1-ое послание к Коринфянам ап. Павла, Глава 16, стих 13. Толкования стиха

Апостол на практике вводит коринфян в единство христианского мира. Павел призывает к стойкости и братской любви (1 Кор. 16: 13, 14).

— «Бодрствуйте, стойте в вере, мужайтеся, утверждайтеся; Вся вам любовию да бывают».

Обыкновенно, когда кто с кем расстается на неопределенное время, то в последние минуты разлуки расстающиеся делают друг другу самые существенные распоряжения; напоминают самые главные поручения, о которых была речь и раньше. Так и св. апостол Павел, написавши свое первое обширное, многосодержательное письмо к коринфянам, в самом конце его снова напоминает им о главных их обязанностях ввиду религиозных нестроений в их городе.

Все это послание состояло из разъяснений разнородных вопросов о вере, ее силе и слабости, о любви христианской в применении к разным обстоятельствам в жизни. А в конце своего послания св. апостол говорит уже в коротких словах вообще о твердости в вере и о любви христианской. Вот о том наказ апостола:

Гл. 16:13. Братия, бодрствуйте же, не спите, не дремлите, стерегите себя самих; около вас много татей и разбойников, и наемных лжеучителей, прелазящих инуде; внимательно охраняйте святыню сердца своего.

Стойте же в вере. Будьте верны тому Христову учению, которое слышали от апостолов Христовых, которое свято сохраняется в Церкви Православной через верных пастырей ее.

Стойте в вере: возможно ли остановиться в вере, возможно ли стоять всему миру на тех истинах веры, которые завещаны нам восемнадцать веков тому назад? Время, говорят, дает свои учения; бывают с годами новые открытия, исследования, иногда новые мысли или целые направления новых мыслей, нежданных, не предусмотренных будто бы раньше. Например, ныне говорят, что мир существует не восьмую тысячу лет, а уже десятки миллионов лет, так что и цифр таких для выговора нет.

Почему же так думают? А на основании пластов в земле. Вот некие ученые дошли, что такой-то пласт земли мог образоваться не иначе, как по истечении, положим, тысячи лет; для другого пласта нужны десятки тысяч лет, а для иного – только сотни лет. И на этом мнении воздвигается целый ряд летоисчислений: одни ученые говорят, что мир стоит биллионы лет, другие, поскромнее, определяют миллионами или десятками тысячелетий. Сами ученые еще не спелись, сколько положить тысячелетий. А вся эта путаница происходит от того, что в образовании пластов земли хотят видеть только действие самой природы по ее, отчасти уже подмеченным, законам, а о Самом Виновнике, давшем эти законы, умалчивают. Силы природы откуда пришли в нее? Не сама же природа видимая дала себе силы! Мы в мире не видим ничего такого, что бы получало бытие само по себе, без причины, от самозарождения, как некоторые буесловы и предполагали недолго. Для Творца же природы, для Всемогущего дать пластам такую или иную плотность и прекрасное расположение стоило только одного слова и одного мгновения. Он сказал – и сбылось, повелел Он – и все так прекрасно создалось (Пс. 148:5). Справедливо в свое время сказал один умный человек при взгляде на дивный Божий мир: «Есть много, друг Горацио, в природе такого, о чем и не снилось нашим мудрецам». И мудрено, и даже невозможно измерить все величие мироздания нашими человеческими силами и средствами.

А с другой стороны, много ли прибыли для вопроса о спасении души от того, если она узнает, что мир видимый существует не восьмую тысячу лет, а более? К таким же внебиблейским вопросам и учениям относятся и ходячие мнения о свободе безусловной (либерализм, анархизм), о равенстве полов (эмансипация), о брачной жизни, общении имуществ (коммунизм), о загробной участи человека, будто бы не таковой, как о ней написано в слове Божием (спиритизм). Таких мыслей и учений в мире так же много, как гадов в море; им и числа нет (Пс. 103:25).

