2-ое послание к Коринфянам ап. Павла, Глава 4, стих 17. Толкования стиха

Любые трудности перевешивает перспектива будущей славы:

Здесь апостол говорит: страдание — оно мгновенное и легкое на самом-то деле. Действительно, если спросить рожавшую женщину, сильно ли она страдает из-за болезней, которые были во время родов? Наверняка она о них уже забыла. Памятью — помнит, но эти страдания уже душу не рвут.

Да, хотя страдание было, но оно было мгновенное и легкое, даже на земле. То же самое касается страданий внешнего человека. Оно, как говорит апостол Павел, маленькое и легкое. Интересное выражение — вечная и тяжелая слава. Бремя славы такое. Немыслимая тяжесть славы, огромность славы. Слава, которая поражает.

Как говорит апостол в другом месте, в Послании к Римлянам: /«…Думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» (Рим. 8:18). И Златоуст говорит так: «Смотри, как он отнимает силу у скорбей настоящей жизни, когда настоящее противополагает будущему, а временное — вечному, легкое — полновесному, скорбь — славе. Все дело полагает он в надежде. Прискорбности внешние верою и благодатию поставляют страждущего в тесное общение со страданиями и смертию Христовою. Оттого они бывают проводниками и жизни Христа, обновляющей внутреннего человека. Но то же общение в страданиях и смерти Христа Господа, прославленного уже, служит основанием прославления и страждущих Его ради. Отсюда следует, что скорби, обновляющие внутреннего человека, служат вместе залогом вечного прославления. Поэтому Апостол поставляет обновление внутреннее с прославлением будущим в некоторой причинной связи: “еже бо”. Они сходятся путем скорбей в одном источнике, прославленном Господе Спасителе, обновляющем духовно общащихся с Его страданиями и смертию силою веры и благодати и готовящем им славу, какою Сам облечен, восседя одесную Отца, яко победитель смерти и ада».

Смысл этого стиха в том, что страдания, с которыми сопряжена жизнь апостолов в этом мире, несоизмеримы с грядущей вечной славой, т. е. оправданием и жизнью воскресения. Павел, по-видимому, использует здесь игру слов, так как «слава» и «весомость» в евр. языке обозначались одним и тем же словом кавод. Временные страдания, которые кажутся тяжелыми и невыносимыми, на самом деле легки по сравнению с «весом» или «обилием» славы (ср. Кул.).

В служении апостольском, которое Павел понимает, как служение Нового Завета, он различает две стороны: его внутреннюю сущность и ту оболочку, в которую она заключена. Это, в общих чертах, тема глл. 4 и 5. Внутреннее противополагается внешнему, как сокровище в глиняных сосудах (ср. 4:7). Чрез страдания тела Апостол участвует в смерти Иисуса и надеется на участие в Его Воскресении 4и слл.). Этот путь Апостола спасителен и для пасомых (4:12–15). С истлеванием внешнего человека происходит обновление внутреннего (4:16–18). 

Самое это умирание непрерывное по телу есть, так сказать, осязательное и наглядное движение к невидимой и вечной славе, ибо «если внешний их человек (тело с потребным для него и с участию его) и тлеет, то внутренний (дух и душа – Феофилакт, Экумений) со дня на день обновляется». А посему, – говорит Апостол, – «мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно».

Коснувшись жизни будущего века, Апостол раскрывает, сколь славно будущее, а потом и то, как оно должно «быть желательно и как к нему должно приготовляться (5:1–10).

Величие жизни будущей главным образом заключается в ее вечности. Но Апостолы уже предвкушали залоги этого вечного бытия, а именно в том внутреннем обновлении, которое они испытывали каждый раз, как выходили невредимыми из смертельно-тяжелых обстоятельств и от безмерного уничижения и всяческого ослабления к возможно полной силе и славе. Св. Иоанн Златоуст говорит: «Каким образом тлеет внешний человек? Когда терпит бичевания, гонения и другие бедствия. А внутри как обновляется? Верою, надеждою, ревностию. Чем более страждет тело, тем более душа имеет благих надежд, и тем более просветляется, как золото многоискушенное действием огня». К сему преосвящ. Феофан еще прибавляет: «Прискорбности внешние верою и благодатию поставляют страждущего в тесное общение с страданиями и смертию Иисуса Христа. Оттого они бывают проводниками и жизни Христовой, обновляющей внутреннего человека... Отсюда следует, что скорби служат залогом вечного прославления». Изъясняя потом слова Апостола: не смотряющым нам видимых, но невидимых.., он говорит: «на ристалищах, бегущие на конях, или на ногах, взор свой весь впирают в мету (σϰοπός), ни на что стороннее не обращая внимания... И когда приходит благодать и пробуждает дух, то в числе первых его требований есть отречение от видимости, от опор, надежд и утех, видимыми вещами и лицами подаваемых, и обращение к невидимому... Оно одно становится истинно сущим, видимое же призрачным и исчезающим, каково оно и есть на деле... Что же такое невидимое? Бог и все то, что́ Он дает вкусить приближающимся к Нему»... «Итак», заключает св. И. Златоуст, «поелику видимое временно, а невидимое вечно, то к невидимому и будем простирать наши взоры».

