Сребролюбие — корень всех зол; потому что дает способы жить по похотям, которые недобры и не ведут к добру, как сказано пред сим, и потому что для удовлетворения сей страсти обладаемый ею, не задумываясь, готов бывает «на всякое злодеяние, на всякое преступление и непотребство и действительно совершает их» (Амвросиаст). «Из сего корня прозябают убийства, чародеяния, хищения, ложь, нарушение клятвы и все роды преступлений» (блаженный Феодорит). «Не щадит оно живых, не щадит и мертвых, но и их грабит; восстает на родителей и братии и Божие достояние святотатственно крадет. Изгони сребролюбие — и не будет ни войн, ни вражды, ни блуда; ибо блудница из-за денег отдает себя непотребству» (блаженный Феофилакт).
Егоже нецыи желающе, ορεγομενοι, — так неудержимо, как неудержимо томимый жаждою желает воды, — заблудиша от веры, απεπλανηθησαν, — соступили с прямого пути веры, и пошли иною дорогою, — и, не вооружаясь против веры и даже не отрекаясь от нее гласно, уклонились от нее, сами того не замечая. Все внимание их было поглощено стяжаниями,— и они шли, куда вела сия страсть, не помышляя о вере, и, шедши так, прошли мимо веру и пришли туда, где и следа не осталось веры, ни в образе воззрений на вещи, ни в образе чувств, настроений и жизни. Святой Златоуст говорит: «хорошо сказал Апостол: απεπλανηθησαν. Потому что сребролюбие, привлекая к себе их глаза и понемногу закрывая их, не позволяет им видеть пути (веры). Как человек, который идет прямою дорогою, устремив мысль на что-нибудь другое, хотя и подвигается вперед, однако, не замечая сего, проходит мимо того предмета, к которому спешил, — потому что незаметно и бессознательно его увлекают ноги его: так нечто подобное сему есть и сребролюбие (причиняет сребролюбие, когда, привлекши к себе очи душевные, делает то, что обладаемый им мимоходит веру)». Настроение сердечное у сребролюбца несообразно с верою: вера повелевает уповать на Бога, а он уповает на богатство; вера запрещает высокомудрствовать, а он высокомудрствует (ниже — стих 17); вера не велит похотствовать, а он распложает похоти и прочее. Таким образом сребролюбие самым вселением своим в сердце делает то, что любитель его мимоходит веру. «Ибо любитель стяжаний как будет веровать Евангелию, вводящему нищету (любовь к ничего-неимению)? Невозможно это» (блаженный Феофилакт).
Но от сребролюбия бывает не такое только сердечное уклонение от веры, но и видимое отступление от нее, или отречение, когда из-за веры приходится много терять в производстве стяжаний. Любитель их и отступает от веры, чтоб не лишиться их. Верно, в многолюдном и нескудном богатыми Ефесе бывали такие опыты. Апостол ими и пользуется для очевиднейшего представления зловредности сребролюбия.
И себе пригвоздиша болезнем многим. — Болезнем, οδυναις, — болезнованиям, прискорбностям, чувствительным очень беспокойствам. «О двух вредных следствиях (сребролюбия) упоминает Апостол (отступлении от веры и уязвлении себя болезнованиями); но то, которое казалось для них более тяжким, он поставляет здесь на последнем месте, то есть: пригвоздиша себе болезнем. И этого нельзя иначе узнать никому, как только живя близ богатых. Сколько они плачут, сколько они рыдают!» (святой Златоуст). «Страсть к обогащению не только препятствует соблюдать должные отношения к Богу в вере, но и самих любителей своих чувствительно уязвляет заботами, отнятием сна, страхами» (Экумений). Пригвоздиша, περιεπειραν, — уязвили, пронзили. Святой Златоуст говорит посему: «видишь ли, на что он намекает, говоря: περιεπειραν? To, что он хочет выразить этим оборотом речи, имеет такой смысл. Страсти суть терние, и подобно тому, как тернием, с какой бы стороны ни прикоснуться к нему, всякий до крови уязвляет себе руки и причиняет на них раны: так и от страстей будет терпеть то же самое всякий, кто подчинится их власти, — он Душу свою подвергнет страданию. Скажи мне, сколько имеют забот, сколько огорчений те, которые бывают ими уязвлены! Того даже высказать нельзя».