Но при этом самое лучшее положение человека стоять, как на тихой пристани, на скале берега – на вере Христовой. В учении евангельском, разъясненном апостолами, действительно заключается все необходимое для спасения. В нем высказаны все глаголы жизни вечной. И совершенно достаточно для нашей души веровать в то, что внушает Христос чрез апостолов и св. Православную Церковь. Поэтому, православные христиане, стойте в вере православной, не увлекайтесь разными современными учениями и требованиями – за этими современными мыслями, все равно как за модами, не угонишься. Не беда, что вас назовут отсталыми, несовременными, не вполне, а только односторонне образованными (а как будто есть всесторонне образованные, поглотившие всю земную мудрость!). Не беда, если нам и не удастся все, окружающее нас в области искусств, художеств, например в театрах и фокусах, осмотреть. Ведь не насытится око от зрения, от рассматривания всего в мире занимательного. Едино есть, и да будет всегда, на потребу – это вера Христова, так прекрасно обстановленная обрядами в Церкви нашей, так разносторонне уясненная апостолами и св. отцами в течение веков.

Человек при вере истинной, несмотря на окружающие его соблазны или житейские, исторические перевороты, стоит неуязвленным, твердым, подобно скале среди бушующих волн или подобно кормчему, укрепившемуся за якорь. Не без основания якорь считается оплотом среди бурь и символом надежды и веры.

Продолжайте же стоять в вере, люди, послушные Православной Церкви; устойте в вере, колеблющиеся; мужайтесь в ней, малодушные, уступчивые пред чужим мнением, особенно лиц, имеющих или власть, или силу кажущегося знания. Утверждайтесь, если вы малодушны, примерами людей, твердых в вере и учении Иисуса Христа, и увещаниями апостольскими. С соблазнителями и вольнодумцами понапрасну не тратьте слов; удаляйтесь от них, старайтесь яснее и лучше узнать свою веру, и, узнавши ее, вам смелее, не так страшно будет видеть соблазн и слышать вольные речи. А вольнодумцев в Коринфе было немало.

Немало было в коринфских христианах и партий разнохарактерных; они руководились не духом Христовым, не духом любви, мира и взаимного снисхождения; возникали из-за самолюбия и поддерживались чувством гордости и высокого самомнения, об этом апостол уже писал коринфянам. И так как без любви, сочувствия добру и снисхождения немощам общество бывает непрочно, то св. апостол и в конце послания напоминает о любви Христовой, об истинной любви к ближним как основе и силе всех добродетелей, как исполнении закона (Рим. 13:8–10), как союзе совершенства (Кол. 3:14).

Здесь апостол напоминает коринфянам, что необходимо бодрствовать, потому что все беды, которые на самом деле случились в их Церкви, происходили оттого, что они были точно опьянены, точно заснули из-за своих злых дел. Понимаете? Их опьянило злодейство. И, таким образом, они стали негодными для доброделания. Поэтому апостол говорит: «Бодрствуйте, стойте в вере».

«Бодрствующий смотрит во все стороны и сторожит, чтоб не напал нечаянно враг. Когда враг подходит и хочет сбить бодрствующего с позиции, он стоит на своем месте, не поддаваясь. Позиция христиан — вера, во всеобъемлющем ее значении (Феофилакт)».

Есть вера в догматы — и вера, доверие Богу. Если человек стоит в вере, бодрствует, то он не дает себя сбить с верного пути!

«Будьте мужественны, укрепляйтесь». Нужно противостоять мужественно, даже если нападет враг сильнее, всё равно надо стоять!

«В мужестве же крепятся. Чем? — Взаимною любовию. Все составляют одно тело, плотно скрепленное». Христиане должны быть крепко между собой спаяны, чтобы враг не нашел зазора между братьями!

Златоуст говорит: «По-видимому, он предлагает увещание, а между тем укоряет их за беспечность, и потому говорит им: “бодрствуйте”, как спящим, “стойте”, как колеблющимся, “мужайтеся, утверждайтеся”, как малодушным, “вся вам любовию да бывают”, как не имеющим взаимного согласия. Одно направлено против обольстителей, именно: “бодрствуйте, стойте”; другое — против оскорбителей, именно: “мужайтеся”; третье — против возбуждающих несогласия и распри, именно: “вся вам любовию да бывают”, которая есть союз совершенства, корень и источник благ» Беседа 44.

стоите в вере - т. е. будьте твердыми в вашей вере.

