим мы познаем ту или другую тварь в себе самой, не несправедливо можно назвать ночью; а это познание, в свою очередь, настолько отлично от заблуждения или невежества тех, кто не знает и самой твари, что в сравнении с ним заслуженно называется днем. Подобным образом жизнь верных, которая проводится ими в сей плоти и в сем веке, в сравнении с жизнью неверных и нечестивых не без основания называется светом и днем, по слову Апостола: бесте иногда тма, ныне же свет о Господе (Еф. 5:8), и другому: отложим убо дела темная и облечемся в оружие света, яко во дни благообразно да ходим (Рим. 13:12). В свою очередь и этот день в сравнении с тем днем, в который, сделавшись равными Ангелами, мы увидим Бога, якоже есть, был бы ночью, если бы у нас не было пророческого светоча: почему Апостол Петр говорит: имамы известнейшее пророческое слово, емуже внимающе якоже светилу сияющу в темном месте добре творите, дондеже день озарить и денница возсияет в сердцах ваших (2 Пет. 1:19). Глава XXIV. Знание Ангелов. Вот почему святые Ангелы, которым после воскресения будем подобны и мы (Мф. 22:30), если до конца удержимся на пути, каким служит для нас Христос, постоянно видя лице Бога, а также наслаждаясь Словом, Его единородным Сыном, равным Отцу, и представляя первую сотворенную премудрость всего, знают без сомнения всю тварь, в ряду коей первоначально созданы и сами, прежде всего в Слове Бога, в котором, как все создавшем, заключаются вечные идеи (rationes) всего, даже и созданного временным образом, а затем — в самой её природе, взирая на нее как бы долу и возводя ее к прославлению Того, в непреложной истине которого первоначально созерцают идеи, сообразно с коими создана она. Там знают они тварь как бы днем, почему согласнейшее вследствие участия в одной и той же Истине единство их и представляет собою первоначально сотворенный день, а здесь — как бы вечером; но за этим вечером (как это можно примечать во всех шести днях) наступает сейчас же утро, так как ангельское познание не остается в твари так, чтобы вслед затем не восходить к прославленно и любви Того, в Ком познается не то, что уже сотворено, а то, что должно было создаваться; пребывание в этой Истине. и составляет день. Ибо если бы даже и ангельская природа, обратившись к себе самой, услаждалась больше собою, нежели Тем, участием в Ком она блаженна, то, надмеваясь гордостью, она бы пала, как и диавол, о котором речь будет в своем месте, когда надобно будет говорить о змие, обольстившем человека. Глава ХХV. Почему в течение шести дней не упоминается ночь. Таким образом, Ангелы знают тварь в собственной её природе, но так, что по избранию и любви предпочитают этому знанию знание твари в Истине, которою сотворено все, соделавшись причастными Ей. Поэтому в течение всех шести дней поименовывается не ночь, a, после вечера и утра, день первый, затем после опять вечера и утра день второй, далее, после вечера и утра, день третий, и так до утра шестого дня, с которого начинается седьмой день покоя Божия, в повествовании упоминаются хотя и со своими ночами, однако дни, а не ночи. Ибо ночь принадлежит дню, а не день — ночи в том случае, когда высшие и святые Ангелы познание твари в её собственной природе относят к славе и любви Того, в Ком созерцают вечные идеи (rationes), по которым сотворена она, и своим согласнейшим созерцанием составляют единый, сотворенный Господом, день, к которому присоединится и Церковь, освободившись от своего странствования, так что и мы возрадуемся и возвеселимся, в онь (Пс. 117:24). Глава XXVI. Как понимать число дней. Итак, вся тварь совершена чрез шестикратное повторение того дня, вечер и утро которого можно понимать в вышеприведенном смысле, и наступило утро, которым закончился шестой и начался седьмой день, не имевший вечера. А вечера он не имел потому, что покой Божий не относится к той твари, которая, будучи в течение предыдущих дней создаваема, познавалась в себе самой иначе, нежели в Том, в истине Кого она должна была создаваться, и как бы бледный вид познания которой составлял вечер. Отсюда, в повествовании о творении вещей под днем надобно разуметь форму самого творческого действия, под