Апостол, но своему обыкновению останавливаться на последнем положении предыдущего стиха, указывает случай, противоположный ему, часто встречающийся в действительности. Ὅτι ἐὰν καταγινώσκῃ ἡμῶν ἡ καρδία, ὅτι μείζων ἐστὶν ὁ Θεὸς τῆς καρδίας ἡμῶν καὶ γινώσκει πάντα. Простого чтения этих слов достаточно, чтобы видеть, что понять этот стих не совсем легко, так как представляется в высшей степени затруднительным установить его точный смысл и определить его отношение к предшествующему и последующему. Экзегеты до сих пор, не смотря на все усилия, не дали сколько-нибудь удовлетворительного разрешения представляющихся трудностей: спорят о значении ὅτι пред ἐάν, ὅτι пред μείζων, о смысле самого μείζων и о смысле всего стиха. Несомненным представляется здесь следующее: 1) Сочетание ὅτι ἐὰν нельзя понимать в смысле местоимения ὅτι ἐὰν (и будем успокаивать пред Ним сердце наше, в чем бы оно нас ни осуждало),717 уже по тому одному, что ἐὰν καταγινώσκῃ (20 ст.) и ἐὰν μὴ καταγινώσκῃ (21 ст.) – оба стоят в первой части условного предложения и, очевидно, находятся в строгом соответствии друг с другом; посему и в нервом случае ἐὰν должно иметь соответственное значение. Кроме того, и повторение ἡ καρδία в относительном предложении было бы совершенно излишним. По тем же основаниям нельзя изъяснять ὅτι ἐὰν в смысле ὅτε ἅν или ὅταν; еще менее можно допустить, что ὅτι стоит вместо ἔτι. Поэтому ὅτι – союз, а с ἐὰν начинается условное предложение.
2) Второе ὅτι не может быть опущено, так как твердо засвидетельствовано אBCKL, громадным большинством минускульных и переводами.
3) Нельзя принимать это ὅτι пред μείζων в смысле повторения δτι, стоящего в начале, как бы после вводного условного предложения, во-первых, потому, что в таком повторении после четырех вводных слов нет никакой надобности (поэтому ссылка на Еф. 2:11, 12 ничего не доказывает), и во-вторых потому, что условное предложение ἐὰν καταγινώσκῃ логически стояло бы в совсем неподходящем месте. Если условное предложение поставить за ὅτι, то неизбежно получится такой смысл: мы будем успокаивать наше сердце, потому что Бог, если сердце осуждает нас, больше нашего сердца. Сколько бы ни вставляли: «я говорю» и т. и., указанный смысл от этого не изменится; величие Божие таким образом поставляется как бы в зависимость от осуждения нашего сердца.
4) По вопросу о том, как понимать величие Божие – μείζων ὁ Θεός – экзегеты разделились на две группы. Одни и при том большинство понимают эти слова в смысле утешения читателям; – в случае особенной тревоги наших сердец, иногда слишком скрупулезных, должно полагаться на Бога, Который больше нашего сердца и знает все, знает, следовательно, лучше, чем мы сами, и оценит нашу любовь к Нему и наши стремления к совершенству, омрачаемые сознанием общей греховности и недостоинства. Другие, напротив, усиливают резкость осуждения: если сердце наше осуждает нас, то мы не должны забывать, что всеведущий Бог больше, чем наше, способное к самообману, сердце, и, следовательно, пред Ним мы тем более не можем устоять. Ближе к истине стоят вторые и безусловно неправы первые, которые полагают в основу мысль, что христианин на самом деле, пред судом Божиим, оказывается добродетельнее, чем он сам думает о себе. Подобная мысль не может быть принята, ибо она противоречит всему ходу мысли и воззрениям Апостола Иоанна. Апостол во всем послании неоднократно обращается к голосу внутреннего сознания при решении существенных вопросов христианской жизни. В виду этого является совершенно невозможным ни на один момент предположить, что Апостол, в противоречие с самим собою, говорит, что, если наше сердце обвиняет нас в нарушении закона любви, мы можем успокоиться на той мысли, что Бог, Который знает нас лучше, чем мы сами знаем себя, устранит это осуждение нашего сознания и, в противоположность ему, уверит нас, что мы все-таки остаемся в общении с Ним. Таким образом, внутреннее сознание уже оказывается способным ошибаться и потому не может быть надежным руководителем в христианской жизни. Особенно это толкование кажется невозможным в виду того, что в 21-м стихе Апостол говорит, что мы имеем дерзновение к Богу в том случае, если сердце не зазрит нам, Не ясно ли отсюда, что мы не можем обладать παῤῥησία, которая составляет преимущество истинных христиан (II, 29; IV, 17; V, 14), если сердце осуждает нас; следовательно, внутренний голос опять восстановляется в своих правах. Нельзя принять в полном виде и второго мнения. Кроме того, что оно представляет свободное толкование текста и вводит идею, которая ходом речи совершенно не намечена, оно имеет и ту неблагоприятную сторону, что, если строго держаться указываемой им идеи, тогда никто не устоит пред судом Божиим; даже тот, кто успокаивает пред Ним свое сердце, не может быть уверенным в своем истинно христианском состоянии.