Прочитаны заключительные слова Первого послания апостола Павла к Коринфянам, последняя черта под одним из самых замечательных писаний Нового Завета, итог всем мыслям и наставлениям, которые были высказаны в послании. Поэтому, несмотря на их внешнюю простоту, нам стоит к ним внимательно прислушаться. Вообще при чтении посланий святого апостола, нам всегда следует иметь в виду, что в них нет ни единого слова, сказанного из чистой риторики, ни единого слова, за которым не стояла бы конкретная живая мысль, отражающая жизнь тех людей, к которым апостол обращался со своими увещеваниями. Начиная с первых же строк послания, апостол останавливался на многих отрицательных аспектах церковной жизни коринфян и решительно призывал к их исправлению. Вот и эти заключительные наставления апостола только на первый взгляд могут показаться общими благими пожеланиями: «Бодрствуйте, будьте стойкими, верными, мужественными, крепкими, любвеобильными…». Разумеется, такие слова можно и нужно говорить всем, всегда и везде. Однако для коринфян они звучали не как обязательные слова школьного учителя. В них, по слову святого Иоанна Златоуста, апостол «укоряет их за беспечность. И потому говорит им: бодрствуйте, — как спящим; стойте в вере, - как колеблющимся; будьте мужественными, сильными, — как малодушным и слабым». Эти слова напоминают военные приказы. Быть бдительным, стоять твердо, быть мужественным, быть сильным — качества, необходимые воинам для отражения опасности извне. Но внутри церковного общества должна царить любовь: «все у вас да будет с любовью». Превыше всех Божественных даров — любовь. Именно от пренебрежения любовью произошли все нестроения Церкви. Еще раз обратимся к святому Иоанну Златоусту. «Если бы любовь, — говорит он, — не была пренебрегаема, то коринфяне не гордились бы и не говорили бы: «я Павлов», «я Аполлосов»; если бы любовь была между ними, то они не судились бы у внешних, или лучше — не судились бы вовсе; если бы любовь была между ними, то блудник не жил бы с женой своего отца, они не презирали бы немощных братий, не имели бы разделений, не тщеславились бы духовными дарованиями».

производства сбора в пользу Иерусалимской Церкви (стт. 1–4), говорит о своих личных планах, дает последние указания и посылает приветы. Как и 2 Фесс., 1 Кор., написанное Апостолом, по всей вероятности, собственноручно, кончается в стт. 21–24 его подписью, заключающей напоминание и благословение. Напоминание – о любви к Господу – кончается арамейским речением «маранафа», которое Павел оставляет без перевода. Оно значит «Господь пришел», или «Господь грядет», а, может быть, как в Откр. 22:20, «Господи, гряди». Оно, во всяком случае, свидетельствует лишний раз об эсхатологической устремленности Апостольского Века.

Предложенный анализ 1 Кор., ясно показывает его необычайное внутреннее единство и большую стройность его плана. Послание, начинаясь словом о Кресте (гл. 1), кончается, в своей основной части, свидетельством о Воскресении (гл. 15). Это как бы две вехи, определяющие построение послания. Тема послания есть единство Церкви. Речь идет о Коринфской поместной Церкви, не о Церкви вселенской, – но и поместная Церковь есть некий микрокосм, и то, что имеет силу для Церкви поместной, сохраняет ее и для Церкви вселенской. Единство Церкви покоится на основании нравственном и на основании мистическом. Нравственному основанию посвящены – преимущественно, хотя и не исключительно – главы 5–10. Оно особенно ясно в решении вопроса об идоложертвенном в духе братской любви. В глл. 11–14 Апостол выдвигает – опять-таки, преимущественно, а не исключительно – начало единства мистическое. Такова Евхаристическая трапеза (11), таков Единый Дух Святой, являющий себя в многообразии даров духовных (12). Но, как в первой части Апостол помнит и о мистической опасности идоложертвенного (10:14–22), так и во второй части он ценит дары духовные в зависимости от того назидания, которое они приносят Церкви (14). Назидание Церкви, как критерий оценки, есть критерий не мистический, а нравственный. Цель христианского делания есть жизнь будущего века, и гл. 15, с ее учением о Воскресении, естественно заключает основную часть послания. Совершенно ясно, что, считаясь с местными нуждами Коринфской Церкви, ап. Павел дает в глл. 1–15 учение, имеющее общецерковное значение. Но в гл. 16, какой бы практический и личный характер она ни имела, Павел выходит из тесных границ Коринфской Церкви. Думая о сборе в пользу Иерусалимской Матери-Церкви, Апостол вводит Коринфян в единство христианского мира, он говорит им о своих планах, имеющих значение для всей Церкви, и посылает им приветы от других Церквей.

