2-я книга Царств, Глава 6, стих 12. Толкования стиха

"Сделав Иерусалим политическим центром страны, Давид нашел необходимым сделать его и религиозным центром через перенесение сюда Ковчега Завета Это требовалось, с одной стороны, для того, чтобы возвысить вообще значение города Давидова в глазах народа, а с другой стороны, еще более для того, чтобы под личным наблюдением царя придать всенародному богослужению надлежащий порядок и торжественную обстановку и тем оживить религиозный дух народа, видимо, упавший в последнее время (1 Пар. 13:3)" (Я. Богородский, "Еврейские цари", с. 152).

Но если Давид своим примером приводит нас в страх, то он же своим примером и успокоить нас может, и вдохнуть нам дерзновение веры перед Богом. Кивот Божий, поразивший Озу, и от страха оставленный в доме Аведдара, не поразил дома Аведдарова. Напротив того «возвестиша царю Давиду, глаголюще: благослови Господь дом Аведдаров, и вся, яже его, кивота ради Божия». Давид отложил страх, восприял дерзновение, собрал вновь священников и левитов и всего Израиля, и, согласно с предписанием закона Моисеева, на раменах левитов, с торжеством принес кивот Божий в скинию, которую водрузил для него. Новая благодать Христова снисходительнее и щедрее ветхого закона Моисеева. Как звездами усеяно небо: так она усеяла храмами Божиими землю; и нередко позволяет дому человеческому принять в свои объятия дом Божий. Сей храм, ныне освященный, не ныне присвоен дому, но еще в предшествовавшем роде. Ныне, воздействовала благочестивая мысль возвратить ему святыню, которую он имел и которой лишился было. Да не устрашает он святынею своею живущих в доме сем, но паче да утешает и облаготворяет их своею благодатию. Да благословит Господь их, и вся, яже их, дома ради Господня. Да сотворит же благодатию Своею, чтобы прилежащий к сему храму дом всегда был к нему близок благочестивым усердием, и во всех отношениях достоин святого соседства. Аминь.

