2-ое послание к Коринфянам ап. Павла, Глава 12, стих 2. Толкования стиха

Вем человека о Христе, прежде лет четыренадесяти: аще в теле, не вем, аще ли кроме тела, не вем, Бог весть, восхищена бывша таковаго до третиаго небесе. И вем такова человека: аще в теле, или кроме тела, не вем, Бог весть: яко восхищен бысть в рай, и слыша неизреченны глаголы, ихже не леть есть человеку глаголати (2 Кор. 12:2-4). 2. Спрашивают обыкновенно, прежде всего, что в этих словах Апостол называет третьим небом, а затем — хотел ли он, чтобы в них разумелся рай, или же после того, как был восхищен на третье небо, он восхищен был и в рай, где бы этот рай ни находился, так что если он был восхищен на третье небо, это не значит то же, что был восхищен и в рай, но сначала — на третье небо, и потом — в рай. Этот вопрос настолько обоюден, что, мне кажется, может быть разрешен в том только случае, если кто-нибудь на основании не настоящих слов Апостола, а других мест свящ. Писаний или очевидных данных, найдет что-нибудь такое, чем докажет, находится ли рай на третьем небе или не находится, так как представляется неясным что такое и само третье небо и как понимать его — относительно ли телесных или духовных вещей. Можно бы, конечно, сказать, что человек телом может быть восхищен только в какое-нибудь телесное место, но так как Апостол выражается таким образом, что он не знает, в теле ли, или вне тела был он восхищен, кто же осмелится сказать о себе, что знает то, чего не знал Апостол? При всем том, если не могут быть восхищены ни дух без тела в телесные места, ни тело — в духовные, то самое уже сомнение его (если только допустить, что Апостол пишет о самом себе) как бы вынуждает нас разуметь таким же образом и место, куда он был восхищен, т. е. так, что нельзя определить и распознать, телесное ли оно или духовное. ГЛАВА II. Апостол мог не знать, вне ли тела видел он рай, если он видел его в экстазе. 3. Ибо когда представляются нам во сне или в экстазе телесные образы, то мы совершенно не отличаем их от самых тел, пока, возвратившись к телесным чувствам, не приходим к сознанию, что имели дело с образами, которые воспринимали не при помощи телесных чувств. Кто, в самом деле, пробудившись от сна, не чувствует сейчас же, что видел грезы, хотя, когда видел их спящий, он не мог отличить их от телесных воззрений бодрствующих? Со мною, впрочем, знаю, случалось, (а потому, не сомневаюсь, могло или может случаться и с другими), что, видя что-нибудь во сне, я чувствовал, что вижу именно во сне, и даже сонный я чувствовал и был твердо убежден, что образы, которые во сне обыкновенно поражают нас своею несообразностью, не истинные тела, а представляются мне во сне. Но иногда, однако, я и ошибался: видя, напр., своего друга во сне, я старался убедить его, что видимые нами тела не истинные тела, а образы спящих во сне, хотя и сам он представлялся мне во сне же, как и они, — даже и то самое, что мы говорим с ним вместе, не истинно, а он видит теперь, сонный, что-нибудь иное, и не знает, вижу ли то же самое и я; впрочем, когда я усиливался убедить его, что это не сам он, я отчасти склонялся думать и так, что это именно он, с которым я, конечно, не говорил бы, если бы был убежден, что это не он. Таким образом, душа сонного, хотя удивительно и бодрствующая, может обманываться образами тел, как если бы это были самые тела. 4. В экстазе же я имел случай слышать только одного человека, и притом простолюдина, который едва мог выражать свои ощущения, но знал, что он и бодрствует, и видит нечто не глазами: "видела его, говорил он (пользуюсь, насколько могу припомнить, его собственными словами), душа моя, а не глаза". Но он не знал, тело ли то было или же телесный образ. Ибо не был таким, чтобы мог различать подобные вещи, но в то же время был настолько простодушно искренним, что я слушал его с таким доверием, как если бы сам видел то, что, по его словам, видел он. 5. Вот почему, если Павел видел рай так, как Петру виделась спускающаяся с неба корзина (Деян. 10:11), или Иоанну все то, что он описывает в Апокалипсисе (Откр. 1:12), или Иезекиилю поле с костями мертвых и их воскресение (Иез. 37:1-10) или Исайи сидящий Бог, окрест Его серафимы и жертвенник, взятый с которого уголь очистил уста пророка (Ис. 6:1-7), то ясно, что он мог и не знать, в теле ли он видел, или вне тела. ГЛАВА III. Апостол, будучи уверен, что видел третье небо, не был уверен, как видел. 6. Но если он видел вне тела и не телА, то возможен вопрос, были ли это телесные образы, или же субстанция, которая не представляет никакого подобия тела, как напр. Бог, как ум, или понимание или разум человека, как добродетели — благоразумие, справедливость, чистота, любовь, благочестие и все то, что только мы мысленно исчисляем, расчленяем, определяем, не видя ни их очертания, ни цвета, ни того, как они звучат, чем пахнут, какой имеют вкус во рту, чем оказываются для осязания со стороны тепла или холода, мягкости или твердости, тонкости или жесткости; а созерцая их при помощи зрения, света и представления другого рода, и притом такого, который гораздо превосходнее и несомненнее остальных. 7. Возвратимся же опять к словам Апостола и paссмотрим их с большею тщательностью, признав сначала за несомненное, что Апостол гораздо больше и несравненно полнее нас знал то, что мы стараемся знать так или иначе о бестелесной природе. Итак, если он знал, что ни в каком случае нельзя видеть ни духовных предметов посредством тела, ни телесных помимо тела, то почему же из того, что видел, он не распознал и того, как это мог он видеть? Ибо если он был уверен, что то были духовные предметы, то почему не был в то же время и уверен, что видел их вне тела? Если же знал, что то были предметы телесные, то почему не знал, что мог видеть их только посредством тела? Откуда же в нем возникает сомнение, в теле ли или вне тела он их видел, разве уж не сомневался ли и в том, были ли то тела, или телесные образы? Итак, посмотрим, прежде всего, что в составе его слов есть такого, относительно чего он не сомневается, и если потом останется в них что-нибудь такое, относительно чего он сомневается, то, может быть, из того, относительно чего он не сомневается, разрешится и вопрос, каким образом сомневается он и в этом. 8. Вем, говорит, человека о Христе, прежде лет четыренадесяти: аще в теле, не вем, аще кроме тела, не вем, Бог весть, восхищена, бывша таковаго до третияго небесе. Итак, он знает человека о Христе, четырнадцать лет тому назад восхищенного до третьего неба: в этом он нисколько не сомневается; не должны, следовательно, сомневаться и мы. Но в теле ли или вне тела человек тот был восхищен, в этом он сомневается, а отсюда, раз сомневается он, кто же из нас осмелится быть в том уверен? Разве не будет ли в этом случае последовательным с нашей стороны сомнение относительно третьего неба, куда, как он говорит, был человек тот восхищен? Ибо если в словах Апостола указывается нечто действительное, то указывается в них и третье небо; если же в них дан только некоторый образ телесных предметов, не было и третьего неба, а указание на него сделано в том смысле, что Апостол, как ему казалось, достиг до первого неба, выше которого видел опять небо, достигши которого видел новое небо, и уже достигши последнего, он мог сказать, что был восхищен до третьего неба. Но что существовало третье небо, куда он был восхищен, в этом он не сомневается, и не хочет, чтобы сомневались и мы, ибо говорит вначале: вем, и затем ведет дальнейшую речь; так что то, что, как говорит Апостол, он знает, может не считать истинным разве лишь тот, кто не верит Апостолу. ГЛАВА IV. Небо, куда был восхищен Апостол, действительно было третье небо. — Затруднение, каким образом Апостол был уверен относительно виденного неба и не уверен относительно того, как он его видел. 