вечером — конец его, а под утром — начало нового, чтобы не сказать вопреки Писанию, что кроме шести дней создана была тварь седьмого дня; или что сам седьмой день — не тварь; но чрез все дела творения повторяется один и тот же, сотворенный Богом, день, — повторяется не телесным обращением, а духовным познанием, когда блаженный сонм Ангелов первоначально созерцает тварь, в Слове Бога, которым Бог изрекает: да будет, почему сначала она является в познании Ангелов, когда говорится: и бысть тако, а затем Ангелы познают ее в её собственной природе, что обозначается наступившим вечером, и, наконец, познание её, уже сотворенной, относят к прославлению Истины, в которой раньше созерцали идею её творения, что обозначается наступавшим утром. Таким образом, чрез все эти дни проходит один день, который надобно понимать не в смысле обыкновенных дней, которые, как мы видим, определяются и исчисляются обращением солнца, а некоторым иным образом, какого не могут быть чужды три первые дня, исчисляемые до создания светил. И такой порядок продолжался не до четвертого дня, с которого мы могли бы мыслить обыкновенные уже дни, а до шестого и седьмого; так что гораздо иначе надобно понимать день и ночь, которые Бог разделил друг от друга (Быт. 1:5), и иначе — день и ночь, которые должны разделяться друг от друга уже светилами, когда Бог сотворил их, говоря: и да разлучают между днем и между нощию (Быт. 1:14). Этот день сотворил Он тогда, когда сотворил солнце, присутствие которого и производит его, а тот первоначально сотворенный, день продолжался уже три дня, когда четвертым его повторением сотворены были светила. Глава XXVII. Обыкновенные дни недели весьма не похожи на семь дней Бытия. По этой причине в виду того, что не можем в земной нашей смертности опытно знать тот день или те дни, которые исчислялись его повторением, а если и может достигнуть некоторого их понимания, не должны оставаться при дерзком мнении, что уже нельзя иметь о них другого, более соответственного и вероятного, представления, — мы должны думать так, что настоящие семь дней, составляя по примеру тех дней неделю, из повторения которой слагаются времена и каждый день которой продолжается от восхода до захода солнца, представляют собою некую смену творческих дней, но так что не подобны им, а несомненно во многом от них отличны. Глава XXVIII. Объяснение, данное свету и духовному дню, не следует считать несобственным и фигуральным. И пусть никто не думает, что сказанное мною о духовном свете, о дне сотворенном и ангельской твари, о созерцании, какое имеет она в Слове Бога, о познании, каким познается тварь в себе самой и возведении её к славе непреложной Истины, в коей созерцалась идея творения вещи, которая потом познавалась, как уже сотворенная, совпадает с пониманием дня, вечера и ночи не в собственном, а как бы в фигуральном и аллегорическом смысле. То правда, что в сравнении с обыкновенным ежедневным и телесным светом тот свет надобно понимать иначе, однако ж и не так, чтобы первый был светом в собственном, а последний — в фигуральном смысле. В самом деле, где свет лучше и вернее, там истиннее и день: почему же не будет там более истинными и вечер и утро? Ибо если в нынешних днях свет склоняется к западу, что мы называем именем вечера, и снова возвращается на восток, что называем мы утром: почему же не назвать и там вечером того, когда тот свет от созерцания Творца обращается к рассматриванию твари, а утром — того, когда от познания твари он восходит к прославлению Творца? Ведь и Христос называется светом (Ин. 8:12) не в том значении, в каком называется камнем (Деян. 4:11), но светом — в собственном, а камнем, очевидно, в фигуральном смысле. Но кто относительно исчисления тех дней не удовлетворится тем мнением, какое мы по своим силам могли себе составить и измыслить, и станет искать другого, которое бы могло быть понимаемо не фигурально, в пророчестве, а в собственном и лучшем смысле настоящего порядка вещей, тот пусть ищет и с помощью свыше находит. Может статься, что и я сам найду, может быть, иное, более соответствующее словам божественного Писания, мнение. Ибо я не настаиваю на