Христианство полагает цель человеческой жизни не в земной, кратковременной, а жизни будущего века, вечной и блаженной. Поэтому все злострадания христиане встречают в полной уверенности их преодоления в будущем воскресении и с сознанием их полезности в настоящем: «мы не унываем», что от бесчисленных уничижений, гонений разрушается и тлеет «внешний наш человек», т. е. плоть с ее потребностями, ибо взамен этого «внутренний» человек, т. е. дух наш, со дня на день обновляется (2 Кор. 4:16). Страдания, таким образом, производят двоякое действие: уничижение и «тление» внешнего человека и «обновление» внутреннего. Скорби жизни за Христа поставляют страждущего в тесное благодатное общение с Ним, ибо это и есть соумирание, а значит и совоскресение с Ним, через обновление внутреннего человека. Поэтому «мы и смотрим не на видимое (которое, хотя большей частью прискорбно, но временно), но на невидимое (которое сияет вечной славой Божества): ибо видимое временно, а невидимое вечно» (2 Кор. 4:18). Апостол неоднократно призывает христиан «радоваться», «не унывать», несмотря на скорби, потому что это «кратковременное наше страдание производит в безмерном преизбытке вечную славу» (2 Кор. 4:17).

Еже ныне, — το παραυτικα, — нынешнее, мгновенное. Легкое печали — легкие прискорбности. Как ни велико, говорит, то, что мы терпим, так что нас справедливо надо назвать насмертниками; при всем том это суть только прискорбности, легкие и скоропреходящие, если смотреть на них с точки зрения будущей славы. Что сия жизнь пред вечностию, и стоит ли брать ее в счет, если бы и всю ее беспрерывно пришлось прострадать? Печали бывают и очень чувствительные; но как они все проходят, а минувшая печаль уже не тяжела, то они все в собственном смысле легки. Печаль, конца не имеющая, хотя бы она и невелика была, не может не казаться подавляющею. По преумножению в преспеяние, — καθ υπερβολην εις υπερβολην, — по преизбытку в преизбыток, — хочет сказать: меры нет в каком преизбытке, "в величайшем преизбытке" (святой Златоуст); "будущая слава имеет величие преизобильно преизобильное" (Феофилакт). Тяготу вечныя славы, — αιωνιον βαρος, — вечную тяготу славы. В противоположность скоропреходящим легким прискорбностям ставится вечная тяжелая слава, — слава представительная, полновесная. "Легкому и удобоносному противопоставляет Апостол тяжелое, то есть многоценное" (Феодорит). Соделовает нам, — приготовляет нам; терпим здесь, а там слагается уже, что следует за претерпеваемое здесь. Идут современно: здесь легкая прискорбность, там залог полной славы. "Смотри, как он отнимает силу у скорбей настоящей жизни; когда настоящее противополагает будущему, временное — вечному, легкое — полновесному, скорбь — славе. Все дело полагает он в надежде" (святой Златоуст). Прискорбности внешние верою и благодатию поставляют страждущего в тесное общение со страданиями и смертию Христовою. Оттого они бывают проводниками и жизни Христовой, обновляющей внутреннего человека. Но то же общение в страданиях и смерти Христа Господа, прославленного уже, служит основанием прославления и страждущих Его ради. Отсюда следует, что скорби, обновляющие внутреннего человека, служат вместе залогом вечного прославления. Посему Апостол поставляет обновление внутреннее с прославлением будущим в некоторой причинной связи: еже бо. — Они сходятся путем скорбей в одном источнике, прославленном Господе Спасителе, обновляющем духовно общащихся с Его страданиями и смертию силою веры и благодати и готовящем им славу, какою Сам облечен, восседя одесную Отца, яко победитель смерти и ада.