9. Итак, Апостол знает человека, восхищенного до третьего неба; след. небо, куда человек тот был восхищен, было действительно третье небо, а не какой-нибудь телесный знак, который Моисей отличал и от самой субстанции Бога, и от видимой твари, в какой Бог являлся человеческим и телесным чувствам, настолько, чтобы сказать: покажи мне Тебе Самого (Исх. 33:13), а также и не какой-нибудь образ телесной вещи, который видя в духе, Иоанн спрашивал, что он собою означает, и получал в ответ, что это или город, или люди, или что-нибудь другое, когда видел зверя, или жену, или воды, или что-нибудь другое подобное (Откр. 13:1 и Откр. 17:3); но, говорит, вем человека восхищена бывша до третияго небесе. 10. Если же небом он хотел назвать духовный образ, подобный телесному небу, в таком случае и его тело было также только образом тела, в котором он был туда восхищен; след. и своим телом он называл образ тела, как небом — образ неба. В таком случае он не старался бы и различать, что он знает и чего не знает, — знает человека, восхищенного до третьего неба, не знает же, в теле ли восхищенного, или вне тела, а просто рассказывал бы о видении, называя, что видел, именами тех предметов, которые видел. И мы, когда рассказываем о своих снах или о каких-нибудь откровениях в них, говорим: "Я видел гору, видел реку, видел трех человек" и т. п., приписывая этим образам те имена, которые имеют самые предметы, подобие коих мы видели; Апостол же говорит: "то знаю, а этого не знаю". 11. А если и то и другое представлялось ему образно, в таком случае то и другое он одинаково знал иди не знал; если же небо представлялось ему в своем собственном виде и потому он знал о нем, то каким образом тело того человека могло представляться ему образным? 12. В самом деле, если виделось ему телесное небо, почему же он скрыл, виделось ли оно ему телесными глазами? Если же он не уверен был, телесными ли глазами или в духе оно ему виделось, а потому и сказал: в теле или кроме тела, не вем, то каким образом не уверен был и в том, действительно ли телесное небо виделось ему, или же оно представлялось ему образно? С другой стороны, если виделась ему бестелесная субстанция не в образе какого-нибудь тела, а так, как созерцаются нами правосудие, мудрость и т. п., и таким было и небо, то, ясно, ничего подобного нельзя видеть телесными глазами, а потому, если он знал, что видел что-нибудь подобное, то не мог сомневаться, что видел не при помощи тела. Вем, говорит, человека... кроме, тела, не вем, Бог весть. ГЛАВА V. Разрешается то же самое затруднение. 13. Что де ты знаешь и, из опасения ввести верующих в заблуждение, отличаешь от того, чего не знаешь? — Человека, говорит, восхищенного до третьего неба. Но это небо было или тело, или дух. Если оно было телом и было видимо телесными глазами, почему же он знает, что оно существует, а не знает, что было им видимо в теле? А если оно было духом, в таком случае или представляло собою телесный образ, и тогда одинаково неизвестно как то, было ли оно телом, так и то, было ли видимо им в теле, или же было видимо так, как умом созерцается мудрость, т. е. без всяких телесных образов, и в таком случае известно, что не могло быть видимо при посредстве тела; след. или известно и то и другое, или то и другое неизвестно, или же известно то, что видимо было, а неизвестно то, при посредстве чего было видимо. Ибо бестелесная природа, очевидно, не могла быть видима при посредстве тела. Тела же хотя и могут быть видимы вне тела, но, конечно, не так, как при помощи тела, а совершенно отличным способом (если такой существует), почему было бы удивительно, если бы этот способ мог ввести Апостола в такое заблуждение или сомнение, чтобы, видя телесное небо не телесными глазами, он мог сказать, что не знает, в теле ли или вне тела его видел. 14. Остается поэтому допустить, что так как Апостол, с такою тщательностью различающий, что он знает, от того, чего не знает, не мог ошибаться, то, когда был восхищен на небо, он не знал и сам, в теле ли он был, как существует душа в живом теле сонного ли или бодрствующего человека, или в отрешении от телесных чувств в экстазе; или же совершенно вышел из тела, оставив его мертвым до тех пор, пока его душа, по окончании видения возвратилась в мертвые члены и он не то, чтобы пробудился, будучи раньше сонным, или пришел в чувства, будучи раньше погруженным в экстаз, а ожил, как бы совершенно мертвый. Поэтому, что, будучи восхищен на небо, он там видел, и что, как утверждает, знает, то он видел в собственном смысле, а не мечтательно. Но так как душа его, отрешенная от тела, совершенно ли мертвым его оставляла, или же сама находилась в нем каким-нибудь свойственным живому телу способом, а ум её был восхищен для созерцания и слышания неизреченных тайн видения, то он и не знал этого, а потому, может быть, и сказал: аще в теле или кроме тела, не вем, Бог весть. Глава VI. Три рода зрения. 15. А что бывает видимо не образно, а в собственном смысле, и в то же время не при посредстве тела, то видимо бывает в зрении, которое превосходит все прочие. Постараюсь, при помощи Господа, выяснить виды и различия этого зрения. В одной заповеди: возлюбиши искренняго твоего яко сам себе (Мф. XXII, 39), когда мы ее читаем, встречаются три рода зрения: во-первых — посредством глаз, которыми мы видим самые буквы, затем — посредством человеческого духа, которым мысленно представляется ближний и отсутствующий, наконец — посредством умственного созерцания, которым зрится самая мыслимая (intellecta) любовь. В ряду этих трех родов первый самый очевидный: к нему принадлежит созерцание неба и земли и вообще всего, что видят на них наши глаза. Нетрудно подойти и ко второму роду, которым мыслятся отсутствующие телесные предметы, ибо и небо, и землю со всем, что на них можем видеть, мы представляем себе и в темноте, когда, не видя ничего телесными глазами, духом созерцаем образы тел истинные ли, как видим мы и самые тела и удерживаем их памятью, или вымышленные, как может составлять их наше мышление. Ибо иначе мы представляем себе мысленно Карфаген, который знаем, и иначе — Александрию, которой не знаем. Третий же род, коим созерцается мысленная любовь, обнимает собою предметы, которые не имеют подобных себе образов. Ибо человека, дерево, солнце и вообще все небесные ли или земные тела, когда они присутствуют пред нами налицо, мы видим в их собственных формах, а когда отсутствуют, мысленно представляем себе в их, отпечатлевшихся в нашем духе, образах: все эти предметы образуют два рода зрения — один при посредстве телесных чувств, а другой при посредстве духа, в котором содержатся их образы. Но видим ли мы любовь иначе как присутствующую, в её собственном виде, и иначе как отсутствующую, в каком-нибудь подобном ей образе? Конечно, нет; но насколько может быть созерцаема умом, она может быть созерцаема одним больше, а другим меньше, а если мыслится как некоторый телесный образ, то не созерцается вовсе. Глава VII Роды зрения — телесный, духовный, разумный. — Телесное в собственном и переносном смысле. — Духовное в многоразличном смысле. 