Сделаем небольшую выписку и из беседы святого Златоуста, держанной по истолковании предыдущих текстов. «Будем избегать сего корня зол (сребролюбия), — и избегнем всякого зла. Ибо какое зло не от денег происходит или, правильнее говоря, не от денег, а от злого произволения тех, которые не умеют пользоваться Потому что деньгами можно пользоваться следует, можно, при их содействии, наследовать Царствие. Но ныне то, что дано нам для вспомоществования бедным, для прославления Бога и благоугождения Ему, мы обращаем не во благо сих несчастных, а во вред душе своей и чрез это оскорбляем Бога. — Итак, какое зло не происходит от любоимания? Не отсюда ли хищение, вопли, вражды, брани и споры? Одержимые сею страстию разве не простирают своих рук даже на умерших, даже на отцов и братьев? Разве не ниспровергают законов природы, заповедей Божиих и вообще всего? Итак, не будь любви к деньгам, и прекратится война, прекратятся брани, прекратится вражда, прекратятся раздоры и любовь к спорам. Корыстолюбцев надлежало бы изгнать из вселенной, как губителей и волков. Люди, жадные к деньгам, всё приводят в совершенное расстройство. Человек, жадный к деньгам, не знает ни одного друга. Что я говорю, друга? Он не знает даже Самого Бога. — Раскрой его душу, — и найдешь, что она вооружена не одним мечом и не двумя, а бесчисленными; она никого не уважает, но бесится на всех, — на всех нападает и на всех лает; она убивает не собак, а человеческие души и громко изрыгает хулы на самое небо. От неистовой любви к деньгам все погибло. И не знаю, кого стану винить; до такой степени зло сие овладело всеми, — правда, одними в большей, другими в меньшей мере, однако, — всеми. И подобно тому, как сильный огонь, будучи брошен в лес, все ниспровергает и опустошает, — так и эта страсть губит вселенную: цари, правители, частные люди, нищие, женщины, мужчины, дети — все в равной мере поработились злу сему. Как будто вследствие какого-то мрака, объявшего вселенную, никто не выходит из опьянения. Правда, против любостяжания бесчисленные выводят обвинения и в частном разговоре, и среди народа; однако исправления нигде не видим. Что же? Ужели нет возможности погасить сей пламень? Есть, хотя бы он поднялся даже до самого неба. Нам стоит только захотеть, — и мы без сомнения погасим сей пламень. Ибо как он усилился вследствие нашего желания, так от желания и уничтожится. Разве не свободная наша воля зажгла его? Следовательно, свободная воля в состоянии будет и погасить. Только пожелаем сего. Но каким образом может породиться в нас такое желание? Если обратим внимание на суетность и бесполезность богатства, на то, что оно не может нам туда сопутствовать, что и здесь оно оставляет нас, что, хотя оно здесь только имеет место, однако язвы от него идут с нами туда; если посмотрим, как велики там готованные богатства, — так что если сравнить с ними земное богатство, то оно покажется ничтожнее грязи; если заметим, что оно подвергается счисленным опасностям и самое удовольствие него мимолетное смешано с горестями; если прикуем взор к иному богатству, то есть тому, которое уготовано в вечной жизни, и чрез то породим презрение к богатству земному; если рассудим, что последнее, нисколько не умножая ни славы, ни здоровья, ни чего-либо другого, погружает, однако ж, нас в бездну пагубы; если примем в чувство, что, несмотря на то, что здесь! бывает иной богат и имеет много слуг, отходя туда, отходит он одиноким и нагим. Если мы будем часто повторять и слышать это от других, то, может быть, возвратится к нам здравие и мы избавимся от этого тяжкого наказания».