 И возвестиша царю Давиду, глаголюще: благослови Господь дом Аведдаров, и вся, яже его, кивота ради Божия. (2 Цар. 6:12).
Иметь храм Божий близ себя, в своем доме, – приятная и вожделенная мысль, когда подумать о благодати храма Божия, но и устрашающая мысль, когда подумать о святости Живущего в нем.
Что сия мысль вожделенна была царю и пророку Давиду, сие можно примечать из следующего повествования о нем книги Паралипоменон: «И сотвори себе домы во граде Давидове, и уготова место кивоту Божию, и сотвори ему скинию» (1 Пар. 15:1). Скиния была то же, что в последствии времени храм Божий, с тою особенностью, что все устроение скинии было подвижное. Тогда существовала скиния Божия, устроенная, по повелению Божию, Моисеем. Святилище очевидно важное по сему происхождению и по древности. Она стояла в сие время или в Силоме, где находилась пред тем во время юности пророка Самуила, или в Гаваоне, где после нашел ее Соломон, по вступлении своем на престол. А главная и существенная святыня скинии – кивот Божий с Богоначертанными скрижалями заповедей, еще при первосвященнике Илие, вынесенный из нея на войну против Филистимлян, взятый ими в плен, но, вследствие карательных от него над ними чудес, возвращенный в землю Израилеву, оставался долго в Кариафиариме, в доме Аминадава. Итак, надлежало бы Давиду идти для богослужения в скинию Моисееву, или к кивоту Божию, или еще лучше – соединить случайно разрозненные святыни, возвращением кивота Божия в скинию Моисееву. Но не так думал он. Он строит себе дом в Иерусалиме, и тут же новую скинию, и сюда хочет перенести кивот Божий. Очевидно, вместе с благочестивым чувством, здесь действует желание иметь святилище близ себя.
Это пример, ободрительный для тех, которые и ныне желают иметь храм Божий близ себя. Они идут по добрым следам.
Чтобы новосозданную скинию освятить и доставить ей достоинство храма Божия, Давиду надлежало внести в нее кивот Божий. Для сего собрал он вельмож и народ, и пришел в Кариафиарим. Здесь в доброе предприятие вкралась погрешность. По установлению Божественному, для перенесения кивота Божия, только первосвященник и священники могли прикоснуться к нему, чтобы облечь его покровами, а потом должны были поднять его на рамена левиты. Сего закона, вероятно, не вспомнили, а вспомнили, что кивот от Филистимлян пришел на колеснице и поставили его также на колесницу. Началось торжественное шествие. На одном косогоре колесница наклонилась, и надлежало употребить предосторожность против падения кивота. Левит Оза простер руку, и вместо того, чтобы поддержать колесницу, коснулся самаго кивота. Кивот не упал: но дерзновенно и незаконно прикоснувшийся к святыне пал мертвый. Тогда в сердце Давида место благочестивого желания заступил благочестивый ужас: «како внидет ко мне кивот Господень?» (1 Пар. 13:12) – сказал он, и оставил его в доме Аведдара.
За что так строгий суд Божий поразил Озу? За нарушение ли только правил обрядовых, для сильного напоминания слишком забытого закона первосвященникам, священникам и левитам? Или, сверх того, за усмотренную Судиею Сердцеведцем, более несовместную со святынею, некую нравственную нечистоту? – Сие ведает Сердцеведец Судия.
Но почему сей случай так сильно поразил Давида, который не действовал в противность закону обрядов, и даже оказал к нему с своей стороны внимание, предоставив действовать при кивоте Божием левитам? Без сомнения потому, что в сем частном случае, он видел общий закон святыни, некогда в подобном случае изреченный Моисеем от имени Божия: «в приближающихся Мне освящуся» (Лев. 10:3). То есть: кто паче других приближается к Богу и к святыне, знаменующей особенное присутствие Божие: в том преимущественно являет себя святость Божия, благосообщительная достойным, неприкосновенная недостойным. Моисей в посте и чистоте приближается к Богу на Синае, приемлет богоначертанные скрижали и просвещается так, что народ не может сносить света лица его. К той же святыне скрижалей приближается Оза, и не к самым скрижалям, а только к ковчегу, в котором оне лежали, прикасается и поражается смертию. Так, если благоговеешь, веруешь, очищаешь совесть, то святыня Божия попаляет грех и просвещает человека; в противном же случае она опаляет грешника. Пoелику Давид имел довольно самопознания и смирения, чтобы не почитать себя свободным от греха, то естественно, что он устрашился близости святыни, в глазах его поразившей грешника.
Что должны мы подумать, взирая на сей пример Давида? Можем ли возыметь более дерзновения пред святынею, нежели он? Не убоимся ли вместе с ним Господа, и не скажем ли: како внидет ко мне кивот Господень? Не дерзновенно ли желать, чтобы храм Божий со своею святынею пришел и утвердился в моем доме? Не довольно ли того, что могу идти в храм Божий, где он есть, и переступив только чрез праг его, стоять издалеча вместе с мытарем, и с его молитвою: Боже милостив буди мне грешному?
Но если Давид своим примером приводит нас в страх, то он же своим примером и успокоить нас может, и вдохнуть нам дерзновение веры перед Богом.
Кивот Божий, поразивший Озу, и от страха оставленный в доме Аведдара, не поразил дома Аведдарова. Напротив того «возвестиша царю Давиду, глаголюще: благослови Господь дом Аведдаров, и вся, яже его, кивота ради Божия». Давид отложил страх, восприял дерзновение, собрал вновь священников и левитов и всего Израиля, и, согласно с предписанием закона Моисеева, на раменах левитов, с торжеством принес кивот Божий в скинию, которую водрузил для него.
Новая благодать Христова снисходительнее и щедрее ветхого закона Моисеева. Как звездами усеяно небо: так она усеяла храмами Божиими землю; и нередко позволяет дому человеческому принять в свои объятия дом Божий.
Сей храм, ныне освященный, не ныне присвоен дому, но еще в предшествовавшем роде. Ныне, воздействовала благочестивая мысль возвратить ему святыню, которую он имел и которой лишился было. Да не устрашает он святынею своею живущих в доме сем, но паче да утешает и облаготворяет их своею благодатию. Да благословит Господь их, и вся, яже их, дома ради Господня. Да сотворит же благодатию Своею, чтобы прилежащий к сему храму дом всегда был к нему близок благочестивым усердием, и во всех отношениях достоин святого соседства. Аминь.