16. Об этих трех родах зрения, насколько, по нашему мнению, требовало дело, мы кое-что сказали уже в предыдущих книгах, но не указали числа их. В настоящем же случае в виду того, что затронутый вопрос требует с нашей стороны несколько более подробного раскрытия, мы, после краткого указания на роды этого зрения, должны обозначить их точными и соответственными именами, чтобы потом уже не возвращаться к их описанию. — Итак, первый род мы называем телесным (corporale), потому что он созерцается при помощи тела и воспринимается телесными чувствами. Второй — духовным (spiritale), так как все, что не тело и однако существует, справедливо назвать духом; а образ отсутствующего тела, хотя и подобен телу, не есть конечно ни тело, ни зрение, которым тело различается. Третий же — разумным (intellectuale), потому что назвать его mentale (умственным), от слова mens (ум), крайне нелепо в виду новизны этого названия. 17. Если бы я обратился теперь к более тонкому объяснению этих названий, то речь моя и затянулась бы, и была бы от того непонятнее; да в этом нет никакой, по крайней мере настоятельной, надобности. Достаточно знать, что телесным что-нибудь называется или в собственном смысле, когда речь идет о телах, или в переносном, как напр. сказано: яко в Том живет всяко исполнение божества телесне (Кол. 2:9). Божество не тело, но, называя таинства ветхого завета тенью будущего (Кол. 2:17), Апостол, ввиду этого сравнения с тенями, сказал, что во Христе обитает полнота божества телесно, так как в Нем исполнилось все то, что прообразовано было в тех тенях и, таким образом, Он представляет Собою в некотором роде тело этих теней, т. е. истину образов и прообразований. Отсюда, как самые образы названы им тенями иносказательно и в переносном смысле, так и в словах, что во Христе обитает полнота божества телесно, он пользуется переносным же слововыражением. 18. Название же "духовный" употребляется многоразличным образом. Так, тело, которое будет в воскресении святых, Апостол называет духовным, говоря: сеется тело душевное, востает тело духовное (1 Кор. 15:44), — духовное в том смысле, что удивительным образом прилажено будет к духу для полного блаженства и нетления, и будет оживляться одним духом помимо всякой потребности в телесной пище, а не в том, что будет иметь бестелесную субстанцию, ибо и тело, которым облечены теперь, не имеет душевной субстанции и называется душевным потому, что в нем обитает душа. Точно также духом называется воздух сам ли или его дуновение, т. е. движение, как сказано: огнь, град, снег, голоть, дух бурен (Пс. 148:8). Называется духом и душа скотов или человека, как написано: И кто весть дух сынов человеческих, аще той восходит горе, и дух скотский, аще низходит той долу в землю (Еккл. 3:21). Называется духом и самый разумный ум, в котором заключается некоторое как бы око души, и которому принадлежат образ и подобие Бога. Отсюда, Апостол говорит: "обновляйтесь духом ума вашего и облекайтесь в новаго человека, созданнаго по Богу" (Еф. 4:23-24), и в другом месте о внутреннем человеке: "и облекшись в новаго, который обновляется в познании по образу Создавшаго его" (Кол. 3:10). Точно также говоря: темже убо сам аз умом моим работаю закону Божию, плотию же закону греховному (Рим. 7:25) и в другом месте, припоминая то же изречение, в словах: плоть бо похотствует на духа, дух же на плоть... да не яже хощете, сия творите (Гал. 5:17), Апостол тО, что раньше назвал умом, назвал потом и духом. Наконец, духом называется и Бог, как говорит Господь в Евангелии: дух есть Бог, и иже кланяется Ему, духом и истиною достоит кланятися (Ин. 4:24). Глава VIII. Откуда для второго рода, зрения взято название духовного. 19. Но не из этих, приведенных мною, случаев, где встречается название духа, мы заимствовали слово, от которого назвали духовным второй род зрения, о коем теперь идет у нас речь, а из одного места в послании к Коринфянам, где очевиднейшим образом дух отличается от ума: Аще бо, говорит Апостол, молюся языком, дух мой молится, а ум мой без плода есть (1 Кор. 14:14). Если этим местом дается такая мысль, что язык изрекает сокровенные и таинственные знаменования, которыми, если они непонятны уму, никто не назидается, слыша то, чего не понимает, почему раньше и сказано: глаголяй языки, не человеком глаголет, но Богу, никто же бо слышит, духом же глаголет тайны (1 Кор. 14:2): то достаточно видно, что в этом месте Апостол имеет в виду такой язык, на котором изрекаются значения, как бы образы и подобия телесных вещей, для уразумения коих требуется зрение (obtuitum) ума. А раз они не понимаются, в таком случае, по словам Апостола, они суть в духе, а не в уме, почему он с большею ясностью говорит: Аще благословиши духом, исполняяй место невежды, како речет: аминь, по твоему благодарению, понеже не весть что глаголеши (1 Кор. 14:16)? Отсюда, так как языком, т. е. членом тела, который мы движем во рту, когда говорим, даются, конечно, знаки вещей, а не самые вещи произносятся, то Апостол в переносном смысле назвал языком такое или иное произнесение знаков прежде, чем они бывают понятны; когда же соединяется с ними разумение, составляющее уже принадлежность ума, является откровение, или познание, или пророчество, или научение. Поэтому Апостол говорит: Аще прииду к вам языки глаголя, кую вам пользу сотворю, аще вам не глаголю или во откровении, или в разуме, или в пророчествии, или в поучении (1 Кор. 14:6)? Или в разуме, или в пророчествии, т. е. когда со знаками, т. е. с языком, соединяется понимание, так, чтобы это было делом не только духа, но и ума. Глава IX. Пророчество принадлежит уму. 20. Поэтому те еще не обладают пророчеством, которые при посредстве каких-либо подобий телесных предметов изрекают знамения в духе, если при этом не присоединяется еще в разумения (obtuitum) ума для их понимания; и тот, кто истолковывает видение другого, больше пророк, чем тот, кто сам видит видение. Отсюда ясно, что пророчество принадлежит больше уму, чем духу в особенном его смысле, как некоторой низшей в сравнении с умом душевной силе, в которой отпечатлеваются представления о телесных предметах. Таким образом, Иосиф, истолковавший, что означали собою семь колосьев и семь коров, был больше пророк, чем фараон, который видел их во сне (Быт. 41:1-32). Фараон имел дух, настроенный к видению, а Иосиф — ум, просвещенный к уразумению. У фараона был язык, а у Иосифа — пророчество, потому что у первого было представление только предметов, а у последнего — истолкование представлений. Отсюда, меньше пророк тот, кто в духе при посредстве образов телесных предметов видит только лишь знаки означаемых ими вещей, и гораздо больше пророк тот, кто одарен только лишь пониманием этих образов, но пророк собственно тот, кто превосходит и тем и другим, т. е. и видит в духе знаменующие подобия телесных предметов, и живо понимает их умом, как напр. испытано и доказано было превосходство Даниила, который и рассказал царю виденный им сон, и объяснил, что этот сон значил (Дан. 2:27-45; Дан. 4:16-24). Ибо и телесные образы отпечатлены были в его духе, и уму его открыто было их понимание. На основании именно этого различия духа, в виду которого Апостол сказал: помолюся духом, помолюся же и умом (1 Кор. 14:15), дабы и знаки предметов отображались в духе, и понимание их отражалось в уме, — на основании этого, говорю, различия мы теперь и назвали духовным такой род зрения, каким мы мысленно представляем образы предметов даже и отсутствующих. Глава X. Разумный род зрения. 