Еже бо ныне легкое печали нашея, по преумножению в преспеяние, тяготу вечныя славы соделовает нам, не смотряющим нам видимых, но невидимых: видимая бо временна, невидимая же вечна (2 Кор. 4:17-18). 
Легко переносить печаль, преуспевать в добродетели, надеяться вечной славы, – чего более можно пожелать человеку в жизни, в которой печаль неизбежна, добродетель трудна, благополучие ненадежно? И такими преимуществами настоящей жизни обладание, не обинуясь, приписывает себе Апостол: «еже бо ныне легкое печали нашея, по преумножению в преспеяние, тяготу вечныя славы соделовает нам».
Будем же внимательны к средству, которым приобретаются такия преимущества жизни. Как «легка печаль», даже Вам, которые, по собственному признанию, «во всем скорбяще.., нечаеми.., гоними.., низлагаеми.., присно живии в смерть предаетеся» (2 Кор. 4:8-11)? Как сия печаль «преумножает» Ваше «преспеяние», как «соделовает» Вам «тяготу вечныя славы»? – Ответствуют: «не смотряющим нам видимых, но невидимых». Дело состоит в том, что мы не смотрим на видимое, а смотрим на невидимое.
Итак, не смотреть на видимое, а смотреть на невидимое, – в сем заключается сильное По Евреин. сборн.: великое...  средство против печали, для добродетели, для блаженства.
Если, для определения врачебнаго средства, с пользою обращаются к началу болезни: то не безполезно заметить здесь, что первое и всеобщее начало всеобщей болезни человечества, начало всякаго несовершенства и несчастия, или иначе, начало всякаго греха и наказания человеков, есть неправильная мысль ума, и безпорядочная решимость воли, не смотреть более на невидимое, а смотреть только на видимое. Что иное называют «падением» человека, который и в состоянии падения остается на своих ногах, не как змий, осужденный ходить на чреве, – что, говорю, иное называют падением человека, если не то, что его ум, воля, деятельность отвратились, уклонились, низпали от Бога к твари, от небеснаго к земному, от невидимаго к видимому? Внимайте, как описывает сие книга Бытия: «виде жена, яко добро древо в снедь, и яко угодно очима видети» (Быт. 3:6). Вместо того, чтобы прилежнее взирать к невидимому Богу, Который заповедал не вкушать от сего древа, взирать в невидимое небо, где уготовано вечное воздаяние за исполнение заповеди Божией, взирать на невиданную еще, но уже указанную смерть, которая неминуемо должна была последовать за нарушением заповеди, – вместо всего невидимаго, жена смотрит только на видимую красоту запрещеннаго плода, и засматривается, и вкушает, и привлекает мужа к такому же вкушению. И таким образом от страстнаго внимания к видимому, раждаются грех, нагота, изгнание, проклятие, труды, печали, болезни, смерть, истление.
Повторим сказанное: для определения врачебнаго средства, с пользою обращаются к началу болезни; заграждением источника зла пресекается распространение зла, и потоки его изсушаются По Евреин. сборн.: пoелику заграждать источник зла есть пресекать распространение зла, и потоки его изсушать. . Итак, если начало душевных болезней в человеках, и первый источник всякаго зла найден в том, что человек перестал смотреть на невидимое, а начал смотреть только на видимое; то не трудно заключить, сколь естественно искать врачебнаго противу зла и спасительнаго средства в том, чтобы перестать смотреть на видимое, и решиться смотреть преимущественно на невидимое.
Что было в источнике, то и в потоках протекает. Забвение невидимаго и пристрастие к видимому, было началом зла в человеке: то же начало действовало и действует в распространении зла между человеками. Некоторые из них упорно не захотели взирать к невидимому Богу, – и родилось нечестие; другие, по пристрастию к видимому, и Бога видимаго иметь захотели: отсюда произошло идолопоклонство и суеверие. Презрели невидимую часть существа своего, душу, а стали смотреть только на видимую часть своего состава, тело; – и вместо человеческой жизни, управляемой разумом и законом добра, открылась в человеках жизнь скотская, чувственными похотями водимая, и зверская, необузданною яростию порываемая. Страстный и жадный взор на видимое, в неудержанном По Евреин. сборн.: в неудержанном и постоянном...  