своем мнении в такой степени, чтобы не допускал возможности найти другое, заслуживающее предпочтения, мнение, как настаиваю на том, что священное Писание не хотело внушать нам мысли, чтобы покой Божий последовал за утомлением или тягостями работы. Глава ХХIХ. День, вечер и утро в Ангельском познании. Отсюда кто-нибудь, оспаривая меня, может, пожалуй, сказать, что Ангелы высших небес не постепенно созерцают сначала идеи (rationes) в непреложной истин Слова Бога, затем — самые твари и, наконец, познание их в самих себе относят к прославлению Творца, а ум их с удивительною легкостью может обнимать все это одним разом. Но неужели кто-нибудь скажет, или, если скажет, мы должны его слушать, что небесный град, состоящий из тысячей Ангелов, или не созерцает вечности Творца, или не знает изменяемости твари, или же после некоторого низшего познания её не прославляет Творца? Пусть все это они могут делать и делают одним разом, но все же таки могут и делают. Отсюда, и день, вечер и утро они имеют одним разом. Глава XXX. Познание ангельское нисколько не становится ниже хотя в нем есть и вечер и утро. И мы не должны опасаться, чтобы кто-нибудь, способный возвыситься своею мыслью до подобного предмета, подумать мог, будто такого порядка не может быть там потому, что его не бываете в наших днях, которые происходят вследствие обращения нашего солнца. Правда, его не может быть в одних и тех же частях земли, но кто же не знает что мир, взятый в своем целом объеме, имеет в одно и то же время и день, где есть солнце, и ночь, где нет солнца, и вечер, откуда оно уходит, и утро, куда оно восходит? Зараз всего этого на земле мы, конечно, не можем иметь, однако на этом основании не должны еще приравнивать земной порядок вещей и временно-пространственное обращение материального света к тому духовному отечеству, где существует постоянный день в созерцании непреложной Истины, всегдашний вечер — в познании твари в её собственной природе, всегдашнее утро — в возвращении от этого познания к славе Творца. Ибо вечер происходит там не от удаления высшего света, а различения от него низшего познания; в свою очередь, и утро не должно там сменять как бы ночь незнания утренним знанием, а состоит в том, что даже и вечернее познание оно возносит в похвалу Создателя. Так и оный, не упоминая ночи, говорит: вечер и заутра и полудне повем, и возвещу, и услышит глас мой (Пс. 54:18), обозначая этою хотя и сменою времен, как мне думается, то, что без смены времен происходит в том отечестве, которого жаждало его странствование. Глава XXXI. Каким образом в начале творения вещей в ангельском познании не разом были день, вечер и утро. Но если ангельское общество и единство сотворенного Богом дня проводит и имеет день, вечер и утро одним разом теперь, то неужели оно имело их одним же разом и тогда, когда творилось все? Не воспринималось ли в течении всех шести дней, когда создавалось то, что было угодно Богу сотворить порознь, — не воспринималось ли оно Ангелами сначала в Слове Бога, так что возникло прежде всего в их познании, когда изрекалось: и бысть тако, затем, когда являлось оно, как уже сотворенное, в той своей природе, по которой существует и было угодно Богу, как добро зело, оно подобным же образом познавалось другим низшим некоторым познанием их, которое обозначается у бытописателя именем вечера, и, наконец, после вечера наступало утро, когда Ангелы прославляли Бога за это Его дело и получили от Слова Бога познание другой, следующей по порядку своего явления к бытию, твари? Отсюда, день, вечер и утро тогда явились не разом, а порознь, в том порядке, в каком повествует Писание. Глава XXXII. Хотя в познании Ангелов было тогда все одним разом, однако не без некоторого порядка. Но не было ли все это разом уже и тогда не в смысле моментов времени, как происходят наши дни, когда восходит солнце и заходит и в место свое возвращается, а в смысле духовной силы ангельского ума, с величайшею легкостью обнимающего все, что он познать захочет? — Однако же, и не без порядка, который является связью предыдущих и последующих причин. В самом деле, не может быть и познания, если ему не предшествует то, что