21. Разумный же тот превосходнейший род, который принадлежит собственно уму. Мне вовсе не встречалось случаев, чтобы разум мог называться таким же многоразличным образом, как дух. А употребляем ли мы слово разумный (intellectuale) или разумопостижимый (intelligibile), мы обозначаем одно и тоже. Некоторые, правда, допускают между этими словами такое различие, что разумопостижимое это предмет, который может быть воспринимаем одним только разумом, а разумное это самый разум, который постигает; но то — еще вопрос и вопрос важный и трудный, чтобы существовал какой-либо предмет, который бы мог быть созерцаем разумом и в то же время сам не понимал. Я не думаю, чтобы кто-нибудь стал мыслить и говорить так, что существует предмет, который бы воспринимал разумом, а сам не мог бы воспринимаем разумом. Ум созерцается не иначе, как умом. Отсюда, так как ум может быть созерцаем, то он разумопостижим, а так как согласно с вышеуказанным различием, он и созерцаем, то и разумен. Поэтому, оставив в стороне весьма трудный вопрос, существует ли что-нибудь такое, что только постигалось бы, а и не постигало, мы в настоящее время разумное и разумопостижимое соединяем под одним и тем же названием и значением. Глава XI. Отношение телесного зрения к духовному, а духовного к разумному. 22. Рассмотрим теперь эти три рода зрения — телесный, духовный и разумный — порознь, восходя от низшего к высшему. Раньше мы привели пример, как в одном изречении усматриваются все три рода зрения. Ибо, когда мы читаем: возлюбиши искренняго твоего яко сам себе (Mф. 22:39), то телесно видим буквы, духовно мыслим ближнего, а разумом созерцаем самую любовь. Но могут быть духовно мыслимы и отсутствующие буквы, может быть, телесно видим и присутствующий ближний; любовь же по своей субстанции не может быть ни видима телесными глазами, ни представляема духом в подобном телу образе, а может быть познаваема и воспринимаема только умом, т. е. разумом. Телесное зрение не управляет ни одним из этих родов, но получаемое при его помощи ощущение передается духовному роду, как управляющему. Ибо когда мы видим что-нибудь глазами, то образ видимого тотчас же отпечатлевается в духе, но распознается нами как такой только тогда, когда, отнявши глаза от видимого глазами предмета, мы находим в духе образ виденного. И если это — дух неразумный, как дух скотов, то образ видимого так и остается в духе. А если — разумная душа, то он передается разуму, который управляет и духом; так что тО, что видели глаза и передали духу, чтобы в нем составился образ виденного, представляет собою знак такой или иной вещи, тотчас ли его значение понимается или же только отыскивается, ибо оно может быть понято и найдено только при помощи деятельности ума. 23. Царь Валтасар видел пальцы пишущей на стене руки (Дан. 5:5), и тотчас же при посредстве телесного чувства в его духе отпечатлелся образ этого, телесно представившегося ему, предмета, и остался в его мысли после того, как самое видение уже совершилось и прошло. Этот образ он созерцал в духе, но еще не понимал его, — не понимал и тогда, когда этот знак представлялся ему телесно и видим был его глазами; однако, при помощи ума он уже догадывался, что это — знак. И так как он доискивался, что этот знак означает, то и самое это искание было делом ума же. Ничего об этом видении не зная, явился Даниил и, имея просвещенный в пророческом духе ум, открыл смущённому царю значение этого знака (Дан. 5:25, 28), будучи по тому роду зрения, которое составляет принадлежность ума, больше пророком, нежели тот, кто и знак, телесно ему представлявшийся, телесно видел и мысленно созерцал его образ в дух, но разумом мог только знать, что это — знак и только доискиваться, чтО он означает. 24. Петр видел в исступлении ума, что с неба спускается сосуд, за четыре угла привязанный и наполненный различными животными, я услышал голос: заколи и яждь (Деян. 10:11 и след.). Когда, пришедши в чувства, он размышлял о видении, Дух возвестил ему о мужах, присланных Корнилием, говоря: се мужие... ищут тебе, но востав сниди, и иди с ними..., зане Аз послах их (Деян. 10:19-20). Как понят был слышанный им в видении голос: яже Бог очистил есть, ты не скверни (Деян. 10:15), он показал это, пришедши к Корнилию, в словах: и мне Бог показа ни единаго скверна или нечиста глаголати человека (Деян. 10:28). Таким образом, когда, отрешившись от телесных чувств, он видел сосуд, то в духе слышал и слова: заколи и яждь, а также: яже Бог очистил есть, ты не скверни. Пришедши же в чувства, он начал размышлять в духе о том, что из слышанного им и виденного им в видении удержала память: все это были не телесные предметы, а образы телесных предметов как тогда, когда он видел и слышал их в исступлении, так я теперь, когда стал припоминать их и мысленно представлять. Но когда он недоумевал и доискивался, стараясь понять их значение, это было уже делом пытливого ума, хотя решение и не было еще найдено, пока не явились пришедшие от Корнилия; и когда к телесному присоединилось еще видение, в котором Дух Святый, и опять в духе, сказал ему: иди с ними, то свыше озаренным умом он понял, наконец, значение всех, бывших ему, знаков. — После тщательного рассмотрения этих и подобных им примеров явствует, что телесное зрение имеет отношение к духовному, а последнее к разумному. Глава XII. Телесное и духовное зрение. 25. Но когда в бодрственном состоянии, в то время, как ум наш не бывает отрешен от телесных чувств. мы остаемся при телесном зрении, то от этого зрения отличаем зрение духовное, при помощи коего мысленно представляем себе отсутствующие тела, вспоминая ли такие, какие знали, или каким-нибудь образом составляя в духе представление о таких, каких не знали, но какие, однако, существуют, или, наконец, выдумывая произвольно или по догадке такие, каких никогда не существовало. От всего этого мы отличаем телесные, видимые нами и подлежащие нашим телесным чувствам, предметы так, что в нас не возникает никакого сомнения, что это — тела, а то — образы тел. Когда же вследствие ли крайнего напряжения мысли, или в силу какой-нибудь болезни, как напр. это случается обыкновенно с френетиками Phrenetici, от phrenesis, собственно — воспаление мозговой оболочки, отсюда — безумие, бешенство. при лихорадке, или, наконец, вследствие привмещения какого-нибудь, доброго или злого, духа образы телесных предметов отражаются в духе так, как будто бы тела подлежат самым телесным чувствам, причем и в телесных чувствах сохраняется напряжение: в таком случае являвшиеся в духе телесные образы созерцаются так же, как созерцаются тела при посредстве тела; так что в одно и то же время бывают видимы глазами какой-нибудь присутствующий человек, а другой отсутствующий — духом, но как бы глазами. Мы знали людей, находившихся в подобном состоянии и разговаривающих и с присутствующими налицо и с другими отсутствующими, но как бы присутствующими. Пришедши в себя, одни сообщают, что они видели, а другие не могут этого сделать. Так и сны — одними вспоминаются, а другими забываются. Когда же внимание духа совершенно отрешается от телесных чувств, такое состояние обыкновенно называется экстазом. В этом состоянии человек ни присутствующих тел не видит, даже и с открытыми глазами, ни звуков не слышит: все внимание его души устремлено или на телесные образы при помощи телесного зрения или на бестелесные, не представляемые ни в каком телесном образе, предметы при помощи зрения духовного. 