направлении, становится некою злотворною силою, которая из всех видимых предметов по их различию, различный извлекает яд, тем более страшный, что в ком он образуется, того и отравляет. Так смотрят на видимую красоту телесную, и впадают в неистовство сладострастия; – на злато и другия видимыя блага, и заражаются любостяжанием; – на видимыя блага в руках других, и отравляют собственное сердце завистию; – на видимыя преимущества собственныя, и сами себя ослепляют гордостию. Так, по выражению Пророка Иеремии (Иер. 9:21), «восходит смерть сквозе окна ваша»; то есть, чрез чувства, которыми вы сообщаетесь с видимым миром, слишком отверстыя по неосторожности, а еще более по пристрастию к видимому, входит греховная смерть в душу. Что же нам делать? – Без сомнения, тщательнее затворять окна, которыми входит смерть, то есть, удерживать чувства, которыми прелесть и соблазн входят в душу; или, по выражению Апостола, «не смотреть на видимое, но на невидимое». Не останавливай взора на видимой красоте, – и сохранишься от прелести сладострастия. Не смотри на блеск богатства, твое ли оно, или чужое, – и не поработишься любостяжанию, и не уязвишься завистию. Не смотри на твои видимыя преимущества, но старайся познавать совершенства, которых требует невидимое существо твое, – и не унизишь себя гордостию, но вознесет тебя смирение. Не сей в плоть семена истления, – и пожнешь от духа живот вечный. Минуя все видимое, взирай непрестанно к невидимому Богу, – и обрящешь благодать пред очами Его, и насытишься явлением славы Его.
Как можно, скажут, не смотреть на видимое, которое не только без воли, но даже против воли нашей, находится у нас в глазах; и напротив смотреть на невидимое, которое скрывается от взоров наших?
На сие, дабы кто подлинно не смутился мнимою невозможностию, ответствуем, во-первых, что как можно не смотреть на видимое, сие показывает самый обыкновенный опыт, когда, например, человек, углубленный в размышление, не примечает, что происходит вокруг его; или когда объятому печалию, самое близкое и приятное дотоле, становится не мило и чуждо. Подобно сему человек, занимающийся благоговейным размышлением о высоких тайнах невидимаго, или благочестивою печалию по Боге, углубляясь в сии внутренния состояния отрешается от всего внешняго так, что и приятным не сильно привлекается, и неприятным не глубоко поражается, и видит, но не смотрит, и смотрит, но не пригвождает взора к видимому. Посему и Апостольское слово, средством преспеяния во благе и пособием к достижению блаженства, представляет не просто презрение видимаго, но в соответствии с усиленным По Евреин. сборн.: с напряженным...  вниманием к невидимому: «не смотряющим нам видимых но невидимых».
Во-вторых, дабы удостовериться, что и на невидимое смотреть можно, как-бы на видимое, довольно вспомнить, что хотя в высочайшем степени невидимое существо есть Бог, по изречению Апостола, «во свете живый неприступнем, егоже никтоже видел есть от человек, ниже видети может» (1 Тим. 6:16); однако и Его, по свидетельству того же Апостола, «невидимаго яко видя, терпяше» (Евр. 11:27) Боговидец Моисей. Да и для всех человеков «невидимая Его, от создания мира твореньми помышляема, видима суть, и присносущная сила Его и Божество» (Рим. 1:20). Так самое видимое, когда не на него единственно смотрим, но стараемся проникать далее, становится зрительным стеклом для созерцания невидимаго.
Впрочем от Апостола можно заимствовать особенный По Евреин. сборн.: некоторый особенный...  способ, как отставать от видимаго, и прилепляться к невидимому. Сей способ состоит в размышлении, что «видимая временна, невидимая же вечна».
«Видимая временна». Что же смотреть на видимое? Какая польза строить на песке, писать на воде, гнаться за ветром, или бегущею тению? Для чего корыстолюбивый, честолюбивый, завистливый, несытыми глазами хотят поглотить весь мир? Прежде нежели они могут насытиться, исчезнет мир и прежде нежели мир исчезнет, исчезнут они от мира.
«Видимая временна». Что ж, если сей непременный закон видимаго, уже и оказывает свое действие на том, что нас окружает; если время похищает у нас приятное и любезное, и оставляет чувство лишения, или даже страдания? – Тот же закон времени, который теперь на нас нападает с оружием скорби, вскоре обратится, чтобы нас избавить от нея. Если безразсудно привязывать себя слишком крепкими узами любви к видимому, которое вскоре может быть похищено временем; то не более благоразумно и то, чтобы самому на себе отягчать бремя печали о видимом, которое уже временем похищено.
«Невидимая же вечна». Пред вечностию, как одна минута, так и все продолжение времени, равно неприметны. Что же значит минута лишения, за которою следует вечность обладания благом, минута страдания, которая приготовляет к вечности наслаждения, минута подвига для добродетели, которую ожидает вечность воздаяния и славы?