должно быть познаваемо; а это познаваемое существует раньше в Слове, которым все сотворено, нежели во всем, что Им сотворено. Поэтому, человеческий ум сначала исследует сущее при по мощи телесных чувств и составляет о нем познание сообразно с своею слабостью, а потом отыскивает его причины, если только в состоянии доходить до причин, первоначально и неизменно пребывающих в Слове и таким образом, видеть невидимое Его, творенми помышляемо (Рим. 1:20). И кто не знает, с какою медленностью и трудностью и в какое продолжительное время человеческий ум приобретает это познание, по причине немощного тела, отягощающего душу (Прем. 9:15), даже и такую, которая проникнута пламеннейшим стремлением настойчиво и упорно прибрести его? Между тем, соединенный с Словом Бога чистейшею любовью, ангельский ум, будучи сотворен раньше остальных тварей, созерцал их прежде, чем он получили бытие, в Слове Бога, и, таким образом, все, что должно было получить бытие, сначала возникало в познании Ангелов, когда Бог нарекал его к бытию, а потом являлось в своей собственной природе, делаясь и в этом случае предметом познания уже меньшего, которое называется у бытописателя вечером. Это познание предшествовалось ?

Когда же Бог почил в седьмой день от всех дел Своих и освятил его, то этот покой отнюдь не следует понимать по-детски, будто бы утомился, творя, Бог, Который «повелел, и сотворилось» (Пс. 148:5), – повелел Словом умным и вечным, а не звучащим и временным. Покой Божий означает покой тех, которые успокаиваются в Боге. Так радость дома означает радость веселящихся в доме, хотя бы радовал их не сам дом, а что-нибудь другое. Если же сам дом веселит обитателей своей красотой, то он называется веселым не только по тому словоупотреблению, по которому мы через содержание обозначаем содержимое, как, например, когда говорим: театры рукоплещут, луга ревут, между тем как в театрах рукоплещут люди, а в лугах ревут быки; но и по тому (словоупотреблению), по которому через причину обозначается действие, как, например, письмо называем радостным для обозначения радости тех, которых оно радует при чтении его.
Итак, пророк употребляет вполне соответствующее выражение, когда повествует, что Бог почил, обозначая этим покой тех, которые в Нем успокаиваются и которых Он сам успокаивает. Пророчество обещает людям, к которым оно обращено и ради которых оно написано, что по совершении добрых дел, которые в них и через них производит Бог, они будут иметь вечный покой в Боге, если прежде, в настоящей жизни, некоторым образом приблизятся к Нему через веры. Это самое у древнего народа Божия прообразовано по заповеди Божией покоем субботнего дня; о чем я считаю нужным поговорить обстоятельнее в своем месте.

Бог сотворил небо и землю в начале месяца, ибо отсюда надлежало начаться миру. Отсюда пошло весеннее время, благоприятное для всех творений. Образ рождающегося мира потому и явлен в виде времен года, что после зимнего холода и мрака особенно радостно сияние весны. Так при рождении мира был установлен порядок будущей смены времен года, чтобы согласно этому закону годы сменяли друг друга и в начале каждого года земля растила из себя новые ростки, как при сотворении, когда Господь Бог сказал: дa произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, дерево родовитое, приносящее породу своему плод (Быт. 1:11). И тотчас произрастила земля траву, сеющую семя, и плодоносное дерево, благодаря чему мы можем судить и о вечном правлении Божественного провидения, и о готовности к рождению, присущей земле. Даже если когда-нибудь Богу угодно было бы приказать (а земной природе - повиноваться), чтобы земля, согретая небесным теплом, произрастила плод в зимнюю стужу и снег, то все-таки, согласно вечному произволению, она не должна внезапно плодоносить, будучи покрыта коркой льда, и смешивать жестокие бури с цветением полей. Так что Писание связывает сотворение мира с весенним временем, говоря: Месяц сей да будет у вас началом месяцев; первым да будет он у вас между месяцами года (Исх. 12:2). Ибо началу творения подобало быть началом года, и само творение должно было быть овеяно сладостным благоуханием.