26. Но когда духовное зрение при совершенном отрешении души от телесных чувств в сновидениях ли или в экстазе, останавливается на образах телесных предметов, то созерцаемое, если оно ничего собою не означает, составляет воображение самой души, как и бодрствующие, здоровые и не находящиеся в состоянии отрешения создают образы многих тел, которые не подлежат их чувствам; разница только та. что они твердо обличают эти образы от присутствующих налицо и истинных тел. Если же оно что-нибудь собою означает, представляет ли сонным или бодрствующим, когда они и глазами видят присутствующие тела, и духом созерцают образы отсутствующих тел, но так, как бы эти последние находились пред их глазами, или же, наконец, в так называемом экстазе, при совершенном отрешении души от телесных чувств: в таком случае это — чрезвычайный способ зрения; но вследствие привмешения другого духа возможны случаи, что то, чтО знает сам дух, он посредством подобного рода образов внушает и тому, с кем соединяется, понимает ли его этот последний, или же получает разъяснение от другого. Ибо раз подобные откровения получаются и, конечно, от тела получаться не могут, то что же остается, как не предположить, что они получаются от какого-нибудь духа? Глава XIII. Присуща ли душе сила прорицания. 27. Некоторые полагают, что человеческая душа в самой себе имеет некоторую силу прорицания. Но если так почему же она не всегда может, хотя и всегда хочет? Может быть потому, что не всегда получает помощь, чтобы могла? А когда получает, возможно ли, чтобы эта помощь никому не принадлежала, или принадлежала телу? Остается, поэтому, думать, что она принадлежит духу. Затем, как получается эта помощь? В теле ли происходит что-нибудь такое, что внимание души как бы отвлекается и отступает от тела, вследствие чего она приходит в состояние, когда в самой себе созерцает знаменующие образы, которые в ней существовали и раньше, но не замечались ею, подобно тому, как в памяти мы имеем много такого, чего не замечаем, или в этом случае возникает что-нибудь такое, чего раньше в самой душе не было, а существовало оно в каком-нибудь дух, в котором, отрешаясь и освобождаясь от тела, она эта образы и видит? Но если они в душе уже были, как нечто ей принадлежащее, почему же она их, как следует, и не понимает? Ибо иногда, и даже в большинстве случаев, она не понимает их. Разве сделать такое предположение, что как дух её получает помощь, чтобы видеть их, так, в свою очередь, и ум её не может их понимать, если не получает помощи? Или же, может быть, устраняются и как бы развязываются не телесные препятствия, мешающие душе в её стремлении к видениям, а она непосредственно уносится в эти видения, или только духовно их созерцая, или же понимая и разумно? Или, наконец, иногда она видит эти образы в себе самой, иногда же чрез привмешение какого-либо духа. Какое бы из этих предположений мы ни приняли, во всяком случае оно не должно быть дерзко утверждаемо. Одно только не подлежит сомнению, что телесные образы, созерцаемые духом у бодрствующих ли, или сонных или больных, не всегда служат знаками других предметов; между тем, было бы удивительно, если бы экстаз мог когда-нибудь иметь место так, чтобы образы телесных предметов при этом чего-либо не означали. 28. Не удивительно, что и одержимые демоном говорят иногда истину относительно того, что не подбежит чувствам присутствующих; потому что вследствие какого-то, наверно не знаю, сокровенного привмешения этого духа происходит то, что он становится как бы одно с духом страждущего и одержимого. Когда же в эти видения человеческий дух восхищается духом добрым, то ни в каком уже случае не следует сомневаться, что созерцаемые им образы служат знаками других предметов, и притом таких, которые полезно знать, ибо это уже — дело Божие Различие между этими состояниями весьма трудно в том случае, когда дух злобы действует спокойно и говорит, что может, не причиняя никакого телесного страдания, а обдержа только дух человека, — когда говорит даже истину и предсказывает полезные вещи, преобразуясь, как написано, в ангела светла (2 Кор. 11:14), с целью уловить в свои сети, снискав доверие в очевидно добром. Думаю, что это различие возможно только при помощи того дара, о котором ведет речь Апостол, когда говорит о дарах Божиих: другому же разсуждение духовом (1 Кор. 12:10). Глава XIV. Разумное зрение не обманывает. Не всегда опасно ошибаться, принимая одно за другое. Ибо не трудно распознать его, когда он доводит до чего-либо такого, что противно добрым нравам и правилу веры: в таком случае он распознается многими. При помощи же упомянутого дара он в самом уже начале, когда многим кажется еще добрым, тотчас же распознается как злой. 29. Однако, и посредством телесного зрения, и при помощи открывающихся в дух образов телесных предметов как добрые научают, так и злые обманывают. Разумное же зрение не ошибается. Ибо или тот не понимает, кто принимает что-нибудь за иное, чем оно есть, или же если понимает оно непременно истинно. Глаза не знали бы, что им делать, если бы видели тело, которого не могли бы отличить от другого, или что стало бы делать внимание души, если бы в духе получилось такое представление тела, которого она не могла бы отличить от самого тела? Но является на помощь разум, отыскивая, что все это означает и чему полезному оно учит, и или, нашедши, достигает своей цели, или, не нашедши, оставляет спорным вопросом, чтобы какая-нибудь опасная крайность не завела его в пагубное заблуждение. 30. Трезвый же, свыше вспомоществуемый, разум судит о том, чтО или сколько есть такого, относительно чего думать даже и иначе, чем оно есть, для души не опасно. Ибо если со стороны добрых считается кто-нибудь добрым, хотя бы скрытно был и дурным, то тут нет ничего ни пагубного для него самого, ни опасного для думающих так о нем, если только он не погрешает относительно самых предметов, т. е. самого добра, от которого каждый бывает добр. В противном случае, в каком-нибудь отношении было бы вредно для всех людей, что они во время сна считают истинными тела, подобия коих во сне видят, или было бы вредно в каком-нибудь отношении Петру, что, когда по неожиданному чуду он был освобожден от оков и веден ангелом, мняше видение зрети (Деян. 12:9), или когда он в экстазе отвечал: никакоже, Господи, яко николиже ядох всяко скверно или нечисто (Деян. 10:14), считая все, что находилось в сосуде, за истинных животных. Все это, раз оно оказывается иначе, чем как принималось во время видения, не должно вызывать в нас чувство раскаяния, что было так видимо, если только в этом не обнаруживается грубое неверие, или суетное и даже безбожное настроение. Поэтому, когда и диавол вводит в обман телесными видениями, нет ничего вредного в том, что в обман вводятся глаза, если только пр