4) После сего убеждая к постоянству в вере и любви, внушает уважение к семейству Стефанову и к личностям Стефана, Фортуната и Ахаика, посланцев Коринфских (1 Кор. 16:13–18).

Явивши в себе самом любовь к Коринфянам и преподавши им подробное учение о даре любви (в 13 гл.), Апостол теперь еще раз напоминает о сей добродетели, как основной, могущей их и вдохновить, и укрепить, и утвердить, как в вере истинной, так и в святой жизни, чуждой всяких несогласий, споров и пререканий, нарушавших любовь и мир многих Коринфян. По изъяснению св. Иоанна Златоуста, «Апостол говорит им (Коринфянам): бодрствуйте, как спящим, стойте, как колеблющимся, утверждайтеся, как малодушным, вся вам любовию да бывают, как неимеющим взаимного согласия. Одно направлено против обольстителей, именно: бодрствуйте, стойте; другое – против оскорбителей, именно: мужайтеся: третье – против возбуждающих несогласия и распри, именно: вся вам любовию да бывают, которая есть союз совершенства, корень и источник благ... Если бы любовь не была пренебрегаема, то они не гордились бы... не судились бы... не тщеславились бы духовными дарованиями».

 
Стойте в вере, мужайтеся, утверждайтеся: вся вам любовию да бывают. (1 Кор. 16:13-14). 
Если точно на всех членов Церкви простирается предписанный Апостолом закон взаимности: «утешайте друг друга, и созидайте кийждо ближняго» (1 Фес. 5:11), так как он изречен без изъятия и ограничения: то не надобно ли иногда, чтобы и поставленный в Церкви подавать утешение и назидание, заимствовал утешение и назидание, или, по крайней мере, случай к назиданию, от тех самых, которые предстоят как приемлющие назидание? – Так действительно могу я поступить ныне.
Вижу собор сынов Отечества, предстоящих в радостной, благодарной и благожелательной молитве за Отца Отечества, при воспоминании дня, в который Провидение даровало земле жизнь, по его назначению, благотворную и охранительную для миллионов жизней. По нашему общему сочувствию, сознаю в сем благословенное действие благословенной любви к Помазаннику Божию, которой в Россиянах удивляются иноплеменные, и удивлением дают свидетельство превосходства.
Итак от вас приемлю я утешение, видеть в вас одну из важных отраслей любви Христианской уже прозябшую и плодоносящую. И с сим вместе, от вас же беру случай, предложить к нашему общему назиданию, несколько мыслей о Христианской любви, не довольствующейся тем, чтобы проявлять силу свою в некоторых отраслях, но домогающейся наполнить все поле жизни и деятельности.
Обширный и многообъемлющий закон любви заключил Святый Апостол Павел в немногих словах: «вся вам любовию да бывают». Все, что вы ни делаете, должны делать «любовию», как-бы всеобщею силою и всеобщим орудием; все должны делать из любви, ради любви, по крайней мере с помощию и с участием любви.
Апостол не выразил, любовь ли к Богу разумел он в изречении своем, или любовь к ближнему, или ту и другую вместе. Но как об отношениях к Богу непосредственно пред сим сказал он в другом изречении: «стойте в вере»: то надлежит заключить, что об отношениях к ближним, а потому, вероятно, и о любви к ближним, думал он, когда сказал: «вся вам любовию да бывают». Таков долженствовал быть разум его изречения и по обстоятельствам, в каких написал он сие к Коринфянам. Распри нашел он у них: потому и нужду имел учить, чтобы они все взаимныя отношения устрояли на основании взаимной любви. Впрочем любовь к ближнему представляется здесь в ближайшем действии; но и любовь к Богу не исключается: потому что любовь к Богу есть душа истинной любви к ближнему.
«Вся вам любовию да бывают»: какую безпредельную область представляет Апостол действию любви! Мысль достойная глубокаго внимания! Как есть соответствие между высотою власти и между пространством области, на которую она простирает свое влияние: так есть соответствие между высотою любви и между пространством области, в которой она действует.