По той причине мы имеем обычай поститься в этот день (букв. предпочитать), чтобы в День Господень (т. е. в Воскресенье) мы приобщились (букв. подошли) к Хлебу с благодарением. И пятница (параскеве, день 6) становится постом (букв. предпочтением), чтобы не показалось, что мы соблюдаем субботу с иудеями, ибо Господин субботы Христос через пророков говорит, что ненавидит субботы душа Его (Ис. 1:13), поскольку Он разрешил субботу телом Своим. Однако прежде Он повелел Моисею, чтобы время обрезания не превышало восьмого дня (Лев. 12:3), который часто выпадает на субботу, как мы читаем об этом в Евангелии (ср. Мф. 12:5) Моисей, провидя жестокосердие этого народа, воздвиг руки и распял самого себя в битве (Исх. 17:11), начатой иноплеменниками в субботу, чтобы они были взяты в плен и суровостью закона были образованы для учения, которого они избегали.

«Благослови Бог день седмый», т. е. соделал сей день днем радости о совершившемся творении. «И освяти его». Освя­щение вообще знаменует отделение к высшему назначе­нию (Нав. 20:7. Чис. 3:13); в частности, освящение времен есть назначение их для богослужения (4 Цар. 10:20. Иоил. 1:14, Иоил. 2:15). Таким образом под освящением седьмого дня должно разуметь посвящение его Богу преимущественно пред прочими днями седмицы. День сей, как посвященный Богу, человек обязан проводить в благодарственном памятовании о Боге, Творце мира, в делах молитвы и общест­венного богослужения. – Закон иудейской субботы, уста­новленный по исходе из Египта, есть не что иное, как обновление первоначального освящения седьмого дня (Исх. 20:10–11), ибо память о сем затмилась во времена до Моисея, хотя известно, что седмичное счисление време­ни было в употреблении у патриархов (Быт. 29:27) и еще до потопа (Быт. 7:4, Быт. 8:10–12).

Вся полнота тварей, задуманных в вечном Уме Творца, пришла в свое бытие во время шестоднева, но надлежало, чтобы они для своего существования имели цель-соединение с Богом. Для напоминания об этом Создатель благословляет и освящает седьмой день. "Посему будем опасаться, чтобы, когда еще останется обетование войти в покой Его, не оказался кто из вас опоздавшим... Ибо негде сказано о дне седьмом так: "И почил Бог в день седьмой от дел своих " И еще здесь: "не войдут в покой Мой". Итак, как некоторым остается войти в него, а те, которым прежде возвещено, не вошли в за непокорность... Кто вошел в покой Его, тот и сам упокоился от дел своих, как Бог от Своих. Итак, постараемся войти в покой оный, чтобы кто по тому примеру не впал в непокорность." (Евр. 4:1, 6, 10-11) Таким образом, в седьмой день Бог упокоился, то есть, создал царство вечного покоя, о котором Христос скажет праведникам: "Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира" (Мф. 25:34). Поэтому Бог и освятил, и благословил этот день, как время, когда он говорит о сердцах праведников, достигших совершенства: "Это покой Мой на веки, здесь вселюсь; ибо Я возжелал его." (Пс. 131:14) Святые же, празднуя на этой земле скитания и борьбы субботу, как образ грядущего, взывают: "Да живу я вечно в жилище Твоем и покоюсь под кровом крыл Твоих." (Пс. 60:5) <...> Кончился седьмой день творения, но об нем не сказано "и был вечер, и было утро", ибо начиная с него весь мир находится в непрерывном круговращении седмиц, которая продолжится до конца мира и наступления восьмого дня будущего века, когда времени больше не будет. Об этом таинственно вещал Соломон: "Давай часть семи и даже восьми".(Еккл. 11:2). И до ныне благословение Господне пребывает даже в падшем мире, благодаря чему он не разрушается, и до ныне освящаются люди и ангелы входящие в покой Его, и до ныне почивает Бог и не воззывает из небытия новые создания, до того дня когда Сидящий на престоле небес возгласит: "Се, творю ныне новое" (Откр. 21:5) и явится "новое небо и новая земля, на которых обитает правда". (2 Пет. 3:13)

В седьмой же день Бог почил от всех дел Своих, и назван был день этот субботой, то есть покой, ибо почил в этот день Создатель и освятил его, как об этом пишется в Книге Бытия во 2-й главе (Быт. 2, 2-3). *** "...Господь Бог почил от всех дел своих в день седьмой. Но Он почил не как уставший, ибо Бог есть Дух, и как Он может уставать? Почил Он для того, чтобы предоставить покой людям от их внешних дел и забот в день седьмой, который в Ветхом Завете был субботой (что значит покой), а в новой благодати для этого был освящен день недельный (воскресный), ради бывшего в этот день Воскресения Христова."