Ни то, ни другое Павел не отрицал, поскольку и то, и другое рассматривал как возможное: мог и вне тела вознестись, мог и в теле. Если кому-то покажется, что нет ничего значительного в том, что человек был вознесен до третьего неба, поскольку к третьему небу относят луну, то речь идет не об этом. Ибо понимается, что далеко за пределы звезд мироздания вознесся: и оттого величественно и удивительно то, что он рассказывает; поскольку вознесся до третьего по иерархии духовных сфер небесных.

Если бы Павел мог выразить, что заключало в себе третье небо и шествие к нему (или восхождение, или восхищение), то, может быть, мы узнали бы о Боге несколько больше (если только в этом заключалась тайна восхищения). Но поскольку это было неизреченно, то и мы почтим молчанием, выслушав же самого Павла, который говорит, что мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем (1 Кор. 13:9). В этом и подобном сознается тот, кто не невежда в познании (2 Кор. 11:6), кто угрожает представить доказательство того, что в нем говорит Христос (см. 2 Кор. 13:3), великий поборник и учитель истины.

А что через свет даруется и духовная премудрость, услышь от двух святых, говорящих заодно: «Воссиявший блаженному Павлу на пути в Дамаск свет» (Деян. 9:3), благодаря которому он вознесся на третье небо и услышал несказанные таинства, был не просвещением неким помыслов и знания, но воипостасным воссиянием благого Духа в его душе; не в силах вынести преизобильную яркость этого воссияния, телесные очи ослепли; но через него открывается всякое знание и Бог воистину познается достойной и возлюбленной Им душою»¹.

* * *

«В теле ли видел – не знаю, вне ли тела – не знаю», то есть он не знал, ум ли его или тело были видящим органом. Апостол видит, видит не чувством, но с такой же ясностью, с какой чувство ощущает чувственное, и даже яснее. Он видит и самого себя, пребывающего в исступлении от несказанной сладости зрелища, восхищенного не только выше всякой вещи и всякого вещественного представления, но и выше самого себя. В этом исступлении он позабывает даже моление к Богу, о чем говорил святой Исаак, имея сосвидетелем великого и божественного Григория: «Молитвой будет и чистота ума, которая одна наступает вместе с изумлением от света Святой Троицы», и еще: «Над чистотой ума во время молитвы вспыхивает свет Святой Троицы и ум поднимается тогда выше молитвы: такое надо называть уже не молитвой, а рождением чистой молитвы, посылаемой Духом, и ум молится тогда не молитвой, но в исступлении переносится в непостижимую действительность, где незнание, которое выше знания». То сладостное зрелище, которое восхитило ум, заставило исступить из всего и целиком обратило к себе, святой видит как свет, посылающий откровение, но не откровение чувственно ощущаемых тел, и не ограниченный ни вверх, ни вниз, ни в ширину; он вообще не видит пределов видимого им и озаряющего его света, но как если бы было некое солнце, бесконечно более яркое и громадное, чем все в мире, а в середине стоял бы он сам, весь сделавшись зрением, – вот на что это похоже.

* * *

Великий Павел говорит, что в необычайном своем восхищении он не знал о самом себе, что он такое. Стало быть видел себя; как? Чувством, рассудком, умом? Нет; восхищенный от них, он исступил из этих способностей, а значит видел себя через совершивший то восхищение Дух. А сам чем был, невосприемлемый ни для какой природной способности, вернее – отрешившийся от всякой природной способности? Конечно же тем, с чем соединился, через что сознавал себя и благодаря чему от всего отрешился. Ведь он имел такое единение со Светом, какого не могут улучить даже ангелы, если не превзойдут сами себя силою единящей благодати, так что стал тогда и Светом и Духом, с которыми соединялся и от которых принял единение, исступив из всего сущего и став светом по благодати и не-сущим по превосхождению, то есть выше твари, как говорит божественный Максим: сущий в Боге оставил позади себя «все, что после Бога»; и еще: «Все дела, имена и достоинства, стоящие после Бога, будут ниже тех, кто будет в Боге действием благодати». Но, став таким, божественный Павел еще никоим образом не причастился божественной сущности: сущность Бога выше и не-сущего, превосходящего сущее, недаром Он «Сверхбог»; есть не-сущее по превосхождению, духовно видимое умным чувством и, однако, являющееся ничуть не сущностью Бога, но славой и блеском, которые неотъемлемы от Его природы и через которые Он единится лишь с достойными, ангелами и человеками. Между прочим, если равно и ангелы и человеки таким образом видят Бога, единятся с Богом и воспевают Бога, то наверное и ангел, повествуй он о своем сверхприродном созерцании, точно как Павел сказал бы: «Знаю ангела видевшего; не знаю, был ли он даже ангелом, знает Бог». И вот, называть чувственными, воображательными, в качестве чувственных символическими и сравнивать с человеческим знанием эти созерцания святых мужей, ведомые лишь Богу и действующим в них, как говорит Григорий Богослов, – признак ли это мужа, понимающего беспредельность божественной высоты и величие, до которого Господь человеколюбиво привлек наше ничтожество?

Хотя многие откровения были ему, однако он пожелал сказать о том, которое было ему на пути в Дамаск, — как об известном всем и описанном не от своего имени. Знаю, говорит, человека во Христе, назад тому лет четырнадцать, — в теле ли был он, или вне тела был, не знаю, — то есть в то время, когда он был восхищен, так как после откровения он знал, что рассудок его был восхищен, а спутники его говорили, что тело его никуда не было перемещено; восхищен был он до третьего неба, или до «третьего из небес», как и Греки говорят, ибо то Царство Небесное есть, а не небо, или можно относить это к тем двум небесам, которые перечисляет нам Моисей (Быт. 1:6), или же небес, созданных вместе с землей (Быт. 1:1), — (итак, их) много, а нам они кажутся одним. Давид объясняет, что небес много, когда говорит: Небеса проповедуют славу Божию, творение же рук Его возвещает твердь (Пс. 18:1); и апостол говорит: небеса — дело рук твоих (Евр. 1:10); и в другом месте: восшел Он превыше всех небес (Еф. 4:10). Неизреченными же называет те слова, которые слышал о рождении Сына. Услышал их, и стали они благоугодны ему. Ведь из-за этого он и упорствовал, и преследовал (наставлял) Церкви. Также и священники и книжники иудейские соблазнялись именно тем, каким образом мог бы родиться Бог: «Человек — Ты, а Себя Богом делаешь» (ср.: Ин. 10:33).

