Таким образом, путь к осуществлению христианской надежды составляет непрестанное самоочищение по образцу и мере чистоты Христовой; ἁγνεία фактически обнаруживается в ποιεῖν τὴν δικαιοσύνην, а последняя определяется, как соответствие с требованиями богоустановленной нормы христианской жизни. Поэтому с формальной стороны самоочищение обнаруживается в соблюдении себя от всего, что нарушает установленную норму, является прямым преступлением нравственного закона и может быть названо ἀνομία, которое составляет диаметральную противоположность праведности (Mф. 23:28, 2 Кор. 4:14; Евр. 1:9; 2 Пет. 6:8). Если ἅνομος в Новом Завете употребляется в приложении к лицу, которому закон не дан (1 Кор. 9:21), то ἀνομία никогда не означает состояния живущего без закона, но всегда состояние или дело противозаконное, нарушение закона, именно божественного закона, Богом установленного нравственного порядка, которому человек должен подчиняться в своей жизни, – как и у нас «беззаконием» всегда называется противозаконное деяние. Где не дан определенный божественный закон, там может быт ἁμαρτία, но не ἀνομία, и язычники, живущие χωρὶς νόμου (= ἀνόμως, Рим. 2:12; 3:21) неповинны в ἁνομία)693. Но каков объем ἀνομίαν Вопрос весьма важный для нравственной жизни человека и однако во все времена он находил и находит различное разрешение, оказывающееся иногда роковым для нравственного преуспеяния человечества. Суживание объема понятия ἀνομία всегда свидетельствует об ослаблении понимания духа христианского учения в нравственной жизни и грозит разрешиться в фарисейский формализм, когда под беззаконием начинают понимать только то, что нарушает прямые, точно формулированные определения богоустановленного закона. Остается таким образом известная область греховных деяний, которые хотя и не согласны с нравственным законом, однако по букве не запрещаются им и потому якобы могут быть изъяты из области ἀνομία, как не противоречащие обязательности ποιεῖν τὴν δικαιοσύνην и не препятствующие общению с Богом. Многочисленные «незначительные» погрешности и недостатки ежедневной жизни охотно рассматриваются, как следствия несовершенства и слабости человеческой природы, в некотором роде необходимые и во всяком случае не ἀνομία. Но Апостол решительно против такого ограничения; он твердо заявляет: ἡ ἁμαρτίαἐστὶν ἡ ἀνομία. Подлежащее в этом предложении ἡ ἁμαρτία, сказуемое ἡ ἀνομία; последнее имеет пред собою член, потому что общеизвестное понятие берется, как тип или класс.694 Вся мысль стиха покоится на понятиях ἁμαρτία и ἀνομία и их взаимном отношении. Поэтому необходимо обратиться к основному значению терминов ἁμαρτία и ἀνομία. Это побуждает нас предварительно остановиться на выяснении второй половины стиха: καὶ ἡ ἁμαρτία ἐστὶν ἡ ἁνομία.
Ἅμαρτία, как уже было сказано (в изъяснении I, 7, стрн. 324), происходит от глагола ἁμαρτάνειν и означает собственно уклонение от правильного пути или от определенной цели, блуждание; затем – уклонение· человека от определенной нормы поведения, блуждание в нравственном отношении, нравственное заблуждение. С этим моральным значением ἁμαρτία и употребляется почти исключительно в Свящ. Писании. При этом ἁμαρτία может обозначать: а) греховный принцип, силу, господствующую в человеке, из которой проистекают отдельные греховные деяния; тогда ἁμαρτία является как бы родовым понятием, в котором все нравственные уклонения получают определенный характер, определенный отпечаток (animi vitium denotat, ex quo ἀμάρτημα nascitur). В дальнейшем ἁμαρτία обозначает и б) нравственно ненормальное действие, но все-таки по его греховному свойству, независимо от конкретной формы, которую оно может иметь. Ἅμαρτία с членом употребляется тогда, когда речь идет о целом содержании того, что есть грех – все, что есть грех695. Такое значение этот термин имеет и в рассматриваемом месте. Но сравнению с ним ἡ ἀνομία обозначает действие, независимо от его материального содержания, от его формальному качеству, как оппозицию или нарушение определенного закона. Апостол чужд такого поверхностного, чисто формального разграничения: он смотрит на вещи в самой их основе; а с этой точки зрения нет существенного различия между ἁμαρτία и ἀνομία. Всякий грех, но своей сущности, есть