Если бы кто приступил ко мне с вопросами: должно ли любить кого нибудь? должно ли с любовию делать что нибудь? то я не стал бы отвечать, а поспешил бы отступить от вопрошателя: потому что такие вопросы может предлагать только стоящий на пороге ада. Только там, где царствует «человекоубийца искони» (Ин. 8:44), думают решительно, что можно быть совершенно без любви, что любовь есть слабость, что сила есть ненависть: следственно вопрос о возможности быть без любви есть порог ада. По сю сторону двери адской вопрос может быть не о всецелом отрицании любви, но разве о ея предметах, видах, степенях и пространстве или стеснения ея области.
Представим себе любовь, заключенную в более или менее тесном круге родства, знакомства, взаимности: и посмотрим, каково ея достоинство. Отцу и матери нужен ли подвиг, чтобы любить свое дитя? Младенцу надобно ли учиться любить отца и мать? Если же в сей любви все делает природа, без подвига и почти без ведома человека: то где тут достоинство добродетели? – Это просто естественное чувство, которое и в безсловесных примечаем. Нелюбление родителей или детей есть глубоко низкий порок: но любовь к родителям и детям не есть еще высокая добродетель, кроме особенных случаев, когда ее возвышает соединенное с нею самоотвержение и самопожертвование. О достоинстве любви взаимности, которою любят любящих, нет нужды входить в изследование, после суда, который произнес над нею непогрешительный и нелицеприятный Судия: «аще любите любящия вы, кая вам благодать есть? ибо и грешницы любящия их любят. И аще благотворите благотворящим вам: кая вам благодать есть? ибо и грешницы тожде творят» (Лк. 6:32-33). «И аще целуете други ваша токмо: что лишше творите? Не и язычницы ли такожде творят» (Мф. 5:47)?
Сии разсуждения поставляют нас между двумя противоположностями, между которыми однако нет отдельной средины, и из которых в одну надлежит нам впасть неизбежно. Если мы ограничим нашу любовь родными, знаемыми, любящими нас: то мы не во благодати небесной, но в природе земной, несовершенной; наше достоинство едва ли восходит выше меры грешников и язычников, и, может быть, не далеко возвышается над уподоблением безсловесным. Если же мы признаем недостаточество природы, и жаждем благодати; если оставаться на ряду с грешниками почитаем низким, бедственным, погибельным; если чувствуем наше призвание к высшей добродетели, нежели до какой достигали язычники: то не должно нам ограничивать нашу любовь родными, знаемыми, любящими нас, но простирать оную далее сих пределов, от родных к чужим, от знаемых к незнаемым, от любящих к нелюбящим, словом, ко всем.
Тот, чье сердце не расширено еще до всеобщей любви, может недоумевать, как любовь одного человека простираться может на такую безпредельную область? Разрешить сие недоумение поможет нам Апостол любви, Святый Иоанн Богослов. Он говорит: «всяк любяй рождшаго, любит и рожденнаго от Него» (1 Ин. 5:1). К сему можно присовокупить: всяк любящий Создателя, любит и создание любящаго Создателя. И так возлюби единаго Бога; и возлюбишь всех чад Божиих. Возлюби Творца, и не трудно тебе будет любить создания, которыя Он любя сотворил и сохраняет. Что касается до дел любви; для них есть порядок, указанный другим Апостолом: «да делаим благое ко всем, паче же к присным в вере» (Гал. 6:10). Твори добро преимущественно присным по вере, по роду, по отечеству: но не полагай здесь рубежа для твоей любви; а поколику встречаешь случай, поколику имеешь средства, помоги бедности чужаго; сжалься над бедствием иноплеменника; «еретика человека отрицайся» (Тит. 3:10), то есть, его ложнаго и вреднаго учения, но человека и в иноверном щади, милуй, споспешествуй его благу, особенно духовному.
Впрочем закон всеобщей любви, стремящейся объять всех человеков, необходимо должен дать человеку так много дела, что не останется места досугу от упражнения любви. Посему Апостол проповедует всеобщность любви, объемлющую и все дела, и все ей подчиняет. «Вся вам любовию да бывают».