Вем человека о Христе. Из такого указания на откровение, как на чуждое, можно видеть, что Павел неохотно говорил о своём видении; но что это видение его, а не чужое, это открывается из контекста и яснее всего из стиха 2 Кор. 12:7. Прежде лет четыренадесяти. Точное определение числа лет, протекших от видения до разсказа о нём показывает, какое глубокое впечатление произвело оно на Апостола и какое важное значение он ему придавал. Но определить с точностью время и обстоятельства, когда совершилось это видение, трудно. Считая 14-ть лет назад от времени написания Послания, мы придём к 44-му году — то есть оно могло случиться тогда, когда Апостол прибыл в Иерусалим со сбором милостыни из Антиохии. Подобныя экстатическия состояния часто повторялись с Апостолом. Так, он сам разсказывает, что в одно время, молясь в храме Иерусалимском, он пришел в изступление и получил откровение от Господа (Деян. 22:17-18). Такое же изступление могло быть и упомянуто здесь. Но каково было в то время состояние Апостола, он сам не может определить: аще в теле, не вем, аще ли кроме тела, не вем — то есть одна ли душа его была восхищена на Небо, а тело оставалось спящим, или с телом он был удостоен этого восхищения. Само восхищение указывает на невольное, несвободное состояние Павла, а вознесение до третъяго Неба — на его удаление от всего земного, обыкновеннаго и человеческаго. В Священном Писании обыкновенно различаются Небо видимое — твердь, или воздух, по которому летают птицы и плавают облака; Небо звездное — то безвоздушное пространство, в котором сияют светила и которое называется безпредельным, и Небо Небесех — невидимое или духовное Небо, в котором обитают безплотные духи и где Престол Самого Бога. На это высочайшее Небо и был восхищен Павел. Поскольку оно предназначено для жизни блаженных духов и душ, как некогда был назначен Рай земной, то это Небо ещё называется Раем.

Итак, упомянувши об опасностях, искушениях, злоумышлениях, досадах и кораблекрушениях, приступает теперь к другому роду похвалы, говоря: «Знаю человека … который назад тому четырнадцать лет (в теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю — в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать. Таким человеком могу хвалиться; собою же не похвалюсь» (ст. 2-5). Велико это откровение. И не одно оно было, а и многия другие; но он упоминает об одном из многих. А что их было много — послушай, как о том сам он говорит: «чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений» (ст. 7).

И блаженный Павел тогда именно, как приял Духа Святого и обновился Им, сподобился и таин откровения, стал созерцать духом откровений и услаждался созерцанием, слышал неизреченные глаголы, зрел созерцание высшее естества, восторгался созерцаниями небесных сил и услаждался духовным. И да не будет того, что в безумии своем утверждают еретики, называемые евхиты, будто бы сего восхождения достиг он своим желанием! Ум вовсе не может восходить туда. Напротив того, Павел восхищен был духом откровений, как сам написал в послании к Коринфянам, вопреки этим суетным людям, которые уподобляли себя святым апостолам, исповедали мечты своих помыслов и назвали их духовными созерцаниями. Это относится и ко многим еретикам, то есть близко сие к Оригену, к Валентину, к сыну Диссанову, к Маркиону, к Манесу, к прочим древним начальникам зловредных ересей, начавшихся со времен апостольских и доныне по местам обретающихся.

Наконец, поелику некоторые люди, поврежденные в уме бесовским мечтанием, восхотели растлить учение блаженных апостолов, то божественный Апостол вынужден был в ничто обратить похвальбу еретиков, хвалившихся тению делания являвшихся им бесов, и потому со смирением и великим страхом описывает он божественное свое созерцание, относя оное к лицу другого. Ибо говорит: Вем человека о Христе, прежде лет четыренадесяти: аще кроме тела, аще в теле, не вем, Бог весть: восхищена бывша в рай, и слышавшего глаголы, ихже не леть есть человеку глаголати. Итак, говорит он, что восхищением восхищен был, а не произвольно восшел умом своим в созерцании, до третьего небеси. Написал, что видел созерцания; сказал, что слышал глаголы: но какие были словеса или образы созерцаний, того не мог написать. Ибо когда ум духом откровений видел это на своем месте, тогда не приял заповеди изречь это не на своем для сего месте. А если бы и восхотел изречь сие, то не мог бы, потому что видел сие не телесными чувствами. Что ум приемлет телесными чувствами, то ими же может опять и изъяснить в области телесной; а что ощутительно созерцает, или слышит, или чувствует внутри себя, в области духовной, того, когда возвращается к телу, не способен пересказать, а только воспоминает, что видел это; но как видел, не умеет поведать ясно.

И сим обличаются ложные писания, так называемые откровения, изложенные начальниками ересей, растленных мечтанием бесовским, о обителях на тверди, в которые вводят ум для самовольного обучения, и о восхождениях ума на небо, и о местах отлученным на Суде, и о многовидных образах горних Сил, и о действенности их. Все это есть тень ума, упоенного самомнением и приведенного в оцепенение бесовским деланием. Поэтому-то блаженный Павел единым словом заключил дверь пред лицем всякого созерцания и затвор ее внес внутрь молчания, где ум, если бы и мог объявить о сем, то не получил бы на то дозволения. Ибо сказал, что все созерцания, какие язык в состоянии обнаружить в телесной области, суть мечтания душевных помыслов, а не действие благодати.

άνθρωπος человек. Для раввинистического стиля было характерно заменять безличным словом ("человек") формы 1 и 2 лица, когда человек говорил о себе (SB, 3:530f). έτος год. δεκατέσσαρες четырнадцать. Это должно было быть около 44 г., но этот эпизод жизни Павла нам неизвестен (Martin), οιδα perf. ind. act., def. perf. со знач. praes. знать, έκτός с gen. из. В этом стихе говорится о возможности отделения внутреннего человека от его тела (SBT, 146f). άρπαγέντα aor. pass. part, (adj.) от άρπάζω хватать, захватывать, ловить. О разных параллелях опыта Павла см. Barrett; Windisch. τρίτου ούρανού (#5569:4041) третье небо. Вероятно, обозначает высшие небеса, где присутствует Бог. Павлу было даровано видение славы, которая ждет его впереди, чтобы его знание укрепило его силы и дало возможность терпеливо сносить все ожидающие его страдания (Hughes; SB, 5:531f; Martin; Furnish).