Итак, Бог благословил и освятил седьмой день не потому, что имел нужду в упокоении (ибо Он не утруждается), и не для того только, чтобы народу Еврейскому дать его для упокоения от трудов (ибо по освобождении от рабства не разбирал он дней). Бог дал седьмой день, чтобы рабы, даже против воли господ своих, имели отдохновение; и притом, временной субботой, данной народу преходящему, хотел представить образ субботы истинной, какая будет в мире нескончаемом. Сверх того, поскольку нужно было установить седмицы дней, Бог возвеличил благословением тот день, который не был прославлен делами творения, чтобы данной ему чрез это честью сравнился он с прочими днями, и восполнилось седмеричное число дней, потребное для мира. *** Как деревья, травы, животные, птицы и человек были вместе и стары и молоды (стары по виду членов и составов их, молоды по времени своего сотворения), так и луна была вместе и стара и молода: молода потому, что едва была сотворена, стара потому, что была полна, как в пятнадцатый день.

“И благословил, - говорит, - Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал”. Так как Он уже не стал более творить, и все, что только восхотел, по своему человеколюбию произвел своим повелением, и в шестой день положил конец творению, в седьмой же не хотел произвести ничего другого, потому что уже совершилось все, что только Он хотел, то, дабы и этот день имел некоторое преимущество и не казался менее важным из-за того, что в течение его ничего не создано, (Бог) удостаивает его благословения: “И благословил, - говорит, - Бог седьмой день, и освятил его”. Что же? Ужели прочие (дни) не были благословлены? Конечно; говорит; но для них вместо всякого благословения довольно было того, что в каждый из них созданы твари. Потому (Писание) и не сказало об них: “благословил”, а сказало это только о седьмом дне, и присовокупило еще: “и освятил его”. Что значит: “и освятил его”? Отделил его. Потом, чтобы показать нам и причину, по которой сказано: “и освятил его”, божественное Писание прибавляет: “Ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал”. Вот уже здесь, в самом начале (бытия мира), Бог гадательно предлагает нам учение о том, чтобы мы один день в круге седмицы весь посвящали и отделяли на дела духовные. Для этого Господь, совершив все дела Свои в шесть дней, удостоил седьмой день благословения и освятил, “ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал”. Но здесь, вижу я, опять открывается нам беспредельное море мыслей, и желаю не пройти его без внимания, но - сделать и вас участниками этого духовного богатства. Какой же здесь возникает у нас вопрос? (Вот какой): божественное Писание здесь показывает, что Бог почил от дел своих, а в Евангелии Христос говорит: “Отец Мой доныне делает, и Я делаю” (Ин. 5:17): при сравнении этих изречений не представляется ли какого-нибудь противоречия в них? Да не будет: в словах божественного Писания нет никакого противоречия. Когда Писание здесь говорит: “Ибо в оный почил от всех дел Своих”, - то этим научает нас, что Он перестал в седьмой день творить и производить из небытия в бытие; а когда Христос говорит: “Отец Мой доныне делает, и Я делаю”, то этим указывает вам на непрерывный Его промысел, и деланием называет сохранение существующего, дарование ему продолжения (в бытии) и управление им во все время. В противном случае, как могла бы существовать вселенная, когда бы верховная рука не управляла и не распоряжалась всем видимым и человеческим родом? И если кто захочет благонамеренно рассмотреть в подробности все, что каждый день