Есть дела, в которых любовь участвует сама собою, так что для сего не нужно ни учение, ни увещание. Так с любовию отец ласкает, мать питает свое чадо; с любовию сын отцу и матери откликается на зов, служит, помогает. Но есть другия дела, к которым не так близка любовь, и при которых не всякой о ней вспомнит. Над сими особенно надлежит испытывать благотворную силу Апостольскаго учения о любви вседействующей, или всему содействующей.
«Что значит оное: «вся вам любовию да бывают»?» – вопрошает Святый Златоуст. И ответствует: «аще запрещает кто, рече, аще обладает, или обладаем есть, аще учится, аще учит, вся с любовию да творит».
Чего, как существенно необходимаго, искал Господь в Петре, когда хотел поставить его в учительское и священноначальническое служение? – Любви. Трижды вопрошал Он: «Симоне Ионин любиши ли Мя»? и не прежде, как по уверении в любви, изрекал повеление: «паси овцы Моя; паси агнцы Моя» (Ин. 21:15-17). Правда, вопрошение: «любиши ли Мя паче сих»? очевидно указывало, на прежнее самонадеянное уверение Петра: «аще и вси соблазнятся о Тебе, аз никогда же соблазнюся» (Мф. 26:33), и троекратным удостоверением о любви ко Христу заглаждалось троекратное отречение от Христа; это была кроткая епитимия покаявшемуся и разрешаемому Петру. Но тем не менее сие относилось и к вверяемому служению. Ведал Господь, что любящий Его будет любить и овец Его; и что для пастыря, и для овец пастырская любовь надежнее жезла, и приятнее свирели. Это случай единственный, но вместе и пример для всех.
Учащий, который действует одним знанием без любви, предлагает алчущим и немощным черствый, или даже каменный хлеб. Учение, которое не сердцем любящим приемлется, есть семя сеемое в снег. Знание без любви есть зимнее солнце, которое не оживляет и не возращает. Итак аще кто учится, аще учит, с любовию сие да творит.
Если начальствующий или обладающий все думает делать одною силою власти, не пользуясь силою любви: то по необходимости он должен будет чрезмерно напрягать одну силу в замен другой, и таким образом отягчит бремя подчиненности, которое мог бы облегчать, и будет разстроивать союз, который желает скреплять: ибо «соуз совершенства», совершеннейшая связь между людьми, есть «любовь» (Кол. 3:14). Если и подвластный с необходимою покорностию не соединяет свободной любви: то сам для себя ожесточает иго, которое любовь умягчила бы. Не стараясь быть в сердце сыном обладающаго, приметно или неприметно, препятствует он обладающему быть отцем для него. Итак аще кто обладает, с любовию да обладает: аще обладаем есть, с любовию да повинуется.
Должно ли и «запрещать», как выразился Св. Златоуст, то есть, бранить и наказывать с любовию? – Непременно с любовию, если запрещение должно быть Христианское и спасительное. Для чего бранят? Для чего наказывают? Неужели для того, чтобы неистовствовать во гневе, мстить и карать? Какой разум одобрит сие? Какое сердце, в минуты безстрастия, не отвратится от сего? Для чего же можно, или должно, бранить? – для того, чтоб изъяснить виновному его вину и тягость ея. Для чего наказывать? – для того, чтобы пресечь или предупредить зло, и побудить согрешившаго к исправлению. Не трудно приметить, что сию цель наказания и назначает не иной кто, как любовь. И кто лучше ея может исполнить сие назначение? Она также может предохранить, чтобы обличение не перешло в гнев, чтобы неудержанный гнев не ожесточил виновнаго вместо исправления, чтобы строгость не простерлась до жестокости; она проливает животворный бальзам на рану, которую наносит наказание. Итак, аще кто запрещает и наказывает: и сие с любовию да творит.
Братия! Еще «воспомянути вам хощу ведущим и вам единою сие» (Иуд. 1:5): какую заповедь новую, последнюю, единую оставил нам Господь наш, в отличительное знамение Своих учеников? – «Заповедь, – глаголет, – новую даю вам, да любите друг друга» (Ин. 13:34). Мало ли еще заповедей? Мало ли добродетелей? Почему не упомянул Он ни об одной, кроме любви? Без сомнения, по предуведению, что если будет любовь, то будут и все добродетели, исполнятся и все заповеди. Итак, и по заповеди Господней, и по учению Апостольскому «вся вам любовию да бывают». Аминь.