уклонение от богоустановленной нормы и в конечном своем основании вытекает из дурно направленной воли человека, не всецело проникнутой стремлением неуклонно исполнять божественную волю, которая и составляет для человека νόμος, определяющий течение всей его нравственной жизни. Посему все материально противонравственное вместе с тем является и формально противозаконным, всякое уклонение от нравственной нормы есть то, против чего вооружается закон; и если закон вооружается против чего-либо, то именно потому, что оно противонравственно, т. е. грех. Отсюда ко существу ἡ ἁμαρτία ἐστὶν ἡ ἀνομία. Всякий грех без исключения в своем существе есть нарушение святой воли Божией, как она выразилась в ἐντολαὶ καὶ λόγος и осуществлена в высочайшем примере Того, Кто есть δίκαιος и ἁγνός. В своем существенном этическом содержании ἁμαρτία и ἀνομία равны между собою и различаются но формальной стороне, но разным точкам зрения на предмет. Но с другой стороны тон и последовательность речи Апостола говорит за то, что для читателей ἀνομία представляется понятием совершенно определенным в своем противохристианском характере и содержании: Апостол считает достаточным обозначить ἁμαρτία как ἀνομία, чтобы читатели ясно постигли, насколько всякий грех несовместим с состоянием богосыновства. Это – общее положение, которое имеет значение для всякого человеческого акта, велик ли он или мал. Но тожество существа ведет к тожеству и в обнаружении; поэтому πᾶς ὁ ποιῶν τὴν ἁμαρτίαν καὶ τὴν ἀνομίαν ποιεῖ. Ποιεῖν τὴν ἄμαρτίαν отличается и от ὁ ἁμαρτάνων, и от πᾶς ὁ ἁμαρτίαν ποιῶν тем, что выражает идею действительной реализации греха, принимаемого при том во всем объеме его содержания. Всякий, творящий грех, в чем бы последний ни состоял, каково бы ни было его материальное содержание, творит беззаконие. Союз καὶ между ὁ ποιῶν τὴν ἁμαρτίαν и τὴν ἀνομίαν ποιεῖ отмечает полное соответствие между обоями. Но необходимо обратить внимание еще на πᾶς, поставленное в самом начале и очевидно нарочито оттеняемое Апостолом. Несомненно, что πᾶς прежде всего отмечает всеобщность высказываемого дальше положения: если верно общее положение, что ἡ ἁμαρτία ἐστὶν ἡ ἀνομία, то и во всяком частном случае оно неизменно имеет свое приложение. Но с другой стороны несомненно и то, что во всех случаях, где встречается эта характерная форма выражения, очевидно, находится указание на тех, которые ставили под сомнение приложение общего принципа в частных случаях (cp. II, 23. 29; IV, 7; V, 1. 418; 2 Ин. 9). Это действительно имело место у некоторых гностических учителей, которые провозглашали, что их высшее ведение ставит их выше нравственного закона: содержа нравственный закон, они не делаются лучшими и, нарушая, не делаются худшими. Некоторые признавали известные виды греха даже необходимыми проявлениями человеческой природы.
Таким образом, но учению Апостола Иоанна, грех и беззаконие – взаимно заменимые понятия: они только различные наименования одного и того же состояния, рассматриваемого с различных точек зрения. Всякий грех есть ἀνομία, нарушение θέλημα τοῦ Θεοῦ и потому совершенно несовместим с понятием τέκνα Θεοῦ. Этим разъяснением, что сущность греха состоит в практическом отрицании безусловной обязательности для христианина подчиняться откровенной божественной воле, Апостол стремится навести читателей на мысль, как близко со всяким согрешением они подходят к опасной для них точке зрения еретиков антиномистов. Кто повинен в совершении грехов, тот но своему существу уже склоняется к еретичеству696. Но эту мысль Апостол развивает свойственным ему особенным образом. Он сначала высказывает всеобщее значение того положения, что ποιεῖν τὴν ἁμαρτίαν = ποιεῖν τὴν ἀνομίαν – в соответствие с развиваемым им понятием ποιεῖν τὴν δικαιοσύνην, а затем уже устанавливает общий принцип, на котором утверждает высказанное раньше положение. При такой постановке последнее является уже не просто, как основание предшествующего, но и как дальнейшее развитие мысли и изъяснение ее, – поэтому καὶ не равняется ὅτι: по своему обыкновению Апостол Иоанн новую мысль присоединяет как самостоятельное положение, не указывая логического отношения ее к предшествующей и чрез то придавая ей еще большее значение.