совершается на вашу пользу Творцом вселенной, тот откроет бездну человеколюбия. В самом деле, какое соображение, какой ум в состоянии постигнуть неизреченную благость, которую (Бог) являет человеческому роду, повелевая “солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных” (Мф. 5:45), и подавая нам обилие во всем прочем? Может быть, мы простерли слово далее надлежащего; сделали это однако не напрасно и не без цели, но, для того, чтобы не пришедшие сюда узнали чрез вас, какой ущерб причинили они себе, из-за телесной пищи лишив себя духовного наставления. Впрочем, чтобы не увеличить их скорби, вы покажите к ним братскую любовь, передав им наши слова: это действительно послужит свидетельством искренней любви. Если поступающие так с чувственными яствами и сберегающие для своих знакомых то, что было подано на стол их показывают этим весьма великую любовь, тем более такой образ действия относительно духовных предметов доставит нам большую похвалу; да и польза нам будет от этого. Кто старается научить ближнего, тот не столько благодетельствует ему, сколько приготовляет себе самому великую награду и приобретает двоякий плод: получает от Бога большее воздаяние, и сам вспоминает и возобновляет в памяти сказанное, когда старается передать это ближнему. 8. Размышляя о такой пользе вашей, не откажите вашим братьям, но пусть ныне же они узнают от вас то, что нами сказано. А чтобы им впредь не быть вам обязанными таким наставлением, влеките их к нам, внушая им, что принятие телесной пищи нисколько не препятствует духовному наставлению, что всякое время нужно считать удобным для духовного собеседования. Если тщательно рассмотреть, то мы можем, и оставаясь дома, как после, так, и прежде обеда, взяв в руки божественные книги, получать от них пользу, и доставлять душе духовную пищу. Как тело нуждается в чувственной пище, так и душа требует ежедневного наставления и пищи духовной, дабы, укрепляясь ею, могла противиться восстаниям плоти и выдерживать постоянную брань, которая нам угрожает и делает душу нашу пленницею, если мы, хотя на короткое время, захотим предаться беспечности. Поэтому и пророк Давид назвал блаженным того, кто «о законе Его (Господнем) размышляет он день и ночь» (Пс. 1:2). И блаженный Моисей, наставляя народ иудейский, говорит: когда «будешь есть и насыщаться, тогда благословляй Господа, Бога твоего» (Втор. 8:10). Видишь, как тогда особенно, т. е. по принятии пищи, должны мы предлагать себе духовную снедь, чтобы душа после насыщения телесною пищею, вознерадев, не впала в погибель и не дала места козням диавола, который во всякое время старается нанести нам смертельный удар. Тот же пророк в другом месте сказал: «и ложась и вставая», поминайте Господа Бога вашего (Втор. 6:7). Видишь, что ни в какое время не следует нам изгонять из своей души это памятование (о Боге), но твердо хранить в совести, быть в постоянной бдительности и никогда не давать себе покоя, но, зная ярость врага нашего, трезвиться и бодрствовать, заграждать ему все входы, и никогда не пренебрегать духовною пищею. В этом ваше спасение, в этом духовное богатство, в этом безопасность. Если так станем каждовременно ограждать себя и чтением, и слушанием, и духовным собеседованием, то в состоянии будем и сами сделаться неодолимыми, и козни лукавого демона сделать безуспешными, и получить царство небесное, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Отсюда ведет свое начало установление субботы как дня покоя, и на этом установлении доселе основывается правильная смена труда и покоя в жизни человеческой.