Фраза «назад тому четырнадцать лет», возможно, означает, что события происходили спустя лет десять или около того после обращения Павла. Поскольку более поздние иудейские учителя использовалииногда выражение «один человек», «некто» вместо «вы» или «я», возможно, что и Павел говорит здесь о себе в третьем лице, не желая хвастаться. Некоторые греческие писатели полагали, что человек может описывать свой опыт таким образом, как если бы он произошел с кем-то другим, поскольку из скромности не хочет говорить открыто о себе; аналогичным образом, авторы некоторых еврейских апокалипсисов переносили свои собственные видения на тех героев прошлого, под именами которых они представляли свои сочинения. Стремясь хвалиться только своей слабостью, Павел не хотел слышать хвалу в свой адрес по случаю данных ему лично откровений (ср.: Прит. 27:2). Греческие авторы, как и еврейские мистики, и авторы апокалипсисов, писали о вознесении души, особенно после смерти. Еврейские авторы иногда описывали свои мистические опыты-видения как «восхищение» на небо. Хотя они имели в виду, что только их души обозревали небеса, этот опыт иногда был таким ярким, что казалось, сам человек во плоти восхищен на небо (Иез. 2:2; 3:14,24; 8:3; 11:1,24). А в некоторых текстах ясно говорилось о телесном восхищении (как, напр.: в 1 Енох.). (В еврейских историях о восхищении иногда указывалось, насколько это опасно — как, напр., в случае четырех раввинов, из которых только один остался целым и невредимым. Но все эти еврейские истории, исключая произведения Филона, либо были написаны под псевдонимом, либо позднее, чем рассказ Павла, а потому точную природу мистического опыта иудеев во времена Павла восстановить трудно.) Видения, данные Богом, в корне отличаются от практики некоторых магов и чудотворцев, а также от духовного опыта во многих современных культурах, когда душа может выходить из тела и находиться в астральных сферах. Даже Филон, иудейский философ, находившийся под сильным влиянием греческой культуры, рассматривал экстатическое состояние как опыт общения души с Богом, а не просто ее блуждание вокруг земли. Согласно представлениям иудаизма, «рай», новый Эдем, который противопоставлялся аду (геенне), будет существовать на земле в грядущем, а в нынешнем мире он ограничен небесами. В разных текстахописывается разное число небес (от трех до 365); три и семь встречается чаще всего, и рай, как нередко считали, располагался на одном из этих небес. «Третье небо» у Павла, который полагал, что есть всего три неба, возможно, указывает на существование рая именно там. (Атмосфера, вероятно, рассматривалась как «самое нижнее небо».) Многие греческие читатели верили, что чистая душа может вознестись на самое высокое небо после смерти, так чго коринфские христиане, вероятно, воспринимали слова Павла с пониманием. У греков в культах мистерий запрещалось пересказывать откровения богов; некоторые еврейские авторы, например, "Иосиф Флавий и Филон, связывали это описание с высшей мудростью Бога или божественным именем.

Павел восхищен был до третияго небесе, он восхищен был в рай, слышал неизреченные глаголы, как подтверждают то прежде реченные им словеса: «похвалитися же не пользует ми: приду бо в видения и откровения Господня» (2 Кор. 12:1). Преобратил же он слово на третье лице, как бы другой был некто оный восхищенный, для того, чтобы слово его ни следов не имело гордости. «Вем», говорит, «человека о Христе», то есть, человека верующего во Христа, или человека, который силою Христовою восхищен был до третияго небесе. А сказав, что прежде лет четыренадесяти видел такового человека восхищенного, тем показал, что он четыренадесять лет молчал о сем откровении, тогда же только открыл оное, когда познал, что чрез оное может освободить верных от заблуждения лжеапостолов. Заметь при сем, что Божественное Писание три сказует быть неба: одно небо, в котором летают птицы, ибо говорит: «птицы небесныя» (Пс. 8:9): сие же небо есть воздух, или так называемая атмосфера: другое небо, называемое твердь. Ибо и твердь нарек Бог небом. «И нарече», глаголет Писание, «Бог твердь небо» (Быт. 1:6, 8): и третье небо, которое есть небо небесе, в коем живет Бог, как свидетельствует Давид, глаголя: «пойте Богу возшедшему на небо небесе на востоки. Небо небесе Господеви: землю же даде сыновом человеческим» (Пс. 67:33–34, Пс. 113:24). Хотя же сие, «до третияго небесе», значит по знаменованию речений, что Павел не взошел в третье небо, но стал в предместиях третьего неба: но поелику ниже говорит, что восхищен был в рай, то есть в место Божией славы, то вероятно, что и сие, «до третияго небесе», тоже означает место. Восхищен же, рек, а не взыде, для того, чтобы открыть и поспешность и дивность восхождения на толикую высоту. Но «в теле ли», то есть, душа с телом ли его восхищена, или «кроме тела», то есть, единая ли душа, а тело осталось на земле? Поелику Павел исповедал, что ни он того не знает, но един токмо Бог сие весть, то как мы можем сие познать? Следовательно излишне сие испытывать. Ведаем же мы только то, что всемогущему Богу возможно равно и то и другое.

Здесь видно, насколько Павел был вынужден напомнить о том, что произошло четырнадцать лет назад.

Апостол говорит здесь о себе (ср. 2 Кор. 12:6 и 7), но говорит о как постороннем человеке по своей скромности, а отчасти и как исторический повествователь о совершившемся с ним событии. Это было четырнадцать лет до написания 2-го послания к Коринфянам, т. е. примерно в 44-м году, когда он собирался выступить на свое великое миссионерское служение (ср. Деян. 11:26). Что это было за событие - этого не может ясно определить и сам Апостол: несомненно, что он находился в то время в состоянии пророческого экстаза и потому не отдавал себе отчета, участвовало ли его тело в вознесении его в рай или же он возносим был туда только в духе своем. Но все-таки это событие имело место! Что касается выражения "третье небо", то, очевидно, читателям оно было понятно - иначе Апостол дал бы при этом соответственное объяснение. Действительно, в иудейском предании говорилось о существовании трех небесных пространств: 1) облачного, 2) звездного или того, которое находится на высоте солнца, и 3) высшего, где находится престол Божий. Об этом делении неба несомненно говорил своим читателям ранее и Апостол Павел. Было еще у иудеев представление о семи небесах, но такого представления здесь несомненно не имел в виду Апостол, потому что в таком случае его вознесение до третьего неба - только, - еще не свидетельствовало бы о его чрезвычайном возвышении.

Апостол видел многие откровения, как и сам о том говорит; «прииду бо, – сказал, – в видения и откровения Господня»; но, будучи вынужден, рассказал только одно, и то приписал другому лицу; ибо говорит: «вем человека»; но это – не сам я. Определяет же время, давая сим знать, что об этом вынужден говорить ради них, потому что в продолжение четырнадцати лет не высказывал о том, что сподобился видеть. А сие: «до третияго небесе», как утверждали некоторые, сказал Апостол о третьей части расстояния между землею и небом, до которой он был восхищен, и слышал неизреченные глаголы, каких «не леть есть человеку, не сказал Апостол: «слышать», но: глаголати». Ибо если бы невозможно было человеку слышать, то как услышал бы он? Но Апостол слышал, пересказать же их не осмелился. А иные говорят, что «глаголы» суть самые вещи, потому что Апостол видел красоту рая, лики в нем святых и всестройный глас песнословия. Все сие в точности знает сам видевший это, а мы перейдем к истолкованию следующего по порядку.

Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет Он упомянул не обо всех откровениях (это было бы трудно, потому что их было много) и не обо всех умолчал. Но и об одном единственном он говорит неохотно, чтобы показать, что и о нем упоминает против воли. Присовокупляет же: во Христе, чтобы лжеапостолы не сказали, будто он восхищен был от демонов, как Симон. Не без основания указал он на время; он сделал это для того, чтобы ты узнал, что не без нужды рассказал это теперь, после четырнадцатилетнего молчания. И если за четырнадцать лет пред этим удостоился такого откровения, то как велик он был теперь, после стольких опасностей ради Христа? В теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю: Бог знает, восхищен был до третьего неба. Заметь его умеренность: он признается, что не знает, был ли в теле, или вне тела, когда был восхищен. Третье же небо должно понимать следующим образом. Писание называет небом воздух, как например, в выражениях: птицы небесные, роса небесная. Это первое небо. Оно называет, далее, небом также и твердь. Назвал, говорит, Бог твердь небом (Быт. 1:8). Это второе небо. Называет небом и то, что создано вместе с землею. Вот третье небо.