«Невидимая вечна». И – ах! в обширных областях невидимаго есть не только вечное обладание благом, но и вечное лишение блага, не только вечное наслаждение, но и вечное страдание, не только вечное воздаяние и слава, но и вечная укоризна и стыдение, не только вечный свет и вечная жизнь, но и вечный огнь и вечная смерть. В краткой настоящей жизни мы проходим видимое, временное, как-бы некое преддверие невидимаго, вечнаго. Телесная смерть отверзает дверь, и если мы благовременно научились, верным и неуклонным оком смотреть на сокровенный путь невидимаго, и решительно направили стопы свои к вечному, вводит нас в вышния обители света и жизни; а ослепленных и отягченных пристрастием к видимому, низвергает в мрачную бездну, в ужасное преддверие смерти вторыя. Научимся, пришельцы видимаго мира, – доколе не поздно, научимся, как должно нам проходить краткий путь временной жизни безопасно и благонадежно, что на нем оставить без внимания, дабы предостеречься от развлечения, и куда обратить внимательные, осторожные взоры. Нам должно стремиться к вечной славе, «не смотряющим нам видимых, но невидимых: видимая бо временна, невидимая же вечна».
Если когда, в исключение из сего правила, позволительно и должно со вниманием По Евреин. сборн.: со вниманием и уважением...  смотреть на видимое, то наипаче в тех случаях, когда видимое, как образ, как таинственное орудие и приятелище невидимаго, святаго, Божественнаго, самим Богом, или Богомудрыми учредителями, поставлено в предмет благочестиваго внимания для человеков. Таковы суть видимые образы, вещества, знамения, обряды Церковных Таинств и Богослужения. Но и в сем случае, сколь ни достойно благоговения видимое, – не на нем одном останавливаться должно. Сквозь святые образы и знамения видимыя, благоговейный, только не любопытный, взор веры должен быть устремляем к невидимой силе и существенному действию благодати Божией. Страшно подумать, что и Симон волхв видимо крещен был по чину Христианскому По Евреин. сборн. далее следует: и предатель видимо приобщился трапезы Господней... : подумаем же, как нужно и там, где святыня, исходя из невидимаго, наполняет и объемлет видимое, – как нужно и там восходить от видимаго к невидимому, чтобы не оскорбить и невидимой и видимой святыни.
Святая Церковь многообразно подвизается приближать нас от видимаго к невидимому. Так, при тайнодействии, она не только невидимых Ангелов присутствующими и сослужащими представляет, но и нам самим повелевает таинственно изображать в себе Херувимов. Так, она призывает нас торжественно творить память Святых, прешедших из видимаго в невидимое. И Провидение Божие частию привлекает нас к общению с Ними чрез их видимые чудодейственные останки, частию же и сии скрывает от нашего видения, чтобы вера училась, и без помощи видимаго, восходить к невидимому. Да внимаем сему руководству, и да «смотряем невидимых». Если, по слову Господню, Ангелы в вере воспитываемых младенцев выну видят лице Отца небеснаго, и если нет причины отнять сих невидимых охранителей и у вышедших из младенчества, продолжающих ходить в вере; если Святые Божии человеки, вступя в невидимыя обители света, еще удостоивают озираться в сей сумрак видимаго, и благотворными знамениями дают нам призывныя мановения: то со Святыми Ангелами хранителями, и со Святыми Божиими человеками, и – в особенности мы здесь с Богоносными Отцами нашими Сергием и Никоном, да соединяемся, поколику можем, в единый чистый взор к невидимому Отцу Их, и нашему, и в единое молитвенное желание, да утвердит Он нас, чтобы постоянно и неуклонно взирать к Нему духом, «не смотряющим нам видимых, но невидимых»; и в сем расположении духа, и печали сего временнаго жития благодушно переносить, и в добродетели с успехом подвизаться, и вечныя славы достигнуть благодатию Отца славы, с Единородным Его Сыном и Единосущным Его Духом препрославленнаго во веки. Аминь По Евреин. сборн.: Церковь и всегда соединяет нас в таинствах с блаженными силами и повелевает нам таинственно изображать их в себе самих: но ныне особенно поставляет нас с ними в торжественное общение, пред Господом сил. Так да «смотряем невидимых». Если, по слову Господню, Ангелы в вере воспитываемых младенцев выну видят лице Отца небеснаго, и если нет причины отнять сих невидимых хранителей и у тех, которые, вышед из младенчества, продолжают ходить в вере; то смотрите духом, сколь великий Ангельский собор ныне с нами. Они выну видят лице Отца нашего небеснаго, следственно и теперь к Нему взирают. Соединимся с ними колико можем, во един чистый взор к Невидимому Отцу их и нашему, и в единое молитвенное желание, да дарует Он и нам всегда взирать к Нему духом, «несмотряющим видимых, но невидимых», и в сем расположении духа, и печали сего временнаго жития благодушно переносить, и в добродетели с успехом подвизаться, и вечныя славы достигнуть благодатию препрославленнаго во веки. Аминь. .