И благословил Бог седьмой день, «Когда день благословляется, – говорит м. Филарет, – тогда он поставляется причастным особого некоего блага, достойным радости и сохранения среди самых перемен времени», разумеется, добавим мы от себя, в силу важности и знаменательности соединенного с ним воспоминания. и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал. Первое значение стоящего здесь в мазоретском тексте еврейского глагола заключает в себе мысль «об отделении» для какого-либо высшего предназначения и уже отсюда – об освящении, т. е. о назначении для святилища и Бога. В частности, освящение времен, по библейскому употреблению, есть назначение их для богослужения (4 Цар. 10:20; Неем. 8:9). Это благословение и выделение седьмого дня, как дня благодарственно-радостного покоя, посвященного воспоминаю творения и прославления Творца, имело значение только для разумно-одаренных существ, т. е. людей, которые, вероятно, с этого времени начали соблюдение субботы, в подражание творческому покою Бога. Хотя, строго говоря, суббота характер определенной заповеди получила лишь в законодательстве Моисея (Исх. 20:8; Втор. 5:12), но существует целый ряд сильных доказательств, из которых видно, что в форме благочестивого обычая она практиковалась гораздо раньше Моисея и что происхождение ее в этом смысле чуть ли не современно самому началу человеческой истории (доказат. см. в диссертации А. Покровского «Библейское учение о первой религии», с. 49–53).

Вопрос 22. Почему Бог благословил преимущественно седьмой день? Каждому из прочих дней усвоено созидание чего-либо особенного. Поскольку же до седьмого дня Бог создал всю тварь, то ему вместо созидания дал благословение, чтобы сей один день, из всех прочих, не остался не награжденным. Сказано же: «освяти его» вместо: отделил. Ибо во многих местах можно найти, что так понимается это слово в Божественном Писании. О мидянах сказано: «освящены суть, и Аз веду их» (Ис. 13:3), т. е. на это отделены. Притом же, писав сие иудеям, по необходимости выразился Моисей: «и освяти его», чтобы большую честь воздавали субботе. Ибо, и постановляя закон, сказал: «в шести днех сотвори Господь Бог твой небо и землю» (Исх. 20:11), «почи же в день седмый от всех дел Своих, яже сотвори» (Быт. 2:2), «и освяти его».

Благословение и освящение седьмого дня не есть предварительное указание на закон иудейский субботы, установленной по исходе из Египта, как то некоторые полагают. Ибо Творец благословляет и освящает тот самый день, в который почил, и потому, что почил от всех дел своих. И закон говорит не о новом благословении и освящении седьмого дня, но о древнем и первоначальном (Исх. 20:10-11), да и полагается между непреложными заповедями Десятисловия. Что такое благословение дня, можно разуметь из противоположного ему проклятия дня. День проклинается, когда он полагается началом и виною некоторого зла и в исступлении печали осуждается на сетование и как бы на уничтожение (Иов. 3:1-9, Иер. 20:14-16). Следственно, когда день благословляется, тогда он поставляется причастным особенного некоего блага, достойным радости и сохранения среди самых перемен времени. Наипаче же благословение Божие всегда есть источник блага твердого и пребывающего. Освящение вообще знаменует отделение к высшему назначению (Нав. 20:7, Чис. 3:13), и приписывается иногда тому, что само по себе свято (Ин. 10:36, Ин. 17:19), в особенности же освящение времен есть назначение их для богослужения (4 Цар. 10:2, Неем. 8:9, Иоил. 1:14, Иоил. 2:15-16). Итак, Бог, благословляя и освящая седьмой день, делает его незабвенным памятником Своей славы и веселия о творении (Пс. 103:31) и временем, по превосходству, священным для человека. Нельзя сказать вопреки сему, что человек, которого все время было свято и все дела имели предметом Бога, не имел нужды в особливом священном времени. Если он был во времени, то не мог все делать во всякое время. И если есть время всякому хотению под небесами (Еккл. 3:1), если для Адама было время, когда он должен был отправлять дела своего владычества над тварями (Быт. 1:28) и возделывать сад Едемский (Быт. 2:15), то для чего не быть времени, в которое бы он единственно и совершенно погружался в Бога? Затмившаяся память освящения седьмого дня возобновлена обрядом — постановлением субботы, но седмичное счисление времени было в употреблении у патриархов (Быт. 29:27) и еще до потопа (Быт. 8:4, 10, 12). Всеобщность и древность предания о седьмом дне у язычников также показывает, что сие предание идет от начала мира.