5) Ἐὰν καταγινώσκῃ ἡμῶν ἡ καρδία стоит в первой части условного предложения и требует второй части, которой наличные предложения стиха не представляют; поэтому восполнение необходимо.718 Что же можно дополнить? Для этого необходимо предварительно решить
6) вопрос, в каком значении употреблены первое и второе ὅτι. Что касается второго ὅτι, то почти всеми исследователями оно принимается в значении причинного союза «потому что». И это вполне естественно, так как положение, что «болий есть Бог сердца нашего и весть вся», не может быть ни предметом убеждения, ибо для христианина это – самоочевидная истина, ни выводом из поставленной в условном предложении посылки. Но относительно первого ὅτι нет столь твердых данных. Не это ли заставляет значительное большинство толкователей понимать его в смысле местоимения? Впрочем, и относительно него можно сказать, что ὅτι в значении «что» не имеет в данном случае никакого смысла и основания, а потому и первое ὅτι вероятнее принимать в значении «потому что».
Рассмотрим еще остальные понятия, входящие в состав стиха. Καταγινώσκειν, которое у Апостола Иоанна, кроме 20 и 21 ст., больше не встречается (ср. Гал. 2:11), в своем значении лучше всего определяется по сравнению с глаголом κατακρίνειν – осуждать. Κατακρίνειν заключает в себе судебное определение о наказании (Ин. 8:10, ср. 4), тогда как καταγινώσκειν указывает только на имеющееся против обвиняемого знание чего-либо предосудительного, относительно которого еще не произнесен судебный приговор. Такое значение καταγινώσκειν особенно ясно выступает во Второзак. 25:1, 2 (по LXX), где сначала требуется предъявление вины (καταγινώσκειν), а затем уже определяется наказание. Но при этом все-таки в καταγινώσκειν заключается указание на вину, за которую необходимо должно быть положено наказание. В параллель к нашему месту ср. Сир. 14:2: μακάριος οὗ οὐ κατέγνω ἡψυχὴ αὐτοῦ. Обыкновенно καταγινώσκειν соединяется с родит. лица и винит. вины; поэтомуἡμῶνправильнее понимать не в смысле определения к ἡ καρδία, но в смысле дополнения кκαταγινώσκειν; тем более, что в других случаях стоит τὰς καρδίας ὑμῶν. Объектом кκαταγινώσκειν может быть ни что иное, как объект γινώσκομεν 19 стиха; на это указывает и связь, и изменение выражения γινώσκειν в καταγινώσκειν: знанию, что мы от истины, т. е. дети Божии, Апостол противопоставляет осуждающее нас знание сердца, которым отнимается то блаженное сознание и причиняется беспокойство. Слово μείζων Апостол Иоанн употребляет очень часто; он обозначает им обыкновенно (ср. Ин. 1:51; 5:20; 14:12; 15:13; 3 Ин. 4) высшее достоинство и больший авторитет, например, как свидетеля (V, 9; Ин. 5:36), преимущественное положение и значение кого-либо (Ин. 4:12; 8:53; 13:16; 15:20) и безусловное величие Бога в сравнении со всеми (Ин. 5:29; 14:28). Но вообще ближайшее значение его определяется ходом речи. В данном случае для определения его смысла важно предыдущее ἐὰν καταγινώσκῃ ἡμῶν ἡ καρδία. Весь образ выражения Апостола показывает, что Бог сравнивается с нашим сердцем; последнее рассматривается в качестве обвинителя, поэтому необходимо признать, что μείζων указывает на величие Бога, как Судии. Καὶ γινώσκει πάντα уже не относится к сравнению, но изъясняет его, показывая, что ὃς πάντα γινώσκει должен быть большим, чем наше сердце, и в καταγινώσκειν.
Теперь можно решить вопрос и о том, что нужно поставить в качестве второй части условного предложения при ἐὰν καταγινώσκῃ ἡμῶν ἡ καρδία. Само собою очевидно, что καταγινώσκῃ составляет противоположность к предыдущему πείσομεν. Отсюда с необходимостью следует, что и в основании их должно быть соответствие, и если πείσομεν τὰς καρδίας ἡμῶν обусловлено чрез γινώσκομεν, ὅτι ἐκ τὴς ἀληθείας ἐσμέν, то и καταγινώσκῃ ἡμῶν ἡ καρδία должно быть показателем совершенно противоположного состояния: γινώσκομεν, ὅτι ἐκ τῆς ἀληθείας οὐκ ἐσμέν;последнее и составит вторую часть условного предложения. Таким образом, смысл стиха можно представить в следующем виде: дело между нами и нашим сердцем происходит ἔμπροσθεν αὐτοῦ, т. е. τοῦ Θεοῦ, и поэтому именно результаты его являются несомненными и столь важными для нас. Мы будем или должны (если будущее признать за выражение повелительного) убеждать, успокаивать наше сердце пред лицом Бога, и это ясный знак, что мы действительно стоим в согласии с волею Божией, что мы от истины и поистине дети Божии. Но если сердце наше на этом же суде осуждает нас, если наши доводы не убеждают внутренний голос прекратить обвинение, то несомненно, что его обвинения справедливы: мы должны уразуметь, что мы не от истины и не можем назваться истинными детьми Божиими, и это несомненно именно потому, что суд происходит пред лицом Бога. Окончательный суд как в том, так и в другом случае принадлежит Богу (ἔμπροσθεν Θεοῦ), и если сердце наше осуждает нас, и именно пред лицом Бога, то этот суд уже не его только, но и Бога; а как таковой, этот суд несомненен, потому что конечный Судия – Бог более сердца нашего, взятого самого по себе, и знает все.
